Г. Антюфеев.
Иранские дневники.
История всегда незримо шагает рядом с нами, перекидывая мосты от одного времени к другому. Мосты эти могут быть разные: литература, фотографии, скульптура, бытовая вещь или необычный для современников предмет обихода.
В мои руки попали записи Еланцева Григория Ивановича. Он делал их вскоре после Великой Отечественной войны, воскрешая годы своей службы в рядах Красной Армии. Пожелтевшие от времени листы являются ручейком времени, что вливаются в реку истории.
Г.И. Еланцев жил и учился в Сталинграде, откуда и отправился в 42-ом на фронт. В районе Мариновки получил ранение, обморозился. Долго находился в одном из госпиталей Алма-Аты. После выписки признали негодным к строевой, но тем не менее ещё два года служил в Иране. Там в годы войны находились части нашей армии. После демобилизации жил в Суровикино, где и вёл записи своих воспоминаний и размышлений о стране, в которой пришлось побывать, и просто о жизни.
К сожалению, Григорий Иванович прожил после Победы всего пять лет. В сентябре 1950-го закончился его земной путь, отмеренный свыше….
Итак, шагнём, читатель, в середину ХХ века, в чужую страну.
Декабрь 1943-го года. Иран. Воинский эшелон с очередным пополнением прибыл к новому месту службы. Среди них был и Григорий Еланцев.
После прохождения карантина и некоторого времени, отпущенного на акклиматизацию (в России снег, метели и морозы, а здесь тепло и на деревьях – клейкие листочки), настал черёд более близкого знакомства с Ираном.
Вот одна из первых записей Григория Ивановича: «Дожидаемся поезда на Казвин. Поднимаемся в зал ожидания. Бросилось в глаза – большой, высокий, светлый и – ни одного стула или скамьи для сиденья. Не так, как у нас. Иранцы побогаче медленно гуляли по залу. Беднота сидела, подвернув под себя ноги, на полу. Кто-то возле стенки, но большинство – прямо посередине зала.
Обратил внимание на потолок. Вокзал, видимо, строился незадолго до войны, когда немцы проводили здесь свою фашистскую политику. По потолку – орнаменты, изображающие скрещенные свастики.
На выходе из вокзала стояли иранские полицейские, чётко, со стуком каблуков, приветствовали нас.
Пересекли привокзальную площадь с памятником шаху, который, сидя на коне, в приветствии поднял руку.
Решили не садиться на автобус, а походить по городу, посмотреть. По обе стороны улиц множество магазинов – хороших и плохих, богатых и бедных. Здесь было всё: мануфактура, сигареты, тазы… Апельсины желтели кучками, хурма, арбузы, гранаты… Каждый хозяин выставлял свой товар на улицу. Всё было в пыли, и для того, чтобы придать блеск арбузам или апельсинам, их обливали водой. Нас перегоняют, толкаясь, иранцы с кругами-колясочками на голове с наваленными в них фруктами или горячим съестным. Каждый несущий кричал нараспев, восхваляя … товар. Это был не базар, а простая столичная улица. Казалось, продавцов в здешней толчее больше, чем покупателей.
Поскольку наших солдат здесь мало, то многие с большим любопытством смотрели на нас. Тем не менее некоторые приветствовали: «Здравствуй, товарищ!» Помоложе это выкрикивали, старики – тянули нараспев.
Мимо нас мчались автобусы во все концы города, разных фирм и разного цвета.
В каждом на подножке висел юноша и выкрикивал название улиц и площадей. Шофёры старались обогнать конкурентов. Однако останавливались чуть ли не на каждом углу. Стоило встретить какого-нибудь богача – автобус сразу же тормозил и глашатай рвал дверку с петель, приглашая его в салон».
Солдат Еланцев явно отличался любознательностью и наблюдательностью. Ещё цитата из его воспоминаний: «В Иране женщины процентов на 95 ходят в закрытых покрывалах вроде большого платка или простыни. Они ими укрываются с ног до головы и смотрят в отверстие. Мне бросилась в глаза разноцветность … покрывал. На улицах мелькали «перевёрнутые кульки»: то красные, то белые, то в клеточку, то в цветочек, были и чёрные. Оказывается, по цвету … иранские мужчины могут узнать о желании той или иной женщины, но нам никто не раскрыл этого своеобразного секрета. Тайна. Единственное, что мне удалось узнать, – чёрное покрывало носят вдовы.
Женщины всегда держатся в стороне от мужчин».
