Г. Антюфеев.
«ОБЫЧНАЯ СОВСЕМ ИСТОРИЯ…»
Очерк.
Живёт в Суровикино на тихой Чирской улице скромный человек — Горбунов Иван Климентьевич. Войдя впервые в калитку его двора, увидел невысокого худощавого человека с добрыми глазами и чапаевскими усами… Сидя в маленькой хатёнке (хозяин шутливо называет её куреньком) за чашкой чая ведём неторопливую беседу, в ходе которой вырисовывается судьба фронтовика последнего призыва.
Родился Иван Климентьевич в хуторе Ольховском, что под Тормосино. Хутор ныне находится на дне Цимлянского водохранилища. Ушёл хутор под воду, словно хотел вместе с собою забрать навсегда смутные страницы нашей истории. Да разве в силах он вычеркнуть их из памяти людской? Покуда будут живы свидетели и участники событий, останутся те в сердцах и умах, а потом лягут строчками воспоминаний в книгах, очерках, рассказах и стихах.
Многочисленная семья Горбуновых трудилась, не покладая рук для того, чтобы все были накормлены, одеты и обуты. Поскольку блюли обычаи староверов, то не курили и не баловались вином, жили строго и справедливо – по совести. Да, видимо, кое-кому не по нутру приходилось трудолюбие и праведность семьи, решили её раскулачить и лишить родимых наделов, выселить из тёплых донских степей в холодное северное захолустье. Суд, естественно, скоро и в русле постановлений высшего руководства страны вынес требуемый страшный вердикт. Согласно архивной справке с выпиской из протокола №2 заседания райособой комиссии по ликвидации кулачества от 14-го февраля 1930-го года значится: «Горбунов Феопен Фатеевич служил в белой армии, отступал с белыми, кратник, индивидуально обложен, лишён избирательских прав, имущества имеет: посева 20 дес., к.р. скота – 43 гол., мелкого – 65.
До революции имел: посева – 50 дес., к.р. скота 47, мелкого – 66.
Едоков – 9 чел.
Постановили: отнести ко 2-ой категории с выселением из пределов н.в. края.
Список выселяемых:
№ 430. Горбунов Феопен Фатеевич, 1877 г.р. – глава
№ 431. Горбунова Елена Дмитриевна, 1877 г.р. – жена
№ 432. Горбунов Климон Феопенович, 1905 г.р. – сын
№ 433. Горбунова Хевронья Еремеевна, 1905 г.р. – сноха
№ 434. Горбунов Иван Климович, 1924 г.р. – внук
№ 435. Горбунов Фёдор Климович, 1926 г.р. – внук
№ 436. Горбунов Леон Климович, 1928 г.р. – внук
№ 437. Горбунов Стефан Феопенович, 1916 г.р. – сын
№ 238. Горбунова Капитолина Феопеновна, 1918 г.р. – дочь
№ 439. Горбунова Фёкла Климовна, внучка».
Эту справку внук Феопена Фатеевича Иван получил будучи уже зрелым человеком, а пока… Пока катится состав с выселенцами по просторам матушки Расеи с орущими, плачущими и причитающими семьями на Север. Пять лет всего было Ванюшке в ту пору и саму поездку смутно помнит. Позже знания, опыт, рассказы родных помогли определить, что привезли их в Сухое Озеро подле Плесецка. Глухое место в тайге, где снегу по колено и морозы трескучие. Непривычные, суровые условия и никаких построек для жилья. Предусмотрительные, умудрённые жизнью староверы взяли с собой всевозможные инструменты, и вскоре в чащобе зазвенели пилы и застучали топоры. Стали возводить примитивные жилища, сооружая шалаши и бараки с двухъярусными нарами внутри. Под печи приспособили бочки. Топили день и ночь, благо, дров имелось навалом. Мороз крепок, ужасен, но ужасны и пожары, возникавшие из-за неосторожного обращения с огнём либо по недосмотру за печками. Многие плюс ко всем бедам стали ещё и погорельцами.
