Киевский дневник.
Эта первая встреча с Киевом вспоминается мне, как прекрасный сон.
Поселилась я в новенькой гостинице с винтовыми, ажурными лестницами, в одноместном номере с окнами от потолка до пола. Казалось, что ты паришь над заснеженной площадью, где деловито разворачивается трамвай.
Правда, администратор сразу честно предупредила, что гостиница для иностранцев и как только прибудет иностранная делегация, номер придётся освободить. Но меня это не смутило.
Наутро я отправилась в знаменитый на всю страну институт торокальной хирургии Н.М. Амосова—цель моей командировки. Была зима, но на Соколиную Гору, где расположен институт, я пошла пешком. Кстати, потом я узнала, что Николай Михайлович каждое утро в течение многих десятилетий ходил на работу пешком. Возвращаясь «домой», я , как ни удивительно, попала в настоящий снежный буран ,когда, как в песне: «вьюга смешала землю с небом». Восторг!
Настроение мне не смогло испортить даже сообщение о необходимости завтра освободить номер, ожидается заезд иностранцев. Ну, что ж, морально я была к этому готова, осталось подыскать новое жильё.
Меня приютила семья моей землячки и бывшей однокурсницы Женечки. Жили они на Подоле. Благодаря этому я имела возможность увидеть знаменитый мост Патона и ротонду на берегу Днепра «Дивеева могила». Раньше я думала, что это сказочный персонаж. Конечно, я не упустила возможности побывать и в Киево—Печерской Лавре, и посмотреть другие достопримечательности Киева, но основное время я проводила в институте. Методику определения газов артериальной крови я освоила быстро, проблема заключалась только в том, чтоб под руководством опытного врача научиться забирать эту кровь из паховой артерии, расположенной между одноимёнными веной и нервом.
Ошибиться было нельзя: если попадёшь в вену, наберёшь венозную кровь, попадёшь в нерв, повредишь его. К сожалению, никто меня этому не научил, все были заняты своей основной работой. Эту технику я постигала уже в своей клинике на свой страх и риск. Хорошо, что я, новичок, не знала, сколько опасных осложнений описано в литературе. А у меня на 85 пункций ни одного!
Но вернусь к главному впечатлению, полученному в институте: знакомству с Н.М. Амосовым и его операциями на сердце. Самое главное, мне повезло увидеть одну из его операций на сердце. Я всю жизнь вела дневник. Вот запись от 31 января 1964 года: «Какое счастье! Сегодня видела операцию вшивания искусственного митрального клапана. Эту операцию Амосов (сам!) делал только второй раз. Первая была накануне. У нас пока этого не делает никто».
Конечно, в операционную посторонних никто не пускал.
Там повернуться негде: оперирующие хирурги, анестезиологи, бригада специалистов, обслуживающих АИК (аппарат искусственного кровообращения). Операция началась в 11 часов, окончилась в 17— 00. Это было незабываемо! Сердце отключено от кровообращения, оно не сокращается, а мелко фибриллирует охлаждённое до 22 градусов. Его работу выполняет АИК. Вскрывается полость левого желудочка, убираются остатки повреждённого клапана, и вшивается новый.
Легко сказать! Ведь всё тогда было впервые: подбор материала для искусственного клапана, совершенствование АИК. В то время не было такой аппаратуры, какая есть теперь. Многое конструировали в институте сами. В тот день всё шло, как обычно. Хирурги подготовили операционное поле. Вошел Н.М. Амосов и сразу почему—то посмотрел вверх, где в потолке над операционным столом был оборудован стеклянный фонарь, чтобы хирурги, аспиранты и все другие врачи могли наблюдать за ходом операции. Потом в своей книге «Мысли и сердце» Николай Михайлович напишет: «Мельком посмотрел вверх—кругам сидят наши, и даже какие—то незнакомые». Это последнее, наверное, обо мне.
Итак. Подключили АИК. Одна трубка вводится в полость правого желудочка сердца. По ней кровь оттекает из сердца в оксигенератор (искусственные лёгкие). Затем насос гонит её по другой трубке в бедренную артерию. Ещё одна трубка вводится в полость левого желудочка сердца, чтоб отсасывать кровь, попадающую из аорты, и воздух, когда сердце заработает. Эта трубка у основания обшивается стежками, которые потом затягивают, как кисет. Когда трубка извлекается, отверстия в стенке сердца больше нет.
