отрывок из будущей книги» Всему вопреки» А вот в скорости, Катюша и воочию, увидела, этого таинственного Вовку. Когда она проходила по коридору, дверь в соседнюю палату была открыта. Прямо у самой двери, в детской кроватке стоял маленький крепыш. Волосики тёмные и кучерявые, крутыми кольцами спускались на детскую шейку. Огромные карие глаза, в обрамлении густых тёмных ресниц, носик пуговка, красивые бровки. Ямочки на щеках, малюсенькие ножки и ручки тоже в ямочках. Смуглая кожа, очень гармонирующая с цветом волос и глаз. Он был, сбитенький весь, такой, как грибок- боровичок, да даже больше походил, на шляпку, этого гриба. Рот, какой, понять было нельзя. Дежурившая, в это утро, медсестра Нина, не очень симпатичная девушка, с громким, и по мужски, густым голосом, запихивала ему в рот кашу, и прямо рокотала: Ну, ешь, ешь же ты, наказание Господне. Смена моя уже закончилась, а я всё валандаюсь с тобой тут. А дома, свои рты ждут. Он, не успевал проглатывать, давился, но молчал и только из его широко открытых глаз, сыпались градом слёзы. Кате самой до слёз стало жалко этого оловянного солдатика, и она спросила разрешения у заведующей, взять шефство над Вовкой. Та с радостью, которую и не скрывала, разрешила опекать ей, их сына – полка. В знак одобрения, она даже Катю от дежурств освободила. Её с дочкой перевели в палату Вовки, дали кушетку для неё и крики в ночи прекратились. По жизни человек с мягким, отзывчивым сердцем, она привязалась к этому малышу, как к своему ребёнку. Она окружила его заботой так же, как и свою доченьку. Рассказывала им сказки, посадив себе на колени, друг против друга. Кормила их по очереди, чтоб не сердились и не хныкали. Раз одному ложку, другой раз, другой. Они как галчата открывали ротики и спешили, кто быстрее. Катя гуляла с ними по больничному двору, взяв их за ручонки. Целовала их миленькие мордашки, волосики, пальчики. Ночью она ставила свою кушетку между их кроватками и держала их за ручки. Если же, вдруг её рука во сне падала, Вовка моментально просыпался. Его рот кривился, готовый выдать громкие рулады. Но Катюша, тут же, брала его на руки, качала, и он сразу же, засыпал, уткнувшись ей в грудь и мягко и нежно, щекоча её своим дыханием. И она замирала от счастья, в такие минуты. Ей было несказанно хорошо с этим малышом, как и ему с такой новоиспечённой мамой. Об одном не думала молодая женщина, к чему приведёт их такая связь. А это было, чревато последствиями. Муж, приезжая, проведать их с дочкой, матерился, по чём зря, орал на неё, что она тут зажилась, как на курортах. А дом заброшен, огород не посажен, а на улице май месяц. Ты, что забыла, что май кормит весь год? Что в мае потопаешь, то зимой по лопаешь, — искажал, он пословицу, и продолжал, костерить её, на все буквы алфавита. Тогда вспомнишь свои курорты, когда зимой жрать нечего будет. Положишь зубы на полку и будешь ими любоваться, да ещё и дети рядом будут голосить. А, я что, я найду себе, как перекантоваться. Да, и вообще, женат я, или не женат? — кричал он уже. Я тебе, что евнух, что ли?