Слепой

По земле стелился туман, словно облизывая молодые полу-руины домов. Ветер по немного рассеивал этот туман, разбрасывая мусор и пожухлые листья по асфальту. Я видела, как в ряд выстроились «ночные феи» широко расставив ноги и выдвигая все свои достоинства вперёд, заставляя блестеть стразы и металлические украшения на остатках некогда, наверное, бывшей одежды в свете фар машин.

Туман уже рассеял ветер, и я увидела, кому посвящены были все эти изощрённые старания. Это был относительно молодой мужчина в невысоком цилиндре,  очках, как у сумасшедшего дедушки Оззи, буйная грива тёмных волос, длинный чёрный плащ, и изящная трость с круглой ручкой. В мире этого человека явно нет места таким женщинам, как те, что с готовностью выстроились перед ним.

Я снова про себя выругалась за то, что чёрт дёрнул меня идти именно этой дорогой. Однако, когда я увидела, как тот мужчина вытянул вперёд руку, словно приглашая кого-то, меня ноги сами понесли навстречу к нему. Меня тянуло к нему, дико. Так хотелось его присутствия, даже не общения, а именно присутствия этого удивительного человека. Дойдя до шеренги, я внезапно поняла, что этот мужчина слеп. Я этого не увидела, не догадалась и можно сказать, что даже не почувствовала, а именно ко мне пришло твёрдое осознания, что тот человек лишён зрения. И именно в этот момент, я, не осознавая своих действий, подняла вверх руку. Все разом обернулись и молча смотрели на меня,     уступая дорогу к этому мужчине.

Шла я очень тихо,  не хотела, что бы он услышал моего присутствия, и остановилась в полу шаге, в тщётных усилиях пытаясь разглядеть, что же всё-таки прячется под тенью полей цилиндра, не демон ли? Уж очень сильно он меня приворожил своей безмолвной харизмой. Однако через пару секунд как я только подошла к мужчине, тот поднял руку в паре сантиметров от моей щеки.

— Ты не против, если я на тебя посмотрю? – спросил он.

Моих сил хватило лишь, что бы выдавить еле слышное «да» и его тёплые ладони коснулись моего лица, аккуратно ощупывая каждую его черту. Мужчина лишь слегка улыбнулся, опустив руки и, повернувшись, жестом пригласил пойти с ним.

Никаких смятений, никаких колебаний я послушно пошла за ним, но лишь потому, что сама этого хотела.

И так мы вышли из полутёмного и душного переулка на широкую дорогу. Я шла по левую руку от мужчины, стараясь чётко вписывать свои шаги в его медленный размеренный ритм. Я ожидала, что он буде стучать тростью как все слепые, но он лишь легонько ею постукивал при каждом шаге, словно он был каким-то средневековым лордом. Лицо его выражало глубокую задумчивость,  и казалось, что этот человек совершенно в ином мире.

— Скажи мне что-нибудь. – тихо прошелестел его бархатный голос.

Я была в смятении, в голове был лишь незыблемый туман. Эта просьба меня сильно смутила.

— Скажи, что ты видишь? – словно поняв причину моего молчания, сказал мужчина.

— Асфальт. – тихо выдохнула я. Да, похоже, моя фантазия сейчас была где-то далеко, но явно не там где сейчас я. Хотя, может, просто мои глаза видели сейчас лишь это.

— А какой он? – спокойно спросил мужчина. И этот вопрос мне совершенно не показался странным. Может, он никогда не видел того мира?

— Асфальт? – Бессмысленно повторила я и, спохватившись, продолжила – Ну… он серый, немного мокрый от прошедшего дождя, где-то разбитый, где-то потрескавшийся, а по краям то, что осталось от бортиков. Сейчас от них лишь бетонная крошка и нестройная паутина толстой и, казалось бы, несгибаемой проволоки.

Боже! Откуда у меня такое красноречие? А ведь это был простой серый асфальт, который я протаптывала ногами около часа каждый день. Почему-то стало немного больно в душе. Может потому что, возможно, первое описание мира для человека, который его не разу не видел, было таким безрадостным? Я последняя сволочь в моих глазах сейчас.

— Бортики? А зачем они вообще нужны? – спокойно снова спросил мужчина, едва не вогнав меня в краску.

—  Наверное что бы дети по ним ходили, притворяясь паровозиком. – выдала я свою самую бредовую идею за весь день. И почему я спорола эту глупость? Надо было так же красноречиво рассказать, какую важную функцию они несут для сохранности асфальта. Хотя это было бы ещё ужасней, слишком сухо.

Мужчина улыбнулся и попросил продолжить. И тут ко мне пришло вдохновение. Я рассказывала ему, какое сейчас небо, сохранившее отсветы только что ушедшего заката, описала старый фонарный столб с коваными чугунными завитками, про балконы, покрашенные дешёвой и безвкусной голубой краской, про умирающий дуб на краю дороги, про ворона, сидевшего на том дубе и угрюмо следившего за нами. Едва я начала описывать старую и, похоже бессмертную, скамейку на углу, как мужчина резко остановился. Я внимательно посмотрела на него, но тот лишь махнул рукой в сторону светофора и спросил:

— Какой цвет?

— Красный – спокойно ответила я. И как он узнал, что именно здесь светофор? Хотя, скорее всего он уже ни один раз проходил по этой дороге и запомнил. Да, именно так. – Только машин нет… можно перейти…

— Лучше подождём. – ответил мужчина с лёгкой улыбкой. Странный, но он прав.

— Зелёный – устало выдохнула я. Из  моего рта вырвалось лёгкое облачко пара, моментально растаяв в воздухе.

Мужчина уверенно перешёл дорогу, переступая через оба бордюра ни разу не замедлив шага и не споткнувшись. Да, он точно здесь ходит каждый день.  Я его быстро догнала.

— А сейчас похолодало. – продолжила я своё повествование – монолог. – Изо рта сейчас идёт легкий пар и растворяется в воздухе, едва успеешь его заметить.

Мужчина поднёс ладонь ко рту и словно пытался прощупать это явление, а я продолжила говорить:

— Пар сейчас обвил твои пальцы, как будто цеплялся за них, что бы не растаять, но всё равно быстро исчез.

— Он забавно щекочет пальцы – с улыбкой почти прошептал мужчина, продолжая идти. Я тоже повторила его манёвр – и правда, так забавно.

— Небо приобрело более синий оттенок, становится постепенно тёмно фиолетовым.

— Значит последние следы заката уже почти исчезли. – мужчина стал превращать мой монолог в диалог и мне это было по душе.

