В предыдущей главе, опираясь на труды Гумилева, мы пришли к выводу, что понятия «гражданское общество» и «этнос» – идентичны в том смысле, что и гражданское общество, и этнос объединяют свободных людей, т.е. тех людей, которые способны защитить свой духовный мир от силового внедрения чуждых идей даже ценой собственной жизни. Понятно, что ни пролетария, ни буржуа, ни тех, кто, так или иначе, зависим от буржуа, отнести к свободным людям нельзя. Если пролетарий прикован к рабочему месту, то капиталист прикован к своему капиталу не менее прочной, хотя и невидимой, цепью. Сфера самопроявления свободных людей, как и определено в самом понятии «гражданское общество», несовместима с экономическими интересами. Кандалы же, хоть видимые, хоть невидимые, во все времена означали признак несвободы.
«Иисус сказал ему: если хочешь быть совершенным, пойди, продай имение твое и раздай нищим; и будешь иметь сокровище на небесах; и приходи и следуй за Мною.
Услышав слово сие, юноша отошел с печалью, потому что у него было большое имение». (Библия, Мф 19: 21-22).
Ох, как трудно оторваться от богатства и пойти за Иисусом. Богатство держит человека, словно магнит железо, и чем больше богатство, тем сильнее держит, тем больше человек несвободен. Так, Рокфеллер и ему подобные – абсолютно несвободные индивидуумы, и, как следствие, не могут иметь какое-либо отношение ни к гражданскому обществу, ни к этносу в том смысле, что в первых двух фазах этногенеза появление таких людей в этносе невозможно. Вот как об этом пишет Гумилев.
«Крестьянин имеет столько земли, сколько ему нужно для прокорма себя и семьи. Ремесленник обладает здравым смыслом, чтобы не работать больше того, сколько необходимо для зарабатывания на веселое житье. Такие люди, если бы они увидели Рокфеллера, сочли бы его безумцем.
Но средневековые европейцы не считали сумасшедшими обладателей шелковых платьев и золотых украшений. Сокровища они ценили и ради них не щадили жизни ни своей, ни чужой. Но они ценили красивое золото, а не деньги, которыми они начали увлекаться только с XII века. Тогда возникает страсть к прибыли, которая до этого наблюдалась только у евреев. Алчность овладела сначала католичеством, потом горожанами и, наконец, целыми странами». (Лев Н. Гумилев, «Этногенез и биосфера Земли», стр. 503).
И кто же в таком случае составляет гражданское общество в капиталистической формации? Никто. При переходе феодальной формации к капиталистическим производственным отношениям гражданское общество просто исчезает, деградируя до сверхабстрактного понятия «общество». Мы вновь приходим к общепринятому определению общества.
«Общество – это объединение индивидуумов вида Homo sapiens».
И действительно, понятие «общество» представляет собой то понятие, которое характеризует ту или иную группу людей, когда не требуется четкая конкретизация какой-либо из сторон деятельности или принадлежности этого объединения, когда всего лишь высказывается мысль, что речь идет именно о людях. В таком случае понятие «общество» определяет всего лишь коллектив людей в предельно абстрактной форме, которая требует дальнейшую конкретизацию. Так, общество может представлять собой этнический коллектив, который Гумилев определяет как этнос, или политический коллектив, который Гумилев определяет как полития, или социальный коллектив, который Гумилев определяет как социум.
«Социум, полития, этнос.
То, что каждый человек входит в ту или иную общественную группу, – бесспорно. Но как не было, нет и, вероятно, не будет ни одного человека, который бы не находился на определенной ступени социального развития, не состоял бы членом племени, орды, государства, общины, дружины и тому подобных объединений, так нет и человека, который бы не принадлежал к какому-либо этносу. Соотношение между социальными, политическими и этническими коллективами можно уподобить соотношению между мерами длины, веса и температуры. Иными словами, эти явления параллельны, но несоизмеримы». (Лев Н. Гумилев «Этногенез и биосфера Земли», стр. 224).
