Сон. Любовь. Перевоплощение

Inside me is unusual tree, whose leaves and roots are disagreed.

And there are small butterfly, which has its own sky.


***

Ты обнимаешь мой ствол. Я оплетаю тебя корнями. Вместе мы уходим под землю. Мягко, тепло.

Всё глубже и глубже. Нам жарко. Мы улыбаемся и смеемся. Вдруг ты говоришь: «Давай посадим дерево!» Наклоняешься ко мне и осторожно срываешь зубами один лист, быстро уходишь и прячешь его куда-то.

Я делаю вид, что хмурюсь. Но когда ты возвращаешься, ветви сами тянутся к тебе, и серебристые серьги обрушиваются на нас сумасшедшим дождем.

Вдалеке слышны раскаты первого грома этой весны.

***

Ночь была душной. Хейли встала, чтобы открыть окно настежь и глотнуть чая со льдом. Комната, где она жила в последнее время, была уютной и тихой, несмотря на то что сама квартира находилась в высотном доме оживленного района с нескончаемым движением людей и машин.

Под окном раскинулся как будто чудом оказавшийся здесь оазис из высоких благородных деревьев, хвойных и лиственных, прячущих свои мудрые корни под игривым ковром на удивление душистых трав и легкомысленно-золотистых цветов.

Вдыхая смешанный волнующий запах летней ночи большого города, Хейли, прикрыв глаза, мысленно совершала путешествие по уже хорошо знакомым местам.  На соседней улице есть широкая старая лавка, любезно спрятавшаяся под большим кустом, растущим прямо за автобусной остановкой, где можно часами сидеть, праздно глазея по сторонам и беспечно болтая ногами – и никто-никто тебя не заметит.

В узком проулке неподалеку от магазина старинных безделушек есть кованые ворота без замка, без труда приоткрыв которые, ныряешь в глухой двор-колодец с окошками-бойницами вместо пластиковых витрин, булыжной брусчаткой вместо асфальтовых дорожек, бесчисленным количеством граффити-шифров и настенной переписки влюблённых школьников на годами не обновлявшейся отделке.

А если повернуть за угол, пройти пару кварталов налево, осторожно проскользнуть по самому краю шоссе, мимо старых заводских складов и протиснуться сквозь расшатанные прутья ржавеющей ограды, можно попасть в заброшенный парк, где замшелые древесные стволы оплетены вьюном, где запахи бензина и пыли теряются в лабиринте разномастной листвы, где над  маленькой – непонятно где берущей начало и неизвестно в каких зарослях травы теряющейся – речкой как будто парит полуразрушенный мостик из старого камня.

Часто Хейли, забывшись, простаивала здесь до темноты, пока уже спустившаяся вечерняя прохлада не заставляла её, начав дрожать, вернуться к реальности, где её тело, опирающееся на едва ли надежный край мостика, ныло без движения, а онемевшие пальцы машинально поглаживали холодную, влажную, пористую поверхность.

Сейчас Хейли живо вспомнилось русло маленькой прохладной речушки с прозрачной водой и миниатюрными рыбешками, с кусочками желтоватых травинок, скользящих над песчано-илистым дном. Этот маленький непостижимый мир зачаровывал и манил её к себе. Притягивал и забирал. Забирал, потому что она была готова уходить.

Она стояла у окна, как будто в пол-себя находясь здесь; была, дышала и чувствовала. И всё же, какой-то – незаменимый, неповторимый и важный кусочек её внутреннего мира – был навсегда оставлен где-то, куда она уже не сможет вернуться, чтобы найти и забрать его. Она забыла дорогу к разноцветному домику, в котором беспечно жил её внутренний ребёнок. Она больше никогда не будет держать его за руку, смеясь и танцуя на мостовой под проливным дождём.

Она стояла у окна, не замечая, как слёзы чистыми крупными бусинами звонко разбиваются о пустой подоконник, стояла, не чувствуя ног и не ощущая опоры. Стояла и таяла.