— Как ни печально, но ведь и ночь прекрасна.

— Ты расскажешь мне о ней? – мужчина повернулся в мою сторону, но я не чувствовала на себе его взгляда. Ну да, так и должно быть.

— Конечно. – тихо прошептала я. Тут мужчина резко остановился.

— Справа от нас лестница и дубовая дверь?

— Да.

— Нам туда. – мужчина повернулся и немного неуверенным движением нашёл поручень, и, приподняв полы плаща начал подниматься. Я шла следом. Меня поражало, с какой точностью он просчитывал для себя длину и высоту ступенек, что бы не спотыкаться и не искать их носком ботинка.

Легко и быстро поднявшись, мужчина открыл передо мной дверь. Не знаю, зачем я нарочно простучала каблуками ботинок ещё чуть сильнее, что бы он слышал моё положение. Ведь он и так всегда знает, с какой стороны я иду, как далеко нахожусь. Ну да не важно. Сейчас мы стояли в кабинке лифта, и я снова рассказывала ему, про то, что вижу. Про проржавевшие решётки, по потрескавшуюся на них краску, про мигающую, почти слепую лампочку, про разбитое зеркало слева от нас. Почему всё в этом мире, который я ему описываю, всё столь безрадостное? Зачем я так поступаю? Всё же, правда и истина — разные вещи. Правду ещё можно сказать, интерпретировав истину на более менее подходящий лад, но такой жестокой и страшной как истина, правда быть не может. И сейчас из моих уст лился этот жутковатый поток истины в моих глазах, что бы зрение воображения этого мужчины увидело эту истину, отформовав под своё понимание, и узрело всю эту безликость и безнадёжность бытия.

Неожиданно даже для себя я замолчала, углубившись в эти невесёлые размышления, но мужчина молчал. Может, он тоже думал о чём-то своём, но под тенью его цилиндра можно было различить лишь тонкие губы, едва тронутые улыбкой.  Лифт остановился, и я заметила, как  мужчина едва вздрогнул, словно очнувшись от своих размышлений.  Мы подошли к двери напротив, и мой спутник точно попал в замочную скважину с первого раза, как будто выдел её, знал, где находится щель для ключа, однако при этом он «смотрел» на меня.

Мы вошли в просторную прихожую. Мужчина снял цилиндр.

— Мне включить для тебя свет? – с едва заметным смешком спросил он у меня.

— Я и в полумраке неплохо вижу, да и тёмное освещение намного приятнее моим глазам.

Тот только улыбнулся и кивнул. Ему нравился такой ход событий, или просто забавлял.

И так, галантно помогая мне снять пальто, он повесил его в шкаф. Я внимательно следила за его движениями, и они были такими безошибочными, такими точными, но в тоже время плавными и непринуждёнными. Он бережно поставил на полку над пальто цилиндр, прислонил к уже закрытому шкафу трость.

Мне оставалось лишь восхищённо за ним наблюдать, опёршись плечом о стену и прислонив голову к шершавым обоям.  Каким всё-таки удивительным был этот человек. Я буквально кожей ощущала силу, спокойствие, исходившие от него.

Сколько он уже лишён зрения, что бы отточить свои движения? Год, два, десять, с самого рождения? Я не знаю, да и не особо мне было это интересно, меня больше интересовал вопрос — КАК ему это удалось? По его виду нельзя было сказать, что отсутствие зрение сделало его каким-то ущербным, стеснило его движения,  умерщвляло зрение всего мира с его стороны. Наоборот, мне даже казалось, что ему было комфортно и с остальными органами осязания, которые заменили ему глаза.

По щеке пробежала слеза. Что? Я плачу? Нет, это не жалость и не сожаления, это просто восхищение переполнившее меня. Я смахнула её рукой как можно тише. Он не увидит, но может заподозрить. Я не хочу этого.

Мужчина проводил меня на кухню и усадил за стол.

— Чай, кофе?

— Кофе, если можно со сливками. – прошептала я в ответ. Уже хотела предложить свою помощь, но просто боялась пошевелиться, наблюдая, с какой точностью и аккуратностью он поставил турку на огонь, налил в неё воды, засыпал в неё кофе, банку которого он достал из шкафа, причём делал всё задумчиво и сосредоточено «смотря» на стену перед собой, и мне казалось, что стоит мне хоть чуть-чуть пошевелиться, плавный и отточенный ритм его движений собьётся. И может тогда разобьётся чашка, или выпадет из его рук ложка.

— Ты здесь? – тихо спросил он.

Вопрос ввёл меня в ещё больший ступор. Значит, своим окаменением и бездвижностью я лишила его ощущения своего присутствия. Это плохо, конечно, но всё же я так боюсь, ему помешать.

— Я здесь. – тихо прошептала я.

— Говори со мной, пожалуйста. – ласково попросил меня мужчина и я начала описывать ему кухню. Его удивило, что обои были с рисунком – он об этом даже не догадывался — тихо восхитился формой люстры, да, конечно, у него вряд ли была возможность её прощупать.

Очень скоро кухню заполнил мягкий и пряный аромат кофе. И вот уже чашка с напитком грела мои ладони. Такой приятный момент в тишине, уюте, тепле, с хорошим человеком рядом, которому дорого то, что ты говоришь, хоть по сути ничего особого, мудрого, глубокомысленного ты не говоришь, просто описываешь то, что видишь вокруг себя и высказываешь некоторые комментарии. Но это дорого сейчас нам обоим. Ему – потому что он видит мир, пусть и моими глазами, а мне – потому что я впервые, наконец, могу высказать вслух то, что обычно шептала про себя, боясь высказаться слишком коряво, исказив своё впечатление от увиденного. И сейчас, как мне казалось, мы были оба счастливы.

Его рука, немного поискав по столу, коснулась моей. Я посмотрела на чёрные стёкла очков, пытаясь разглядеть взгляд, которого, скорее всего не было. Хотела понять, что сейчас чувствует этот человек, о чём думает, какова природа этого тёплого жеста в мою сторону.

Теперь я поняла, что молчала уже несколько минут, наверное, он снова меня потерял, как бы забавно это ни звучало.

— Я тебя не напугал?

— Нет, что ты…

— Просто ты вздрогнула, и я подумал, что ты испугалась.

— Да нет… просто я что-то слишком глубоко ушла в размышления.

— В какие? – заинтересованно спросил меня мужчина, убирая тёплую ладонь с моей руки.

