Егор Кузьмич, по прозванию в деревне « Бугай», с детства любил до безумия животных. Будучи ещё ребёнком, он с великой охотой помогал деду и отцу управлять по хозяйству. Учиться хорошо у него не то, чтобы тяму не было, просто ленился. Для него лучше было: загон ли вычистить, или в хлеву прибраться, а ещё лучше, сидеть и наблюдать за обитателями этого хлева, чем зубрить всякую грамоту. Конечно, это всё было по детски несерьёзно и неумно, но так уж получилось. Окончив, с горем пополам одиннадцать классов, он остался в родном селе и пошёл работать в колхоз, на ферму. Там ему доверили стадо молодняка, а именно бычков. Ну, тут грамоты большой не требуется, вставай в четыре часа утра, когда солнышко ещё только наметило своё восхождение, а ты уже на ногах бы был. Это летом. В остальное время года, четыре утра− это ещё глубокая ночь. Особенно осенью и зимой. Но каждый сам кузнец своего счастья. Так Егорка Полозов выбрал свою стезю сам, ни кого не слушая. Летом солнышко только припечёт, а твои питомцы уже сыты и готовы в холодке спрятаться для дальнейшей работы, жвачку пережёвывать. Ведь в тенёчке -то, оно сподручней не палит, да и насекомые не так докучают. Вот Егор, тогда ещё, без — Кузьмич, пасёт себе своё стадо. Любуется местными красотами, дышит свежим воздухом, купается в быстрой речушке, что прозывается, Муравкой. Удит рыбу, да тут же, и уху из неё сварганит, а уж варить он её умел, как никто другой. Тут и квалифицированный повар в подмётки ему вряд ли годился бы. Он ведь знал столько травок − приправок, которые делали уху бесподобной, да и рыба водилась у них в реке отменная. Весной, проглот − налим, огромный и мощный хищник, делал уху жирной и наваристой. Крупные куски с белым и нежным мясом, исходящие жиром и источающие божественный аромат, полностью утоляли голод молодого и здорового тела. Воздух, чистый и свежий, делал своё дело, и уха летела, только так. Летом в меню попадала хапуга− щука, дородный купчина− сазан, сладкий и обалденно вкусный, неженка− линь. А уж если его на углях запечь, не надо ни какой осетрины. Загорел Егор, кожа его продубилась от ветров, дождей, да солнца; вытянулся за лето, что твой тополь − осокорь. Копна волос цвета воронова крыла, чуб, выгоревший от жгучего солнца. Над верхней губой полоска, пробивающихся усов, здорово украшающих юношу. Под чубом, синева глаз, соперничающая с синевой летнего неба. Хорош парень. Радуются родители, дед с бабой. Жалко, что не пошёл учиться дальше, но что поделать, это его ошибки. Пусть учится на них сам. Может оно и поздно будет спохватиться, да уж это его жизнь. А хозяин, он ведь − барин, хотя, конечно же, совсем, совсем глупенький. А барин этот, намотает километраж за своими подопечными, пообедает в положенное время, да и кемарит, где нибудь в сторонке, под кустом. Не боится он, что четвероногие его питомцы, разбредутся кто куда, да потраву наделают. Только время за полдень, один из питомцев уже тогда выделявшийся своими умственными способностями к Егору подойдёт, и ну толкать его в плечё ли, или же в бок носом. Пора мол, дорогой, хватит бездельничать, вставай. Вся жвачка пережёвана, следующий заход требуется. И Егор бодренько бежит вслед, за уже поднявшимся с места стадом и цитирует на ходу что ни будь из Пушкина или Лермонтова, конечно же, что ещё помнил из того не многого, когда учился в школе. А то, песни горланит во все лёгкие. Вот песен он знал великое множество. Бычки его прибавляли в весе, как ни у кого другого. Он знал все луга, все овраги, все лога, все ложбины в округе, где трава была сочней, зеленей и питательней. Не ленился, путешествуя за своими подопечными и когда стадо нужно было ставить на зиму в отведённый для него сарай, завфермой сразу же решил, только из стада Егора выбирать бычков на племя. Больно хороши были, прямо как на подбор. Все рослые, упитанные, бодрые. И он, не считая для себя чем — то зазорным, ведь был в почтенном возрасте, да и завфермой ведь, обратился к Егору, мальчишке, по сути, помочь ему в выборе нужного материала. Ну, кто, как не пастух, знает своих