Среди людей из публики, интересующихся философией, и даже среди философов утвердилось мнение, что в лице Гегеля немецкая классическая философия достигла предела своего развития, и после него начинает катиться к закату. Закат этот заключался в том, что материалисты, руководствуясь марксизмом, одержали окончательную победу над идеалистами. Идеи Канта и Гегеля хотя все еще вызывали интерес, но все более только с исторической точки зрения. А если учесть, что чтение классиков требует значительного умственного напряжения, то человек из публики все реже обращался к первоисточникам полностью передоверившись в своем философском образовании тем профессионалам, которые становились в тот или иной исторический период модными. И вполне естественным образом марксизм, излагаемый в предельно доходчивой форме: капиталисты богаты, потому что они банально обворовывают рабочих, становился все более распространяющимся обществоведческим знанием. Все большее число людей приобщалось к лозунгу: «Материя первична, идея вторична». Правда, никто толком не объяснил, что такое материя и что такое идея, но если под материей понимать то, что человеку дано в ощущениях, как утверждал Владимир Ильич Ульянов (Ленин), то под материей следует понимать всё то, что можно пощупать, а под идеей – всё то, что существует, но пощупать нельзя. Так телега как на нее не посмотри, дается только в ощущениях, а вот лошадь вполне можно рассматривать в качестве символа силы, т.е. движения. Следовательно, телегу можно рассматривать в качестве «материи», а лошадь вполне допустимо подвести под категорию «идея». Приведенные аналогии позволяют нам создать конструкцию, достаточно точно отображающую лозунг марксистов, но не приемлемую с точки зрения крестьянина. Конструкция, в которой телега располагается впереди лошади, не поддается осмыслению. К тому же, во времена Маркса всем было хорошо известно, что прежде, чем построить дом, необходимо выполнить проект будущего дома, а прежде, чем возникнет проект, необходим акт рождения самой идеи дома, т.е. в голове человека должны родиться элементы, отличающие данный дом от других подобных строений. Однако логика оказалась бессильной перед натиском, стремительно внедряющегося в жизнь, капиталистического способа производства. Перед капитализмом открывалась перспектива безграничной, хищнической эксплуатации природных ресурсов Земли без оглядки на Божий Промысел. Материалистическое направление в философии стремительно набирало поклонников. Европа устремилась к строительству потребительского общества, в котором главным и самым необходимым органом в человеке оказывался желудок. Разве ж могут возникнуть сомнения в том, что прежде, чем у человека в голове родится идея, он должен основательно отобедать. Нет, безусловно, никто из материалистов не отрицал того факта, что старая идеалистическая философия может в чем-то им оказаться полезной, но и только. Так, марксисты убеждены, что от немецкой классической философии Маркс и Энгельс формально сохранили лишь ее диалектический метод, мол, от диалектики взята малая часть ее объема, да и та творчески переработана Марксом. Так ли это на самом деле? Какова истинная роль Маркса в судьбе классической немецкой философии?
Ни у кого не вызывает сомнений, что создание «Капитала» стало возможно благодаря диалектике Гегеля, что труд Маркса и Гегеля неразрывно связаны друг с другом. Маркс, вытащив категории диалектики из разума человека и распространив их на действительную жизнь, тем самым доказал истинность диалектики Гегеля. Маркс впервые в истории показал, что философские идеи способны к доказательству опытом не хуже ньютоновских идей механики. Однако при этом Маркс не создал какой-либо новой марксистской философии. Сам марксизм изобилует неточностью выводов вплоть до внедрения в философию ложного знания. Впрочем, следует заметить, что Маркс, используя законы, отраженные в диалектике Гегеля, не был одинок в желании выглядеть своего рода новатором. Прежде чем он оказался автором «правильной диалектики», славная плеяда немецких философов, работая над законами диалектики, как-то упустила упомянуть, что они не были первыми. Задолго до них Святыми Отцами во всех деталях был разработан догмат о Святой Троице, представляющий собой тот фундамент, на котором была воздвигнута диалектика Гегеля. Различие лишь в том, что Святые Отцы стремились к осознанию Божьей сущности, т.е. к осмыслению деяний Божьих, тем самым, к пониманию роли человека в этом мире. Философы же задались целью изъять Бога из жизни. Сейчас все более становится понятно, что создать знание, в котором наш мир оказывался вне Бога, т.е. оказывался самодостаточным, не удается. О чем лишний раз свидетельствует тот факт, что основой диалектики Гегеля явился догмат православия о Святой Троице. Вспомним, у Фихте диалектический метод разработан в форме алгоритма, выраженного триадой «тезис – антитезис – синтез». Именно с этого момента идеи и принципы диалектики становятся основной темой для немецкой классической философии.