Однако переселенцы не теряли присутствия духа, стойко переносили тяготы, молили Бога о спасении и выживании, стоя у большой, красивой ёлки. Ванятка, отогреваясь возле раскалённого железа, вспоминал тёплые родные места, и до слёз хотелось обратно домой. Когда пришла весна, повзрослевшему мальчишке показалось, что мечта о возвращении начинает осуществляться потому, что и стар и млад засобирались в путь.
Думалось, закончились тяготы, неудобства, закончилась скудная кормёжка раз в день, и снова можно будет бегать по пыльным, нежно щекотавшим пальцы ног дорогам, которые тянутся, переплетаясь, по бескрайним донским степям. Но выселенцев вновь затолкали в вагоны и отправили к берегу Белого моря, там перегрузили на баржи, и вдоль побережья потянулся печальный караван к новому месту обитания.
В Онежском районе около села Малошуйки высадились и пешком отправились в спецпосёлок на берегу озера Перинг. Места красивые и благодатные на грибы с ягодами, на живность с рыбой. Однако людям запрещалось заниматься каким-либо промыслом, и дары природы уже просто раздражали своим обилием. Прибывшие опять занялись обустройством, возводя возле неизвестно кем срубленных бараков новое жильё. В работе и повседневных хлопотах не столь остро ощущалась тоска по придонским пейзажам, быстрее бежало время, хотя никто не знал, сколь долго придётся им здесь находиться. Очевидно, даже на убогую кормёжку не хватало госсредств и власти вскоре дали послабление спецпереселенцам, разрешив собирать лесные богатства и заниматься рыбной ловлей. Люд стал возделывать огороды, сажать и выращивать то, что могло вызреть за короткое северное лето. Позволили работать, и многие трудились на лесозаготовках.
Ваня подрос, привык к жестокосердным условиям жизни и ему даже понравились здешние места, хотя иногда во сне бегал по улочкам и проулкам хутора… Местное население относилось к ним по всякому: кто косился с недоверием на врагов народа и сынков «кулаков-кровопийц», а кто и сочувствовал, подкармливая ребятню, делясь с ней отнюдь не обильным столом.
Вместе с братом Фёдором стали жить в интернате потому, что пошли в школу. Там же, в школе и интернате, работала их бабушка, убирая помещения, готовя обеды для подрастающей, а посему вечно голодной оравы. Учился Иван прилежно, старательно, впрочем, и в будущем эти черты характера не покидали моего героя, помогая преодолевать трудности учёбы и освоения профессии.
Окончены четыре класса, и для дальнейшего обучения надо было отправляться в райцентр. В посёлке от спецкоменданта получил справку-разрешение, которая годы спустя помогла Ивану Климентьевичу в деле реабилитации.
В 1939-ом разгорелась война с финнами, и наши войска проходили через местность, где жил Горбунов. У идущих на фронт бойцов мальчишки меняли махорку на лыжи и другие необходимые им вещи. С шестого класса стал втихаря покуривать, для чего уходил пораньше из дома в школу. Потягивая папироску, ощущал себя более взрослым, хотя при тщедушной фигуре взрослость ему никак не шла. Необходимо отдать должное Климентьевичу: сумел потом отказаться от дурной привычки.
В том же 39-ом оставил позади семь классов. Закончилось казакование, когда чуть свет отправлялся в лес и на озеро собирать ягоды и ловить рыбу, когда находил с друзьями забавы и развлекался от души не только в быстротечные летние каникулы, но и во время учёбы. Если в пору походов одолевал голод, то приходили в рабочие столовые, где всегда находили подросткам что-нибудь поесть и попить. Однако школьные шалости и проказы остались за тем порогом, который зовётся детство. Впереди ждала взрослая жизнь.
Подал документы в Архангельский лесотехнический техникум, но проучился лишь до ноября потому, что стипендию не платили, а родители ничем помочь не могли. Тут кстати вышло постановление об образовании ремесленных училищ. Недолго раздумывая, сел на последний рейс, закрывавший навигацию, и с пятнадцатью копейками в кармане, прибыл в Молотовск (ныне Северодвинск). Поступил в «ремеслуху». Видел однажды работу токаря – выбегающая из-под резака стальная стружка буквально заворожила, что и явилось определяющим моментом в выборе отделения учебного заведения. Получил форму. Очень ею гордился. В училище и кормили довольно прилично, что было немаловажно для возраста учеников. Помимо занятий проводились всевозможные культмероприятия: походы в кино и в театр, в клуб, на природу. Вовсю работала самодеятельность, спортивные соревнования следовали друг за другом. В общем, золотая пора, о ней с удовольствием и улыбкой вспоминает ныне ветеран.
