— Теперь размазывай краску по листу, вот так…
— Размазывать?
— Да.
Я показала на своём листе, как. Юный эльф начал повторять. Сначала у него выходило спокойно, но звучащая музыка, необычные ощущения, приятное чувство что у него получается его взбудоражили. Взгляд опять пошёл блуждать, М. смеялся и возил пальцами по листу, не глядя, осталась краска или нет и набирая новую только тогда, когда я говорила ему это делать. Большая часть краски была размазана по одному участку листа.
Всё это очень тревожило бабушку. Она привычно беспокоилась, что я решу, что М. глупый, и беспрестанно уговаривала его на всем нам знакомый манер.
— Ну посмотри, что ты делаешь. Краска-то у тебя уже закончилась. А вот тут лист белый совсем. А теперь ты пол пачкаешь и воду разлил…
Что ж, это обычное поведение родственников в присутствии тьютора, по нему невозможно определить, как с ребёнком общаются дома. Одна из причин, по которой я, в отличие от многих тьюторов, допускаю присутствие родственника на занятиях — необходимость обучать их обращению с ребёнком с РАС, понимать и учитывать его нейрофизиологические особенности.
Должна сказать, в дальнейшем бабушка мальчика показала наблюдательность, позитивную инициативность, готовность сотрудничать с тьютором и поддерживать его тактики. Другими словами, мы стали отличной командой.
М. от нервного возбуждения едва слышал обращенные к нему фразы и продолжал хохотать и возить пальцами, набирая на них голубую краску. Со стороны он, вероятно, и впрямь выглядел глупо, но на самом деле всё шло своим чередом. В первое занятие он должен был познакомиться не только с нанесением двух типов мазков, но и с ощущениями от рисования пальцами. Не стоило его отвлекать, так что мне приходилось не только отпускать в его сторону учительские ремарки (“все руки любят рисовать так, дай правой руке порисовать тоже”), но и параллельно успокаивать бабушку и пояснять, что М. не не может справиться с простым заданием, а испытывает сейчас серьёзную сенсорную нагрузку, с которой привыкает работать.
Второй тип мазка был — набрать краску на самые кончики пальцев и набивать круглые пятна. Для пятен М. выбрал фиолетовую краску.
Очень важно, что при рисовании пальцами на большом листе бумаги руки двигаются куда свободнее, чем когда им приходится чертить карандашом по маленькому листочек. Это важно психологически и важно, если приходится разрабатывать легко утомляющуюся болезненную проблемную руку.
Чем хуже у ребёнка с концентрацией внимания и усидчивостью, тем больше должна быть поверхность для рисования и тем крупнее должен быть инструмент рисования.
Проблемы начинаюся, если ребёнок, как многие люди с РАС, ненавидит ощущение чего-то мокрого на пальцах и не согласен натирать пальцы мелом. Тогда рисование приходится заменять, а более расслабляющих и разрабатывающих концентрацию и координацию рук занятий я, пожалуй, не знаю.
— Кажется, твоя картина закончена, — сказала я.
М. поражённо уставился на неё и на меня. Он осмыслял тот факт, что я называю измазанный лист бумаги картиной.
Я объяснила ему, как убрать за собой рабочее место, и мы обсудили, что, когда рисуешь пальцами, всегда пачкаются руки и немного всё остальное (эльф очень волновался по поводу созданного беспорядка) и это рабочий момент. Краску с пола я смыла сама, первый и последний раз. На следующих занятиях М. убирал рабочее место полностью.
Теперь наши картины сохли на подоконнике.
— Сейчас будут танцы? — спросил М., и огромные эльфийские глаза засверкали. От страсти пальцы сдвинутых, словно М. собирается хлопать в ладоши или молиться, рук трепетали, юный эльф похохатывал и подпрыгивал на месте. Ни следа той скуки, когда он стоял у стола администратора и слушал, что ему надо развиваться.
— Да. Сначала потанцуй сам, я хочу на тебя посмотреть.