Однако за одиннадцать веков до этого события в противодействии монофелитам Святой Максим Исповедник высказывал мысль, что целое не есть нечто третье, что оно не имеет особого существования помимо своих образующих. Цельность означает только новый и особый образ существования и действия этих образующих, но при этом не возникает и не открывается никакого нового источника воли и действия. Единство Ипостаси во Христе определяет образ самораскрытия природ, но не создает никакой особой «третьей» и независимой реальности. Можно ли еще понятнее объяснить, каким образом в Иисусе Христе совмещаются нераздельно и неслиянно божественная природа и человеческая природа? За кадром лишь осталось объяснение самого принципа нераздельности и неслиянности природ, заключающегося в непрерывном и прямолинейном, без отступлений и поворотов, движении, как самодвижении, навстречу Богу-Отцу, которое, впрочем, подразумевалось, как само собой разумеющееся. Безусловно, немецкая классическая философия облекла диалектику в форму классического научного знания, но необходимо, наконец, признать, что при этом создатели диалектики использовали, как минимум, христианскую идею триединства. Фихте утверждал, что в основе мирового разума лежит некий универсальный закон его развития, который, так или иначе, проявляет себя во всех областях бытия, в том числе и в природе человеческого разума. Именно этот универсальный закон, применительно к высшим сферам нашего бытия, скрупулезно, предельно последовательно и доходчиво разработали Святые Отцы в форме догмата о Пресвятой Троице.
Эпоха Просвещения самым естественным образом вылупилась из эпохи патристики и схоластики. Отрицание Бога, точнее, отстраненность от Бога была актом предшествующим капиталистическому способу производства, цель которого – разработка природных ресурсов без оглядки на Бога. Бог мешал капитализму проявить его естество в форме хищнического отношения к природе. С падением пассионарности в христианском этносе меняется стереотип поведения людей, который дается человеку на подсознательном уровне, т.е. не зависит от воли человека. Если в феодализме людей на подсознательном уровне объединяла религия, основанием которой является любовь, то в капиталистической формации людей стала объединять экономика, основанием которой является выгода.
Философы не были исключением, но, к счастью, склад ума философов отличается от среднестатистического буржуа. Сама идея развития, заложенная в Пресвятой Троице, не могла не будоражить умы европейских мыслителей. Европейская мысль самым естественным образом пришла к выводу, что троичность заложена в самой идее движения, основой которому является взаимодействие противоположностей. Кант первый, проявив максимум философской изворотливости, собрав воедино большинство идей, витающих в европейском обществе, обволок ими стержень универсального закона и упрятал в человеческий разум. Фейербах был первый, кто сделал попытку перенести этот универсальный закон на материю. Впоследствии этот шаг Фейербаха с невиданным доселе размахом был развит Марксом. Однако утверждать, что Маркс создал какую-то свою новую философию, было бы слишком опрометчиво. Маркс есть завершающее звено классической немецкой философии. Маркс наглядно на примере капиталистического производства доказал, что в капиталистической формации имеет место проявление законов диалектики Гегеля. Если Гегель создал теорию диалектического движения подобно тому, как Максвелл создал теорию электромагнитного движения, то Маркс поставил эксперимент по обнаружению этого диалектического движения подобно тому, как Герц поставил эксперимент по обнаружению в природе электромагнитных волн. Различие лишь в том, что Герц сам ставил эксперимент и наблюдал за результатами опыта, а Маркс только наблюдал за работой капиталистического предприятия. Гегель и Маркс оказались в науке столь же неразделимы, как Максвелл и Герц. И судьбы теорий, созданных Гегелем и Максвеллом поразительно схожи. Ведь до сих пор со стороны научного мира проявляется непонимание их сути, проявляется неспособность человеку из публики объяснить физический смысл понятий, которыми сами ученые успешно пользуются. О непонимании физического смысла уравнений Максвелла подробно рассказано в «Свободе и воле (глава двенадцатая)». Обратимся с той же целью к марксизму.