- продолжал он накручивать себя. Ну, лежи, лежи себе тут, курортничай, вот останешься одна с двумя детьми, тогда и узнаешь Кузькину маму. Катя старалась объяснить ему ситуацию выздоровления их дочки, но он не хотел слушать. Кричал, чтобы она не придумывала причин остаться ещё в больнице и выписывала Ксюху, под расписку. Дома долечим, если что. Да что тут долечивать, вон она уже, как купырик бегает и щёки красные, как помидорки. Что лечить — то? Что лечить? Ищешь причину, чтобы от дома отлынивать? Понравилось поди, ничего, не делать — то ? Курортов захотелось? А, может уже нашла тут кого, знаю я вас сучек. Только от мужа на шаг отойдёте, как тут же и кидаетесь под куст, расставив ноги. Гляди у меня, если что, убью сразу. Лучше детей в детдом сдам, а тебя живой не оставлю. Она же, видя его в таком состоянии, только опускала глаза и молча, уходила к зданию больницы. Буду просить доктора, выписать нас, побыстрее, кидала она ему уже на пороге, и закрывала дверь, чтобы не слышать, очередных оскорблений. Придя в палату, она забирала Вовку у медсестёр с поста. С собой его никогда не брала, боясь ещё большей злобы, со стороны супруга. Она сажала обоих малышей в одну кроватку и долго, долго глядела на них, думая о дальнейшей жизни и глотая слёзы, не заслуженной обиды и боясь ответа, на ещё не спрошенный вопрос. Вовка сразу чувствовал её настроение. Он гладил её по волосам, щекам и чётко, и ясно говорил: Не плачь мама, не плачь. Вовка побьёт всех, кто обижает тебя. И вытирал ей слёзы малюсенькими пальчиками, и целовал её мокрые щёки. А, она, уже не сумев сдержаться, плакала открыто, почти навзрыд. Слёзы лились из её глаз ручьями, застилали глаза, солили губы, мочили блузку, вот только облегчения не приносили. Господи! Миленький! Что же наделала я? Зачем впустила Вовку я в своё сердце больше, чем положено? Что же делать теперь? Как быть? Как теперь оставить его здесь, ведь это равносильно тому, что оставить своего, родного ребёнка? Я ведь теперь не смогу этого сделать. Нужно говорить с Шуркой, может он и не будет, против. Может, я просто боюсь, вовсе без причины. Он поймёт, он же хороший. Просто устал очень один там, дома. Навалилось на него всё сразу, вот и ругается. Ну кА, мужик один, уже целых два месяца, тут и не хочешь так закричишь. Не обстиран, не накормлен как следует, не обласкан. Да всё образуется ещё, вот трусиха я, ещё и не спросила, а уже боюсь ответа. Так уговаривала себя Катя, задумав дело, очень и очень важное и трудное. Она ведь и себе самой, ещё боялась признаться, как следует в том, что задумала. Надо действительно проситься на выписку, надо проситься. А Вовка, как же Вовка — то без меня, ведь он же мамой меня зовёт? Он же не отпускает меня никуда, ухватившись, точно тисками за мою руку. А, я? Как же я без него? Ведь он для меня уже, что и мои девочки, родной стал. Как же я буду жить — то теперь? Как же его бросить теперь, как обмануть и его и себя? Что же наделала я неразумная? Нет, нет, надо говорить с Шуркой. Он добрый, он всё поймёт. Ведь это же мальчик, а он всё время хочет сына, вот и будет ему сыночек. Он полюбит его, он полюбит, — шептала Катя, и уже с нетерпением ждала следующего приезда мужа. Мы его усыновим, и всё будет хорошо, и всем будет хорошо. Где двое, там и трое вырастут. Да, мы ведь ещё молодые, мы ведь ещё хоть куда. Она прямо воспрянула духом и всю следующую неделю, чувствовала себя именинницей. Когда муж приехал снова к ним с дочкой, она выложила ему всё, без обиняков. Она волновалась, спешила, захлёбываясь от эмоций и страха, а он глядел на неё и ничего не говорил. Потом, покрутив пальцем у виска, он обозвал её психушечной, и строго выговаривая, просто приказал: Чтобы через неделю, ты была с дочкой дома. И хватит чудить, а то в дурдом сдам, прямо по пути отсюда. Ты же знаешь, когда едем сюда, есть такая остановка, называется — Орловка. Вот, как раз для таких, как ты, там есть апартаменты. Ты подумай хорошенько. Посмотрев на неё так, что ей стало просто страшно, он вскочил в салон своих «Жигулей» и уехал, не простившись. Не приласкав даже дочку. Он будто с цепи сорвался, так зол был на жену. Вот и поговорила, вот и открылась.