Денис никогда не видел своего отца, только слышал его весёлый смех и иногда чувствовал его тёплые руки, уютно устроившись в мамином животике.
Потом Драган уехал и в доме сразу поселились тоска и обида, невозможность осознать, и главное, принять это.
Иногда, правда, вспыхивал робкий огонёк надежды, но хмурые и однообразные осенние дни постепенно гасили и эти слабые искорки.
Нет, наша жизнь с Драганом, конечно, не была совсем безоблачной. Мой северный, а точнее. угрюмый характер далеко не всегда ладил с его лёгким, взрывным балканским темпераментом.
Но что поделаешь? Если верить нашим народным сказкам, в крови каждого русского – обитателя дремучих лесных чащоб — течёт капелька крови Лешего или Бабы Яги. Но каким надёжным и горячим тогда казалось его плечо — сына солнца и моря далёкой южной Боснии, некогда части цветущей Югославии.
Я всегда знала, когда он получал весточку от обожаемой им мамочки. Нет, он не смеялся, не светился радостью и не улыбался. Поникший и молчаливый он бродил по квартире, не находя себе места.
В Боснии шла война, и плохих вестей с каждым днём становилось всё больше. Пропадали и гибли родные и знакомые, и конца-края этому безумию не было видно.
Дни слишком гордой и независимой Югославии были сочтены. Умелая рука щедро сыпала соль на ещё незажившие после Второй мировой войны раны, поливала бензином ненависти тлеющие угольки старых обид, пока они не вспыхнули ярким губительным огнём.
Один, по сути, южнославянский народ, разделённой верой на три враждующих, приступил к самоуничтожению. Католики хорваты ненавидели православных сербов и мусульман боснийцев, те, в свою очередь, отвечали взаимностью.
Я хорошо помню тот день, когда Драган получил последнее письмо от мамы. Он молчал весь день, старательно пряча от меня своё разом потемневшее лицо, свои глаза.
Наконец, я не выдержала, села рядом на диван, положила руку на его поникшее плечо и всё-таки поймала его затравленный взгляд,
— Что случилось? Кого-то не стало?
— Понимаешь, Тома, она боится там одна в квартире, не может уже спать, по ночам приходят военные – пропадают соседи. Не прощу себе, если с ней что-нибудь… Мне нужно ехать, я должен быть с ней. Ты должна меня понять!
— А ты меня? – в глазах немного потемнело и заныло, заныло моё крепкое сердце бывшей спортсменки. – А я? А наш малыш? Что будет с нами? Ты знаешь, у нас тоже события назревают, кризис кругом, зарплату мне задерживают…
— Ну, что ты так разволновалась – это вредно нашему будущему ребёнку.
— Будущему? Он настоящий — вот он задвигался в животике. Потрогай!
— Скоро всё закончится, и я вернусь, не переживай так,- заговорил он с излишней убеждённостью и горячностью. — Мы снова будем счастливы вместе – втроём! – он почти верил своим обещаниям.
Я посмотрела в его большие карие, потемневшие от муки, глаза и поняла, что все мои уговоры и слова абсолютно бесполезны. Он уже был сердцем там, в далёком пугающем Мостаре. Он слишком сильно любил маму, я даже частенько ревновала его к ней. И вот, выходит, не зря.
Он запретил мне провожать себя в аэропорт и улетел в свой Мостар – город старого моста, как гласит легенда.
А через десять дней пришло его первое письмо, ужасное до нереальности
«Мы устроились в западной — боснийской части Мостара у мамы. Сестра осталась в папиной квартире в восточной хорватской половине за рекой Неретвой. Утром пришли трое – хорватский патруль.
— Выметайтесь, — сказал высокий сухопарый офицер с тонкими губами и какими-то неживыми белесыми глазами, в которых застыл ужас отчаяния убиваемых. – Квартира конфискована.
— Но почему? Мы же хорваты.
— Хорват у тебя только отец, да и тот пропал, наверно, скрывается от мобилизации. А мать боснийка. Убирайтесь, говорю, поскорее, а то…, — и он вынул новенький немецкий Вальтер из лоснящейся кобуры.
Перехватив взгляд Драгана, он впервые усмехнулся почти по-доброму,
— Отличная машинка, точно работает. Гуманитарная помощь от наших друзей, — и он любовно погладил сверху ствол своей тонкой, какой-то бескровной ладошкой.