— Да, простые, бренные, совершенно бессмысленные. – уворачивалась я от объяснений.

— В бессмысленные размышления так глубоко не уходят – раскусил меня тот. – Или же они тебе лишь кажутся бессмысленными. Думаю, что вообще нет таких размышлений – бессмысленных. Любое из них добавляет в нашу душу хотя бы крохотную крупицу мудрости.

А он прав.

Дальше мы сидели молча, потягивая кофе, и тишина стояла приятная, и молчание не было неловким. Лишь изредка он дотрагивался до моей руки, как бы проверяя, здесь ли я. И вот один из этих моментов я взяла его тёплую ладонь в свою руку и уже больше не отпускала. В тот момент мужчина лишь слегка улыбнулся. Тепло, нежно сжал мою руку.

Да, я здесь, рядом и никуда не исчезну.

Мужчина предложил мне перебраться на балкон и подышать свежим воздухом. Я охотно согласилась. Тем более я сама обещала ему описать красоту ночи.

На балконе пахло травами, и глубокие мягкие кресла заставляли буквально утопать в себе. Ещё уютнее, ещё теплее. Мужчина продолжал держать меня за руку. Ненавязчиво, бережно.

Я откинулась на спинку и спокойно начала своё повествование.

— Сегодня ночь светлая, потому что полнолуние и луна сегодня действительно большая.

— Как блюдце? – спросил меня мужчина.

— Нет, как средняя монета. – ответила я. Он чем-то опечалился.

— Странно, мне казалось, что она огромная, как небольшое блюдце.

— Возможно, где-то высоко в горах, но не в здесь – в городе. – мягко и ненасмешливо ответила я. – А небо пронзительно глубокое и фиолетовое, на нём россыпь звёзд всех величин и яркостей. Небольшое облако, похожее на субмарину прикрывает краешек луны, наверное, тоже хочет быть важной фигурой на своде неба… а под небом город, всё ещё шумит и ярко сверкает, как спутанная гирлянда лампочек для ёлки. Там кипит жизнь, но я её не ощущаю, кажется, что это просто та самая гирлянда на пыльном чердаке, которую зачем-то включили, да так и оставили гореть в одиночестве. Бессмысленно. Глупо. Отсюда видно тот самый умирающий дуб, что мы сегодня встретили по дороге. Отсюда он похож на чёрную пешку с огромным сплюснутым шариком вместо головы.  Его, наверное, скоро спилят, а старый чёрный ворон перелетит жить на пыльный чердак и скоро тоже умрёт. И останутся лишь эти лампочки вдали, бессмысленно горящие разными цветами.

Я отпустила руку мужчины, что бы стереть новую слезу. Зачем я так жестока? Почему я описываю только смерть? Я закрыла ладонью глаза и встала, опираясь на подоконник. Что же я говорю только это, почему не скажу ничего светлого, приятного? И сейчас мне моя философия с истиной и правдой, как заезженная пластинка крутилась в голове и выделяла из всего прочего лишь «жестоко» и «правильно».

— Что-то случилось? – спросил мужчина, привставая с кресла, но я снова быстро села в кресло и взяла его руку.

— Ничего, просто задумалась немного.

— У тебя рука дрожит, и она похолодела, с тобой точно всё в порядке? – мужчина накрыл мою руку своей второй ладонью, и казалось, что сейчас он хотел мне посмотреть в глаза.

— Да, всё хорошо. – ласково и настойчиво соврала я ему, и снова замолчала на несколько минут, только теперь в моей голове была лишь тишина.

И звёзды на небе молчали вместе со мой. И низ луны уже почти закрыло это настырное облако, и в роде всё было хорошо, как  мне казалось. Мужчина принёс ещё кофе, я ему рассказало об этом самом облаке. Мне показалось, что я загладила перед собой вину за прошлые слова, но показалось мне это лишь на мгновение.

— Можно я на тебя посмотрю? – спросила я мужчину, и мой вопрос заставил его врасплох, но он быстро собрался и задал встречный вопрос:

— А ты не испугаешься? – немного иронии, немного улыбки и этот вопрос казался не таким страшным, как мог бы.

— Что ж мне тебя бояться, ты же меня не съешь. – с улыбкой ответила я.

Мужчина только рассмеялся немного, но быстро вернул себе серьёзное выражение и снял очки, заправил густую чёлку за ухо и повернулся ко мне. Лунного света хватало, что бы рассмотреть всё до мельчайших деталей.

Он был моложе, чем мне показалось на первый взгляд. Лет двадцать семь, не более. Густые и ровные чёрные брови, острый нос с едва заметной горбинкой, тонкие губы, немного большие скулы нижней челюсти. Разрез глаз был очень приятным, чуть раскосым, густые ресницы, небольшие круги под глазами, которые ничуть не портили общей картины.

Вокруг глаз множество мелких шрамов, а сами глаза были белыми, с серым зрачком.

— А какого цвета они были раньше? – тихо спросила я, немного ошеломленная увиденным.

Мужчина немного стушевался, но быстро нашёлся. И бросив торопливое «сейчас» скрылся в зале. Я видела, как он подошёл к тумбочке, проскользил ладонью до второго ящика, открыл его и достал старый толстый альбом.

Теперь этот альбом лежал на моих коленях, и я с каким-то трепетом открыла его. Фотографий было не много. Сначала шли чёрно-белые. Счастливые родители с малышом на коленях у матери. А ведь он так похож на неё, только нос, похоже, отцовский. Потом этот же малыш постарше, в возрасте года, наверное, удивлённо смотрит в камеру, словно завороженный ею и блестят огромные тёмные глаза. Потом это уже маленький мальчик с серьёзно сдвинутыми бровями, из под которых смотрят те самые огромные глаза, сжатые пухлые губы, буйная грива тёмных непослушных волос. Большими пальцами он немного оттягивал лямки рюкзачка. Тематика ясна – первый день в школе. Дальше шли уже цветные фотографии. Весёлая компания юношей и девушек лет шестнадцати – семнадцати в центре юноша с той же самой пышной гривой, в очках, хитровато – серьёзным выражением лица и поднятой вверх бровью. Он закинул руки на шеи своих товарищей,  а без того узкая ему футболка чётко очертила натренированное тело. Вальяжно скрещенные ноги – одна стояла ровно, а другая, чуть согнутая в колене, на носке.

Всё ясно, я знаю, кто так может ставить ногу. Значит, этот юноша был балеролом. Да и натренированное тело говорило о долгих и напряжённых занятиях.

