Принцип, которым пользовался в жизни Виктор Уралов, был не нов и достаточно прост: «Отыщи всему начало — и ты многое поймешь». И как бы для большей убедительности он добавлял: «Начало — всему голова. Надо только верно определить это начало». Вскоре и я поверил в верность принципа.
Управлять гусеничным трактором совсем несложно — сидишь себе на пружинном сидении и наблюдаешь, куда по отношению дороги направляется трактор, и если видишь, что надо повернуть чуть налево, то тянешь на себя левый рычаг поворота, направо — правый. Эти рычаги всегда стоят рядом в любой гусеничной машине. Если позволяют дорожные условия и нагрузка на трактор, можно включать повышенную передачу и ехать с большей скоростью — для трактора ДТ 54 на высшей передаче около восьми км в час. Это скорость очень быстро идущего человека.
Вот и мы сейчас вместе ехали в кабине резво стучащего траками трактора по полевой дороге. Легкий туман, еще не покинувший низины, напоминал о прошедшем ночью дожде, и робкие лучи восходящего солнца, неуверенно пробивающиеся через все еще редко капающими слезами облака, напоминали о близком конце лета. Было довольно прохладно, и Виктор предложил закрыть дверцы кабины. В кабине стало намного тише. «Дождь, закончившийся утром — к солнечному дню», — вспомнил я народную примету, и хорошее настроение, подпорченное коротким ночным сном, вернулось ко мне. Виктор был старше меня лет на десять и был уже опытным трактористом. Я в тот год окончил девять классов, и нас обоих объединяла любовь к технике и машинам. Виктор заметно превосходил меня по знаниям: он был студентом заочного факультета сельскохозяйственного института. Рано утром мы провели облуживание трактора и теперь торопились на место своей работы. Я второе лето числился у Виктора прицепщиком – так в то время называлась эта рабочая должность.
Прицепом к трактору был плуг «Труженик», который сейчас умытый дождем ждал нас в поле на своих трех колесах. На плуге действительно было огороженное толстой проволокой железное сидение в виде корзины – рабочее место прицепщика (здесь и далее автор стремился, по возможности, не усложнять текст техническими терминами). Перед сидением находилось литое колесо штурвала. Видимо, по задумке конструктора при попадании плуга на плотный участок грунта, прицепщик должен был успеть, повернув штурвал в нужную сторону, предотвратить образование огреха. Но поскольку таких анизотропий земли в наших полях не встречалось, то и необходимости в помощи штурвала не возникало. Естественно, глубина пахоты устанавливалась в зависимости от требований агронома и не менялась до окончания обработки всего поля.
У плуга было два положения: рабочее (для вспашки) и транспортное. Для смены положений плуга использовался особый механизм с приводом от полевого, левого колеса. Привод срабатывал при наклоне вперед специального рычага, к которому была привязана веревка, закрепленная в кабине трактора.
Так принято, что механизаторам платят не повременно, а за выполненную работу. А по причине большого объема работ и недостатка техники работы на тракторах проводились в две смены. Таким образом, трактора и плуги отдыхали всего примерно два часа в сутки, когда новая смена занималась их обслуживанием. Раз в неделю ночная смена механизаторов менялась на — дневную. Поэтому с воскресенья на понедельник смена, бывшая ночной, имела большее число рабочих часов в сутки.
Мне хотелось быстрее добраться до поля и приступить к работе, но по легкому «ты-р-р» на подъемах, чередующемуся на спусках с пригорков с «та-р-р», и выбрасываемому выхлопной трубой сизоватому дымку чувствовалось, что двигатель не догружен — и я, стараясь сохранить технический характер нашей беседы, сказал:
— Такой табун лошадей (число 54 в марке трактора означало количество лошадиных сил на ведущем валу коробки передач трактора) мог бы заставить трактор бежать, по крайней мере, в два раза быстрее.
Виктор спокойным голосом осадил мой пыл:
— Понятие — лошадиная сила — предложено шотландцем Джеймсом Уаттом и представляет собой работу средней по возможностям лошади за 8 часов. Лошадь как живое существо устает, и при непрерывной работе нагрузку на нее надо уменьшать, а в короткий промежуток времени лошадь способна развивать мощность в десять и даже пятнадцать раз большую, — и он приводил пример, — если штангист в рывке поднимет штангу весом 75 кгс на высоту 1 метр за 1 секунду, то он также в этот момент разовьет мощность в 1 л. с.
