Люди, в основном, делятся на две категории: одни считают, что психбольница это место, где пытают, угнетают больных, а также держат за решёткой здоровых инакомыслящих. Другие, наоборот, считают это заведение смешным, а их обитателей забавными чудаками. Первое навеяно детективами и публицистикой и никто ещё не подсчитал, сколько денег их авторы заработали на своих байках, описывая и показывая леденящие кровь бесчеловечные эксперименты на беспомощных больных. А сторонники позитивного взгляда это, как правило, любители культовых кинокомедий.
Правда заключается в том, что психбольница это больница, где одни лечатся, а другие работают. Тихим пациентам – таблеточки, буйным — укольчики, питание и крепкий, хоть и не очень здоровый, сон.
Работа тяжёлая, весьма рутинная, и лишь алкоголики, допившиеся до белой горячки, то есть алкогольного психоза, периодически оживляли весьма скучную, хоть и трудную жизнь персонала в загородном филиале больницы для тяжёлых больных.
С их появлением в тихой обители начинался обычный переполох. Обладая поистине богатырской силой в таком состоянии, они требовали к себе утроенного внимания. Мы, два санитара, срочно вызывали на помощь больных-уголовников из так называемой «рабочей палаты» для фиксации больного. Впятером героически преодолевали сопротивление больного, который как спрут с гигантскими щупальцами легко мотал нас, вцепившихся каждый в своё щупальце, во все стороны. В крайнем случае, на выручку приходила отзывчивая санитарка Муся. Она просто садилась сверху на больного, обездвиживая того своим незаурядным весом в полтора центнера и позволяя привязать буяна за руки-ноги свёрнутыми простынями к спинкам кровати из толстенных железных труб. Не жестокосердия ради, но дабы уберечь больного и его соседей от травм, весьма вероятных при утрате контроля во время психоза, который, как правило, длится трое суток. А все эти смирительные рубашки – плод творческой фантазии. Тут работает старый как мир принцип — чем горячее пирожки, тем охотнее их раскупают.
В благодарность за самоотверженную и бескорыстную помощь мы закрывали глаза на мелкие шалости уголовников – для краткости их называли зеками – типа, распития чефира или вымогательства денег у больных, тем более что это всегда происходило без свидетелей и практически добровольно. Зеки были элитой – их не стригли наголо и одевали в красивые вельветовые костюмы, в то время как настоящим больным выдавали обычные полосатые полинявшие от стирки пижамы, да и то не всем.
Зеки-симулянты, среди которых было немало убийц, гордились своей адекватностью и презирали больных, которых неполиткорректно называли «дураками». Ничего не поделаешь — отголоски дурного тюремного воспитания.
И вот в начале той памятной морозной зимы в отделении появился первый политический – больной Волков по кличке Пограничник. Надо сказать, что лишь наиболее яркие личности нашего отделения – до двухсот человек – имели свои прозвища.
Звание Пограничника он, несомненно, заслужил. Три попытки нелегального перехода границы, две из которых были относительно успешными. То есть, его задержали уже на территории Польши и Румынии при помощи бдительных местных жителей, когда он безуспешно пытался всучить в магазине рубли вместо злотых и лей.
Он даже отсидел около года после Румынии, но дело своей жизни не бросил. Однако, третья попытка стала для него роковой.
Его задержали на китайской границе – система охраны оказалась несколько отличной от тех, к которым он привык.
В органах безопасности резонно решили, что нормальный человек не стал бы убегать в Китай времён тогдашних политических безумий и направили его к нам.
В отделении держался замкнуто, сторонился как больных, так и зеков. Впрочем, последние его уважали за два перехода границы. К тому же, по слухам, он в своё время действительно служил на границе и хорошо владел приёмами рукопашного боя.
А месяца через полтора отделение гостеприимно открыло двери для другого политического – больного Сапожникова. С ним всё было проще — он умудрился проехать на поезде из Владимира до Нижнего Новгорода в одних спортивных штанах, белой майке и тапочках на босу ногу. При этом на улице было минус двадцать пять! Необычный вид пассажира и привлёк внимание сотрудников милиции на железнодорожном вокзале. После проверки в органах безопасности его направили к нам для поправки здоровья.