В предисловии к первому тому «Капитала» Маркс писал: «Конечной целью моего сочинения является открытие экономического закона движения современного общества». Увы, марксисты так и не смогли осознать общественную значимость труда Маркса и его научную ценность. Маркс утверждал, что способ материального производства всегда является основой взаимодействия всех сторон общественной жизни, и, в конечном счете, определяет характер общества и общее направление исторического процесса. Однако полемизируя с взглядами Гегеля на искусство, Маркс утверждает, что в обществе, построенном на товарно-денежных отношениях, никто не чувствует себя полноценным человеком, гармоничной личностью. Рабочий изуродован эксплуатацией, калечащим разделением труда, одуряющей работой на производстве, где он выступает в качестве придатка к машине. Капиталист – раб собственной подлости, смотрит на действительность с торгашеской, хищнической точки зрения, исключающей возможность эстетического отношения к жизни. Маркс утверждал, что буржуазный мир враждебен искусству. Этот мир – антигуманистичен, т.е. антихудожествен, антипоэтичен.
Таким образом, Маркс, с одной стороны, утверждает, что именно товарное производство является движущей силой общества. С другой стороны, буржуазный мир по Марксу враждебен искусству, которое и является индикатором развития общества. Отрицательное развитие не является развитием, а наоборот, деградацией. Казалось бы, налицо принципиальное противоречие в теории Маркса. И, тем не менее, Маркс прав в обоих случаях, но с учетом некоторых поправок и дополнений. Попытаюсь это обосновать.
Прежде всего, следует выяснить: в чем Маркс заблуждался. Согласно марксизму, эпоха социальной революции наступает в период, когда производственные отношения перестают соответствовать производительным силам. Производительные силы, развиваясь внутри определенных производственных отношений, неминуемо достигают уровня, когда производственные отношения для них превращаются в оковы, которые и уничтожаются социальной революцией. Однако как свидетельствует опыт Европы, первоначально появились люди, жаждущие обогащения, т.е. сначала сложились капиталистические производственные отношения, и только затем получили развитие производительные силы. Обратимся к теории Гумилева, в которой предельно доходчиво обоснован переход средневекового европейского общества к капиталистическим отношениям.
«Ясно, что инерционная фаза этногенеза – спад пассионарности этнической системы и интенсивное накопление материальных и культурных ценностей. Проверим наш вывод на нейтральном индикаторе – смене стереотипа поведения на уровне романо-германского суперэтноса.
Было бы удивительно, если бы такое грандиозное явление, как смена стереотипа поведения в масштабах суперэтноса, не было бы до сих пор ни замечено, ни описано. Нет, сделано и то, и другое, хотя абсолютно с иных позиций, чем наши, и в иной системе понятий и терминов. Не беда! Термины иной системы отсчета всегда можно перевести в свою; прямые наблюдения от этого ценности не теряют.
Вернер Зомбарт написал «Этюды по истории духовного развития современного экономического человека», где поставил вопрос: каким образом «докапиталистический человек», т.е. «естественный человек», превратился в обывателя, мещанина, пошляка, наблюдаемого ныне повсеместно? До появления капитализма, по Зомбарту – до XII – XIV вв., «исходной точкой хозяйственной деятельности является потребность в благах; сколько человек расходует, столько он и должен заприходовать». А больше накапливать может только дурак.
Однако есть два класса: богачи-сеньоры и масса народная. Но разница между ними не так уж велика. Сеньор, постоянно рискуя жизнью, получает много благ и тут же транжирит их на пышные охоты, пиры и прекрасных дам. Копить деньги незачем – все равно в ближайшей войне убьют, а если не в этой – то в следующей. Поэтому те дни, когда сеньор жив и здоров, он проводит в удовольствиях.
Крестьянин имеет столько земли, сколько ему нужно для прокорма себя и семьи. Ремесленник «обладает здравым смыслом, чтобы не работать больше того, сколько необходимо для зарабатывания на веселое житье». Такие люди, если бы они увидели Рокфеллера, сочли бы его безумцем.
