“Цена здесь не вопрос.” Когда совсем не стало корма, в том месте, где они поселились вот уже несколько лет, она насмелилась ходить в село, что находилось в нескольких километрах от её норы. Сама она, конечно же, перекусывала на ходу, чем бог пошлёт. Мышка не успеет юркнуть в норку, птица замешкается и не взлетит во время. Суслик потеряет бдительность и тут же попадёт к ней на зуб. Но всё это было малой толикой, а ей нужно было что то, куда как существенней. Ведь её ждали у норы пять малышей и то, что хватало ей перебить голод на несколько часов, им бы не составило никакой пользы. Они бы только, ещё больше раззадорились и захотели есть, от возни и отбирания друг у друга пищи. Когда рядом с ней был отец её лисят, она твёрдо знала, что выводок не пропадёт от бескормицы. Одноухий( второе отстрелили ему ещё в детстве) отлично знал местность и всех обитателей этой местности. Ей же приходилось большей частью охранять малышню, да следить за порядком в норе и среди детей. Но совсем недавно её супруга не стало. Охотник, что жил в том селе, куда она насмелилась придти только недавно, убил его из двустволки, что носил с собой каждый раз, отправляясь в лес, или же в поле. Он содрал с него шкуру, а тушку оставил на растерзание воронам, которые не заставили себя долго ждать. Она видела всё это, спрятавшись за кустами. Ей было горько, тоскливо и одиноко. Но она постаралась наброситься на падальщиков, когда человек ушёл, хотя знала, что от этого ничего не изменится и её сильный, и ловкий друг, уже никогда не побежит с ней рядом. Никогда не положит, свою красивую морду, ей на плечо, никогда не узнает, какими стали их дети. И вообще, уже никогда и ничего не будет у неё с ним. Только у неё одной теперь. Она долго не уходила от этого места. Тявкала в пустоту, валялась по земле, но горе от этого не убавлялось. Вороны растащили, всё, что можно было съесть, и тяжело улетели, обрадованные поживой. Их воронята сегодня будут накормлены тоже. Лисица же не пошла к своей норе, хотя и знала, что малыши голодные. Ей было очень и очень плохо. Так плохо, как теперь, ей никогда ещё не было. И не потому, что голодными были её дети, да и сама она не ела досыта. Ей было нестерпимо одиноко. Она была уже не той молоденькой, игривой самочкой, что в своё время завлекла с лёгкостью своего будущего избранника. Он бился на смерть с матёрым, старым лисом, которому она тоже приглянулась. Победила молодость и у них образовалась крепкая семья, где каждый год появлялись малыши. Но это было довольно давно и теперь, от той симпатичной, лукавой бестии, почти ничего не осталось. Разве только хитрая, симпатичная мордочка, напоминала юную, беспечную лисичку. Но к милой мордашке добавились жизненный опыт, выносливость, да и на шерсти у пасти, появилась седина, отливавшая серебром, на солнце, или, же при лунном свете. Она была далеко не молода и в заросшем овраге, среди казалось безбрежного поля, не мало жило их с Одноухим детей, внуков, имевших уже свои семьи и выводки. Она бесконечно много раз уже была бабушкой, всем этим хитрюгам, что старались прокормиться любым путём. Вот теперь и у неё была такая ситуация, нужно было, во что бы то ни стало, найти корм для детей. Иначе их ждала участь их отца, быть растерзанными голодными, ни чем не гнушающимися воронами. Этими, горластыми и злыми, при делёжке добычи, соседями. Они тоже проживали здесь же, в зарослях терновника, что больно рвал шкуру своими колючками, но в то же время, хорошо укрывал нору, от ненужных глаз. Овраг находился от деревни, километрах в десяти по суше. Она сократила этот путь, переплыв неглубокую речку . Хоть и почти на голодный желудок, она проделала этот рывок довольно легко. Лисы отличные пловцы и в жару, часто принимают ванны, ради удовольствия. Теперь же её