Хирурги Ефим Остапенко и Виталий Фоменко работали в БСП (Больница скорой помощи) с самого основания. Они не только блестяще разрезали, распиливали, вправляли и ушивали больных, но также были закадычными друзьями, которые прекрасно понимали друг друга без слов даже во время распития даров от благодарных пациентов.
Работа хирурга, как известно, стоячая и мозоль, появившаяся на большом пальце правой ноги Фоменко – грузного рыжеватого мужчины средних лет с озорными зелёными глазами – стало для него форменным бедствием.
Не в силах более смотреть на муки друга, Фима предложил ему самолично удалить ненавистную мозоль. И вот тут-то вдруг выяснилось, к всеобщему удивлению, что могучий врач, который мог превращать в людей бесформенные комки после самых жутких аварий, панически боялся уколов.
Пришлось сделать исключение для своего, тем более, что только что поступил новый импортный наркоз.
Остапенко – изящный и интеллигентный брюнет, с чуть влажноватыми печальными от большого ума глазами – был, как и все мы грешные, незыблемо убеждён в превосходстве всего импортного над отечественным, а потому не стал даже делать положенную пробу.
И это сыграло свою роковую роль при проведении, в общем-то, пустяковой операции. После ввода наркоза кривая осциллограммы сердца больного стала неудержимо выпрямляться, превращаясь в почти идеальную прямую. Пульс тоже исчезал.
Испробовали все мыслимые методы оживления от непрямого массажа сердца до электрошока, но результат был нулевым.
И тогда Фима, печально глянув на своего лучшего друга, взял в руки скальпель.
Фима свято верил, что, несмотря на распитие запретных напитков в рабочее время, любовь к матерным анекдотам и частушкам, а также щипки медсестёр за самые разные, но приятные для руки места, Виталя попадёт в рай, ибо стольких почти безнадёжных он вынул с того света. Впрочем, Фоменко осторожно надеялся на лучший исход — не зря же его руки тоже называли золотыми.
Быстро и аккуратно вскрыв грудную клетку страдальца, как иные вскрывают, консервную банку где-нибудь на пикнике, Фима сам сделал прямой массаж сердца, и чудо свершилось. Осциллограмма встрепенулась и стала радостно изгибаться, а начавшее было сереть лицо друга, заметно порозовело.
После ушивки пришлось наложить гипсовый грудной корсет, чтобы зафиксировать распиленные рёбра. Всё, на каталку и в реанимацию. Да сгинет тьма!
Обессиленный после семичасовой операции, Фима пошёл в ординаторскую и безмолвно рухнул на кушетку.
Однако, счастливый отдых длился недолго – неожиданно в коридоре раздался страшный грохот. Выскочив в коридор, Фима увидел, что каталка застряла у лифта, а возле неё возятся два санитара – Паша и Саша, безуспешно пытаясь выдернуть застрявшее в щели колесо каталки. Фима подскочил и помог вытащить его из щели между полом коридора и лифта.
— Как вы только умудрились загнать туда колесо, олухи!- гневно вопрошал хирург.
— Да мы тут не попали с первого раза в дверь лифта и решили вытянуть каталку назад, а колесо провалилось и он…, — пролепетал Саша.
Тут Фима понял по густому и не очень благородному аромату, что санитары начали праздновать Пашин день рождения с утра. Нет, врач не стал бить их, но вспомнив свою футбольную карьеру центрфорварда в молодые годы, нанёс два точных удара по их весьма округлым ягодицам.
И только тут до него дошло, что Витали на каталке нет. Он отбросил её в сторону и увидел неподвижное тело друга, распростёртое на железном полу лифта.
Дальше, включился автомат профессионала. Он прощупал пульс, и с радостным облегчением убедившись, что больной жив, а корсет, изготовленный из отечественного гипса, невредим, перешёл к обширной ссадине не правой ноге.
Он и без рентгена понял, что нога друга не выдержала падения и, задействовав всю смену, мгновенно примчавшуюся на его рёв и невиданно страшные ругательства, несмотря на всю усталость после операции, возложил неподвижное тело приятеля на каталку.
Лично наложил гипс, едва увидев форму перелома на экране, а больной всё так же безмятежно спал – импортный наркоз продолжал действовать.
Виталий проснулся только рано утром, когда первые лучи солнца заглянули в палату.
Сначала он с удивлением обнаружил на себе новенький гипсовый корсет, затем уходящую ввысь ногу на растяжке, которая девственно белела гипсом в ярких летних лучах.
Последнее, что он увидел, были радостные блики на деталях из нержавейки и злорадно ухмыляющуюся мозоль на большом пальце.
Виталя опять отключился – импортный наркоз ещё не закончил своё действие.