2. « Не в своей тарелке»
( Продолжение истории «Дела сердечные».)
Сердце у меня периодически болело, но я, как сапожник без сапог, работая в ЭКГ кабинете, не удосуживалась сделать электрокардиограмму. Хотя можно было бы вспомнить описанный ранее случай в Крыму. И вот наступил день, когда сердце серьёзно напомнило о себе. Ко мне в гости приехала дочка с грудным сыном Ванечкой. Мы гуляли в лесу, подошли к обрыву, посмотрели на нашу реку Протву, и так захотелось спуститься вниз, к воде. Таня с коляской не решилась, я пошла одна. Как было хорошо! Трава, как прохладный ковёр, освещённые солнцем золотые стволы сосен.
Я подошла к реке, и вдруг снизу, от воды прямо на меня выскочил огромный ротвейлер: самая опасная с моей точки зрения, собака. У неё неукротимый бойцовский нрав и вес около 70 кг. Она была без хозяина, без ошейника, без намордника. Моё сердце оборвалось от страха, ведь вокруг не было ни души. И тут из—за бугорка показался мальчик—подросток. Но что он сможет сделать, если этот монстр бросится на меня? Я повернулась и очень медленно, не оглядываясь, на ватных ногах пошла прочь. Поднялась на гору, где меня ожидала дочка. Ей я не рассказала о том, что произошло, чтоб она не волновалась. Однако, пережитый стресс очень скоро дал о себе знать.
Утром на работу я вышла, хотя чувствовала себя «не очень».
Сердце разболелось так, что я всё же решила сделать электрокардиограмму, благо аппарат был под рукой. Когда я увидела свою электрокардиограмму, мне стало ещё хуже: это была картина резкой ишемии миокарда, предвестника надвигающегося инфаркта.
А дальше началась, как это часто бывает у медиков, череда недоразумений и нелепостей. Во —первых, не оказалось дежурной машины, чтоб отвезти меня домой (о больнице я почему—то и не подумала). Подняться по лестнице на четвёртый этаж мне было не под силу. Вызвала лифт, и, конечно же, по закону подлости он застрял между этажами. Я и в нормальном состоянии не переношу замкнутого пространства, а тут…Наш, находящийся в состоянии хронического похмелья, лифтёр не растерялся: изо всех сил ударил кулаком по дверце, лифт вздрогнул, подергался и стал подниматься. Я взяла в кабинете свою сумочку и спустилась вниз уже пешком.
Домой меня отвёз на своей машине один из моих больных, вскоре, однако, я поняла, что без больницы не обойтись. Но это только в кино бригада кардиологов мчится на помощь больному. Реальность намного прозаичнее. В районной больнице вообще не было кардиологического отделения. А в городскую больницу жителей посёлка не принимали. Спасибо нашему главврачу: он позвонил и попросил принять меня, в кардиологическое отделении МСО.
В город меня доставил тот же больной, он всё косился на меня, довезёт ли живую. Прибыли в приёмный покой. Дежурный врач, заглянув в мою электрокардиограмму, ахнула: «Как хорошо, что вы вовремя приехали!». А дальше начались чудеса. Отделение наотрез отказалось принимать «чужую» больную. Вместо того чтоб осмотреть меня и оказать помощь, дежурный врач ушла «утрясать вопрос». А меня попросили выйти в полутёмный, холодный коридор, практически, подвал. Вокруг не было ни души. Наступила ночь. Было слышно, как на улице воет ветер, началась буря. Вернуться в посёлок мне было не на чем, ведь я отослала машину, уверенная, что теперь я под крылом родной медицины. А «родная медицина», похоже, забыла обо мне. Но нет. «Не прошло и часа», как дежурный врач вернулась в сопровождении медсестры, которая повела меня пешком (!), на третий этаж в кардиологическое отделение.
Определили меня в палату на четыре человека. Моими соседками оказались больные с инсультом. Кроме нас в палате постоянно находились ухаживающие за больными их родственники. Свет всю ночь не выключался и светил прямо в глаза. Никто меня «не спасал», только утром после бесконечной ночи пришла медсестра и сказала : «Сейчас Вам придут делать электрокардиограмму, ходить Вам нельзя». Лежу, жду. Прибегает другая медсестра: «Что же Вы лежите?! Вас ждут в кабинете ЭКГ на первом этаже!». Это была последняя капля. Я осторожно встала и начала собираться. Домой. Я поняла, что в этой «шарашкиной конторе» я лечиться не буду ни за что. И тут открылась дверь, и вошел мой зять Дима.