гнало одно желание, накормить детей. Больше у неё никого не осталось, ради чего было жить. Она опять почувствовала тоску и прибавила ходу. Было раннее утро. Солнце ещё только собиралось опалить всё подвластное ему и выкатилось огромным, переливающимся шаром. Шар этот слепил, но ещё не обжигал, а только приятно грел бок и спину, да не давал свободно взглянуть вперёд, слепя своим светом. Но она отлично обходилась только чутьём, а чутьё вело её к старому озеру, заросшему камышом и осокой. Оттуда, доносились крики уток и отдалённый гогот гусей. Обходя озеро со стороны крутого обрыва, она пряталась в старых листьях мать и мачехи, что превосходно скрывали её, давая преимущество, быть полностью не замеченной окружающим. Утки плавали совсем не далеко, но она не знала точно этих мест и глубины этого озера, поэтому, сразу же заняться охотой, повременила. Затаясь в зарослях, она, одновременно отдыхая, наблюдала за обстановкой. Утки были домашние, но она знала, что они тоже довольно таки шустрые и поймать их на воде, не так — то просто. Так отдыхая и обдумывая план охоты, она даже задремала, как вдруг услышала совсем близкое гоготанье гусей и разговор человека. Человек этот был, не кто иной, как тот самый охотник, что убил отца её лисят. Он гнал гусей к воде, громко прикрикивая на зазевавшихся, и отстающих. Гуси, тяжело переваливаясь на своих лапах, увесисто падали с берега и чуть — чуть проковыляв по траве, попадали в озеро. Гусак, попав в воду первым, призывно звал своих подружек, замешкавшихся в густоте зарослей. Совсем сзади переваливались молодые и старые гусаки. Они как бы охраняли стадо с тыла. Хозяин же, не заботясь больше о своих питомцах, тут же удалился, видно домой. Продолжая лежать в своей похоронке, лиса подумала, что и вовсе он не страшен, как казался там, в овраге. Но потом поняла, почему. Он был без ружья. Она продолжала дремать, хотя голод давал о себе знать, всё больше и больше. Гуси и утки купались, плескались. Гоготали, крякали, а она терпеливо ждала. Но вот солнце стало припекать, птица накупалась и потянулась на берег. Теперь нужно почистить пёрышки, смазать их жиром, чтобы не промокали и просто отдохнуть, перед тем, как пуститься домой, за очередной кормёжкой у хозяина. Ведь птица устроена так, что за день она ест несколько раз, иначе от неё будут одни кости. Утки вышли из воды первыми и не успели они, как следует рассесться на травке, как рыжая молния метнулась к ним и они даже не успели испугаться, как одной из них не повезло. Лиса перехватила ей горло, и всё получилось тихо и спокойно. Отбежав на приличное расстояние, она отгрызла утке голову , КРЫЛЬЯ и лапы, тут же их съела, а остальное потащила детям. Если съесть всю утку, она отяжелеет и не сможет больше поймать ещё. А если не покормить малышей, они погибнут, разбредясь, кто куда. Нет, голод придал ей силы и гнал её с удвоенной скоростью. Несколько раз она была вынуждена остановиться, чтобы передохнуть, но каждый раз она охотилась, чтобы не соблазниться основной добычей. Несколько полёвок подкрепляли её, и она бежала дальше. Бежать с грузом было, куда как тяжелей, чем налегке, но она всё же, донесла утку до норы. Дети её, ослабевшие от голода, даже не пытались, куда ни будь убежать. Они забились глубоко в нору и лежали там тихонько, в одиночестве. Когда с уткой было покончено, все принялись возиться, затея какую — то игру. Мать же, устав от своего похода, тихонько лежала рядом и ласково смотрела на своих расшалившихся отпрысков. От утки ей достались лишь перья, но она не огорчилась. Завтра она снова пойдёт на охоту. Теперь она точно знала, что её малыши вырастут, и придёт время, заведут себе тоже семьи. Её же материнство на этом заканчивалось. Молодому самцу она не нужна, а старые, живут подле своих преданных