Кое-как похватав деньги, документы и немного тёплых вещей, мы выскочили под холодный осенний дождь в полную неизвестность.
— Не забудь встать на учёт как военнообязанный, — крикнул в открытое окно офицер. – С дезертирами разговор короткий. Приказ знаешь.
— Не огорчайся сынок, — попыталась успокоить меня мать. – Слава богу, хоть отпустили. Знаешь, скольких в лес увели? Это усташи, они вернулись.
Мы поселились в каком-то заброшенном щелястом доме на окраине, где нас никто не знал. На учёт я так и не встал».
Опять заныло сердце, и я глотнула какие-то таблетки, а перед глазами всё стояли две неприкаянные фигурки под дождём в городе, где правили смерть и ненависть.
Я навсегда запомнила тот день, когда пришло третье письмо из истекающего кровью и испепелённого ненавистью Мостара. Письмо от его сестры Милицы – и это ужаснуло меня больше всего.
«Драган был сильно болен, когда получил повестку. Он не хотел воевать, не хотел убивать, он не мог, в конце концов, по состоянию здоровья, но им было наплевать. Крепись Тома, но Драган пропал без вести. Мы не знаем, что с ним случилось: может, погиб на войне, а может, его расстреляли. Маму я взяла к себе. Прости за такую весть, держись и береги будущего сына Драгана. Я почему-то уверена, что родится именно сын. Ты должна выстоять и победить горе – хотя бы ради него»
Казалось потемневшее, набухшее сыростью московское ноябрьское небо рухнуло на меня. Жизнь без Драгана казалась нелепой и ненужной. И только тот, кто мирно спал в животике, удержал меня от безрассудного непоправимого шага.
Вопреки всему Денис родился крепеньким и здоровеньким мальчиком и новые заботы, нахлынувшие на меня, постепенно вытесняли из сердца острую боль утраты.
Как ни странно, подросший Денис верил, что папа жив и найдётся, просто где-то затерялся на перекрёстах войны несчастной Югославии. И лишать его этой надежды было бы жестоко, даже убийственно.
Конечно, он скрытно комплексовал из-за отца, с которым они никогда не виделись, но делал всё, чтобы доказать свою самодостаточность. С отличием учился в медицинском, хорошо играл на гитаре и даже съездил на гастроли в Штаты со своей студенческой рок-группой. Денис явно унаследовал мой сильный характер и лёгкую музыкальную натуру отца.
Всё чаще я заставала его за просмотром тех немногочисленных сохранившихся фотографий отца и чтением его немногих писем из Мостара. Особенно часто он читал последнее письмо, похожее на крик отчаяния.
«Я серьёзно заболел – воспаление лёгких. Жизнь в холодном, продуваемом всеми ветрами доме, не прошла даром. Но самое паршивое, что они всё-таки разыскали меня. Не знаю как, наверно, кто-то из соседей донёс.
Вручили повестку. Ты знаешь, я никогда не смогу выстрелить в человека. А в армии приказ простой – вставай, иди и убивай. И умирай. Однако, уклонение от мобилизации означает расстрел. У меня высокая температура, но им наплевать – я лишь пушечное мясо, которое всё равно погибнет рано или поздно. Старших братьев тоже хотят мобилизовать. Я в отчаянии…»
Очевидно, тайна исчезновения отца не отпускала сына, и он снова и снова запускал в поисковики его имя и фамилию Драган Маркович.
Все запросы по бывшей Югославии оставались безрезультатными, когда вдруг в Мюнхене высветилась долгожданная фамилия. Но почему Милан, а не Драган, и почему Мюнхен?
Дрожащей рукой Денис написал сообщение неведомому Милану Марковичу, подробно рассказав о себе.
Неожиданно скоро зазвонил незнакомый номер.
— Привет, Денис! Судя по тому, что ты рассказал, я твой дядя Милан. В далёком 92 году нам пришлось покинуть родину. Вопрос стоял ребром – война, расстрел или бегство. Нам посчастливилось прорваться через все кордоны и патрули в Германию. Мы говорили всем, что у Драгана тиф — они боялись досматривать. Но самое главное, нам с Вуком удалось довезти Драгана живым. Он бредил уже, был без сознания, но молодой крепкий организм выдержал эту безумную дорогу по стреляющим сёлам и городкам. Босния как лоскутное одеяло, все народы перемешались, — послышался в трубке чуть глуховатый голос
— Так отец жив?! – со страхом спросил Денис. – Он жив?!!! – голос сорвался на крик.