Но средневековые европейцы не считали сумасшедшими обладателей шелковых платьев и золотых украшений. Сокровища они ценили и ради них не щадили жизни ни своей, ни чужой. Но они ценили красивое золото, а не деньги, которыми они начали увлекаться только с XII в. Тогда возникает «страсть к прибыли», которая до этого наблюдалась только у евреев. Алчность овладела сначала католическим духовенством, потом горожанами и, наконец, целыми странами, но не в равной степени и в разных вариантах. Иногда она осуществлялась путем грабежа заморских стран, иногда – путем торговли, что было тоже рискованно; иной раз путь к богатству шел через «презренное ростовщичество», частью – через получение выгодных должностей и т.п. Но всегда руководящим стимулом деятельности было безотчетное стремление к обогащению, которого до этого времени почти не наблюдалось». (Лев Н. Гумилев «Этногенез и биосфера Земли», стр. 502).
В результате взрыва этногенеза в I веке в Палестине возник христианский этнос, в котором людей объединяла религия, т.е. идея, а не труд крестьянина или ремесленника, как утверждает марксизм. Этот факт может игнорировать только очень предвзятый человек. В XV в. христианский этнос, превратившийся к этому времени в суперэтнос, совершил переход в инерционную фазу этногенеза, характеризующуюся сменой фактора, объединяющего людей в обществе. С падением пассионарности для людей объединяющим фактором становится выгода. Именно этот период из жизни европейского общества и описывает марксизм. К феодальному обществу законы, открытые Марксом, неприменимы. Зато феодальное общество хорошо вписывается в законы, открытые Львом Николаевичем Гумилевым. Взрыв этногенеза создал этническое поле, которое, расширяясь, втягивало в свою орбиту все большее число людей. На место одного казненного христианина вставали двое, готовые претерпеть любые издевательства и пытки, следуя учению Христа. Не восстания типа спартаковского разрушили римское рабство, как утверждает марксизм, а необоримая вера людей в Царство Небесное. Не крестьянский плуг крестьянина и тиски ремесленника служили объединением людей в феодальном обществе, а религия – христианство. Высокий уровень пассионарности давил на людей, рождая в душе каждого комплиментарность по отношению друг другу и толкая их на встречу друг другу. Так рождалось общество, в котором пышным цветом расцветало искусство – выразитель духовной сферы жизни общества, представляющий собой творческое воспроизведение действительности в художественных образах, основой которых является любовь к окружающей действительности. Феодальный мир, в отличие от мира буржуазного, не был враждебен искусству. Искусство самым естественным образом вписывалось в этот мир. Расцвет, прежде всего, церковного искусства свидетельствует о развитии единства, созданного этническим полем и этносом, т.е. христианское общество стремительно развивалось. Судя по той негативной оценке, которой Маркс охарактеризовал отношения между буржуазным миром и искусством, напрашивается вывод, что буржуазное общество развиваться не может. Оно и не развивается. Развивается буржуазное государство. Понятно, что в таком случае диалектические противоположности, составляющие то единство, благодаря которому идет процесс развития, должны быть другими. И, забегая чуть вперед, следует сказать, если в феодальной формации диалектическое единство, которое обеспечивает развитие, включает в себя как диалектические противоположности этническое поле и этнос, то в капиталистической формации – государство и предприятие. Таким образом, Маркс, во-первых, закон развития не открыл, а на опыте подтвердил истинность диалектики Гегеля, во-вторых, обосновал факт развития, но не общества, а государства.
Итак, в наш мир поступает энергия, источник которой находится вне нашего мира (иначе этот источник давно был бы обнаружен), под воздействием которой возникает этническое поле. Этническое поле, воздействуя на коллектив людей, оказавшийся в зоне его действия, создает этническую систему, состоящую из диалектических противоположностей – этнического поля и этноса и способную к саморазвитию. Под воздействием пассионарности, обильным потоком поступающей в этнос, люди создают свою неповторимую идеологию, и уже на базе этой идеологии созидается искусство. Так, византийцы, создавая церкви и наполняя их иконами, тем не менее, наследие своих предков – эллинов в виде прекрасных статуй, представленных повсеместно, не уничтожали. Внедряя новое видение красоты, византийцы не отвергали взгляд на красоту своих предков, утверждая лишь, что красота человеческого духа выше красоты человеческого тела.