половинок. Если только может дело случая, но теперь у неё была только одна забота, выходить своих лисят. Она стала каждый день уходить на охоту в село и вот уже почти неделю, она приходила к детям не с пустой пастью. Правда, дважды, ей попались куры, что разгребали береговой нанос, ища себе червей. Но ей было всё равно, лишь бы дети не остались голодными. Куры оказались мясной породы, так что малышня не голодала. И всё у неё получалось, как нельзя хорошо, пока она не занялась стадом гусей охотника. Мяса в них было куда, как больше, конечно же, чем в утках, и даже курах, пусть и мясных. Гуси, как известно же, очень осторожная птица, и недаром говорят про них, что они спасли Рим. Но наша амазонка была ещё та бестия. Род лис, это самый хитрый из животных. Они настолько искусны в этом, что есть даже сказка, где лис перехитрил сам себя. Как бы то ни было, но гусей она ловила также искусно, как и любую другую птицу. Да она иногда на лету хватала куропатку или перепела. Гуси не летали, а добежать до спасительной воды, им не давала наша героиня. Зато мяса в них было куда больше, чем у всех пернатых. Но их было тяжелей нести, хотя она и съедала голову, и крылья. Да и хозяин верно уж насторожился, заметив недостающих птиц. Но делать было нечего, пока её не уличили, она продолжала ходить на озеро изобилия. От регулярной кормёжки свежим мясом, детки её подрастали, как на дрожжах. Они уже крепко стояли на лапах, выглядели упитанными, шустрыми и повзрослевшими. И она всё чаще задумывалась над тем, чтобы взять их с собой на охоту. То, что она приносила, уничтожалось ими с невероятной быстротой. Ей теперь не оставалось просто ни крошки. Ходить дважды, не могло быть и речи. У неё еле хватало сил, для одного раза. Постоянное недоедание, длинная дорога, вконец изматывали её. Она похудела. Шерсть её, недавно ещё лоснившаяся, теперь свалялась колтунами, от налипших на неё репьёв. Но вычесать их, у неё уже не было ни сил, ни времени. Что она ещё могла, так это тихонько лежать после охоты и наблюдать за резвившимися детьми. Даже наказать, порой одного зарвавшегося из пятерых щенков, у неё не хватало сил. Был бы Одноухий, ей не пришлось бы так выматываться. Но его не было рядом, да и вообще не было. И лютая злоба вдруг овладела ею. Злоба на того, кто сделал её жизнь невыносимой. Она вдруг вскочила, подгоняемая этой ненавистью и подала знак детям, что они идут на охоту вместе. Время было к закату, и они должны были дойти до настоящей темноты к тому месту, куда влекла её дикая жажда отмщения. Подростки ещё ни разу не ходили так далеко от своей норы, но мать знала, что они одолеют этот путь. После небольшого дождичка, земля была мягкой и не набивала лапы, как делает это сухая, растрескавшаяся от зноя почва. Дети бежали весело и споро, придавая надежду матери, что всё, что она задумала, получится. Да, как и задумала мать, всё получилось прекрасно. Дети играючи бежали всю дорогу, будто играя в догонялки. Иногда, она давала им, остановиться. Затем они вновь бежали за матерью, предвкушая удовольствие, от предстоящей охоты. Они точно не знали, что это такое, большая, настоящая охота, но мать им обещала приятное мероприятие, а они ей верили во всем. Когда пути пришёл конец, было уже совсем темно и только одинокая луна, лила на землю свой загадочный свет, от чего всё принимало, тоже загадочный вид. Хоть и были лисята ещё подростками, но они уже многое знали. Чему — то успел научить их отец, что — то передалось с кровью предков, большую часть знаний передала мать, заботясь в одиночестве, за своей оравой. Ей нужно было основательно подготовить их в жизнь, потому что, долго так на износ, она не могла прожить. Оставить детей не приспособленными к этой трудной жизни, значит обречь их на верную смерть с юности. Но