— Да, конечно. Мы живём совсем рядом на одной улице в Мюнхене. А Вук ухал искать счастья в Штаты.
— Но почему, почему он не связался с нами?
— Драган женат, у него есть дочка Кристина, студентка. Знаешь, всё так сложно. Пусть он сам всё объяснит. Жди звонка, — Денис почувствовал в нарочито ровном голосе дяди огромное напряжение и попрощался.
Отец позвонил утром.
— Это Денис? – спросил он напряжённым голосом.
— Да. Это папа?
— Я Драган, твой…отец, — чуть споткнулся он.- Как ты поживаешь…сынок?
— Я не понимаю, папа, почему ты пропал и не вернулся к маме? Мы думали, что ты погиб.
— Ну, это очень долгий разговор. Не очень мы ладили с ней – характер у неё колючий, знаешь ли. И мне частенько доставалось. Потом война, болезнь, бегство, поиски работы. А потом я встретил Марту – добрую, мягкую и открытую. Расстаться с ней я не могу и не хочу до сих пор. Так бывает в жизни, – его голос немного дрожал.
— Но ты не ответил мне, сын. Как твои дела?
— Учусь в медицинском. Играю в студенческой рок-группе, недавно были на гастролях в Штатах.
— Правда? Никогда бы не подумал!
— Почему? – его слова как-то неприятно резанули слух.
— Знаешь, тут все пишут и говорят о русских по телевизору, что мол, бандиты и алкоголики все. И я решил, что ты стал этим, как у вас говорят, отморозком.
Это было уже слишком, и Денис неожиданно для себя вспылил.
— Врут всё ваши проклятые фрицы и гансы! Нормально живём. И ещё лучше жили бы, если бы немцы нам не пакостили на каждом шагу.
— Ну-ну, успокойся сынок, прости – забили голову всяким мусором. А ты горячишься как настоящий хорват, узнаю нашу южную кровь. Немцы, они нормальные, это политики всё мутят. Знаешь что, ты мог бы приехать к нам в гости на недельку-две? Все будут очень рады, правда.
— Ну, я не совсем один, папа, у меня есть Лена.
— Невеста, жена? Впрочем, не имеет значения. Приезжайте вдвоём. Мы все вас очень ждём – твоя сводная сестра Кристина, тётя Марта и дядя Милан, все, — голос потеплел, и Денису даже показалось, что отец готов расплакаться.
Наконец-то, я дождалась звонка от Дениса из Мюнхена.
— Мама! — радостно закричал сын. – Нас с Леной так замечательно тут приняли, они прекрасные, добрые, открытые люди. А Кристина, представляешь, она тоже учится в медицинском. Мы сразу подружились все, и Лену они приняли, как дочку.
Я безумно радовалась за сына. Мечта всей его жизни сбылась – он обрёл отца, любящего отца.
— Утром звонила тётя Милица из Мостара, — горячо продолжал Денис. — Они с Звонимиром приглашают нас всех к себе в гости. Тебя тоже, мама! Мы все вместе поедем к ним, все.
— Звонимир – это её муж?
— Нет, это её сын — мой двоюродный брат. Он тоже музыкант! Играет в местном ресторанчике. А муж тётушки пропал без вести в самом конце войны.
Мостар! Ты подарил мне самое дорогое, Драгана, и ты же безжалостно украл его у меня, опустошив мое сердце и дом, — слёзы вдруг помимо моей воли потекли по щекам. Я так и не смогла найти такого как Драган.
— А представляешь, папа совсем молодой и красивый! Только виски немного поседели. Он такой весёлый, мы хорошо ладим.
Я больше не могла сдерживаться и разрыдалась.
— Ты меня, слышишь, мама? — ещё громче закричал Денис. — Почему ты молчишь? Ты… плачешь?! Но почему? У нас всё так прекрасно, это действительно чудо – я, наконец, нашёл отца. Я столько лет искал его!
— Я плачу от счастья, сынок, — с трудом ответила я, глотая слёзы. — От счастья, конечно.
Звонок неожиданно прервался. А может, я сама выключила телефон, не в силах продолжать разговор. Я поняла, что всё-таки поеду в этот злосчастный Мостар. У меня хватит сил, чтобы перевернуть и эту страницу прошлого ради будущего, ради сына. И мы пройдём, все вместе пройдём по старому мосту через Неретву, мосту, который больше никого не разъединяет…