Она не могла бы сказать, сколько времени прошло с тех пор, как они совсем перстали звонить или писать друг другу. Но она точно знала, что именно с этого времени её неотступно преследовали сны.

Раньше она никогда не видела снов, или не помнила о них. Теперь же она относилась к ним, как к живым существам: существам, которым не требовалось разрешения на то, чтобы познакомиться поближе, существам, которые не стучали в дверь перед тем, как собирались войти – они просто крали. Крали её у самой себя, бесцеремонно возвращая в постель использованной оболочкой.

И было ещё кое-что. Кое-что, что она знала наверняка: он тоже был там. Был и помнил.

***

Ты стоишь у самого края крыши, я стою напротив, у другого края.

Твои огромные печальные глаза безучастно смотрят вдаль. Бешеный ветер треплет твои небрежные волосы.

Мы соединены тяжелой цепью. Ни один из нас не двигается. Небо становится свинцово-колким. На моих руках появляется лёд. Сколько мы так стоим, неизвестно, но я больше не могу терпеть и делаю шаг вперед.

Ни секунды не колеблясь, ты отступаешь назад. Моё сердце едва не вырвано под твоей тяжестью.

Я просыпаюсь. Идёт снег.



***

Мэри и Джек были приветливыми людьми среднего возраста: статный, полный достоинства мужчина и нежная женщина с лучистыми глазами, – с виду абсолютно довольные жизнью, души не чающие друг в друге, каждый по-своему успешен в собственном деле.

Мини-роботы, спроектированные в лаборатории Джека, работали в больницах и научных центрах, сортировали продукцию на складах, помогали обрабатывать растения растворами, убивающими паразитов, преобразовывали солнечную энергию и даже летали в космос.

Каждому и своих «детей» Джек давал индивидуально-выдуманное, по звучанию всегда похожее на человеческое, имя. Он чутко следил за успехами и неудачами каждого и, без сомнения, гордился своими малышами. На стенах кабинета и гостиной уже не хватало места для фотографий, подписанных: «Рокки и Бренни строят свой первый анализатор»; «Мокки-младший по дороге на космодром»; «Тод и Флик ремонтируют квантовый компьютер» … Такого рода мини-отчеты о жизни его большой механической семьи постепенно заполоняли всю их добротно обставленную и слишком уж просторную для всего двоих людей квартиру.

Мэри целыми днями – часто до позднего вечера – пропадала в маленькой мастерской, где по её эскизам ученики создавали чудесные миниатюрные фигурки, декоративную посуду, оригинальные вазы и горшки для цветов, или же просто тренировались в искусстве лепки и обжига, проявляя изобретательность и воплощая в жизнь собственные – иногда довольно смелые – фантазии.

И вот однажды – уже было начавший превращаться в абсолютно бесполезный, бездарно занимающий пространство предмет – телефон Джека громко и настойчиво зазвонил. Это была дальняя родственница (Джек не мог припомнить, приходится ли она ему троюродной тётушкой, или же четвероюродной бабушкой), сбивчиво бормотавшая какую-то чепуху, из которой  Джек с трудом смог вычленить что-то вроде: «Дочка-каникулы-комната».

Гибкий изобретательный ум Джека, к счастью, быстро сумел расшифровать этот незатейливый код и выдать нужный ответ: «Конечно, без проблем! Мэри будет очень рада!» В том, что Мэри действительно будет рада тому, что дочка племянницы его дальней тётушки займёт их «заднюю» – как они в шутку называли её между собой – комнату на время университетских каникул, Джек ни секунды не сомневался.

Так в их жизни появилась Хейли, совершеннолетняя, но на вид совсем юная девушка, подрабатывающая в закусочной, расположенной неподалеку, и пару раз в неделю по вечерам посещавшая курсы художественной фотографии.


***

Мои глаза завязаны. Тихо улыбаясь, я качусь вниз по почти пологому склону, выстланному ковром из осенних листьев, прочесывая их мягкий покров.