питомцев? Тем более, что Егор не просто мальчишка, он не по возрасту ответственен и разумен в этом вопросе. Всё — то он замечает, всё на ус мотает, да приплюсовывает. Вот и тут он сразу же выбрал из ста голов, пятнадцать особей, что могли стать отличными производителями в дальнейшем, не подводя колхоз в выбранном направлении отрасли. Остальных бычков продали в другие хозяйства, а за этими оставшимися, молодой пастух назначался уходчиком. Отныне он для них и папа, и мама, и друг− товарищ. В выборе эксперт не ошибся, бычки его сдавали экзамен на отлично. Эти животные вовсе не прихотливы. Накорми их, напои, да чтоб в станке было сухо, вот и вся недолга. Правда, не любят очень, когда на них кричат. Не дай тебе бог, бить их. Много лет помнят они это и всё равно найдут удобный момент, отомстить обидчику. Но это не про нашего героя. Он не только с животными, он и с людьми− то не умел ссориться никогда. Всё как то молчком, да бочком, оно и выходило тихо да гладко. Двадцать пять ему было, когда он влюбился в местную дивчину, Наташу Гончарову. Ухаживать красиво он не умел, будто стеснялся своих чувств, но может быть как раз за эту стеснительность, что заставляла парня кумачово краснеть, Наталья и согласилась стать его женой. Не было счастливей человека, чем Егор. Домой мчался, будто на крыльях, где бы ни был, обнимал, целовал свою Натусю. Очень хотели оба детей, но Бог не торопился осчастливить их в этом плане. Что уж они не предпринимали, где только не лечилась Наталья, ( в ней была причина из проверок их обоих). Деток так и не появилось, хотя они прожили уже немало лет, почти десять. Чтоб ссорились? Этого не было, но что то, как будто надломилось в их отношениях, стали отдаляться они друг от друга что ли. На работе Егор уже давно стал Егором Кузьмичом. Уважали его и вообще в селе. Умел он подсказать, где нужно, когда нужно и всё это было вовремя и как надо. Не дружился Егор Кузьмич и с горькой, всегда с ясным умом и твёрдой памятью, всегда рассудителен, уверен в себе и завтрашнем дне. Хозяйство, своё ли, колхозное вёл исправно, серьёзно и видно, поэтому всё у него ладилось везде. Лишь одно угнетало и расстраивало, за что так наказан он судьбой? Вот ведь, не пьяница он, не дебошир, какой ни будь, не лентяй. Дома он хороший семьянин, почитает родителей, на работе им не нахвалятся. Уходил в армию, так Иван Русланович, председатель колхоза, самолично, пожимая ему руку при отъезде, просил его вернуться домой и именно на эту работу. Уж больно хорошо он знал своё дело, а от этого колхоз слыл всегда в передовиках. Прибыль приносили в хозяйство его бычки, не малую. Так он и работал на одном месте все эти годы, бессменно. Вот и теперь у него самые лучшие производители. От коров в большинстве случаев к концу года появляется двойня замечательных телятишек, а это прибыль колхозу, почёт и уважение, да ещё и премия не маленькая и Егору Кузьмичу, и дояркам с завфермой, не говоря уже о тех, кто стоит выше их рангом. Он знает, что за глаза его зовут «Бугай», да он ни сколько не обижается за это. И на Наталку свою он не в обиде, жалко, конечно же, что нет у них ребёночка, ведь жизнь то проходит. Ей вон уже тридцать, ему под сорок, не успеешь оглянуться, а на носу старость. И он всё чаще пропадал большую часть времени теперь на работе. Его подопечные очень любили своего хозяина. Всегда- то они сыты, напоены, всегда у них сухо и чисто, тепло. Да ведь Егор Кузьмич и словом их не обидит, всегда ласков с ними, всегда добр, а их у него одиннадцать красавцев и все они куда как разные. Вот, к примеру, − Гром. Весом на тонну с хвостиком, крупноголовый, с крутой гривой великан в полном смысле слова. Чуть, что не по нём, в коровнике слышен его неистовый рёв, ну прямо в правду, гром гремит и нужно немедленно пойти и узнать в чём дело. Пепел − седой масти, могучий красавец, спокойный и уравновешенный. Голубь− кроткий и ласковый, ну прямо не бык трёхлетка, а котёнок, только огромный как скала. Властный, не терпящий конкурентов на власть, — Зевс. Этот гигант ещё подростком показал свою силу