Все это так, но, например, европейское общество в свое время претерпело переход из феодализма в капитализм, т.е. те же самые французы или англичане не сразу оказались на определенной ступени социального развития, а претерпели переход из одного состояния в другое, причем, переход этот был обеспечен исключительно внутренними силами самого общества. Любое же тело сразу при своем рождении обладает мерами длины, веса и температуры и, при отсутствии внешних сил, может находиться в таком состоянии сколь угодно долго. Как мне представляется, параметры физического тела не могут служить аналогом соотношения между социальными, политическими и этническими коллективами. Видел ли Гумилев некоторое несоответствие в сравнении этноса, политии и социума приведенным параметрам физических величин? Думается, что видел. Но задача Гумилева состояла не в том, чтобы найти точки соприкосновения между этносом, политией и социумом, они и так в обществоведении, несмотря на законы, открытые Гумилевым, до сих пор слиты воедино. Задача Гумилева заключалась в том, чтобы растащить эти коллективы, показать их обособленность и, прежде всего, от марксизма.
Марксизм и этногенез Гумилева – это две теории, которые следует рассматривать в теснейшем единстве. Видел ли это сам Гумилев? Несомненно, видел и, вероятно, очень опасался, что эту связь обнаружат его коллеги-либералы и настучат куда надо. Если сопоставить теорию Гумилева и теорию Маркса, то без критики последней обойтись невозможно. Не трудно представить, чем закончилась бы попытка Гумилева замахнуться критической дубиной на Маркса. Гумилев, как только мог, постарался обособить этнос от социума. Мол, этнос – это самостоятельная общность людей, возникающая вне социума и независящая от социума хотя бы уже потому, что социум складывается, как утверждает марксизм, в результате трудовой деятельности человека, а этнос – природное явление и не зависит от воли человека. Гумилеву удалось ввести в заблуждение советских чиновников от науки, в результате чего мы можем наслаждаться одной из красивейших теорией, созданных человеком.
«Общество» – это предельно абстрактное понятие, и, в то же самое время, может быть предельно конкретным. Таким же свойством обладает и понятие «пространство». Принципиальное отличие параметров, характеризующих пространство, от параметров, характеризующих физическое тело, заключается в том, что возникают они не все сразу одновременно, а поэтапно. Так, пространство может быть одномерным (линия), двумерным (поверхность) трехмерным (объем), четырехмерным (объем + время). Одномерное пространство, как составляющая, может войти в двумерное пространство, но, например, поверхность втиснуть в линию невозможно. Последующее, по числу компонент, пространство может вырасти из предыдущего, но для этого оно должно совершить скачок, оно должно из статического состояния перейти в динамическое. Так, например, из линии можно создать поверхность, приведя эту линию в движение. Подобными свойствами обладают и коллективы человеческого общества. Не может появиться политический коллектив, если не существует коллектива этнического. Во-первых, этнический коллектив первичен, а политический коллектив вторичен. Нельзя употребить термин «политическая система», имея в виду его подобие термину «этническая система», потому что политического поля подобного этническому полю не существует. В природе человеческого общества имеет место только этническое поле. Этнический коллектив первичен, политический коллектив вторичен и зависим от коллектива этнического, от энергии этнического поля. Во-вторых, политический коллектив может образоваться из этнического коллектива, но при непременном условии движения (развития) последнего.
Взрыв этногенеза представляет собой процесс, в результате которого этническое поле, понуждая коллектив людей выстраивать внутриэтническую структуру в полном соответствии с частотой колебания этнического поля, создает этническую систему. Взрыв этногенеза из субстрата этносов старых творит новый этнический коллектив, в котором полностью отсутствуют какие-либо признаки политического коллектива. Если общественные соотношения между этносом, политией и социумом уподобить пространственным соотношениям между одномерным, двумерным и трехмерным пространством, становится понятен принцип, на котором основано развитие человеческого общества. Становится понятным утверждение, что факт рождения этнического коллектива вовсе не означает автоматическое появление и политического коллектива, тем более, коллектива социального. Такие коллективы, как, например, племя, орда, являются чисто этническими коллективами. Чтобы появился политический коллектив (полития), этнос должен совершить скачок, а этническое поле должно приобрести способность участвовать в двух колебательных процессах. При обращении к маятнику это означает, что маятник приобретает способность колебаться в двух плоскостях, при этом материальная точка маятника приобретает две степени свободы, и, при равенстве амплитуд, очерчивает в пространстве круг, тем самым ограничивая определенную площадь. Вероятно, по аналогии с маятником этнос в целом и каждая особь данного этноса в отдельности при преобразовании этнического коллектива в коллектив политический должны обрести две степени свободы. Далее, общество, при преобразовании политии в социум, обретает три степени свободы, а этническое поле приобретает способность участвовать в трех колебательных процессах.