Шло время и, с падением уровня пассионарности в европейском обществе, на каком-то этапе своего развития любовь, являясь связующим фактором между людьми, переродилась в выгоду. Каждый человек стал преследовать свои собственные индивидуальные цели. Однако уровень пассионарности в европейском суперэтносе был достаточно высок и продолжал оказывать заметное влияние на людей. Человек продолжает быть творчески активным, но искусство, основанием которого является любовь, отодвигается на второй план. В первые ряды выходит наука, рождаемая выгодой.
Нет сомнений, что человечество, как единое целое, всегда ощущало и продолжает ощущать какое-то внешнее воздействие и всегда во все времена идентифицировало его с проявлением высших сил. Но когда недалекие фантасты на место Бога пытаются определить инопланетян, становится и грустно, и смешно. Каждый этнос, создавая своих богов, наделял их чувством доброжелательности по отношению к себе. Люди были уверены, что их боги не могут их не любить. Какова любовь инородцев наглядно было показано англосаксами при покорении Америки. Однако при наличии значительного разнообразия среди богов, четко прослеживается тенденция. Многобожие египтян заменяется единобожием иудеев, на смену которого приходит христианство. В христианстве Бог, представленный в форме догмата о Святой Троице, есть та интеллектуальная и духовная вершина, в которой разум, основанный на выгоде, воссоединился с душой, основанной на любви.
В тот период, когда пассионарность наполняет душу человека, он не может уклониться от свершения великих дел, он жаждет поделиться своим необычным состоянием с другими людьми и сделать их причастными к этому состоянию. Человек счастлив и хочет, и стремится распространить свое состояние, свое видение окружающей действительности на весь мир. То, что соседи, которых не затронул толчок пассионарности, не разделяют восторженность пассионария, его не волнует. Этнос, переполненный энергией, имеет тенденцию к расширению, и он расширяется, невзирая на сопротивление соседей. Этнос живет так, как предписывает ему этническое поле.
С падением пассионарности, когда этнос входит в инерционную фазу, этническое поле покидает этнос. Люди вынуждаются жить по указке собственного разума, вынуждаются строить свой мир, опираясь на законы движения, открытые диалектикой Гегеля, и руководствуясь теми моральными принципами, которые они выработали в фазы подъема. Капитализм – это та формация, в которой человек строит свой мир, опираясь на свой разум и руководствуясь теми морально-этическими нормами, которые были выработаны в феодальной формации. Строятся новые красивые города, делаются открытия в науке, изобретаются новые машины и механизмы, внедряются новые технологии и осваиваются новые виды энергии, и всё это исключительно на благо человека во имя человека. О природе вспоминают, когда становится нечем дышать, когда вода становится непригодной для питья.
Тем временем уровень пассионарности продолжает падать, а вместе с пассионарностью снижаются требования морали. Человек давно приучил себя к мысли, что он и только он есть венец природы. Бог, под воздействием которого была создана мораль поддерживающая общество здоровым, официально и повсеместно признан несуществующим. А коль так, человеку нет надобности, с кем бы то ни было, согласовывать свои действия, не от кого ждать их ограничения, некого бояться. Человек – царь природы, к сожалению, неразумный царь наградил себя лишь правом брать, забыв об ответственности отдавать. Однако прежде, чем что-либо взять, нужно это самое создать, а создать можно только при наличии пассионарности, и остаются у человека одни желания, которые он неспособен осуществить. Человек, теряя пассионарность, становится все более беспомощным. Этнос вползает в свою последнюю фазу, и уходит в небытие. Мы становимся свидетелями именно этого процесса. Христианский суперэтнос входит в полосу дряхлости.
«Города укрупняются, становятся полиэтничными. Человек начинает жить без связи со своим этносом, иногда поддерживая с ним только далекий контакт. Тут-то и проявился «капиталистический дух» европейца, так хорошо описанный и оплеванный Зомбартом.
Но почему это так легко удалось? Только потому, что, говоря фигурально, «вода остыла и замерзает». Вот когда она замерзнет вся, т.е. когда наступит фаза обскурации, торгаши – бактерии, пожирающие внутренности этноса, погибнут, а от этноса еще может остаться реликт». (Лев Н. Гумилев «Этногенез и биосфера Земли», стр. 507).