и власть и здесь, в этой когорте, он был лидером и властелином, когда их всех вместе выпускали на прогулку ли, или же на выпасе. Хмурый, был каким то невесёлым, за что и получил свою кличку. Пегас− быстрый как ветер, не смотря на свой вес, мог преодолеть немало километров, если какая ни будь, вожжа попадала ему под хвост. Ну, к примеру, овод в июне мог задать ему такого перца, что он убегал за несколько километров к речке и там уже, стоя в воде по самые уши, долго вздрагивал своим могучим телом и бил себя мокрым хвостом по бокам. Такой огромный, боялся такой малой мушки, видно шкура его была тонка да нежна. Добряк, как и Голубь, был добрым и покладистым, уступая своё же, любому из своих сотоварищей. Цезарь− как ночь чёрный, с белым пятном на лбу и кровавыми глазами во время драки или же когда он исполнял свои прямые обязанности. Немало сил, настойчивости и терпения требовалось Егору Кузьмичу, чтоб загнать на место этого разъярённого и вошедшего в раж, страшного самца. Комья земли летели из под его копыт, из ноздрей валил пар, из глотки вырывался страшный рёв и ещё долго округу оглашали его истошные крики . И столько силы чувствовалось в этом крике, в интонации, что становилось страшно и жутко, и не один человек оглянулся и торопливо спешил уйти подальше от места, где содержались эти прирученные когда то человеком, могучие и страшные первобытные звери. Одомашненные, но в то же время, такие неистовые и опасные в некоторые моменты. Визирь, был настоящим дипломатом. Как человек мог договориться с любым, хоть во время кормёжки, хоть в любой другой ситуации. Вовремя уступив, он с лихвой навёрстывал, упущенное. Тёмно− коричневой масти, с белыми проплешинами он был особенно хорош осенью, когда от нагулявшего жира на зиму, шерсть его лоснилась и блестела словно шоколад, забрызганный вкраплениями из орехов. Все эти богатыри были хороши по своему, но самым красивым и выгодным, был — Лютый. Как огонь красный, сильный, мощный, ну точь в точь костёр, разбушевавшийся от обилия сухого топлива. Этот бык и вправду был лютым, но как производитель, не было ему равных, вот по этому то, и терпели все этого ирода: и Кузьмич, и доярки, и завфермой. Коровы приносили от него всегда двойню, а то и тройню и телята были словно грибы− боровики, крепенькие, рослые и всегда здоровые. Соседние хозяйства прямо охотились за его потомством. А кому же не хочется завести такое племя, ну прямо курица с золотыми яйцами. Завфермой и доярки, они то что, пришли и ушли, а вот Кузьмичу приходилось не сладко от общения с этой махиной. Но он нашёл подход и к этому страшилищу. Всегда ровный, строгий, без тени страха и справедливый, уж ни какого подвоха и никогда, отдаст положенное и во время. И этот, такой дикий и свирепый зверь, по своему, можно сказать уважал этого человека, что ни когда не боялся его и не ущемлял его интересов. Хоть и с большой неохотой, он подчинялся Кузьмичу во всём, будь то кормёжка, уборка в стойле, или же пастьба летом на выпасе. Этот человек ни когда не ударит просто так, без причины кнутом, а эти удары они все знают хорошо. Безжалостная, словно разъярённый зверь, свитая из полос кожи плеть, с металлическими гайками на конце, что разрывает кожу, мясо и кажется, впивается в кости. Этого страшного зверя, боялись все без исключения и лишний раз, ни кому не хотелось получить его удар. Так всё, полегоньку, да потихоньку, жизнь на этой ферме текла своим чередом. У животных что: поел, попил, поспал, погулял, исполнил свои прямые обязанности и всё. У человека же совсем другая история. То, что — то не ладится, то, что — то валится, то не вяжется, а то и вовсе вкривь да вкось. У Егора тоже имелись свои проблемы. Как то, зайдя в магазин после работы, он увидел пьяного соседа, который тут же пристал к нему, чтобы тот занял ему на чекушку, а то он не дошёл ещё до кондиции. Ну а Кузьмич, не потому что жалко было десятки, а просто жалея его жену и детей, отказал ему и тут же услышал о себе. Что, и жмот то он несусветный, и куркуль, и хапуга. Да и поэтому и детей у тебя нет, таким, как