Старый дремучий лес на воложинских задворках Белой Руси. Он окружал когда-то звонкую колоколами, пропахшую парным молоком и испарениями самогоноварения деревню. Веселие Руси есть пити, да уж. Главное после этого занятия – не заснуть на пасеке.
Деревню спалили, люди громко выкрикивали молитвы в охваченной языками пламени бревенчатой церквушке, куда их загнали. Убегающих жителей расстреляли в спину из костореза и накрыли огнём из 50 мм легких миномётов. Пустые одноразовые укладки для мин из рейнметалловского сплава, брошенные впопыхах, так и не смогли полностью проржаветь и исчезнуть во времени.
Старый лес принял и похоронил деревеньку, которая потом вошла в список населённых пунктов неизвестной судьбы Воложинского района.
Молодая лесная поросль на месте бывшего жилья, превратилась в чащу, которая стала редеть и добирать мрачность, скрывая память человеческого присутствия.
Что это? Я уже встречался с клёпаными смолокурнями, а вот новая формация знакома только с дёгтем бальзамического линимента по Вишневскому. Представляю себе их весёлые лица, когда перед глазами вырисуется ступа из «Кин-дза-дза!»
Где же местные мололи свою муку? Ни один ветряк не сможет побороть безветрие внутри леса. Нашлось наследие панщины, стоило только пойти вдоль весело журчащего ручья. Останки скромной своими размерами водяной мельницы и запруды вызовут у кого-то не меньше вопросов, чем смолокурня.
Всё! Остатки нехитрого скарба в замшелых и засыпанных прелой листвой мурованных периметрах фундаментов в золе и прелости головешек пусть достаются археологам. Обвалившиеся колодцы достались несчастным копытным. Не хватало ещё удачи присоединиться к ним. Сгнившие срубы источников воды обвалились, присыпаны многолетними листопадами и представляют собой идеальную ловушку. Не везде из них грязь и мусор вытеснили воду, но следов немецкой отравы уже точно не осталось.
Эта деревня – последняя в моём списке. Переехав в украинские степи, я давно хотел завершить безнадёжное дело памяти. Теперь можно умывать руки. Успею ли записать скупые строки наблюдений? Сомневаюсь. Начиная с перестройки, всё время приходится заботиться о выживании. Теперь старость подбросила борьбу за жизнь. Даже политическая сила с таким названием появилась. Не на дорогу же с обрезом.
Люди старательно замуровывают от своих глаз такие места, как эта деревенька. Территориям наклеивают ярлыки заповедности, объявляют заказниками, охотничьими хозяйствами Военохота, пишут в средствах массовой информации про пропавших в глуши людей. Вот про нашедших самих себя никто не пишет.
Правильные лесные хозяйства с их противопожарными просеками, указателями и грозными плакатами находятся в стороне. Но горит, почему-то, там, а не здесь. Лихие люди тоже не торопятся сюда, разве что браконьеры. Самогонщиков давно распугали беспилотники минской фирмы.
Ух! Целая поляна опят! Как удержаться? Они покрывают не только бурелом, но и замшелую землю. Срежу одни грибные шляпки с упавшего ствола бывшего лесного великана. Стоп! Корни упавшего дерева сорвали бревенчатый накат землянки схрона. В яме видны углы ящиков и полных укладок для тех же самых 50 мм миномётных мин. Мины ставятся на боевой взвод только при срабатывании вышибного заряда. После выстрела эта мина становится настолько чувствительной, что ими даже запретили стрелять в сильный дождь, от которого они срабатывали прямо в стволе миномёта, а потом даже заменили сами миномёты образца 1936 года на другие. Пикраты, окислы взрывчатых веществ от многолетнего хранения, делают полные укладки мин к взводному миномёту смертельно опасными при попытке сдвига в сторону.
Значит, не всех жителей деревни перебили каратели. Этот схрон времён войны в мирной жизни явно оставили на всякий случай бывшие партизаны, чтобы ещё раз не пришлось вооружать себя голыми руками, если что. Хотя, допускаю, что они могли просто погибнуть. Войну многие продолжили в рядах армии, да и новая война с японцами была на горизонте.
Хватит! Достаточно приключений! Ходу отсюда! Твою такую! Из ямки торчит пустой стакан попрыгушки, или жабы, прыгающей шрапнельной мины, а рядом валяются кости какого-то животного. Здесь для охраны склада могли оставить растяжки. Точно, хозяева склада явно погибли. Всё, как на войне. А вот и фаянсовый подарок с чекой валяется в корнях дерева, которое растолстело и избавилось от груза смерти. Прелая листва уничтожила проволочку к чеке ржавчиной от испарений, но не всю. Конец проволочки прикреплён, а сама она прячется в гнилом опаде и может объявиться где угодно.
Хищный крик мощной птицы отозвался нотками ужаса в душе и вывел меня из оцепенения. В поднебесье над головой объявился сероватень или пресловутый орлан-белохвост, любимец почтовых марок и геральдики. Каким пронзительным бывает отголосок заповедности, которая сохраняет этих птиц. Это вам не какой-нибудь лунь болотный, а настоящий с виду орёл. Брошу на удачу покерный кубик, который зачем-то всегда таскаю с собой в кармане, и выберу направление выхода из ловушки, в которой оказался.
Вот бы миноискатель! Нет, лучше без него. Один мой знакомый искатель старины так радовался ему, пока не нашёл немецкую противосапёрную индукционную мину. Его похороны были очень убедительными в смысле того, что не следует углубляться дальше доступного.
Я уже так далеко от места, которое постараюсь сразу забыть, чтобы избежать ненужных бесед с подозрительными официальными людьми, а сероватень всё ещё держится в воздухе на неподвижно раскрытых двухметровых в размахе крыльях в небе надо мной. Ужас сменился любопытством, но убежище орлана по прежнему прячется в чаще нераскрытой тайной, хотя его размеры должны быть уникальными. Окраина леса избавила меня от присутствия белохвоста.
Прошло время, а отголоски этого птичьего крика в памяти связывают меня с прошлым, которое так и осталось в одиночестве своей забытой ненужности. Кто мы, чуждающиеся своих корней, в которых скрывается взрывчатка памяти и осознания?