«Говоря о вспышках этногенезов в разных регионах, мы отвергли ритмичность этих явлений не из общефилософских соображений, а просто потому, что гипотеза ритмичности противоречила наблюдениям. Но колебания этнического (так мы его будем называть для удобства изложения) поля с той или иной частотой можно приравнять к ритму, интенсивность которого меняется в течение процесса этногенеза.
Описанное этническое поле (или феномен, ему равноценный) мы воспринимаем как этническую близость или, наоборот, чуждость. Принцип, характерный для всех этносов – противопоставление себя всем прочим («мы» и «не мы»), находящийся в непосредственном ощущении, с предложенной точки зрения может быть истолкован просто. Когда носители одного ритма сталкиваются с носителями другого, то воспринимают новый ритм как нечто чуждое, в той или иной степени дисгармонирующее с тем ритмом, который присущ им органически. Новый ритм может иногда нравиться, но несходство фиксируется сознанием как факт, не имеющий объяснения, но и не вызывающий сомнений. А проявляются ритмы этнического поля в стереотипе поведения, как уже было сказано, неповторимом». (Лев Н. Гумилев «Этногенез и биосфера Земли», стр. 371).
Внедряя колебательный процесс в этническую систему, Гумилев, тем самым, буквально открытым текстом повествует нам: развитие человеческого общества не может и не должно обрываться на фазе обскурации, так как колебательный процесс обладает не только одной степенью свободы, но и двумя, и тремя степенями свободы. Этнос скатывается в фазу обскурации только при том условии, что оказывается неспособным к дальнейшему развитию, неспособным к преобразованию этнического коллектива в коллектив политический.
Наверное, у каждого человека, задумывающегося над судьбами народов, точнее, как рекомендует теория Гумилева, над судьбами этносов, возникал вопрос: почему к капиталистическому способу производства пришла только Европа, причем, Западная Европа? Почему все остальные ныне существующие этнические образования подверглись насильственной (в лучшем случае, заимствованной) ассимиляции капиталистическим способом производства, оказавшись неспособными у себя внедрить капитализм самостоятельно? Почему даже Византия, являясь, так сказать, единоутробным образованием с Христианским миром (как называет Гумилев суперэтнос Западной Европы), распавшись позднее так же, как и Христианский мир, на ряд государств, не сумела, в отличие от Западной Европы, родить свой собственный капитализм? Пройдя, отмеренный теорией Гумилева срок, она ушла в небытие, в то время как Христианский мир, словно обретя второе дыхание с изобретением капиталистического способа производства, стал владыкой мира? Чем принципиально Христианский мир отличался от Византии? Почему в теории Гумилева эти вопросы затронуты лишь на уровне межстрочного прочтения?
К сожалению, повторюсь, Гумилев жил и творил в то время, когда трактовка социального развития общества, несовпадающая с указаниями Партии, приводила не только к интеллектуальной изоляции, но и в лагеря или психоневрологические диспансеры. В связи с этой реальностью становится предельно понятно настойчивое стремление Гумилева к резкому разграничению действия законов этнического и социального развития. Поступи он иначе, и путь к изданию своих трудов для Гумилева мог оказаться закрытым навсегда. Сознательно ограничив область научных исследований, Гумилев довел их до такого совершенства, что каждый, ознакомившись с трудами Гумилева, приходит к естественному выводу о том, что законы, управляющие этническими, политическими и социальными коллективами имеют единый корень, фундаментом которого служит энергия (пассионарность) этнического поля. Именно в связи с этой реальностью, Гумилев рассматривает исключительно тот вариант в явлении этногенеза, когда жизнь этноса проистекает за счет одномоментного вброса энергии в этнос, когда этнос можно рассматривать в отрыве от политии и социума. Подобный подход к творчеству Гумилева объясняет, почему Гумилев лишь отмахнулся от такого удивительного феномена, как иудейский этнос, не сочтя нужным углубиться в его происхождение и дальнейшее существование. Он заявляет, что современные евреи – это другой этнос. Но какой же он другой? Изменилась ли религия евреев, которая в первую очередь и определяет лицо этноса? Нет. Изменилось ли резкое различие в отношении евреев к своим соплеменникам и ко всем остальным людям, не принадлежащим к еврейскому этносу? Нет. Но самое главное, современные евреи являют собой пример поразительной долгоживучести этноса.