А вот и последняя фотография, профессиональная, студийная. Юноше уже лет двадцать, было видно, что он возмужал, волосы были слегка зачёсаны назад, что бы открыть лицо. Снова взгляд немного исподлобья, дерзкий взгляд, с этаким вызовом, смотрящий в объектив, хищная улыбка, скрещённые на груди сильные руки.

И огромные карие глаза. Тёплые глубокие.

Так вот какими глазами смотрел мальчик, впервые шедший в школу, вот какими глазами малыш заворожено смотрел в объектив.

И сейчас я старалась посмотреть в глаза этому мужчине, представить, какими бы они были, если вернуть им этот цвет. Но снова его глаза скрывались за тяжёлой чёлкой.

— Значит, ты был балеролом. – констатировала я, хотя и хотела спросить.

— Да. – тихо ответил он, выдохнув, словно на него легло тяжёлое бремя воспоминаний.

Ни вопросов, как я смогла догадаться, никаких вопросов вообще. Он ушёл в свои воспоминания, и я не хотела ему мешать.

Его лицо мрачнело и понемногу вытягивалось. Неожиданно даже для себя я взяла его руку. Тот словно очнулся и посмотрел куда-то в мою сторону.  Губы тронула лёгкая улыбка.

— Не стоит углубляться в печальные воспоминания, если тебе это не поможет. Ты только ещё раз измучаешь свою душу.

Мужчина только улыбнулся в ответ, но его лицо незаметно переменилось, как будто он о чём-то задумался, но лишь на мгновение.

— Можно я посмотрю тебя ещё раз? – спросил он в итоге.

— Конечно.

— Только ты немного мне поможешь.

— С удовольствием – улыбнулась я.

Мы встали напротив друг друга. Тёплые ладони снова коснулись моего лица и я начала своё новое повествование:

— Кожа светлая, на носу есть немного веснушек, на щеках небольшой румянец оставленный морозом… Брови тёмно русые… Вот здесь у уголка губ родинка, а сами губы цвета молочно шоколада, в смысле в помаде. Да, тот самый нос с виснушками… На глазах тени, светло коричневые. Сами глаза жирно подведены, но только верхнее веко.

Они серо-голубые. – закончила я.

— Ресницы такие длинные. – улыбнулся мужчина.

— Да, в туши, чёрные-чёрные – улыбнулась я в ответ.

— Замри, я хочу посмотреть твою улыбку. – его пальцы аккуратно ощупали губы и щёки. – Она, скорее всего, очень красивая… щёки горячее… застеснялась? – он добродушно улыбнулся.

— Немного.

Руки легли на волосы.

— Волосы пепельно-русые, то есть тёмно серебристые в рыжинкой…

Руки спустились на плечи, его губы улыбнулись:

— У тебя такие хрупкие плечи. – мужчина взял в ладони мою руку, аккуратно осмотрел её. – Боже, почему я раньше не заметил, что у тебя такая крохотная ладонь… и такие милые пухлые пальчики. – Ладонь проскользила вверх, к плечу и вторая присоединилась к ней осматривать мой торс,  не сильно прижавшись к бокам, и аккуратно, без всякой похоти и пошлости, осматривая его изгибы. Ладони остановились на бёдрах и, оторвавшись не на долго, снова легли на мои плечи. Лёгким толчком мужчина попросил меня сесть.

Я без слов повиновалась, а его ладони снова, едва касаясь тела, легли на бёдра, осматривая их изгиб, спустились к коленям, по туго стянувшим ноги джинсам.

Мужчина положил руки на край кресла и отодвинул себя подальше от меня. Теперь оп осматривал мою стопу и это очень его развесело:

— Боже, какие у тебя крохотные ножки! – сказал он поднимаясь с колена и садясь обратно в кресло. – Да и вся ты такая миниатюрная, даже ростом ниже, чем мне показалось сначала, но это понятно – каблучки, я помню их цокот по асфальту, но не догадывался, что они такие высокие – он на секунду осёкся – И… сколько же тебе лет тогда?

— А сколько, ты думаешь? – ответил я вопросом на вопрос, непонятно почему смутившись таким поворотом событий. Меня немного вогнала в краску эта восхищённая реплика на счёт моей миниатюрности, но почему он осёкся,  что его так взволновало?

И пока в моей голове была эта неразбериха с вопросами, мужчина задумался, словно обдумывал всё, что «увидел» и услышал за сегодняшний наш с ним вечер.

— Когда я тебя впервые немного рассмотрел, и пока ты со мной говорила, то я думал, что тебе лет двадцать пять, уж прости, не принято, конечно, обсуждать с женщинами их возраст, я надеюсь, что тебя не обидел…

— Нисколько, продолжай.

— Но сейчас, я тебя рассмотрел… не знаю… сейчас ты мне кажешься намного… моложе, совсем ещё юной.

Я выдохнула про себя. Конечно, так оно и есть. Я ещё совсем юная. Но я не хочу ему об этом говорить. Не хотелось бы, что бы со мной обращались как с подросшим ребёнком, лазая в мою душу со своими наставлениями и воспитанием. Мне хотелось, что бы говорили на равных, как сегодня и было.

— Странно, такая юная, а уже занялась таким… ремеслом — прошептал он тихо свои мысли, которые, похоже, сами вылетели вслух. Рука подпирала голову, брови задумчиво и немного сурово сошлись чуть выше переносицы.

— Ничего подобного! – пылко начала оправдываться я. – Я просто проходила мимо, увидела тебя и… и… — и что я ему скажу? Что меня к нему тянуло как магнитом? Что я его сначала перепутала с демоном, приворожившим меня? Ааа! Чёрт с ним! Скажу всю правду. Я уверенна, что он почувствует, что я не вру. Может даже и поверит немного. –  не знаю, но меня что-то заставило к тебе подойти, мне самой этого хотелось. Я даже не думала о тех, кто там присутствовал ещё, просто шла к тебе, что бы быть поближе, может из праздного любопытства, может из-за сильного интереса к твоей нестандартности. Просто подошла к тебе, что бы взглянуть на тебя поближе. Мне самой казался диким такой поступок. На мгновение, мне показалось, что ты демон, привороживший меня. Но на самом деле это была твоя молчаливая харизма, как я потом поняла. – я замолчала на секунду, что бы отдышаться. —  Я просто хотела твоего присутствия рядом с собой вот и всё.

Я откинулась на спинку кресла, устала так, что больше говорить не было сил. Хотя это был очень короткий монолог.