Я, в очередной раз, удивился в полезности этих, казалось бы, малых пояснений и дополнений, подумал: вот бы хорошо читать учебники с такими пояснениями. И сказал:
— Параметр «лошадиная сила» явно неудачный: говорит о силе, а отражает мощность.
Виктор поддержал эту мысль:
— Вот по этой причине с 1960 года будет использоваться новая единица мощности – ватт – в честь и в память Д.Ватта, а система называется СИ, – и продолжил через некоторое время. — Что же касается термина «сила», то в повседневной речи он получил многоликое трактование, часто не имея ничего общего с понятием физической силы, например: «сила убеждения», «сила народных масс», «в силу обстоятельств», «сильный довод», «целительная сила»…
Журнал «Знание — сила», «живая сила», — пытался продолжить я начатое перечисление.
— Знания, представляемые журналом, конечно же, силой не измеришь, — рассмеялся мой товарищ, — А вот «живая сила», «сила тока», «сила света», «электродвижущая сила» не являются по размерности силами, но представляют конкретные физические параметры.
Мне с долей досады пришлось признаться:
— Опять я поспешил сказать, не подумав.
Следует заметить, что мы c Виктором условились каждую ошибку своего неудачного выражения или поведения отмечать своеобразной вешкой. «Поставить себе вешку» было делом добровольным, хотя и не очень приятным для каждого из собеседников, и выражалось примерно так: «простите, понял свою ошибку» — и далее должна следовать фраза, отражающая характер ошибки, лучше в виде пословицы, поговорки, бойкой фразы и т.п.
И я продолжил, отмечая свою оплошность вешкой:
— Только мелкие реки шумливы – глубокие текут спокойно.
— Принимается, — отвечал Виктор. — Мудрец стыдится своих недостатков, но не стыдится исправить их.
— А вот теперь представь ситуацию, — продолжал Виктор, — люди решили создать этакого интеллектуально-продвинутого робота — помощника человеку — и заложить в него знания физики, математики, биологии и других областей. Поручили ему измерять давление крови человека – простейшая операция в медицине. Так многие люди будут поражены, если им робот сообщит, что давление их крови сегодня составляет не привычные 120/80, а 16/10,7кПа (килопаскалей) — и возникнет такая путаница и непонимание, как при выносе святых. Возникнет неразбериха и с энергетической ценностью продуктов, ведь в новой системе единиц их надо отражать не в калориях, а в джоулях.
— Термин, введенный в честь Джоуля, — торопливо отметил я. — Он нашел эквивалентность работы и теплоты.
— Верно, только надо еще добавить и энергии, — отметил Виктор. — Да и саму энергетическую ценность продуктов надо оценивать не калорийностью, а джоулийностью.
— Явно неудачное слово, — согласился я.
Мы еще долго говорили об особенностях представления массы и веса в системе СИ. Заметили, что с точки зрения физики в обращении к продавцу при покупке одного килограмма сахара следовало бы говорить, примерно так: поместите мне в пакет 9,81 ньютонов сахарного песку.
— Технически грамотному человеку надо помнить, что вес тела — это сила притяжения его массы в килограммах массой земли на ее поверхности. А начало ошибок следует искать в неверных первоначально сложившихся преставлениях о силах в природе, — заметил Виктор.
Я удивляюсь и сейчас его прозорливости и познаниям: он предсказал появление на тракторах гидропривода, вместо поворотных бортовых муфт — планетарной передачи, применение навесного быстросъемного оборудования и даже оборотных, навесных плугов. Не знаю, были ли эти предсказания догадками или результатом его начитанности, но все эти предвидения удивительным образом сбывались.
— По поводу увеличения скорости пустого трактора решение тоже известно, но требует усложнения трансмиссии, а пока его основное назначение – выполнять тяжелые работы. Следует помнить: вскачь не пашут!
Глубина вспашки поля составляла тридцать два сантиметра. При такой глубине трактор мог тянуть плуг только на самой сильной — первой передаче. Трактор уверенно копировал правой гусеницей глубокую борозду от последнего лемеха плуга, а по его натруженному: «Ты–тыр-тыр» я понимал, как нелегко дается ему это занятие, иногда в этом звуке «ты» менялось на еще одно «тыр» — это было сигналом мне, что следует уменьшить полосу захвата плуга, и я легонько направлял трактор в глубину борозды.