Я включила музыку, и М. заскакал, высоко вскидывая ноги. Руки мало участвовали в этом танце, лицо превратилось в маску наслаждения. Корпус изгибался навстречу ногам. У М., как часто бывает с эльфами, оказалось прекрасное чувство ритма.
— Хороший мальчик, танцевать будет, — сказала я. — Слышишь, М.? Будем танцевать?
— ДА! — выкрикнул мальчик и захохотал, не прекращая выкидывать ноги. Потом вдруг встал и спросил тревожно:
— А что мы будем танцевать?
Я выбила перед ним несколько чечёточных па, насколько это было возможно в балетках.
— Это чечётка. Тебе нравится?
— Да! — опять выкрикнул М. и захохотал. — А как танцевать эту чётку?
Я показала ему базовый удар. Выносишь ногу вперёд, ударяешь, звонко ставишь на место.
— Ударили, вернули. Ударили, вернули.
М. повторял за мной слова, как заклятье, и пытался повторять движения. Всё выходило хорошо, даже кедики щёлкали чётко, звонко и ритмично, вот только правая нога забывала или не могла рывком вернуться на место. В результате М. словно шёл вперёд вместо того, чтобы стоять на месте.
— Руки подбери, на пояс поставь, а то некрасиво, — переживала бабушка. Из-за боязни, что внук будет выглядеть глупо, она постоянно ставила ему дополнительные условия. Так, когда мы хлопали в ладони перед рисованием, она одёргивала мальчика, чтобы он не раскачивался с ноги на ногу. Мне пришлось напомнить ей, что я говорила только о руках и ни слова не сказала о ногах, значит, М. может ногами делать то, что сочтёт нужным. Это никак не повредит упражнению. Теперь пришлось напоминать, что речи о руках не шло.
— Всему своё время, руки мы ещё поставим. Сейчас надо поставить ноги. Особенно поработать над правой, она забывает вернуться на место.
М. впитал моё замечание. На следующем занятии он уже чётко ставил обе ноги: явно тренировался.
Дальше я сделала то, что делала на рисовании — решила предложить немного лишнего на случай, если М. сможет это взять.
— Посмотри, а теперь давай попрыгаем вот так, нога к ноге. Левая в гости к правой, правая в гости к левой.
На рисовании моё предложение закрашивать фон круглыми движениями М. проигнорировал, слишком был занят новыми впечатлениями. Но к танцу он был привычен, так что встал и смотрел напряжённо. И не повторял, был не уверен в своих силах. Бабушка опять заволновалась.
— Повторяй, повторяй, это просто.
Но М. очень самолюбив! Как и многие дети. Он не может сходу справиться с тем, что просто? Это открытие слишком ранит его. И вот он отбегает к стене, скрещивает на груди руки и, глядя мимо всех, напряжённо, вежливо и решительно говорит несколько раз подряд:
— Занятие окончено. До свидания.
— Разве ты устал?
М. отвечает мне неопределенной гримасой, пока бабушка взывает к его совести.
— Всё нормально, — говорю я обоим. — Очень много нового, и М. боится не справиться. Он хочет то движение, где нога к ноге, оставить на потом, а сначала проработать остальное.
Я не была уверена, что он продолжит сейчас, но я бы очень хотела, чтобы продолжил. Даже если просто скакать, вскидывая ноги. Важно было, чтобы мальчик не охладел к занятиям.
М. моргнул и тихо сказал:
— Да.
— Тогда я подожду у окна, когда ты немного отдохнёшь и продолжишь.
— Да.
Я отошла. На подоконнике стояла чашка с чаем, из которой я отхлёбывала всё занятие. Я снова стала из неё отхлёбывать.
Зеленоглазый М. стоял, прислушиваясь, правда ли его не трогают. Мы с бабушкой безмолвствовали. Музыка играла.
М. отделился от стены, решительно встал передо мной и принялся бить чечётку, через раз забывая поставить правую ногу на место.