Мужчина сидевший рядом со мной засмущался. Даже немного растерялся, как мне показалось. И вот я сидела и смотрела на него в ожидании ответа. Дышать почему-то было тяжело, я расстегнула верхнюю пуговицу рубашки, жаль, это не помогло. Надо успокоиться и дождаться ответа.

Он так и сидел в свои мыслях, не шевелясь, всё так же сдвинув брови. И всё же заговорил:

— Оно и к лучшему – он посмотрел в мою сторону с тёплой улыбкой. – Так, хотя бы, мы можем стать очень хорошими друзьями.

Ответ. Я его хотела услышать. Но вот почему-то именно сейчас мне казалось что эти слова пусты, хотя, если бы я их услышала ранее, то непременно бы расплылась в блаженной улыбке. Но не  сейчас. Он просто заполнил ими пустоту, что начать новые слова. Которые должна буду сказать я. И почему я об этом сейчас думаю? По какой причине я не думаю о том, почему он так растерялся, когда узнал что я не… не та, кто ему показалась. Он рад этому или нет? Повлияет ли это на его ко мне отношение?

А разве это так важно? Я устало опустила веки и посмотрела на паркет под ногами сквозь узкие щёлки век. Важно ли его отношение ко мне, в конце концов, мне нужно было лишь его присутствие рядом со мной, потому что мне было комфортно с этим человеком. Он не представляет для меня какой-то ценности, но и не безразличен мне. Может это и называется «хорошие друзья»? По мне так просто приятный собеседник, который молча и безропотно выслушивает мои мрачные высказывание по поводу этого мира.

Ну вот, подходящие слова сами пришли ко мне и на этот раз я точно причиню этому человеку боль, пусть сама и не буду желать этого. Мне самой будет больно за это.

— Если тебе не трудно. – начала я, выводя мужчину из транса – мог бы ты мне рассказать, как это произошло?

Несколько секунд мужчина переваривал мой вопрос и, набрав в лёгкие побольше воздуха, начал свой печальный рассказ:

— Это произошло около семи лет назад. Когда я забавы ради сделал в студии фото. Тот самое, последнее в альбоме. Когда я забирал распечатанную фотографию, фотограф горячо меня упрашивал побыть его моделью. Он говорил, что раздобыл одну очень старую модель фотоаппарата и хотел бы его опробовать, а ему так понравилось работать со мной.

Словом, по глупости своей, я согласился. Я пришёл в оговоренный день и увидел в руках фотографа того монстра. Этот фотоаппарат был огромен, и при вспышке лампочка его взрывалась. – чем дальше мужчина говорил, тем сильней в его словах слышалась ненависть. — Я просил, что бы этот фотохудожник ко мне не подходил слишком близко с этим монстром, изрыгающим  дым и осколки стекла. – он глубоко вдохнул, что бы немного успокоить растрепавшиеся эмоции. – Но он слишком увлёкся. И вспышка этого чудовища было последнее, что я видел в своей жизни.

Мужчина замолчал. Он так же подпирал голову рукой.  Глаза блестели. Слёзы? Возможно. Я представляла примерно, что пришлось пережить тогда этому юноше. Даже от этого «примерно» мне стало не по себе. Думаю, рассказ ещё не закончен и я с нетерпением ждала продолжения, насколько жестоким бы ни было молчанием вытягивать из этого человека слова, которые ему и так давались больно.

— Ещё с самого детства я любил танцы, а когда родители сводили меня в возрасте восьми лет на балет, то я просто влюбился в сцену до беспамятства. – его слова были мелодии ностальгии, что было мне как бальзам на душу. Пусть рассказывает. Он не похож на человека, который много общается, пусть рассказывает, мне было безумно интересно —  Днём и ночью тренировки, которые были для меня не каторгой, как для других учеников, а настоящим блаженством. Я сам выдумывал собственные постановки, свои па, и с самым величайшим удовольствием кружился в танце в паре с кем-нибудь.

И вот я достиг уже своей давней мечты, я выступал в театре, первый мой концерт был более чем успешен. Похвалы, цветы, улыбки. Счастье. Мне всё это нравилось. Я подавал огромные надежды.

Но вот так вот нелепо всё кончилось. Сцена меня не принимала более. Люди сначала окружили жалостью и постепенно забыли.  Не осталось ничего. Я даже сжёг все фотографии, само присутствие которых могло бы мне напоминать о мечте, которую я так быстро потерял едва исполнив. Все видео записи, все чертежи-планы грандиозных постановок, которые могли бы иметь успех, всё это я похоронил в огне, с помощью того самого фотографа.

Я его ненавидел, но он долго оставался рядом, когда все остальные от меня отвернулись. И вот когда я научился самостоятельно справляться со всем, я его отпустил.

Простил его.

Мужчина всё так же ностальгично смотрел куда-то сквозь пространство. Да, это был тяжёлый путь – получить всё и сразу же это потерять. А главное, он нашёл в себе силы простить человека, покалечившего его жизнь и отнявшего самое дорогое на земле. Почему снова эта слеза на моей щеке? Ну конечно… снова помесь сожаления и восхищения вырвалась из моей души.

— И этот случай был не спроста. То была моя кара за гордыню и высокомерие, проснувшиеся во мне, после того, как ушли мои родители. Некому было больше их пресекать. Да, всё что случилось со мной, бесспорно горько, но я всё же благодарен этому случаю за то, что он избавил мою душу от этой мерзости. И это осознание помогло мне простить.

На его губах улыбка. По моей щеке побежала вторая слез. Это было моё восхищение, накатившее новой волной.

— Сильно. – только смогла выдавиться из себя, словно других слов и не могло быть. И молчать было тоже нельзя. Боже, какая у него стилистика речи, не думала, что ещё остались люди, которые могут так говорить.- Ты… многое пережил, но… не сломался. Это… сильно. – повторила я то же самое, просто добавив пару лишних слов.

Вот он, настоящий герой. Не качок, с плавками на водолазный костюм, не мутант с ядовитой слюдой, не чёртов маг с шарами из глаз и молнией из задницы! Это был просто юноша, потерявший зрение, но не сломавшийся, не сдавшийся, не обозлившийся на этот мир, а даже нашедший силы простить и отпустить того, кто стал причиной всего этого. Вот он, истинный герой.

— Ты думаешь что оно того стоило. – тихо спросила я. Боже, как же цинично.

— Стоило. Лучше немного пострадает один, чем сломаются жизни ни одного.

Вот так просто, да? Никаких сожалений в свою сторону, никакой склизкой мягкости по отношению к себе. Сильно.