ты, Бог не даёт деток. И бедняга Наталья, что живёт с таким живоглотом, и будто она говорит об этом людям, а те не желая с ним связываться, здороваются, просто чтоб не накликать злобу на себя. И хорошо, что он начальник над бугаями, а не над людьми, а то бы плохо им пришлось беднягам. Слушая этот бред, Егор всё же расстроился и пришёл домой не в себе. Дома с женой слово за слово, они поссорились. Поужинав без аппетита, он лёг, но долго не мог уснуть. Забывшись далеко за полночь, он уснул по настоящему, уже под самое утро. Не слыша будильник, опоздал на работу. Там тоже не ладилось, всё валилось из рук. Быки не слушались, вилы казались непомерно тяжёлыми, силос завезли не во время и вообще, всё выходило на пере косяк. И вот когда Лютый, не дождавшись своей порции во время, боднул тележку и та, перевернулась и с грохотом покатилась прямо под ноги всем остальным быкам, Кузьмич со всего маха вдруг ударил Лютого ручкой от вил. И не раз. И не два. Да ещё и матюгнулся, и закричал грубо и зло. Лютый, оторопел, попятился назад, натянув цепь. Потом, как бы вдруг, вспомнив, что то, дёрнулся вперёд, но снова получил по рогам, от чего у него загудело в голове. А Кузьмич, будто с ума сошёл. Он раздавал удары налево и направо, нисколько не заботясь о том, куда эти удары попадали. Наконец он успокоился. Управившись кое — как, он быстро ушёл домой. Дома поостыв, он понял, что был не прав ни с Наташей, ни со своими подопечными. Он тут же извинился перед женой и та, будучи доброй и отходчивой, приняла извинения и жизнь потекла своим чередом. И всё наладилось, и всё образовалось. Кузьмич всё также работал на ферме, Наташа его учила детей в школе русскому языку и литературе. А как − то, приехав из райцентра, куда учителя ездили на медкомиссию, она загадочно улыбнулась Егору и сказала, что вечером его ждёт сюрприз. Да чтоб не задерживался он. Егор просил её сказать об этом сразу, но она, хохоча и дразня его по — девичьи кокетливо, не поддалась на уговоры. И он, уйдя на работу, всё думал об этом и плохо помнит, как управился, тут же бегом побежал домой как мальчишка. Что сюрприз приятный, в этом не было и тени сомнения. Так горели глаза у его Наталки далеко не всегда, да и не по всякому поводу. Прямо чёртики плясали в её озорных и бездонных озёрах. Зайдя в дом, он обнаружил празднично накрытый стол. У зеркала, сияющую жену, которая поправляла и без того безупречную причёску и торопила его, чтобы он скорее мылся и переодевался. Сама же она цвела уже, как майская роза, в красивом платье, прикрытом нарядным фартуком. Не иначе директором школы назначили мою ненаглядную,- думал Егор, моясь под тугими струями горячей воды и крякая от удовольствия. Что же он услышал от искрящейся радостью жены, чуть не лишило его жизни. Он прямо обалдел от счастья. Сидел, хлопал глазами и улыбался, широко растягивая губы и без слов, повторял про себя, лишь одно. Он будет отцом! Он скоро будет отцом! Его Наташа беременна! И всё закрутилось, завертелось и понеслось с удвоенной силой. Каждый день приближал их к тому дню, к тому часу, которого они ждали вот уже долгих, пятнадцать лет. Боже! Боженька! Спасибо тебе! Спасибо тебе всевышний! Ты услышал нас! Он летал как на крыльях. Какая — то неземная сила влилась в него, он успевал везде и всюду. Наталье не разрешал ни чего делать по дому, кроме как планы свои школьные писать. Помолодел прямо, песни поёт как в молодости. Не помещается радость у него в груди, выплёскивается наружу. Бурлит, бурлит, переливается через край. Течёт его радость рекой, намывает дорогу перед ним и Наташей, чтоб ровней да чище она была, чтоб не дай Господи, не споткнулась его не наглядная, да не навредила ни себе, ни тому, кто так долго не стучался в дверь их жизни. Любовь вспыхнула в их сердцах с новой силой. Лелеют они друг − друга, обожают. Не могут дождаться того часа, когда будут снова дома вместе. Слушают новую жизнь, прикасаясь к животу, разговаривают со своей крохой, хотят, чтобы родился новый человечек славным, здоровеньким, весёлым. Читают ему сказки, поют ему песни, говорят