Однако золотую пору прервала война. Всех учеников выпустили досрочно, и пошли они трудиться на завод. Горбунов обслуживал станок ДИП-200. Как многие пареньки, не доставал до патрона – выручала подставка. Хотя дело представало ответственным – выпускаемая продукция шла на нужды фронта, – детство ещё гуляло в голове: случалось, баловались, хулиганили, отвлекаясь от работы. Уставал смертельно потому, что вкалывали по 10-12 часов, а выдаваемые талончики на кашу или иную простецкую еду не спасали от постоянного чувства голода.
Однажды решили с другом съездить к родителям – харчишками разжиться, поскольку украли у них продовольственные карточки, и совсем стало худо. Дважды возвращала «беглецов» милиция (выдавала форма ремесленников), но на третий раз всё же добрались, да ждало жестокое разочарование: дома тоже бедствовали. Дед с бабушкой немного лучше жили, поскольку держали коровёнку, к ним и отправился Иван. Феопен Фатеевич, строивший Беломорканал и знавший не понаслышке о лагерях, сказал: «Возвращайся, внучёк, на завод, а то, не дай Бог, осудят». Собрали старики всё, чем могли подсобить. Первое, что увидел при возвращении на завод, приказ: «За дезертирство с трудового фронта – осудить Горбунова И.К.» Сердце так и ёкнуло: «Ну всё, доездился…» Однако судьба благоволила ему: суд почему-то перенесли на неопределённое время, хотя хлебную карточку заменили на 600-граммовую. В январе 43-го вернули карточку 1-ой категории, и вновь стал получать 800 г хлеба.
Как-то на проходной, увидев у дежурившей Тани Макеевой кипу бумаг, поинтересовался:
— Что это?
— Повестки.
— На меня есть?
Посмотрела – есть. «Дай-ка гляну». Взял, повертел бумагу в руках и неожиданно даже для себя заявил: «Я тебе её не верну». Таня – в слёзы, а он успокаивал: «Да не волнуйся ты, ничего тебе не будет: кто знает о ней? Никто». Бережно положив повестку в карман, прямым ходом устремился в военкомат, где заседала комиссия в составе военкома и врача. Оглядев щуплую фигурку паренька, «комиссия» переглянулась между собой, и призывник, одеваясь, услышал: «Маловат ещё…» (Горбунов в ту пору тянул аж на 149 см!). «Да подрастёт…»
Таким вот подпольно-добровольным образом отправился в армию. Конечно, не сразу попал на фронт. Сначала обучался в полковой школе сержантского состава в г. Кулебаки Горьковской области. Занимался усердно. Присвоили звание младшего сержанта и направили в Винницкое военно-пехотное училище, находившееся в эвакуации в Суздале. Может, продолжилась и дальше военная карьера в тылу, если бы не фронтовики, учившиеся здесь. Прошедшие передряги сражений, они не желали отсиживаться вдали от передовой и постигать мудрёные науки тактики и стратегии боя. Они рвались громить фашистов. Для того чтобы вновь очутиться на позициях, всё делали для исключения, подбивая и молодёжь. Курсант, исполнившись решимости любой ценой отправиться в действующие войска, тоже стал нарушать дисциплину, и, в конце концов, вошёл в число 90 отчисленных. Но и на сей раз не удалось влиться в состав воюющих. Направили в распредпункт г. Суслонгер в Марийской АССР, где был командиром отделения будущих стрелков-автоматчиков. Послужив некоторое время, угодил на станцию Алабино под Москвой в школу подготовки пулемётчиков. А там снова фронтовики, отлынивающие от занятий, покуривающие самокрутки и подначивающие молодняк: «Ну что, ребята, так и будем отсиживаться, дожидаясь медали «За оборону Москвы»?» Вместе с бывалыми бойцами начал пропускать предметы, не касающиеся непосредственно изучения пулемёта и боевой подготовки, и добился своего: в ноябре 1944-го года значился в списках маршевой роты 37-ой механизированной бригады, входившей в состав I-го Белорусского фронта.