- думала Катя и боль змеёй вползала в сердце, свернувшись клубком залегла там и уже не отпускала, как ни старалась накормить её молодая мамочка. Она не подавала вида, что у неё проблемы, да и кому они были нужны, кроме неё. Выписать — то их выписали к выходным, как и хотел муж Катюши. Дочка их была полностью здоровенькая. Она звонко смеялась, бегая с Вовкой наперегонки, по больничному коридору. Кожа её порозовела, румянец играл на щёчках, как и раньше, до болезни. После таких пробежек, или прогулок во дворе, аппетит дети нагуливали отменный, и Катя радовалась за них, и кормила их с удовольствием, и желанием. Всё у них было хорошо, и в пятницу, они могли ехать спокойно домой. Врач пожелала им счастливого детства; да чтобы в больницу больше не попадали, — сказала она и потрепав, Ксюшу за щёчку, попрощавшись, вышла из палаты. Катя благодарила доктора, а сама думала об одном. Вовка! Как же быть с Вовкой то? Что же? Как же? Перед самой выпиской, подошла к Елене Дмитриевне. Та, сразу поняла, что к чему. Ты не напирай на мужа очень, подготовь, обласкай, — сказала она Катюше. Пусть он отойдёт от одиночества, подкорми его, отогрей. В общем, приручи снова, а то же он одичал без тебя. Как поймёшь, что время, только тогда, начинай говорить. Если надумала точно, с оформлением помогу. Да и вообще, если что понадобится, и я смогу помочь, буду только рада. Ты только дай знать. Я ведь вижу, прикипела ты к Вовке, да и он никого больше не видит в образе мамки своей, кроме тебя. Хорошая ты, детей не обманешь. Они чувствуют, как собаки, шестым чувством. А с Вовкой, я сама буду это время, пока будешь готова на усыновление. Я даю тебе слово, как мать матери. У меня, ведь тоже дети есть, хоть и имеют уже своих пострелят. Тебе, лет тридцать, или того меньше? А, я уже бабка, а моя старшая дочка, твоя ровесница. Так, что не волнуйся, с твоим Вовкой я найду язык, ты только не затягивай очень. Звони, как дело пойдёт у тебя. Удачи тебе девочка и храни тебя Бог, на твоём жизненном пути. Ты хочешь сделать очень непростое, очень трудное и ответственное, но святое дело. Я за тобой тут наблюдала, все эти недели, ты мне нравишься. Терпения тебе и сил, а Вовка будет отличным человеком, я знаю точно. У него и дед с бабой, порядочные люди, и отец его замечательный человек. Про мать многого не знаю. Что — то случилось у них видно в жизни, что Вовка остался один. Но верь мне, этот мальчик, ещё принесёт тебе счастье. Вот увидишь. А, мужика уговорить всегда можно, баба найдёт нужную струнку, за которую надо дёрнуть, а главное в своё, в нужное для этого время. А ты, вижу, очень хочешь этого. Ну, что же, удачи тебе,- проговорила она и троекратно поцеловала Катюшу, по русскому обычаю. На удачу, и счастье. Хорошей вам дороги, а то ведь время уже за полдень. Да пока доедете. Вовка спал, как и положено маленьким деткам в дневное время, Катя не зашла в палату. Просто не могла. Боялась. Ведь тогда она не сможет выйти оттуда, без него. Сердце её плакало, рыдало, но она собралась с силами и, забрав свои вещички, и взяв на руки дочку, пошла на выход. Муж уже ожидал её и дочурку, сидя в машине, у главного входа в здание больницы. Когда Катюша появилась в дверях со своей ношей, он не торопился помочь ей. Сидел и ехидно улыбался ей, в открытое окно. Вот так будет всегда, если останешься одна, — процитировал он и нехотя помог, открыть ей дверцу. Ну слава Богу, вижу ты успокоилась, а то, думал, заехать