красивые слова. Выбирают имя, как для девочки, так и для мальчика. Егор делает ремонт в доме, подготавливая детскую, заказывает мебель, кроватку, коляску. Наталья вяжет всякие малюсенькие вещички, похожие на только что вылупившихся цыплят, яркие, пуховые и мягкие. Время шло. Зима, отбушевав метелями и оттрещав морозами, убралась восвояси, уступив место красавице весне. А там запел соловей. Забулькал, заклокотал, затренькал, защёлкал. Пронеслись черёмуховые метели, от синела сирень, одуряя своим запахом. Липа одарила цветом, чтоб чай был духмяным, а мёд прозрачным да вкусным. Травы, набрав полную силу, доходили до пояса. Скот жирел, отъедался, набирая вес и силу. А вот уж и хлеба налили свои колосья, и комбайны загудели, нагружая бункеры, отборным золотым зерном. Поля по не много пустели, чернели, продискованные перед посевом озимых. Осень золотила, багрянила листья на деревьях. Окрасила в саду яблоки да груши. Паутина заплела серебряной нитью провода. Вода в реке стала синей и прохладной. Приближался октябрь, месяц который ждали с таким нетерпением Егор и Наташа. Она поедет в роддом, он возьмёт отпуск и, будет ждать их, своих самых родных и любимых. А пока он управлялся с огородом, запасаясь всем не обходимым на долгую и такую жестокую зиму, которая замораживала, убивала всё живое, неподготовленное и захваченное врасплох. Он отвёз Наташу в роддом тихим, ясным, октябрьским утром. Солнце светило совсем по — летнему и казалось, что нет никакой осени, просто летний, не очень жаркий денёк начинается. Воздух дрожал синевой, чистотой и свежестью. Опавшие листья, собранные в кучи, испуганно жались друг к другу. Журавли летели клином, трубно крича, а следом тянулись стаи, не то уток, не то гусей. Об осени напоминал только этот перелёт, да пугливые стайки разноцветных листьев, украшавшие землю, изысканным ковром. Да, это всё — таки была осень, и как бы ни хотелось, лето придёт только через несколько месяцев. Егор возился во дворе, он ждал звонка из роддома и чтоб не прослушать его, он вынес во двор аппарат. Часто поглядывая на часы от волнения и ещё по тому, что скоро нужно идти на работу, ведь, война войной, а животные хотят, есть по расписанию. Ровно в двенадцать надо идти на ферму, там ждут его великаны, которые хотят съесть свою порцию еды, не глядя ни на какие перипетии человеческой жизни. Радость и горе их не касаются, они должны во время получить свой комбикорм, корни свёклы или початки кукурузы и духмяное, погожее сено. Ведь от их рациона зависит, какими результатами будет их производительность в следующем году. Было уже почти десять утра, когда залился телефон. Он разбудил это спокойное утро своим звуком. Куры закудахтав, взлетели на забор, залаял пёс, кот Дик, вскарабкался на дерево, и от туда слышалось его жалобное мяуканье. Егор с замиранием в сердце подошёл к аппарату и чужой рукой робко взял трубку. На другом конце провода, его двоюродная сестра Аня, работавшая в районном роддоме, захлёбываясь от радости и хохоча, поздравляла его с рождением дочки. Он же, не поблагодарив даже её, вдруг расплакался и положил трубку. Он плакал по — детски взахлёб, вытирая глаза рукавом рубашки и повторяя, лишь одно, я отец. Боже! Ну как же хорошо то! Спасибо тебе! Спасибо тебе боженька! Ты не оставил нас своей милостью! И он закружился по двору, плача и хохоча одновременно. А потом, вдруг спохватился и, схватив трубку, стал названивать в роддом извиняясь, и благодаря всех, кто помог им стать родителями. Он обещал приехать после обеда с подарками для врачей и медсестёр. Да он готов был одарить весь белый свет, за такую радость. Ну а теперь пора на работу, решил он, раньше управлюсь раньше и освобожусь. Управился он легко и быстро, за плечами, будто крылья выросли у него. Всё у него ладилось, всё получалось, да спорилось. Он пел, нося тяжёлые корзины с корнеплодами. Он пел, вычищая пол из под своих подопечных. Те с недоумением выкатывали свои влажные глаза на него и, не понимая его радости, продолжали поедать свои порции. Вот то, что еда вкусная, это для них