она мать и этого она не могла допустить. Она учила их к самостоятельной жизни с самого детства, убегая на долго за добычей и потом, возвращаясь в нору. Если детей жалеть долго, они погибнут сразу же без неё, не имея опыта к существованию. Что делать, опыт приходит у всех, через тернии жизни. Всё, как у людей. Ещё за долго, до места назначения, мать предупредила детей и они, умело маскируясь, приближались к назначенному пункту. Луна не была им помехой. Они очень хорошо умели двигаться без шума, а заросли их отлично скрывали. Когда цель была достигнута, мать осторожно выглянула из укрытия. И, о чудо! Стадо гусей ночевало на берегу. Они сидели, спрятав головы под крыло, и напоминали белое облако посреди лужайки. У стада был сторож, лиса отлично это знала, поэтому она не кинулась, а змеёй подползла к спящему стаду и первую шею перекусила мгновенно. Она тихонько оттащила тушку подальше и начала своё чёрное дело. Птицы даже не подозревали, как близко от них смерть. Они так и продолжали спать, когда некоторые из них, были уже мертвы и лежали, словно белые, снежные комья на тёмной траве, в призрачном свете луны. Бойня продолжалась не долго, но и достаточно для того, чтобы убить два десятка, а то и больше птиц. Когда гусь сторож поднял тревогу, в воду спустились лишь не многим больше трёх десятков подружек его, перемежающихся молодыми и взрослыми гусаками. Это всё, что осталось от стада более чем в пол сотню голов прежде. Остальные остались лежать, где лежали и ими уже занимались победители. Когда мать подала команду, лисята моментально подбежали и занялись привычным для них делом. Они с жадностью, какая бывает только в молодости, принялись терзать неостывшие тушки гусей, что лежали прямо в огромном количестве. Некоторые тела ещё трепыхались в смертельной агонии, что придавало лисятам только задора, и они имитировали с ними настоящую охоту. Мать же, оставив детей и дав им полную свободу, не смотря на страшную усталость, принялась за заготовку мяса впрок. Конечно же всё она не смогла упрятать, но хотя бы часть. Она утаскивала тушки к воде и закапывала их в песок. Прямо у воды рос камыш, и её похоронка была абсолютно не заметна для постороннего взгляда. Когда с этим было покончено, она тоже принялась за еду, теперь уже и сама. Дети её опьянённые обилием свежей, ещё горячей крови и мяса, были сыты, как никогда. Они теперь уже рвали пух с тушек и как человеческие дети забавлялись этим. Перемазавшись в крови, они выглядели настоящими убийцами, и это согревало матери сердце. Её дети растут настоящими воинами, в своём роду. Она насытилась тоже, как давно уже не ела, со времени потери Одноухого. Луна ушла на свой ночлег, уступив свой пост приходу дневного светила, и на земле стало темнее и тише, в предутреннем ожидании. Вся семья, утомившись ночным разбоем, прилегла отдохнуть перед дорогой. Но, как только бледная полоса восхода озарила восток, мать, как ни устала за день, будто по какой — то, только ей известной команде, проснулась и огляделась. Всё вокруг, куда доставал глаз, было покрыто, словно хлопьями молодого, чистого снега, гусиным пухом и перьями. Она оглядела опытным глазом всю территорию, но так и не смогла вычислить, где сон застал её молодых воинов, детей. Так плотно было всё укрыто слоем из перьев. Её дети поработали на славу с добычей, доставшейся им так легко и просто на этот раз. На воде сиротливо покачивалось теперь уже совсем небольшое стадо, спавших гусей. Это всё, что осталось от стада, в несколько десятков. Она ощерила пасть, как если бы улыбнулся человек. Но вот, она подала звук, имевший очень важное значение для её выводка, домой, и они не заставили себя долго ждать. Тут же появились мордашки, все покрытые кровью, с прилипшими пушинками, с заспанными глазёнками. Но