в аптеку, купить, успокоительных. Вдруг, опять блажить начнёшь, да фортели, как в тот раз выкидывать! Прямо, насильно бы напоил тебя ими,- не сказал, а прямо прорычал он. Катя же, молча, сидела на заднем сиденье и была вся, в своих мыслях. Дочка, тихонько посапывала у неё на коленях, мать смотрела на неё и любовалась. Щёчки её разрумянились от сна, трепетали длинные реснички. Она смешно причмокивала пухлыми губками, будто сосала соску. Катюша была несказанно рада тому, что с дочкой всё обошлось, что все проблемы позади и девочка их, совершенно здорова. Что едет она домой, увидит старшенькую Маришку, по которой безумно соскучилась. Да и по родителям, и брату, и сестрёнке, не меньше. И вроде бы всё было хорошо, всё налаживалось. Но сердце заходилось от боли, как там Вовка? Спит ещё, или уже проснулся и зовёт свою мамочку? А может, плачет, как он плакал раньше, по всем ночам? Ну не хотела она, чтобы так получилось, ну не специально же. Она даже не заметила, как Вовка стал для неё, родным. Таким же, как её крохи, которых она любила всем сердцем и за которых, готова была в огонь, и воду. Глаза её были сухие, а вот сердце прямо рыдало в голос. Кровоточило, словно рваная рана без перевязки. Как? Что? А, может? Но она сдерживала себя и ещё что — то пыталась отвечать мужу, хотя видела в зеркало, как он несколько раз крутил у своего виска и давал понять ей, что это про неё. Видно отвечала она невпопад, а может, просто так, понял. Наконец, не выдержав, он прямо заорал, не смотря, что дочка всё ещё спала. Д -а – а – а – а, а ты и впрямь повредилась головой — то там, в больнице. Я думал сначала малость, а теперь сомневаюсь в этом, ты, гляжу я как следует, свихнулась — то. Ну да ничего, дома враз вылечишься, когда увидишь, сколько работы тебя ждёт там. Вся дурь, разом вылетит из твоей башки, а то ты там, от безделья, совсем охренела. Ну да ничего, мы тебя мигом вылечим, будешь, как огурчик малосольный. Она не спорила с ним, да даже вообще ничего не говорила. Просто молчала и переживала всё в себе. Два часа дороги пролетели, как миг, и протянулись страшно медленно. Дочка всё также спала, укаченная, движением машины и лёжа на материнских руках. Кто же откажется, в любом возрасте понежиться на самых мягких, самых добрых, самых ласковых на земле руках? Руках, родной мамочки, самого дорогого человека на земле. А тут ещё и возраст такой, что только и нежиться. А мать, глядя на дочку, радовалась, что девочка их совершенно здорова и ей больше ничего не угрожает. Слава Богу, что всё образовалось, а то Вера Петровна, было совсем, добила её своей беспардонностью и невежеством, не сочетающимся, с занимаемой ею должностью. Хорошо, что Катя настояла тогда на своём и поехала в областную больницу, а то ещё, неизвестно, как бы всё, обернулось для них. Эта не компетентность, как врача, и личное хамство Веры Петровны, как человека, могли бы просто погубить их доченьку. А, теперь Катюша радовалась, что они выиграли это сражение. Доченьки мои любимые, скоро мы будем все вместе и заживём счастливой жизнью. Вот только бы ещё получилось с Вовкой и тогда бы, не было счастливей женщины на свете, чем Екатерина Романовна Пухова. Сейчас доберёмся до дома, сразу же заберу у родителей старшую дочку. Завтра выходной, всех накупаю, постирушку устрою, прибраться надо в доме, а то, небось помойка, а не дом. Да, что говорить, мужик один дома был два долгих месяца, что уж тут спрашивать. Да и по стряпне соскучилась уже, ведь готовить она умела и любила, а тут вышел непредвиденный отпуск, от всех домашних дел.