важно, а всё остальное им по барабану. Вернувшись домой, он быстро собрался и поехал в райцентр. Закупив провизию, цветы и подарки для жены и медперсонала, он с шиком подкатил к роддому, сияя как медный, только что начищенный самовар. В душе у него всё пело, плясало, било в литавры. Он сам себе удивлялся, что может так радоваться. Ему хотелось кричать на весь белый свет, что он самый− самый счастливый человек . Да как же не кричать то , если это правда, ведь столько лет ни какой надежды, а тут сразу такое. Сделав исключение, за его щедрые подарки, ему разрешили увидеться с женой и дочкой. Он тихонько вошёл в палату, молча, прижал Наташу к груди и снова чуть не расплакался от благодарности. Та, всё поняв, без слов, подвела его к кроватке, где посапывало их чудо, которое они ждали так долго, так бесконечно долго. Крошечное личико было похоже на лицо старушки− лилипутки. Оно кривилось, гримасничало, открывало ротик и чмокало, и было совсем не красивым. Но для этих двоих, стоящих с ним рядом, оно было самым прекрасным в мире. Принцесса моя, красавица− шептал Егор и снова целовал мокрые от слёз радости щёки и глаза жены и сжимал её горячие руки. Ну что же, теперь даже и умереть не страшно, почему то сказал он и так посмотрел на супругу, что она без слов поняла., как её Егор счастлив. Действительно самый счастливый человек на свете. Попрощавшись, он заверил жену на завтра быть снова как штык, теперь уже под окнами их палаты. Да покажи мне мою радость в окошко, вдруг не будет спать и увидит своего папку. Наталья, заверив его, вдруг как будто испугалась чего то, прижалась к мужу и замерла у него на груди. Ну что ты родная моя! До завтра, любимые! Завтра вечером я у вас, ждите меня, мои хорошие, совсем скоро мы будем все вместе дома. И он ещё раз поцеловал жену и уехал с ощущением покорителя, по крайней мере, самой высокой горы в мире. Приехав домой, он вдруг решил выпить не много, а так на трезвую голову, сердце может не выдержать и разорваться от радости. Такого с ним ещё не было ни когда. Он сам не узнавал себя. Тут и вправду в пору с катушек слететь и он, налив себе целый стакан, выпил его залпом. Может от того, что он не пил по жизни, может от того, что он за день ещё ни разу не поел по человечески, но он сразу же захмелел. Сердце сразу отпустило, и по телу разлилась, мягкая истома. Он сидел и улыбался загадочной улыбкой, будто что — то замышлял, как несмышлёныш −мальчишка. Посидев так какое — то время, он решил приготовить, что ни будь и поесть, ведь радость радостью, а желудок начинал бастовать. Но посмотрев на часы, он понял, что с этой затеей, пожалуй, придётся повременить, а пока хватит и перекуса. И он, отрезав кусок хлеба и колбасы варёнки, намазал всё это густо горчицей, это чтоб мозги прочистились, накинул телогрейку на плечи и скорым шагом поспешил на работу. По дороге здоровался с односельчанами, принимая от них поздравления, обещая не виданный доселе магарыч, по случаю рождения дочки− Катеньки. Встречные качали головами, видя неуёмную радость, уже не совсем молодого папаши. Управился он скорой рукой, видно радость и спиртное, прибавили в кровь, адреналинчика. Вечер стоял тихий и тёплый, и прямо, какой — то добрый что ли, и Егор решил, радоваться так уж всем. А выпущу кА я своих ребят, пускай они разомнутся. Вон, какой вечер то, не вечер, а сказка прямо. Душа радуется и поёт. Кто знает, что будет завтра, может снег выпадет. Ведь старые не зря говорят, что осенью до обеда − осень, а после обеда уже может наступить −зима. И он, чуть ослабшей рукой, спустил цепи с могучих, туго налитых силой, неохватных шей своих подопечных. Те рады были свободе, сразу же кинулись выяснять отношения. Потасовка затянулась, как показалось Егору и он, не привыкший к спиртному, потеряв всякую бдительность и осторожность, прямо вот так, как стоял, даже не взяв в руки не то, что палку, хворостинкой не вооружился и пошёл разгонять буянов. Привыкшие к хозяину, эти вояки хоть и нехотя, сразу же прекратили драку, и уже было стали расходиться по своим станкам. Но тут случилось