Из-под Ковеля двинулся со своей ротой вперёд, не принимая непосредственно участия в схватках, и только в середине января 45-го оказался «на передке». Вот когда вспомнил добрым словом преподавателей, учивших его и других тактическим и иным тонкостям ведения боя. Все знания пригодились в полной мере во фронтовых переделках, и благодаря ним остался жив.
Для всех, наверное, памятно первое столкновение. Иван Горбунов впервые сошёлся с фашистами в ночном сражении под г. Черникау, когда наши зашли противнику в тыл, чтобы отрезать ему дорогу для отступления. За происходившим наблюдал, словно со стороны и, казалось, все события его не касаются…
Стало светать, небо посерело, ясно очертилась дорога, за которую дрались. Метрах в 300-х по обе стороны трассы раскинулся лес, на одной из полян красовался стог. Советские солдаты ринулись в атаку, именно в это время вспыхнула солома. Прилегающая местность, высвеченная пламенем, стала уязвимой для прицельной стрельбы. Германцы прижали красноармейцев к земле… наступление захлебнулось… Пришлось отступать к опушке леса и окопаться там. Именно тогда некоторые расчёты допустили оплошность, заняв позиции на открытом месте. Подошедшая помощь заставила фрицев в свою очередь ретироваться и выйти на окопавшихся пулемётчиков. В завязавшейся яростной перестрелке гитлеровские снайперы погубили четыре неправильно дислоцировавшихся расчёта. «Максим» младшего сержанта Горбунова располагался на самом фланге. Подпустив противника на расстояние убойной силы, пулемётчики открыли огонь. Иван, прильнув к прицелу, поливал и поливал врагов свинцовым дождём… сколько уничтожил – неизвестно, кто там считал. Гансы так и не смогли пройти по дороге, свернули, отпятились в лес. Молодой воин впервые увидел убитого немца… убитого им человека и тот сражённый до сих пор стоит перед глазами…
А ещё памятен бой под г. Кутно в Польше, где до одури, до потери сознания таскали «Максим» на плечах под обстрелом недруга, меняя позиции, вступая в перепалку с пулемётами фашистов. Жирный чернозём пудами прилипал к подошвам сапог, напрочь заклинивал колёса станкача, лез под обшлага, и выватланные шинели, сдавалось, весили не менее ста килограммов…
Дойдя до Одера, были переданы 3-ей ударной армии. Гнали и гнали ненавистного чёрта к его логову до тех пор, пока не натыкались на отчаянные очаги сопротивления. Тогда обходили данное место или поджидали основу армии, и та своей мощью довершала начатое дело.
Наступления, бои, короткие передышки, снова столкновения, сплошная череда и смена суток, населённых пунктов, улиц – всё смешалось в одну калейдоскопическую картинку без конца.
Пулемётчики всегда на переднем крае, всегда в гуще сечи. Сами в атаки не ходили, поддерживали наступающих, а заляжет пехота – тут уж и вовсе нагрузка огромная: подавлять точки и прижимать неприятеля к земле. А отступают свои – снова выручают «царицу полей»: прикрывают её, меняя и меняя позиции, чтобы вражеские миномёты не накрыли. От Варшавы до Берлина из прибывшего пополнения осталось лишь два человека, а из его расчёта – он один… Такая вот жестокая арифметика война.
А в садах уже вовсю бушевала весна!
Советские войска дошли до столицы Германии. Все понимали, что войне конец и, естественно, никто не хотел умирать в последние дни и часы… Пулемётчики выдвинулись к одному из каналов Берлина, получив приказ вести общеподдерживающий огонь. Выпустив последнюю ленту 29-го апреля 1945-го года, сержант Иван Горбунов ещё не знал, что она будет действительно последней для него в этой войне, которую закончил, как и начинал, командиром отделения в составе 1-го Красноградского механизированного корпуса 37-ой Слуцко-Померанской орденов Суворова и Кутузова механизированной бригады.