Согласно теории Гумилева, «весь цикл этногенеза занимает от момента оформления этносоциальной системы до превращения этноса в реликт около 1200 лет». Однако иудейский этнос существует чуть ли не втрое дольше, и не только существует, но живет полноценной жизнью в отличие от, так называемых, племен, и не только живет, но с полным основанием можно утверждать, что оказывает, как минимум, сильнейшее влияние на жизнь всего человеческого общества, если не сказать, что управляет миром. В чем дело? А все дело в том, что библейский Моисей, выведя толпу субпассионариев, называющих себя евреями, из Египта, не только создал иудейский этнос, но ввел его в состояние политии. Это означает, что иудейский этнос с момента своего образования обрел два состояния: состояние коллектива этнического и состояние коллектива политического. Используя понятие «ритм», введенное в теорию Гумилевым, о котором говорилось чуть выше, можно понять, почему иудейский этнос сохранил обособленность, будучи даже завоеванным могущественными этносами.
«Видимо, именно благодаря наличию этнического поля не рассыпаются на части этносы, разорванные исторической судьбой и подвергшиеся воздействию разных культур. Они даже могут регенерировать, если устранить причины, нарушившие первоначально заданный ритм этнического поля. Отсюда же, между прочим, вытекает объяснение явления ностальгии. Человек, заброшенный в среду чужих, пусть даже симпатичных людей, ощущает странную неловкость и тоску. Но эти чувства ослабевают, когда он находит соплеменников, и исчезают при возвращении домой. При этом не имеют значения ни климатические условия, ни наличие комфорта». (Лев Н. Гумилев «Этногенез и биосфера Земли», стр. 371).
Иудеи ощущают чувство ностальгии вдвое ярче и сильнее, так как являются носителями двух ритмов на генетическом уровне: этнического и политического. Люди всех этносов, прошедших по Земле, являлись носителями одного ритма, только этнического. Именно поэтому иудеи, в отличие от людей других этносов, вдвое острее ощущают этническую близость к людям своего этноса и чуждость к людям всех других этносов. Но именно поэтому люди всех других этносов наиболее остро ощущают чуждость евреев. Каким же образом иудеи стали носителями двух ритмов?
Следует заметить, что Гумилев за пределами своего исследования оставил не только иудейский этнос, но так же древнеегипетский этнос, несмотря на то, что египетский этнос достаточно полно представлен в современной науке.
Взрыв этногенеза, произошедший на рубеже IV — III тысячелетий до н.э. на территории будущего Египта, создал условия для объединения хамитских племен в могучий этнос. Объединение племен в единую общность создало новую этническую систему и, естественно, повысило уровень энергии, поступающей в этнос. Как свидетельствуют многочисленные примеры, приведенные в теории Гумилева, взрыв этногенеза побуждает этнос к созданию собственной неповторимой идеологии, которая и служит тем фундаментом, на котором выстраивается система идеологических институтов.
Энергия этнического поля, в изобилии поступающая в этнос, расходовалась на создание разветвленной социально-идеологической системы с, постоянно возрастающим, числом как внутренних, так и внешних связей. Уже в 2600 г. до н.э. была построена пирамида Хеопса, безусловно, потребовавшая от этноса напряжения всех сил. Вне сомнения, египетский этнос был, с одной стороны, монолитным, а, с другой стороны, многофункциональным. В противном случае, он с этой задачей не смог бы справиться. И то, и другое создавалось за счет энергии этнического поля, поступающей мощным потоком в этнос.
Удивителен египетский этнос тем, что, во-первых, он более чем в полтора раза пережил срок, отмеренный теорией Гумилева; во-вторых, дважды пережив периоды упадка, он вновь возрождался, как бы наливаясь обновленной мощью, оставаясь, при этом, тем же неизменным этносом. Так, в конце Среднего царства (2100 – 1700 гг. до н.э.) Египет был завоеван азиатскими племенами гиксосов, а всего через полтора века, знаменуя рождение Нового царства (1555 – 1090 гг. до н.э.), оставаясь при этом завоеванным, каким-то образом сумел накопить силы и наголову разбить тех же самых гиксосов. Выглядит это просто невероятно, равносильно тому, как если бы французы, будучи завоеванными фашистской Германией, вдруг без какой-либо помощи извне, нанесли ей сокрушительное поражение. Загадка египетского этноса находит естественное разрешение в гипотезе о возможном отслоении этнического поля от этноса.