Теперь моё карусельное путешествие завершено. Лежа на спине, я замираю, не дыша, и срываю повязку. Серьёзно смотрю в отсеревшее небо.

Где-то высоко две одинокие птицы, вскрикнув, столкнулись и исчезли из видимого пространства.

Больше вокруг никого нет.

***

Перед приездом в город Хейли часто думала о том, какой будет первая встреча с Джеком и Мэри, и о том, не будет ли она обременять их. Но как только она переступила порог их квартиры, каким-то «шестым» чувством сразу же поняла: её здесь ждали и здесь ей рады.

Мэри ненавязчиво помогла Хейли расположиться и устроить дела с работой и учебой, затем, удостоверившись, что у девушки всё в порядке, снова – как и энергичный и непоседливый Джек – с головой ушла в работу.

Но вот прошла неделя-другая, и Хейли с удивлением стала замечать, как жизнь и атмосфера в доме – теперь ставшем общим для них троих – изменилась.

Девушка уже было начала привыкать к тому, что если она слишком устала для того, чтобы после работы пойти куда-то ещё, то до позднего вечера придётся  пробыть дома одной. Одиночество никогда раньше не тяготило её, однако эта большая квартира без людей казалась пугающе пустой. Пространство здесь как будто страдало оттого, что оно никем не занято. Этому полузаброшенному месту явно недоставало жизни.

И однажды вечером Хейли, возвращаясь домой, с удивлением заметила свет в окне их кухни. Она тихо вошла и минуту-другую заворожено наблюдала сквозь полупрозрачную дверь за «новыми» Мэри и Джеком. Мэри с сосредоточенным и одновременно довольным видом ребёнка, нашедшего забытую, но увлекающую игрушку, готовила оладьи и повидло, Джек неуклюже и старательно чистил картофель, при этом сбивчиво и непрерывно рассказывая жене что-то – как будто они не виделись и не говорили лет эдак пять, и он очень боится упустить какие-то очень важные факты и детали.

Теперь Хейли с лёгким сердцем возвращалась вечерами домой, зная, что найдёт на кухне горячий ужин, а самих хозяев – уютно устроившимися возле маленького искусственного камина в гостиной, обнявшимися, как молодые влюбленные, переговаривающимися вполголоса и тихо смеющимися.

В одну из пятниц, задержавшись на работе, девушка, открывая входную дверь, нечаянно споткнулась о нагромождение чужих – мужских и женских –пар обуви. В гостиной было шумно, пахло шампанским и закусками, а раскрасневшаяся Мэри встретила Хейли в коридоре и, приобняв, подвела к гостям: «А это – наша Хейли!»

Выяснилось, что Мэри и Джек вдруг решили – прямо у себя дома – устроить «встречную» вечеринку для молодежи из лаборатории Джека и студии Мэри. У этих юношей и девушек, имеющих с виду такие разные интересы, оказалось, было много общего. Все, включая хозяев – шутили и смеялись, чудесно провела вечер и Хейли.

***

Ты стоишь, прислонившись спиной к высохшему дереву, которое едва различимо в окружающей тебя черноте. На умирающей без влаги земле – то тут, то там – красные одинокие розы.

Багрово-тёмное солнце хладнокровно опускается за горизонт. Редкие листья на дереве засыхают и падают.

Ты достаешь и закуриваешь сигарету, нервно затягиваешься и небрежно стряхиваешь пепел на одну из роз. Она чернеет и исчезает в земле.

На небе теперь нет ни одной звезды. Оно совсем холодное и пустое.

Бросив недокуренную сигарету, ты уходишь в темноту.

Дерево занимается. Сгорает. Рассыпается обугленной трухой.

***

Но время шло, лето приближалось к концу, и предстоящая разлука нависала над всеми троими; тёплые, сладко пахнущие ночи августа готовились уступить место беззвёздному холоду сентября.