Есть что-то занимательное в наблюдении процесса вспашки поля. Приятно видеть, как, уступая силе трактора, закрепленные на пяти корпусах, скрытые в бороздах, ножи плуга легко перерезают корни прорастающих растений, перемещают их на лемеха, и пять отполированных до зеркального блеска лемехов быстро, и бережно переворачивают пласты, укладывая их валками. Теперь, как и сорняки, многие растущие травы, оказавшись вверх корнями, погибнут, снабдив почву минералами, полученными от этой же земли, а также пополнят органикой своего тела, накопившейся от солнечного тепла, гумусный слой. Некоторые из них замрут, в несозревших семенах, а часть, наиболее стойких ко всему, как порей, вновь прорастут, тревожа своей численностью сердца земледельцев. Валки же будут собой задерживать снег, сохраняя его в себе, до будущей весны.
Иногда плуг разорял мышиные норки. Перепуганные мыши в страхе метались — куда-то спрятаться, некоторые в панике бежали по борозде, спасаясь от набегающего бороздного колеса, но быстро терпели поражение в соревновании с колесом, которое неумолимо катилось с недоступной для мышей скоростью – около одного метра в секунду. Бывало, плуг выворачивал мышиное гнездо с голыми, слепыми мышатами, и можно было видеть, как заботливая мышь, подобно кошке или собаке, перетаскивает, держа в зубах, мышат куда-то на новое место. Я понимал, что пахота — стихийное бедствие для мышей, но что поделаешь, мир жесток, каждый стремится согреться под его солнцем.
Пашущий трактор сопровождают стаи ворон. Эти птицы, заметив панические поиски обездоленными зверьками новых мест проживания, набивали свои утробы легкой добычей. В ночное время на поле наведывались из ближайшей лесопосадки лисы — они чувствуют мышей по запаху и часто находят их, неудачно спрятавшихся, под пластами потревоженной земли. Одна из этих смелых охотниц, очевидно, зачарованная зрелищем двух фар трактора, который она принимала за живое рычащее, но очень медлительное существо, часто ложились в борозду на краю поля, у посадки и подпускала к себе на расстояние около десятка метров.
Она, наверное, не понимала, какую мишень представляет сама, раскрывая свое местоположение ярко горящими отраженным светом глазами. Провокационное поведение лисы побудило меня запустить в нее большой молоток, который, конечно, не попал в лису. На поиски молотка было потрачено не менее двадцати минут, пока я не нашел его прикрытым свежим пластом земли. А лиса еще долго смотрела на меня немигающими глазами из недоступной лесопосадки. Эта лесопосадка сплошь была посажена акацией со странным названием Гледичия.
Акации этого вида отличаются тем, что несут на себе в самых разных местах, в том числе и на стволах, очень прочные колючки красно-коричневого цвета, длина которых достигает пятнадцати и более сантиметров. Особенностью совместно растущих деревьев являются низко расположенные колючие ветки, которые, переплетаясь между собой, образуют непроходимые заросли. Злобный вид колючек дополняется ответвлениями новых колючек у их основания. Эта колючая броня местами так плотно покрывает ствол дерева, будто над ее устрашением работал сам дьявол. Наблюдая деревья, невольно спрашиваешь себя: уж не перестаралась ли природа в своей защите? Или, может быть, это дерево пережило эпоху динозавров, когда лишь такие колючки могли остановить многотонных пожирателей зелени?
По осени на таких акациях появляются большие серпообразного вида стручки семян, похожие на петушиные перья. Мы в детстве с помощью палок добывали себе такие стручки и лакомились сладковатой массой, похожей на клей, заполняющей весь стручок, за исключением ямочек для семян. И теперь, когда деревья разрослись, я боялся случайно напороться на такое дерево и повредить радиатор трактора.
Мы делили время своей работы примерно пополам. «Свободный пилот» мог заниматься по своему усмотрению чем угодно. Теперь был день, и я выразил свое желание работать первым. На первой передаче скорость движения трактора совсем небольшая: около трех с половиной километра в час — скорость неспешно идущего человека.
На своем участке этого же поля работает еще один трактор. Трактором управляет Сергей Петрович – вспыльчивый и малообщительный тракторист известный спорщик и задиристый человечек с несколько странной фамилией Бодерожа. Эти почти противоречивые качества его характера говорили о какой-то внутренней неуравновешенности человека. Его фамилия вызывала много насмешек и обидных толкований. Слыша их, Сергей Петрович еще больше мрачнел и замыкался в себе. Помощники с ним не уживались, и он работал один. У него был такой же трактор, что и у Виктора, но он, кажется, непрестанно его регулировал, невзирая на пломбы и запреты механика. На эти замечания Сергей Петрович заявлял:
— Все мои предки-французы по отцовской линии были инженерами-механиками уже сто лет назад.