Если предположить, что этническое поле обладает свойством отслаиваться от этноса и вновь воссоединяться с ним или с каким-либо другим коллективом людей, внутренний уклад жизнедеятельности которого соответствует фазе развития данного этнического поля, то становится все понятно. В период отслоения поля, этнос испытывает спад, а в период воссоединения, когда уровень пассионарности в этносе резко подскакивает, – подъем. Гипотеза о возможности этнического поля отслаиваться от этноса, снимает существующее логическое противоречие в теории Гумилева. В схеме, объясняющей возникновение этноса посредством одномоментного вброса энергии в коллектив людей, этническое поле, подобное именно физическим полям, оказывается излишним. Физические поля способны воздействовать на человека, но сами поля находятся вне организма человека. Гумилев же постулирует, что этническое поле создается организмом человека. Согласно гипотезе, высказанной Гумилевым, на Землю приходит определенного типа кратковременное излучение от Солнца либо от звезд, которое, поглощаясь небольшой группой и даже отдельным человеком, и создает этнос.
«Какой же системой является этнос? По моему мнению, этнос – это замкнутая система дискретного типа – корпускулярная система. Она получает единый заряд энергии и, растратив его, переходит либо к равновесному состоянию со средой, либо распадается на части». (Лев Н. Гумилев «Конец и вновь начало», стр. 60).
Трудно представить себе, что небольшая группа людей и даже отдельно взятый человек, как это имело место с пророком Мухаммедом, способна поглотить такой заряд энергии, который, передаваясь от человека к человеку в стремительно расширяющейся системе, способен был бы поддерживать сверхактивную жизнь огромного числа людей в течение 800 лет. Из 1200 лет существования этноса, согласно графику изменения пассионарного напряжения этнической системы, 800 лет характеризуют активный период в жизни этноса. Ведь Гумилев дает возможность этнической энергии переходить в любой другой вид энергии, т.е. в этом плане этническая энергия ничем не отличается от других видов энергии. Количество энергии, способное обеспечить сверхактивную жизнь, например, в Римской империи хотя бы нескольким сотням тысяч людей в течение 800 лет, внедренной в группу, состоящую первоначально из десятка человек, вне сомнений, достаточно, чтобы разложить организмы этой группы на атомы.
Но если предположить, что определенного типа кратковременное излучение, приходящее от Солнца, поглощается не человеком, а биосферой Земли, в результате чего в ней рождается этническое поле, независящее от воли человека, параметры которого строго соответствуют параметрам этого излучения, то все становится понятно. В таком случае человек, жизнедеятельность нервной системы которого совпадает или близка параметрам этнического поля, контактируя с этим этническим полем, становится способным черпать из этого поля энергию небольшими порциями и передавать ее своему окружению. И только при таком взгляде, с одной стороны, появляется возможность этническое поле уподобить физическим полям, с другой стороны, обосновать гипотезу Гумилева о механизме воздействия пассионария на окружающих его людей, не наделяя этого пассионария какими-то мистическими способностями.
«Очевидно, сама живая личность создает вокруг себя какое-то напряжение, обладает реальным энергетическим полем, подобно электромагнитному, состоящему из каких-то силовых линий, которые находятся не в покое, а в ритмическом колебании с разной частотой». (Лев Н. Гумилев «Конец и вновь начало», стр. 66).
И если это так, то при изменении стереотипа поведения при переходе этноса в инерционную фазу, когда комплиментарность подменяется выгодой, резко меняются параметры этноса. Они перестают соответствовать параметрам этнического поля, и происходит процесс отслоения этнического поля от этноса. Однако при возвращении этноса в русло прежних параметров, он становится способен вновь воссоединиться со своим этническим полем. То, какие действия необходимо совершить для воссоединения этноса с этническим полем, наглядно демонстрирует нам Библия, в которой подробно описывается рождение иудейского этноса.