Сегодня Хейли снова видела ТАКОЙ сон. Она не могла объяснить себе, откуда, но она точно знала, что в определённом смысле этот сон – последний. Последний в этой истории. В истории, ставшей эхом разрушенной реальности, которая стремится воссоздать себя.

И теперь она точно знала, что делать дальше. Знала, какой сон сегодня приснится им обоим, и какой сон будут видеть всю жизнь те, кто знал их, те, кто останутся здесь.

***

Темнота такая густая и вязкая, что трудно даже дышать. Однако, к моему удивлению, здесь есть что-то, по чему можно ходить.

Поверхность ровная и твердая, и если приоткрыть глаза, можно заметить едва различимое слабо-серебристое мерцание.

Я же закрываю глаза как можно плотнее. Ледяная птица внутри бьётся гулко и больно, но только ей я могу доверять.

Делая первый робкий шаг, я начинаю движение, и всё встает на свои места – большая тёмно-синяя птица точно знает, что делать дальше, и вот уже навстречу нам мягко движется золотисто-желтый поток света и тепла.

Время здесь летит так быстро, а успеть нужно так много, но на долю секунды память возвращает давно потерянный образ, и я – на кончиках пальцев – успеваю ощутить тебя прежнего.

От этой внезапной близости тугая и неподатливая пустота взрывается.

Наши птицы заполняют собой всё.

***

Мэри и Джеку понадобилось немало времени и мужества, чтобы открыто обсудить друг с другом вопрос усыновления ребёнка. Но этим вечером всё произошло само собой. На город опустился густой тёплый туман, его мускусный запах, мешающийся с запахом уже уставшей от летнего солнца земли, просачивался в полуприкрытые окна, заполонял дом.

Рано вернувшийся домой Джек застал Мэри в дальней комнате, сидящей на кровати, отрешенно поглаживающей усталыми пальцами слегка запылившееся покрывало. Он присел с другого края, так, чтобы его ладони смогли без труда накрыть её руку. Не напряженное, а умиротворенное  молчание длилось пару минут. А потом они просто поговорили обо всём. И спустя неделю, наведя справки, выяснили, что процесс им вполне по силам.

Крошка Мари́н, казалось, прекрасно себя чувствует на новом месте.

Иногда, когда она, слегка нахмурившись, сосредоточенно разглядывала какую-нибудь яркую игрушку, Мэри казалось, что у девочки чересчур уж взрослые глаза (хотя, может быть, виной тому был едва заметный, непонятно откуда взявшийся шрамик между бровями, который со временем совсем исчез), и ещё, что её хорошенькое личико неуловимо напоминает ей кого-то. Кого-то вроде бы близкого, и в то же время – уже недосягаемого.

ЭПИЛОГ

Мари́н идёт по улице. Сегодня особенный день – двадцать лет со дня её перемещения в этот мир и разлукой с настоящими родными. И хотя ни о чем не подозревающие Мэри и Джек уже наверняка ждут её, она должна в последний раз увидеться с Хейли и остальными.

На долю секунды мир вокруг замедляет движение. Мари́н замирает перед огромной витриной, сквозь стекло которой ей видно всё, что она хочет видеть сейчас. Возле многолетнего высокого дерева стоят все её близкие: Хейли держит на руках совсем крошечную девочку, красиво сложенный мужчина с никогда не старящимися глазами бережно обнимает их обеих, её братья тоже здесь.

Мари́н едва заметным движением уголков губ улыбается им.

Уличное движение снова обретает свой обычный ритм, как и граница между мирами – физическую форму. В стекле витрины теперь отражаются машины и люди, стенды и ларьки. Всё в порядке. Эксперимент удался.

История реки времени возвращается в естественное русло.

Сон. Любовь. Перевоплощение: 3 комментария

  1. Читал, попал в чужой мир, не мой, но чувствую, это целый мир. Не всё понял, но это ничего не значит, важно что почувствовал, значит автор молодец. Не претендую на истину в последней инстанции, но кажется это автор с большим творческим потенциалом.

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *

Я не робот (кликните в поле слева до появления галочки)