Часто его за глаза насмешливо называли:
— Французская ошибка столетней давности.
Мы с Виктором его недолюбливали, но особенно он был неприятен из–за своего грязного мата который так и сыпался из него. Бывало, Виктор откровенно говорил ему:
— Шел бы ты, Сергей Петрович, в лесополосу, да поругался бы на славу, а тогда и приходил за советом.
Вот и сейчас он бежал наперерез к нашему трактору — наверное, его не устраивало, что наш трактор снова обгонял его. На этот раз он захватил мерную линейку из топливного бака, тщательно посовал ее в борозды, что-то записал на картонке, перерисовал схему расположения пальцев на фаркопе, трактора и плуге. Виктор говорил мне:
— Ты не обижайся на него, у него было тяжелое детство, да и сейчас он живет беспорядочной жизнью старого холостяка. Дабы унять злословие, не обращай на него внимания.
Сине-черные выхлопные газы, столбом, стоящие над выхлопной трубой трактора, напомнили мне, что в таком режиме работы они, как и выхлопной коллектор, светятся в ночное время вишневым цветом. В моей памяти всплыла картина, произошедшая сегодняшней ночью: убаюканный равномерным рычанием трактора я неожиданно для себя уснул в кабине. Трактор дошел до края поля, перепахал полевую дорогу, накатанную машинами, и уже был готов упереться в колючий ствол акации, как какая-то сила будто толкнула меня: «Не спи». Я мгновенно выжал сцепление — трактор остановился в метре от ствола с толстыми колючками. Колючие ветки дерева и еще какие-то кусты лезли ко мне через открытые двери кабины, я огляделся, послал благодарность не много запоздавшему провидению, и в моей памяти всплыла другая история.
Дело было несколько лет назад. Вблизи дороги на пригорке я увидел десятка полтора пасущихся лошадей. За лошадьми присматривал мальчик лет двенадцати — Яшка, сын совхозного конюха. Яшка сидел верхом на коне, и вид его от наступающей жары был довольно унылый. Зато конь под ним был полная противоположность виду всадника: молодой, тонконогий, словно явившийся с картины Ренуара. Он был полон жизни, какая бывает у лошадей в возрасте трех лет. Его готовили для состязаний — конных скачек. Он выгодно смотрелся на фоне рабочих лошадей. Конь был под седлом, но я заметил, что удила узды были вытащены изо рта — они мешали коню жевать. Я попросил покататься на коне — Яшка неожиданно легко согласился. Стремена были подогнаны под всадника небольшого роста. Я вскочил в уютное седло, чуть приподнявшись на стременах, несколько раз ударил коня пятками. Конь уверенно понес меня по едва заметной на пригорке тропинке, вдоль лесополосы. Ощущая освежающую энергию ветра, я дружески трепал коня за шею. Проскакав добрую половину поля, мне захотелось умерить темп скачки: приближалась вторая посадка акации. Она располагалась перпендикулярно тропинке, и деревья там были заметно выше и гуще. Но то ли конь вошел в азарт, то ли мои усилия были недостаточны, но я не мог остановить коня. Выполнить какой-нибудь маневр также не представлялось возможным: справа от меня располагалась такая же колючая полоса деревьев, слева была низина, сплошь поросшая терновником. В приближающейся посадке коровами были протоптаны дорожки, по которым они стадом шли на водопой. Естественно, чтобы пройти всему стаду через десяток проходов, коровы выстраивались в своеобразную очередь. В том году пастбища в направлении лесопосадки не было, а на пригорке была посеяна люцерна. Надо полагать, читателю понятно, что при нерегулярном использовании эти колючие норы постепенно зарастали и мало сохраняли размеры анфас среднестатистической коровы. Конечно, я мог бы протиснуться в один из этих коридоров, будучи не на коне, но сейчас эта уверенность ушла, и я откровенно боялся, что мое путешествие в норе окончится для меня печально.
Я уже видел шевелящиеся на легком ветре ветви, пятисантиметровые колючки на них, видел тропинку, предательски зовущую моего коня в один из проходов.