Десятников рассказал нашей заведующей отделением – решительной и красивой женщине – что вынужден был спасаться бегством, как он утверждал, от наёмных убийц банды Цукеровича. Он работал ведущим инженером на одном очень закрытом предприятии, когда к нему якобы обратились представители подпольной террористической организации известного академика Цукеровича с предложением передать им совершенно секретные материалы. По словам Сапожникова, в дальнейшем предполагалось передать эту секретную документацию о новейших оборонных разработках в Штаты, агентом которых, по его глубокому убеждению, и являлся академик.
После отказа ему стали угрожать, а потом попытались ликвидировать, но звание мастера спорта по боксу просто так не дают, и ему удалось сбежать в Нижний.
Историю своего бегства он рассказал многим, за что и получил кличку Цукер.
Удивительно, но в отделении он сразу же сошёлся с Пограничником, несмотря на внешнюю несхожесть. Белобрысый Пограничник с маленькими хитрыми глазками был невысоким, но собранным и жилистым как пружина, а беглец из Владимира был высоким, плотным, даже чуть полноватым брюнетом, в больших карих глазах которого застыла настороженность. Они всегда ходили вдвоём, крепко обнявшись за плечи, а по вечерам уединялись в дальнем углу и о чём-то горячо спорили.
Любопытство и бдительность заставили меня притвориться спящим и подслушать их разговор, несмотря на то, что заговорщики общались возбуждённым шёпотом.
Оказывается, они уже сговорились совершить совместный побег из лечебницы и обсуждали детали плана. И только один момент вызывал жаркие споры. Пограничник предлагал сразу выдвинуться в восточный сектор для перехода границы, а Цукер наставал, что он должен сначала ликвидировать американского агента.
В конечном счёте, им удалось найти компромисс – поистине Соломоново решение – вдвоём ликвидировать академика, а потом вместе уходить за границу.
При первой же возможности я зашёл кабинет к Зое Васильевне и сообщил о заговоре и смертельной опасности, нависшей над жизнью известного борца за демократию, но она только посмеялась.
— Ну, разве способны наши птенчики – так врачи называли больных – на такое? Это просто фантазии больных людей. Пограничник-Волков страдает паранойей и считает себя великим путешественником, а Цукер-Сапожников типичный шизофреник с ярко выраженной манией преследования.
— Да, я всё это слышал собственными ушами! — горячился я.
— Слышал голоса? А может, тебе послышалось? Похоже на слуховые галлюцинации вообще-то. Может тебе что-нибудь успокоительное дать?
— Да, что Вы, Зоя Васильевна, все говорят, что я абсолютно нормальный.
— И ты им веришь, Толик? Ах, эта наивность молодости. Учти, в нашей работе никому доверять нельзя, — и она нарочито строго покачала тонким пальчиком перед моим носом. – Иди-ка лучше помоги покормить своих тяжёлых больных, обед уже.
В середине мая, когда потеплело, больных вывели на прогулку подышать свежим воздухом во двор, огороженный высоченным забором. Пограничник почти неуловимым ударом нейтрализовал на пару минут санитара, когда второй отлучился в туалет.
Ловкие и сильные политические без труда перемахнули через трёхметровый забор и, перебежав поле возле деревни, скрылись в лесу.
Операция «перехват» результатов не дала, но органы проявили бдительность, и зловещим планам в отношении академика не суждено было осуществиться.
Говорят, последний раз похожую парочку видели в Абакане, но дальше их следы затерялись на бескрайних таёжных просторах. А может, ушли-таки? Кто знает.
После побега политических сонная стабильность в нашем отделении рухнула в одночасье.
Произошёл ряд загадочных и опасных для персонала происшествий. Ещё одна попытка побега, бунт уголовников, который чуть не закончился летально для всей смены…