мать, скомандовала в дорогу, и вся семья понеслась ровной рысью в родную стихию. Они бежали легко и быстро. Отменная пища и сон, дали им силы. А утренняя прохлада взбодрила их. Они не знали, что с ними будет завтра, а вот сегодня, они были победителями. Особенно их мать. Она получила удовольствие от той картины, что увидела на рассвете. Ей, конечно, хотелось бы увидеть реакцию хозяина этого стада, но с ней были её дети, а ими она не могла рисковать. Когда они достигли своей норы, солнце показало свой лик, освещая все уголки просыпавшейся природы. Они залезли в нору и спокойно уснули, как после обычной, рядовой охоты. Только на этот раз, они заполнили свои желудки до отвала и могли спокойно спать суток трое. Но так могли вести себя, конечно же, только дети. Мать не могла быть такой беспечной. Ей нужно было, во что бы то ни стало узнать, что же делается там, в селе, после их охоты. И проспав достаточно, чтобы набраться, как следует сил после всего случившегося, она, не предупредив малышей, выскользнула из норы. Она была взрослой и очень умной лисицей, поэтому от самой норы пошла очень и очень осторожно. Часто она замирала на одном месте, как будто чего — то ожидая. Петляла, запутывая следы. Иногда ползла на брюхе, а затем большими прыжками пересекала пространство и снова петляла. В общем, вела себя так, как считала нужным, в данной обстановке. Ещё за долго до пункта назначения, она спустилась к самой воде и, укрывшись камышом и осокой, незаметно дошла, до схронок. Тушки лежали там же, где она их и закопала. Она осторожно откопала одну и так же, прикрываясь зарослями, отнесла её как можно дальше от этого места. Прикопав её, она вернулась снова на место побоища, но теперь уже по верху. Гусей убитых и не закопанных ею не было, а пух так и лежал на траве, напоминая о случившемся. Дуновением ветерка он поднимался, и получалось, будто метель разыгралась среди октября, под ещё тёплым и ласковым солнцем. На глади озера не было видно, ни единой живой души. Она обрадовалась и уже куда как смелее, затрусила за своей добычей. Когда она появилась у норы, дети её тихо и мирно играли, в лунном свете. Несколько раз она приходила на берег озера, за оставленными ею трофеями, но, ни разу не встретила там, ни человека, ни какой, ни будь птицы. Но вот запасы закончились, а подросшие лисята, теперь нуждались уже в большем количестве еды. За то время, что они питались птицей, добытой их матерью, они так подросли, что почти не отличались ростом, от неё. В овраге, где они жили, по прежнему нечего было добыть на пропитание и не только им. На озере теперь было пусто. Люди не отваживались, выпустить на озеро, оставшуюся птицу, после кровавой расправы на берегу. А есть хотелось, как и прежде, да даже ещё больше. Подрастающий организм прямо кричал о том, что ему нужно мясо. И чем больше, тем лучше. Лисята пробовали на зуб всё, что только им попадалось. Они грызли ветки, коренья, чтобы хоть как — то обмануть голод. Мать, видя это, решилась на очень рискованный поступок. Она задумала обмануть судьбу. Дав знать детям, что они идут все вместе, она побежала впереди, не оглядываясь и не останавливаясь. Она остановилась только тогда, когда они прибежали в то самое село, на тот самый берег. Было уже довольно поздно. Темнота окутала всю землю, и казалось, что кто — то разлил густые чернила, так невыносимо было темно. Время лунных ночей закончилось, и лиса надеялась только на свой изумительный нюх, что ещё ни разу в жизни, не подводил её. Этот нюх вёл её к жилью, откуда нестерпимо пахло птицей. Но заборы были крепки, собаки подняли страшный лай и послышались выстрелы. Как ни голодны были все в семействе, но подставляться под огонь ружья, да ещё напрасно, никто не хотел. Они отступили и ушли, не солоно хлебавши. Идти