не предвиденное. Лютый увидел, что обидчик его совсем безоружен, нагнув свою трёх пудовую голову и выставив рога, вдруг пошёл на него. Поняв это, хоть и не сразу, Егор вдруг побледнел и страшно испугался. Вот это и было, наверное, его ошибкой, самой страшной ошибкой. Красная пелена обиды, вдруг застелила глаза чудовища с полуторатонным весом, злоба овладела им и, он ударил человека, столько лет кормившего его можно сказать с руки. Егор дико закричал, но это не остановило эту страшную махину и уже через минуту, а может и меньше, он не чувствовал ни чего. Люди, подоспевшие во время, смогли отбить в прямом смысле слова, вилами, кнутами, дубинками тихое, безвольное, почти бездыханное, окровавленное тело Егора. К счастью кто то был на личном автомобиле, скорую вызывать не было смысла, хоть и не так далеко была больница. Пока бы то, да сё, а время шло на минуты. Быстро погрузили, почти что труп, со слабыми признаками жизни и отвезли в райцентр. Опять же, на счастье Егора, в районной больнице работал хирург от бога. По кусочкам, по жилочкам, он собрал Егора, наложив десятки швов, сшив сотню сосудов, сухожилий. Ни кто не надеялся на положительный исход, уж больно страшно изуродован был Егор Кузьмич. Но видно крепкий организм сопротивлялся и через полгода, Егор ходил уже с палочкой, а там и её забросил. Говорят, шрамы украшают мужчину. Ну, так, Егор стал первым красавцем, усеянным десятками шрамов. Одно то, что он остался в живых, перекрывало всё, что с ним сделали врачи. Он готов был ещё перенести десять, двадцать операций, лишь бы остаться в живых. Ведь он мог так и не увидеть, как растёт его красавица Катюша, да и Наталья его могла бы надеть чёрный креп, в тридцать пять лет. А жизнь у них только начиналась. После полнейшего выздоровления, он ушёл работать сторожем в школу, навсегда забыв дорогу на ферму. Страх навсегда засел в его сердце, перед этими страшными гигантами, такими ручными, но в то же время оставшимися первобытными, страшными и беспощадными зверями. Ну а после того, как Егора Кузьмича увезли в больницу, быки, видно почуяв кровь, просто совсем обезумели. Они вдруг сломали забор и понеслись неизвестно куда, прочь от людей. Не дай Бог, если бы они направились в деревню, о последствиях можно было бы только догадываться. Но они неслись по лесной просеке, догоняя друг друга и задевая рогами, и разрывая плоть, и от этого ещё больше распаляясь, и стервенея. Первобытный, звериный инстинкт овладел этими чудовищами, но человеческая опека веками, притупила в них инстинкт самосохранения. И вот они мчались, не осознавая, что просека эта заканчивается глубоким, крутым оврагом. Так они и свалились все скопом в него, поломав себе, кто ноги, кто шеи, а кто и вовсе хребет полностью. Они лежали там грудой мяса и выжившие, но раненые, оглашали округу страшными, предсмертными криками и рёвом. Так драматически закончилась эта история. Эту историю мне рассказал мой дедушка, Андрей Иванович, когда я была ещё девчонкой, пигалицей. Он сам в молодости ухаживал за такими же монстрами. Ему также довелось испытать звериную, неистовую злобу этих чудовищ. PS Но он остался жив, в отличии от Егора Кузьмича, того растоптали быки в блин. Да − да, просто получился окровавленный блин. Ведь эти чудища, когда почуяли кровь, просто бесновались на этом месте. Они укатывали это место лбами, утюжили, будто катками. Причём, все вместе. А потом, когда они побежали, Лютый умудрился ещё и на рога поднять этот блин. Так они бежали всем скопом и вырывали друг у друга эти страшные останки, бывшие когда –то лучшим их другом и хозяином. Люди нашли эти останки, далеко не просеке, где оставили их, эти разъярённые чудовища, не сумевшие побороть свою злобу, и вышедшие из под контроля человека. Хоронить было почти нечего. Но мне не хотелось завершить эту историю таким трагическим концом, ведь Егор Кузьмич обязан был остаться в живых. В жизни ему не повезло, а вот здесь, я не могла не дать ему, шанс на счастье. За это и люблю свои работы, что в них я хозяйка положения и могу изменить ситуацию. • •