В Германии находился до конца 46-го, окончив там курсы шоферов, что впоследствии пригодилось в мирной жизни. А демобилизовался только в 1950-ом году из Закавказского военного округа, направившись в Донбасс, где проживали родители после реабилитации. Не захотели они возвращаться в Ольховский и видеть людей, осудивших Горбуновых на муки и страдания, на холод и голод. Устроился на работу токарем в геолого-разведочной партии, что искала залежи угля. Вскоре женился, и город Антрацит стал родиной его с Анной Дмитриевной детей. Отработав некоторое время, поехал «искать доли» в Черкасскую область, где трудился кочегаром на паровозе. Затем вернулся вновь к геологам, позже поступил на завод по ремонту горно-рудного оборудования. Подрастали дети – требовалось больше затрат, и в 1965-ом году Иван Климентьевич пошёл горнорабочим на шахту «Центральная». Окончил курсы и до выхода на пенсию работал подземным электрослесарем.
Дети выросли. Старший сын Александр после Новочеркасского университета работает в г. Ровеньки на шахте им. Вахрушева инженером по электрификации и автоматизации шахтного оборудования. Иван учился в Антрацитовском горном техникуме на техника-электромонтёра. Проживает в Суровикино и зарабатывает на жизнь по специальности. Михаил, окончив Вознесенский сельскохозяйственный техникум, был агрономом-виноградарем. Сейчас фермерствует. Младшая дочь Татьяна по специальности техник-геолог. Живёт в Ставропольском крае.
Уйдя на пенсию, Климентьевич всё равно не сидел без дела: строил по договору коровники, управлялся токарем на автобазе, кочегарил в котельной.
Время шло, унося годы и здоровье. Анну Дмитриевну стало донимать сердечко. Врачи порекомендовали сменить климат, и на семейном совете решили переехать к дочери. Жили вроде мирно, ладили. Крупных недоразумений не случалось. К сожалению, и смена климата не помогла: 20-го ноября 1997-го года Дмитриевна тихо скончалась ночью…
Похоронив супругу, ощутил невосполнимую пустоту в душе и щемящую тревогу… Предчувствия не обманули – со смертью жены во взаимоотношениях с дочерью и зятем наметилась трещина, увеличивавшаяся с каждым днём. И, в конце концов, уехал из Ставрополя в Суровикино потому, что и у сыновей негде было притулиться. Некоторое время жил у дяди с тётей, потом подыскал и купил домик. Куренёк небольшой – да много ли надо старику? Скромная обстановка в комнатах, на стенах репродукции: «Утро в сосновом бору» И. Шишкина, «Мона Лиза» Леонарда да Винчи. Во дворе огородик, садик, где трудится ветеран, делая заготовки на зиму. Старенький «москвичёк» в гараже. Сделанный собственноручно прицеп к автомобилю, который трудно отличить от заводского. Вообще Иван Климентьевич мастеровой человек и многое может изготовить сам из дерева и металла. Не боится и современных технических достижений, «укрощая», например, цифровой фотоаппарат…
Передо мной улыбающийся мужчина со светло-карими глазами, спокойно, с достоинством идущий по тернистому пути жизни. Обиды на людей и государство не таит, хотя у многих, наверное, прошедших ссылку и фронт, таковая имеется. Воевал и трудился Иван Климентьевич Горбунов на совесть, о чём свидетельствуют благодарности Верховного главнокомандующего за Слуцко-Померанскую операцию и за прорыв на реке Висле, два ордена Отечественной войны II степени, медали «За освобождение Варшавы», «За взятие Берлина», «Ветеран труда» и ряд других наград.
Спокойно же, без пафоса поведал о себе, об истории человека, прошедшего невзгоды и тяготы высылки и передовой, выполнившего долг перед державой. Только вот выполнила ли она свой долг перед ним? Искупила ли вину за нанесённые обиды? Как ни прискорбно и ни печально, думается, что нет. Наверное, ещё долго страна будет не в состоянии должным образом оплачивать людям за всё то, что они делали и делают во имя и во благо Отчизны…