Потом он мне говорил: «Какой вид у Вас был, Анна Фёдоровна: лицо бледное, губы синие, а глаза красные. Я даже испугался». А я удивилась, как он узнал, что я в больнице? Ведь Таня с грудным ребёнком у меня в посёлке, с которым по причине бури нет связи: (отключилась АТС, а мобильников тогда ещё не было). Оказывается, утром Таня всё же сумела связаться с Димой и попросила его узнать, что со мной. Он пришел и убедил меня остаться в больнице.
Мне назначили какие—то таблетки, от которых мне стало только хуже. К тому же, в следующую ночь в нашу палату поступила цыганка. Ночь не спали: свет, суета медперсонала. Повышенное внимание к новой, довольно бодрой больной мы расценили как финансово простимулированное. И не ошиблись. Утром в палату почти в полном составе, включая детей всех возрастов, прибыл табор. Они, не стесняясь, расселись на наших кроватях, тут же ели, а потом и вовсе запели. Бесплатный концерт привёл нас в отчаяние. Врача мы практически не видели, а сёстры вели себя с нами вызывающе грубо. Я не ожидала ничего подобного. В советское время всё это было немыслимо.
И вдруг что—то изменилось. Проходя мимо сестринского поста, я услышала реплику: «Ну, я же не знала, что она врач!» А на другой день утром сказали, что меня переводят в другую палату. Я удивилась, но молча собрала свои вещички и последовала за медсестрой. И началась для меня совсем другая жизнь в удобной одноместной палате. Были назначены капельницы, персонал стал вежливый. Оказывается, из отпуска вернулась завотделением. И быстро навела порядок. Моё настроение и состояние улучшились.
Наступил день выписки. Мне даны были рекомендации продолжить лечение по месту жительства и запрещено работать. Собрался «семейный совет», чтоб решить, где мне жить дальше. Я послушала, как впервые за меня решали мою судьбу, и поняла, что я ни в коем случае не должно осложнять жизнь моих родных. К тому же меня не устраивала перспектива стать беспомощным инвалидом, ведь я хотела вернуться на свою любимую работу. Значит, надо восстанавливать силы, надеяться только на себя.
Я уехала домой, в посёлок. Разработала программу реабилитации: отказалась от таблеток и начала ходить на прогулки. Конечно, было трудно и страшно. Но в кармане куртки был нитроглицерин (на всякий случай), а недалеко прогуливалась моя подруга со своей собакой. Я считала шаги: сначала 50, потом 100 и т.д. Через некоторое время прошли боли в сердце и одышка. Я окрепла, а потом и вовсе вышла на работу.
Возможно, я подсознательно ориентировалась на случай из моей практики. Расскажу подробнее: однажды в нашу больницу поступил больной с тяжелым инфарктом миокарда. Это был главный инженер комбината. Для лечения ему были созданы все условия, но он потребовал, чтоб с ним постоянно находилась его красавица жена. Возражений не было, поставили дополнительную кровать. Но через некоторое время выяснилось, что спят они в одной. И даже не просто спят…Конечно, южный темперамент, но больному—то предписан строгий постельный режим, который он постоянно нарушал. Сначала пробовали поговорить с ним об этом, а потом просто оставили их в покое. Наш высокопоставленный пациент выписался с улучшением, с открытым больничным листом. Но от продления больничного листа и группы инвалидности он вскоре отказался и вышел на работу.
Однажды ко мне в кабинет вошла растерянная медсестра: «Тут Г. пришел на контрольную ЭКГ, я два раза пересняла…», и подала мне ленту. Какое же было и моё удивление, когда я не увидела на ней никаких следов перенесенного недавно инфаркта миокарда . Вероятно, активное поведение больного и его оптимизм способствовали раннему развитию коллатеральных сосудов ( дополнительных путей кровоснабжения сердечной мышцы).
Вывод напрашивается сам.