Пришлось подробно остановится на описании этого момента, потому что дальнейшие события сложились драматично. Операция по замене клапана была закончена. Включили машину на нагревание, чтоб тёплая кровь, поступающая по коронарным сосудам, согрела сердце, и оно заработало. Если это сразу не происходит, применяют дефибриллятор, чтоб вызвать сокращение сердечной мышцы. В тот раз оно заработало самостоятельно! А потом произошло непредвиденное. Как только ассистент удалил трубку из левого желудочка сердца и Николай Михайлович стал стягивать «кисет», нить порвалась, шов—кисет не затянулся, и из дыры в сердце под огромным давлением ударила струя крови, мгновенно залив хирургу лицо, грудь, руки и операционное поле.
Но Амосов не растерялся, он мгновенно буквально заткнул отверстие пальцем и стал накладывать вокруг него новый шов. Это было очень трудно, т.к. пришлось работать одной рукой, а верхушка сердца «прыгала» (сердце—то уже запустили), да и кровь, несмотря на работающий отсос, продолжала поступать. И всё же Николай Михайлович блестяще справился. Когда всё закончилось, он был бледен до голубизны. И снова посмотрел вверх, на нас. Потом в своей книге Амосов напишет: «Взгляд вверх. Все жадно смотрят. Как в цирке: и страшно и…Брось. Это ты зря. Большинство искренне переживает. Люди хорошие. Хо-ро-шие. Нужно говорить это всегда. Иначе трудно жить».
И он был совершенно прав. Произошедшее обсуждалось «зрителями» профессионально и с сочувствием. Я слушала и радовалась тому, что у Амосова такие преданные, умные, благодарные коллеги и ученики. Они говорили, что у Николая Михайловича золотые руки, что он очень требователен в первую очередь к себе, что не переносит, когда отвлекают вопросами во время операции, но потом всё подробно расскажет и начертит. Что он просто генератор научных идей и планов. Что буквально «на ходу», в коридоре может «подбросить» тему диссертации. Что в их институте запрещено брать «подарки» от больных.
Та стажировка определила многое в моей жизни. Я буквально «заразилась» творческой энергией, которая царила в институте. С тех пор прошло много лет, я полвека отдала своей любимой лечебной работе. И всю жизнь по возможности следовала советам Н.М. Амосова, в том числе и по здоровому образу жизни: много ходить, обливаться холодной водой, умеренно питаться здоровой пищей, бояться не стрессов, а длительной депрессии, делать физические упражнения. Сам Николай Михайлович был великий труженик. Худощавый, моложавый, быстрый в движениях, он работал, работал, работал почти до самой кончины в возрасте 89 лет в конце 2002 года. Менее известна другая сторона деятельности Н.М.Амосова. В 1964—65 годах он был увлечён кибернетикой, изучал закономерности управления и передачи информации в живых организмах, моделирования поведения, природу человеческих чувств.
Но более подробно я хотела бы остановиться на морально нравственных проблемах медицины с точки зрения Н.М. Амосова. Как человек, который знал цену жизни и смерти, он много думал об этике взаимоотношений врач—больной, о мотивах тех или иных поступков. «Я вижу страдание людей от болезней. А сколько других? От унижения человеческого достоинства, от бедности, от невозможности понять друг друга.
Поведение человека осуществляется по корковым программам, которые построены не только в интересах индивидуума для удовлетворения его инстинктов, но и в интересах более сложной системы—общества. Каждая из двух программ, животная и социальная, может измениться в процессе собственного творчества (воспитание). Но когда инстинкты напряжены сильно, то могут сорвать все моральные принципы, привитые воспитанием. Отсюда нужно сделать главный вывод. Общество должно обеспечить не только воспитание, но и создать условия жизни, исключающие перенапряжение инстинктов». Как злободневно эти слова звучат сейчас!
Мне, врачу, очень близки взгляды Н.М.Амосова на милосердие: «Милосердие это сострадание, любовь к маленьким и слабым. Больше всего это касается медиков, постоянно имеющих дело со страдающими людьми. Если человек не умеет сопереживать, он не должен выбирать профессию врача. А у некоторых медработников наступает привыкание, ведь чужие страдания причиняют боль. А к боли человек приспосабливается. Защитная реакция. К сожалению, сами пациенты иногда подавляют чувство милосердия у медиков. Спасая тяжелого больного, врач отдаёт не только труд, за который получает зарплату, он отдаёт кусочки своей души. И, не осознавая этого, хочет получить за это награду. Нет, не денег и не подарков, а просто выражения ответных чувств. Они подкрепляют его условный рефлекс сострадания. Но бывает и такое: больной выписался и даже «спасибо» не сказал. Однако есть много врачей, у которых гипертрофированы «центры жалости». Они много страдают, но им доступно и высшее удовлетворение от победы над болезнью или смертью».
Именно таким человеком был Николай Михайлович Амосов, великий хирург и мыслитель. Он всего себя отдал людям.