до норы голодными, ни у кого не было сил, и мать решила спрятаться ещё раз там же, где они уже прятались однажды. В кустах, на поле боя. Спать на голодный желудок, ни как не получалось, но они всё же лежали, притаившись, так как наступал рассвет. С наступлением дня, в селе зазвучали своеобразные звуки. Кричал петух, гоготали гуси, крякали утки, мычали коровы, блеяли овцы. Всё это, издававшее звуки, было желанным мясом, которого хотелось до боли в животе. И наши герои уже еле — еле справлялись с собой, чтобы не броситься со всех ног и прямо средь белого дня, бежать на эти звуки. Мать беспрерывно подавала знаки лежать, но голод творил с ними невероятные вещи. Куда — то подевался страх, и только чувство голода, терзало желудок, когтями страшной птицы. Один, за другим, они поднимались, и уже не слушая мать, скрываясь в тени берега, по тропке поднимались на кручу. Мать, видя это, тоже поднялась с ними на крутой берег и огляделась. Там, где жил человек, убивший её Одноухого, ворота были приоткрыты и оттуда доносился гогот гусей. Дом его находился всего в трёхстах метрах от озера, и она отчётливо слышала этот желанный гогот, что доводил голодный молодняк лис до умопомрачения. Они не могли больше терпеть муки этого хищника, что поселился в их желудках и требовал пищи. А пища эта была совсем — совсем рядом и не взять её любым путём, они уже не могли. Скрываясь среди зарослей лопухов и амброзии, они приближались к заветной цели. Не смотря на то, что было уже позднее утро и люди занимались своими делами, тут же во дворе. Об этом говорило то, что был слышен разговор их. Но выводок, не послушавший матери, не обращал внимания и на этот аргумент. Есть! Есть! И только есть хотелось им, и они ни на что не обращали внимания. Мать, остаётся матерью в любой ситуации, поэтому она не отставала от них тоже шла на эту авантюру, хотя исход знала заранее. Когда алчущие ворвались во двор, люди просто обалдели от их наглости, и какое — то время просто стояли и смотрели на это шоу. Наши же охотники, не тратили время зря. Молодёжь ухватила ближайшего гуся и уже почти вытащила его за ворота, когда люди, наконец — то опомнились и схватив в руки, кто вилы, кто лопату, кинулись за напавшими наглецами. Это были сыновья охотника. Сам же он побежал в дом за ружьём. Пока это всё происходило, мать — лиса успела шмыгнуть в открытую дверь, что вела на задний двор. Там она благополучно ухватила петуха бройлера и была такова. Она выбежала на огороды, и убегая по кукурузе, что скрывала её как нельзя лучше, спокойно выбежала за село. Краем уха, она слышала крики погони за её детьми, потом выстрелы, но она ещё и знала своих детей. Хитрости им было не занимать, да и опыт у них уже был не маленький, как провести охотника и не стать его жертвой. Конечно же, этот случай был из ряда вон, но они все надеялись на внезапность и это им удалось. Гуся, они конечно же, не унесли, но сами все остались живы, только разбежались, кто куда. Но наученные матерью, они знали, где нужно собраться, после такой ситуации, что приключилась с ними в этот раз. Когда уже совсем стемнело, они собрались все, далеко от озера, где их поджидала с добычей мать. Хоть и не досыта, но они поели, свежего мяса и почувствовали себя куда, как лучше и бодрее. А самое главное, они на конец — то поняли, что нужно охотиться двумя фронтами. Пока одни отвлекают и берут всё на себя, другие могут преспокойно стащить, что плохо лежит. Так они перетаскали почти всех кур в этом селенье, а сами остались целы и невредимы. Месть свершилась. Но об этом знала только лисица — мать. Дети же научились настоящей охоте и выросли в высококачественных охотников, сумевших, перехитрить даже людей. Теперь им не страшна жизнь, они подкованы на все сто процентов, для её преодоления.