По щеке прокатилась ещё одна слеза. Почему я не могу их остановить.

— Ну всё, вытри слёзы и не шмыгай носом. – добродушно сказал мне мужчина, чуть крепче сжимая руку, слегка встряхивая её. Он прав, к чему здесь сырость разводить. – Пойдём, сделаем кофе и поговорим ещё о чём-нибудь не таком грустном.

Он не отпускал мою руку. И сам вёл меня на кухню. Да, в таких растрепанных чувствах я не видела перед собой ничего, ноги норовились вот-вот подкоситься и уронить свою тяжёлую ношу на пол.

Я сидела и смотрела в окно на кухне, елочная гирлянда всё горела своими огнями, облако уже уплыло от луны. А людей на улице не было.

И я знала, что придёт момент, когда мне придётся уйти, оставить его, что бы не вернуться, но сейчас мне хотелось, искренне хотелось, что бы этот вечер не кончался никогда, что бы он был рядом всегда. Что бы всегда держал мою руку в своей, что бы успокаивал лёгким и тёплым словом. Слышать его прекрасную поставленную речь.

И хоть раз увидеть, как он танцует.

Тёплых аромат кофе из чашки, поставленной прямо передо мной, вернул меня в реальность. Мужчина сидел напротив, снова, недолго поискав по столу, взял мою руку в свою. И теперь я видела, как из-за тонких чёрных стёкол выбегает короткая  скупая мужская слеза. Я не привстала, что бы её стереть с нежными приговорами,  не молча стёрла пальцами. Я просто промолчала, наблюдая, как та исчезает, едва добежав до середины скулы.

А его губы улыбались. Может ему впервые за многие годы не одиноко… не одиноко… как и мне.

Мы молчали, изредка потягивая кофе из чашек. Уже скоро был должен задребезжать рассвет.

Я положила голову на стол и продолжила любоваться небом. Даже не заметила, как уплыла в сон.

Утро встретило меня тёплым солнцем на щеке. Я чувствовала себя выспавшейся как никогда. Не открывая глаз, я вспомнила все вчерашние события и лишь только сейчас придала значение тому, что я лежу под пледом в обнимку с тем мужчиной. Я осторожно открыла глаза, словно боялась, что спугну всё это как видение.  Но всё было хорошо,  мужчина всё ещё спал, с блаженно умиротворённым лицом его рука бережно обнимала меня за плечо, согревая своим теплом, как и грело меня всё его тело. Осторожно, что бы не разбудить его, я выскользнула из тёплых объятий и на цыпочках прошла на кухню. Холодная вода, обжигая горло, прокатилась к желудку и я проснулась.

Интересно, а у него есть зеркала? Я зашла в ванную комнату, и только я переступила её порог, как меня встретило ужасное моё отражение в огромном зеркале. Волосы встрёпаны, растёкшаяся тушь лежала огромными синяками вокруг глаз.

Умывшись и причесавшись, я пошла на кухню. Думаю, порадую хозяина этого дома вкусным завтраком.

И меня мучил вопрос, как он смог меня донести до кровати вчера. Конечно, в его физической силе я не сомневалась, но от кухни до спальни надо было пройти через зал и три узкое двери. Как он ничего не зацепил? Как я не проснулась, я ведь всегда сплю чутко, но не в том суть. Я понимаю, что можно запомнить расположение всех вещей в комнате,  ширину и высоту проёмов и пройти через эту своеобразную полосу препятствий самому, но когда на твоих руках ещё кто-то. Вес в руках немного сбивает координацию, и тем более ему надо было точно рассчитать длину моего тела в немного согнутом состоянии, соотнести с шириной проёма, и предметами, находящимися в зале на одном со мной уровне. Либо у него совершенный расчёт пространства, либо идеальная координация движения. Последнее вполне возможно, ведь как никак он танцор. И я не намерена говорить об этом в форме прошедшего времени.

В тон словам я немного громко стукнула сковородой по плите. Он не услышал? Может, я его разбудила этим? Да, не важно. Всё равно уже завтрак почти готов. И если он не проснётся через пару минут, мне придётся будить его самой.

Хорошо, что холодильник был полным, это добавило мне простора для фантазий на счёт завтрака, не пришлось соображать из того, что есть…

— Ммм… как вкусно пахнет. Яичница с пряными специями, свежие тосты не из тостера, чай с травами. – тихо проговорил запанный голос за моей спиной. Мужчина стоял, опёршись плечом о холодильник и скрестив ноги, совсем как на фотографии, волосы растрёпаны, что придавало ему какую-то миловидность, да и вчерашнюю рубашку он сменил на хламиду кремового свитера с широкой горловиной, подчёркивавшего его крепкое и  стройное строение. Я не могла не улыбнуться такому милому образу.

— Да, тосты вечно горят в тостере, я предпочитаю делать их на сковороде.

— С маленьким кусочком масла? – с какой-то надеждой, как у маленького мальчика, которому вот-вот могут дать вкусную конфету.

— С маленьким кусочком масла. – ответила я ему с широкой улыбкой. Я видела, что он был счастлив. Интересно, когда ему в последний раз кто-то готовил завтрак? Может он ест в каком-нибудь кафе? Хотя нет, холодильник же полон. Ну и да ладно. Я села напротив и стала наблюдать, как он с аппетитом уплетает завтрак. С завидным, можно сказать аппетитом. И меня ничуть не огорчали и не смущали немного неуклюжие движения по тарелке. Мне даже казалось, что он смотрит на меня из-за тёмных стёкол очков, пытаясь разглядеть, а может и отблагодарить.

А что я? Я просто похрустывала тостами, запивая их ароматным чаем, опёршись локтями о стол. Мужчина довольно быстро прикончил завтрак, и на секунду замерев с чашкой в руках, словно обдумывал что-то, сказал:

— Давай ещё что-нибудь сделаем?

На секунду я немного растерялась, быстро сообразила, что он хотел сказать.

— Что например?

— Давай ещё яичницу.

— Ну хорошо, только давай немного другую.

Я встала из-за стола и начала осматривать холодильник. Ну, что ж, можно делать с помидорами.  Разложив всё на стол я уже хотела начать резать помидоры, по на мою руку легла его ладонь.

— Позволь я. – мягко сказал мужчина. Это меня, не скрою, смутило. Я дала ему в руку нож, показала на ощупь где миска с помидорами, где доска, где пустая миска для уже нарезанных. И села напротив него. Снова, как вчера, я боялась дышать и шевелиться, что бы не помешать ему. Но тот спокойно повертел помидор в руках, положил его на доску и точными движениями быстро разрезал его. Потом следующий, за ним ещё.