Сейчас трудно судить о том, насколько правильно было то решение, но я стал готовиться к катапультированию — трава была высокая, и я надеялся — место приземления примет меня без больших проблем. Освободил правую ногу, перенес всю тяжесть своего тела на левое стремя…
И о, чудо! То ли конь почувствовал мое желание сойти, то ли он был так натренирован, но он покорно остановился. До колючего прохода оставалось не более тридцати метров. Я убедился, что конь по-прежнему останавливается при каждом перекосе тела, поднял потерянную сандалию с правой ноги, поблагодарил коня и Яшку за предоставленное удовольствие. Яшка, как обнаружилось, также опасался, как бы я не нырнул в одну из колючих нор. Очевидно, тот страх, оставшийся на уровне подсознания, разбудил меня и сейчас.
Я принялся вызволять из плена свой плуг. Трудность состояла в том, что полевое колесо, приводящее подъемный механизм плуга для выполнения нужного действия, должно было прокатиться по земле прямолинейно около трех метров — в моем распоряжении было не более одного метра. Попытки сдать плуг назад не удавались. Плуг, задавленный в землю под самую раму, сидел, как вкопанный. Мне пришлось долго лавировать короткими перемещениями в обход опасного ствола, раскачивая и толкая плуг. Я смог освободить плуг только минут через тридцать, при этом я изрядно помучил трактор, плуг и самого себя. Ночью Виктор не заметил мою оплошность, а теперь, утром, увидев упирающуюся в посадку борозду, уже стоял, поджидая меня и держа в руке несколько стручков акации. Мне стало стыдно за ночную слабость.
— Попробуй, вкусные, — сказал он, улыбаясь и протягивая мне пару стручков.
— Уже попробовал ночью, — отвечал я, сохраняя равнодушный тон и готовясь к неприятному разговору.
— Панические страхи чаще всего реализуется, — заметил он и добавил. – Что, опять днем не спал?
— Не спится днем, — ответил я, как можно равнодушнее, — зато в эту ночь спал как сурок, еле будильник услышал.
— Долго с плугом возился? — спросил он, неожиданно глядя на помятые трактором вокруг дерева кусты.
— Да пришлось повозиться, — отвечал я неохотно.
— Надо было привязать проволокой за спицу и обод полевое колесо и провернуть его на месте трактором.
Я только подивился такому простому решению и понял, что мой первый пилот уже проверил его на практике. (Моток проволоки действительно был надет на один из поднятых вверх предплужников). Мы дружно рассмеялись. Здесь он обратил мое внимание на большой столб дыма над выхлопной трубой трактора Сергея Петровича:
— Посмотри, Петрович решил от нас не отставать — включил обогатитель. (Обогатитель смеси действительно позволяет несколько увеличить мощность двигателя, но пользоваться им рекомендуется исключительно при запуске холодного двигателя).
-Надо бы сказать ему, — заметил я. – Неужели он этого не знает?
-Говорил! Не хочет и слушать. Такой упрямый человек.
Но новое приключение уже ждало и нас. В описанный выше день Виктор пришел в новых ботинках. Ботинки были изготовлены из, крашеной в коричневый цвет парусиновой ткани с красными накладками на носах и задниках и прямоугольной накладки для дырочек под шнурки. Накладки были сделаны из кожзаменителя — так назвали в то время прессованный, но довольно прочный картон с каким-то пластмассовым покрытием, которое наносилось на картон напылением. Такой картон и до сих пор встречается среди поясных ремней, различных футляров, сумок и сумочек. То было время химизации народного хозяйства. Вместе с тем ботинки были вполне нарядны.
Отметим еще одну немаловажную для нашего рассказа особенность ботинок. Носки таких ботинок не уступали по прочности пуантам балерины и свободно выдерживали вес взрослого человека, если бы ему вдруг захотелось наступить на названную часть пустого ботинка ногою. Говорили также, что это особенность отличала их до первого дождя, но такие разговоры к нашему рассказу отношения не имеют — ботинки были с нулевым пробегом – так отрекомендует их вскоре владелец.
Я продолжал роботом сидеть в медленно бредущем по колее тракторе и предавался своим мыслям. Вдруг раздался такой оглушительный свист, заметно превосходящий рокот трактора, что я подумал, не стал ли я свидетелем крушения инопланетного корабля или падения реактивного самолета. Я правой ногой быстро отключил муфту сцепления и ручкой подачи топлива установил минимальные обороты двигателя. Эти действия были выполнены мной исключительно с целью — уточнить происхождение свиста. Я никогда не думал, что человек может так громко свистеть. Но это был Виктор — до конца моей смены оставалось минут тридцать, и я еще не ожидал его прихода.