В небольшом недоумении я взяла в руки миску и высыпала помидоры на сковороду, тушиться.

— Давай ещё. – весело сказал мужчина. – обожаю что-нибудь резать.

Я понимала его радость. Он ощущал себя нужным, не беспомощным. Снова слёзы на глазах. Да что же это со мной творится, с каких это пор я стала такой сентиментальной?  Я дала ему пару яблок, можно сделать дольки в карамели на десерт.

Он попросил меня ещё. Я смутилась. Немного подумав, я дала ему тёрку. Можно посыпать натёртым сыром яичницу, так будет вкусней. Потом зелень. Потом дала взбить яйца с молоком, что намеревалась делать сама. Он был просто неумолим. Он хотел  мне помочь, но получалось, что делал всё сам.

Только яблоки в карамели мы делали вместе. Я растопила сахар, добавив немного вишнёвого джема для вкуса. Мужчина с удовольствием опускал ломтики яблок, нанизанные на вилку в карамель и вытаскивать это лакомство. Да, он не видел всего этого, но он ощущал все, даже самые тонкие ароматы, слышал хруст и шипение, ощущал тепло от плиты и рукоятки вилки, которую держал в руках. Прохладу и свежесть яблока, которое опускал в жидкую карамель. Он видел это всё так и может воображение или воспоминания дорисовывали ему картинку до конца. Но что на счёт меня. Он не мог меня вспомнить, да и вообразить точно нельзя. Может, он уже привык видеть всем остальным, привык, что перед глазами только тьма. Или может яркий свет от разорвавшейся лампочки?   Я не знаю. И не хотелось такими расспросами стирать счастливую улыбку с его губ.

— Не молчи. – тихо сказал он.

— Рассказывать? – ответила я, немного устало. Тот только кивнул, ещё шире улыбнувшись. И я ему описывала, как кипит в котелке розоватая карамель. Как она окутывает дольки жёлтого яблока, как с этих долек стекает тонкая струйка карамели, которую он наматывает на кусочки, ловко вращая вилкой.

Как в сковороде посапывает наша яичница. Он признался, что впервые слышит о жидкой яичнице и с нетерпение ждёт, когда это можно попробовать.

Ну вот и всё. Яичница дымится в мисках, карамельные яблоки остывают.  Снова мужчина с аппетитом сметает всё, что мы приготовили. Я рада за него. Действительно искренне рада, что он рад, если не счастлив.

За чаем мы обсуждали утро, как ночной дождь отмыл пыль со всех красок этого маленького кусочка мира. И вдыхали этот дивный звенящий чистый воздух через открытое окно. Мне стало холодно, что в словах проскальзывала дрожь, но я не могла остановиться говорить:

— А помнишь тот дуб? Он теперь  не мрачно-чёрный, а какого-то благородно коричневого цвета. – дрожь заставила проглотить следующие слова. Ох, как же холодно-то, но я не могу недорассказать.

— Похоже, ты совсем замёрзла. – прошептал мужчина, заставив, только что рождённые в голове слова, растаять на языке и уже никогда не вырваться вновь.

Он закрыл окно, встал позади меня и, нагнувшись, обнял. Мне удалось услышать шарканье ног о пол — он встал на колени. Почему я оцепенела сильнее, чем от недавно охватившего меня холода? Ведь это тёплые руки, мягкая и такая же тёплая шерсть свитера. Это снова мои эмоции? Или чувство.

Пока я металась в своих чувствах и мыслях, он поднял меня и посадил на колени. Я подобрала ноги, прижавшись подбородком к коленям, а щекой к  его груди. Руки замкнули меня в своих объятьях. Осталось лишь нежиться в тепле и слушать стук его сердца.

И так мы сидели. Время потеряло свой счёт и превратилось для нас в бессмысленную массу, которая протекала по этой комнате словно призрак, не задевая нас своим течением. Мне не нужно, что бы время снова нас захватило в свой бешеный водоворот, заставив потерять только-только обретённую нами вечность в блаженстве.

Его рука дрогнула. Мужчина снял очки, и устало потёр переносицу двумя пальцами, на которой остался едва видимый след.

Я снова пыталась разглядеть глаза, но мужчина их закрыл. Он осторожно нашёл руками мою щёку и бережно погладил её большим пальцем.

— У тебя такое горячее лицо. – прошептал он не открывая глаз.

Это меня даже не смутило, не заставило улыбнуться, я просто отвела глаза в пол.

И в этот момент он меня поцеловал. В щеку, как-то по-дружески, а может быть и нет…

— Щека? —  немного вопросительно и с улыбкой спросил он меня.

— Она самая. – безжизненным голосом ответила я ему. Почему-то всё внутри меня стонало, и было вопиющим.

Я положила ладонь на его щёку.

Что случилось дальше, я сначала немного не поняла. Мужчина словно попробовал мои губы на вкус своими губами. И поцелуй, которым можно делиться целую вечность. Словно какое-то бережное обещание всего и в то же время ничего. Лишь нежные прикосновения, не пробуждающие ни желания, ни страсти.

Только он отодвинулся от меня, я осознала всё, что произошло, и с трепетом прижалась к нему щекой. Счастье? Да нет. Я не звенела как серебристый крохотный колокольчик, и не расплывалась в улыбке с пылающими румянцем щеками. Моё чувство к нему сейчас никак нельзя было назвать любовью.

Просто всё пошло не так, как я хотела. Ведь если бы мы остались друзьями, то были бы рядом друг с другом на долго.  А так… начнётся этот роман, хотя, может и не начнётся, поцелуи станут пошлым и бессмысленными, объятья будут в тягость.

Словом недели две-три, не более и я его больше не увижу. Печально.

Хотя сейчас моё состояние правильно назвать равнодушным.

— Пойдём прогуляемся? – спросил меня он, одевая обратно очки.

— Пойдём. – эхом отозвалась я, нехотя вставая с его колен.

Бессознательно одевшись, механически производя руками манипуляции с одеждой. Что дальше? «Дальше прогулка» отозвался ворчливый голос в моей голове, но на самом деле мои мысли ушли намного дальше вперёд.

Может не подпускать его слишком близко к себе? Это глупо, я же сама себя не смогу сдержать, если… влюблюсь. А разве в этом есть что-то плохое? Да всё. Всё в этом плохо.

И с этими тяжёлыми мыслями я выдохнула и перешла через порог. Прогулка.