Виктор стоял в метрах трех от меня на, неуютной для глаза, вспаханной земле. Я не заметил его худощавую и невысокую фигуру. И здесь я совершил свою первую в этой истории ошибку — надо было поставить рычаг передач в нейтральное положение. Первая же ошибка Виктора состояла в том, что он поставил свою левую ногу на трак у опорного катка трактора, а правой – очевидно, хотел встать на верхнюю ветвь гусеницы. Но здесь он обратил внимание на мою правую ногу, которой я удерживал педаль сцепления и тут же со словами: «Ты сожжешь диск» резким толчком сбросил мою ногу с педали – это была его вторая ошибка – трактор выбрал свободный ход связке с плугом, дернулся и заглох, став катком на ботинок. Виктор сильно закричал. Я выключил злополучную передачу, выскочил через левую дверь и перебежал на сторону где был пострадавший.
Виктор, между тем, перестал кричать, расшнуровал зажатый ботинок, вытащил ногу, ощупал недоверчиво пальцы и даже снял для этой цели носок. Убедившись в исправности пальцев, он, раскачивая ботинок из стороны в сторону, освободил его от катка, и я увидел, как он безнадежно испорчен. Носик ботинка был расплющен, из него торчали нитки и откровенно выглядывал раздавленный картон накладки, бывшей несколько минут назад довольно аккуратным носиком.
При таком явно непривлекательном виде ботинка Виктор схватил все еще с прошлой ночи лежащий на полу кабины молоток и замахнулся на меня — я резво метнулся на целину поля. Виктор устремился за мной — присутствие на сцене молотка заметно активизировало мои спринтерские способности. Я отбежал на расстояние, чуть большее ожидаемого полета молотка, но что-то мне говорило: «Виктор тоже неправ и должен изменить свою реакцию на более лояльную ко мне и допущенную мной оплошность». Мы действительно помирились тем же днем и только не сошлись в одном, что стало началом истории, я считал — началом истории был преждевременный приход Виктора на смену и его неожиданный свист.
Виктор был убежден — началом истории было отсутствие последовательности в моих действиях — выключив сцепление, надо было выключить передачу.
Но поскольку, все исторические события этого происшествия были нам вполне понятны, Виктор немного грустно сказал:
— Прости! Благородный муж винит себя, малый человек винит других. За этот картон я заплатил двадцать пять рублей. Принимается?
— Принимается, — ответил я.
Я встретился с ним в 2002 году: он был уже седой, но строен, бодр и подтянут. Мы обменялись новостями за прожитые годы, вспомнили и о ботинках, подивились их возможной стоимости после денежной реформы 1998 года. Объяснить назначение ботинок и произошедшую метаморфозу цен не смогли и в одном лишь сошлись во мнениях: такие ботинки могли предназначаться для усопших. Это суждение было бы принято верным –смущало одно — как бы Господь Бог не принял как признак недостаточной воспитанности людей, отправивших почившего в последний путь в обуви красного цвета.
В заключение скажу — предсказание Виктора по поводу трактора Сергея Петровича также подтвердилось. Трактор, как простуженный старец, едва тащился с плугом уже на третий день, и это несмотря на то, что, как утверждал его исследователь, он пользовался обогатителем в порядке эксперимента только один круг. При ремонте обнаружилось, что вся выхлопная система двигателя плотно забита сажей.
Вскоре у Сергея Петровича произошло и положительное событие – подтверждение — он потомок древнего рода Рошей, проживающего во Франции, и действительно его прапрадед, инженер Альфонс Бо де Роша в 1862 году разработал двигатель с эффективностью значительно превосходящей тепловые двигатели того времени, и аналогичные двигатели используются до настоящего времени. Исправив ошибки в фамилии, Сергей Петрович, по его словам, «словно народился вновь»: стал спокойным, женился на местной женщине, перестал ссориться по мелочам. Пришла уравновешенность и в лексикон нашего героя, он перестал ругаться русским матом и только иногда использовал крепкие французские выражения, но поскольку в селе никто не знал французского языка, то и эти ругательства оказывались не обиднее ворчаний пожилого человека.