Мы шли молча, перебирая ногами асфальт и это напряжение, которое нам дал поцелуй всё возрастало, стерев с лиц радость подаренную нам завтраком. Мужчина уже немного нервно постукивал тростью по асфальту.

— Не молчи. – прошептал он, беря меня за руку.

Почему я от этого прикосновения вздрогнула? Ведь раньше мне это приносило только удовольствие. Он почувствовал, что я вздрогнула и отпустил мои пальцы.

— Асфальт мокрый и бетонная крошка на нём собралась в комки грязи… Прости. – тихо выдавила я, беря мужчину за руку.

Он на мой жест не ответил. Так пару мгновений его рука словно мёртвая была в моей ладони,  и я всё же её отпустила.

— Что случилось? – немного холодно спросил мужчина.

— Ничего – сухо ответила я.

— Может я слепой, но ведь не дурак. Скажи. Ты была против поцелуя? Или ты против моего общества, но просто не хочешь бросать инвалида? – в словах слышался металл. Тяжёлый. Хотя из его уст это было словно надрывный плач виолончели, скрытый гордостью.

— Я очень боюсь тебя потерять и поэтому не хочу с тобой сближаться.

Мужчина задумался, и уже собирался что-то сказать, но его прервал жалобный писк. Мы разом повернулись в сторону звука и увидели, как в узкой щели между домами забился в угол мокрый чумазый котёнок. Мужчина пошёл на звук  и на ощупь нашёл пищащий комок мокрой шести. Я сняла с шеи шарф и завернула в него котёнка. Мужчина с трепетом спрятал его за пазухой, и настойчиво взяв меня за руку, пошёл дальше.

Вот мы у набережной.  Широкая река мерцала в полуденном свете. Рука мужчины настойчиво прижимала к себе и уже точно не намеревалась отпускать.

Мне радоваться? Лучше не надо. Что бы не накликать новые разочарования. Я отвела взгляд в сторону. Пожухлые листья всех тёплых оттенков красного, желто и коричневого, Широкие шершавые стволы деревьев. Влажные от едавно прошедшего дождя скамейки. Романтика и покой, которые я так давно искала в этой жизни. Может всё не напрасно?

Мужчина свернул с главной дороги на небольшую тропинку. Деревья становились чаще, света проникало не так много и казалось, что весь воздух занимала свежесть и запах листьев. Никаких посторонних запахов вообще. Только тишина и шелест листьев под нашими ногами, Вдалеке показалась скамейка, на небольшом пятачке, освещаемом косыми лучами солнца, словно деревья расступились в уважении перед этой скамейкой.

Мы сели на неё. Он взял меня за руку и прошептал, словно боялся нарушить тишину:

— Рассказывай.

Я на мгновение закрыла глаза, вдохнула поглубже и начала:

— Солнце светит прямо над головой. Листья с деревьев падают, словно ещё живые, не совсем ссохшиеся. Налитые огненными оттенками. – и я замолчала. Я не знала, что ещё сказать об этом месте. Он немного сжал мою руку, как бы требуя продолжения.

И я решила пойти самым сложным путём – высказать свои мысли и эмоции.

— Осень так навивает покой, особенно в тишине. Да и обстановка имеет свой шарм, как запах листьев, или как тишина. – Я замешкалась на мгновение. – или как твоя рука, что держит мою. И я не хочу думать над тем, что заставило тебя привести сюда меня, или взять этого котёнка. Мне просто всё равно. Мне главное сейчас совершенно другая вещь, которая поглотила меня сейчас всю и без остатка.

— Страх? – спросил меня мужчина.

— Да. – сокрушённо  согласилась я, всматриваясь в глубины зарослей, лишь бы не смотреть сейчас на него. Я не проронила ни слезинки, но мне бы хотелось. Не для театральности, а лишь затем, что бы заполнилась пустота. Пусть даже болью.

Он нашёл моё плечо, а затем взял в ладони моё лицо. Я повернулась в строну мужчины. На его губах лёгкая улыбка.

Его цилиндр упал за скамейку и слегка прошуршав листьями ,остановился. А в это время его губы прижались к моим. Котёнок вывалился из-за пазухи и, путаясь в шарфе, перебрался на мои колени. А в это время его губы всё ещё целовали мои. Я сняла его очки и положила их на скамейку сзади себя, как котёнок пошёл обнюхивать их.  А в это время его руки рывком посадили меня на его колени, и губы продолжали целовать мои. Мои руки немного упёрлись в его грудь, а его всё крепче прижимали меня к себе, и в это время мы уже целовали друг друга.

Теперь мужчина, зарывшись носом в мои волосы, переминал мои ладони в своих руках. Котёнок играл с цилиндром в листьях, но сейчас мы не обращали на него никакого внимания.

Я ему верила, но не доверяла. Однако доверилась.

И готова была остаться с ним навсегда. На всю вечность, отведённую нам в этом мире. И была во всём уверенна.

Может, я его и не любила, но он мне был дорог, и я не хотела его терять, не намеренна была уходить. Никогда.

Пейзаж таял перед глазами. Что это значит? Я просыпаюсь? Может, я заснула на его коленях.

Я открываю глаза и вижу облупившуюся краску на оконной раме, выцветающие обои. Угол одеяла, которым я накрывалась.

Утопив в подушке лицо, я застонала от боли, отчаяния и безысходности. Почему обретённое счастье – это лишь сон, почему так жестоко? Я слегка вздрагиваю от плача, топя слёзы в белую ткань подушки.

Сны бывают так прекрасны. Но эта красота так жестока. Неужели любой прекрасный сон приносит лишь разочарования и боль? Скорее всего. Может теперь мне не стоит видеть сны? Раньше же я их редко видела, а те, что видела – не помнила. Может стоит придушить моё воображение? Прекратить описывать в мыслях всё, что вокруг меня, строить воздушные замки в своём воображении?

А самым больным было то, что я не знала его имени. От осознания этого я ещё сильнее впилась ногтями в подушку и заплакала ещё горче. Я не смогу звать его по имени, этого удивительного мужчину, когда буду вспоминать о нём. Ведь грубым будет называть его слепым танцором.

О боже, ведь я никогда не увижу, как он танцует.

И так я ещё долго лежала и горевала об утраченной иллюзии счастья. А теперь я смотрю в открытое окно, слёзы высохли, мыслей не было. Только было желание больше никогда не видеть сны, но моё сердце всё ещё ныло и молило Бога дать шанс ещё хоть раз встретить этого мужчину, пусть и во сне.

Конец.