Автор заметок ехал как-то в поезде, и вот что он пишет в продолжение темы: «Я был в приподнятом настроении и поэтому решил сесть поближе к женщинам – рядом с ними и напротив. Из-под каждого покрывала сверкнули, как угли, глаза, но потом моё присутствие словно забыли. Попутчицы мирно беседовали, вздрагивая иногда от смеха. По моему определению, одна была пожилая, а другая – совсем молоденькая. Я прислушивался к нежному щебетанию, которое почему-то взволновало душу… Заметив, что старшая курит (из-под покрывала тоненькой струйкой выплывал дым), решил попросить огоньку. Обратился к женщине, естественно, по-русски. Она, больше по моему жесту, поняла, чего хочу и… на какое-то время спутницы превратились в камни. Ни движений, ни жеста, ни звука. Потом внезапно откидывается покрывало, и я вижу перед собой морщинистое лицо старухи, которая начала кричать на весь вагон. Мужчины вскочили со своих мест и молча взирали на нас. Потом один из них что-то сказал женщине, и та вновь закрылась в свою накидку, из-под которой торчала дряблая и грязная рука с горящей сигаретой между пальцами. Я обрадовался столь счастливой развязке, мысленно ругая себя за глупость. Отступать было уже некуда, и поэтому я прильнул «к ручке». Затянувшись, с жаром начал благодарить:
— Спасибо! Рахмед, ханум! Мерси, мадам!
В это время поезд остановился из-за того, что закончилось топливо. Вся толпа, едущая в нём, высыпала из вагонов. Иранцы – народ весёлый, смеялись, переговаривались. Пацаны (рады беде) шмыгнули в сад, раскинувшийся неподалёку. Угостили Григория красными спелыми гранатами, звали с собою. Но солдату надо было поспешать, и вышел он на шоссе, где, поймав попутку, отправился дальше. В кузов, в который набились иранцы, не хотелось, и Еланцев прилёг на крыло бортового «Студебеккера», держась правой рукой за выступ кабины. Шофёр гнал машину со скоростью миль 60 в час. Только ветер свистел в ушах.
«Вспомнил Гоголя: «И какой же русский не любит быстрой езды?» Уже тогда, в солдатах, я начал понимать, что на жизнь надо смотреть не как на сказку или конфетку, а как на борьбу, горе, радость. И свою радость надо строить не где-то в удобных местах, а отдаваться ей в любом месте. В этот момент, на крыле машины, я был почему-то так рад и счастлив, как никогда в жизни».
Будучи в Тегеране, Григорий Еланцев, прогуливаясь по городу, увидел на металлическом ограждении орнамент, состоящий из изображения герба Советского Союза.
«Ограда окружала небольшое двухэтажное здание в восточном стиле. Ни я, ни старший лейтенант, с которым мы гуляли, не знали, что находится в доме. Мы вошли в ворота, весь двор утопал в зелени. У дома располагался бассейн с фонтаном в центре, где плавали красные рыбки.
Здесь находилось наше посольство в Иране.
Заходим в вестибюль первого этажа. Нас встречает швейцар:
— Что вам нужно, товарищи? В зал конференций? Очень хорошо. Поднимитесь на второй этаж.
Поднимаемся. Перед нами дверь с надписью «Здесь проходила конференция руководителей трёх великих держав в 1943 году». Открываем дверь и входим. В середине зала стоит большой круглый стол. Вокруг – стулья. У стен – несколько диванов. На полу постелены богатые ковры. В зале группа, человек 10 английских солдат, которые пришли посмотреть на историческое место. Один из англичан спросил что-то у женщины-экскурсовода. Она, ответив ему, указала на стул за столом. Солдат с довольно аристократическим жестом садится на этот стул, сослуживец фотографирует его. Общее восклицание: «Черчилль!» Мы поняли, что на этом месте находился английский премьер-министр.
Экскурсовод и нам рассказала о конференции, на которой Рузвельт произнёс, пожав руку Сталину: «Я давно ждал этой минуты». Как известно, фашисты хотели сорвать встречу, но заговор был раскрыт.
Интересна история стола, за которым проходила встреча трёх руководителей. Когда стало известно, что конференция состоится в нашем посольстве – стали искать круглый стол, но во всём Тегеране такового не нашлось. Решили заказать одному столяру-иранцу. Через несколько дней стол был готов. Заплатило наше посольство за него 300 туманов. По окончании конференции этот же столяр-иранец предлагал за него 500. Потом приходил богач и предлагал 1 000 туманов. Иранцы, американцы, англичане просили продать стол как историческую ценность. Но он так и стоит на своём месте».
И вот последний эпизод, последняя запись дневников Г.И. Еланцева.
Осень 1944-го года.
«Отношение к нам, русским солдатам изменилось в лучшую сторону. Даже богачи при встрече, подбирая животы, кланялись, а некоторые приподнимали шляпы. Беднота на базарах, на станциях и на улицах болтала с нашими солдатами. Расспрашивала о фронте, о Сталине, видя в наших успехах какую-то сверхъестественную тайную силу. И рада была помочь нам в каждом деле.
Так было и в моей командировке в г. Решт, откуда привозимые союзничками разные грузы – продукты, бензин, спирт, металл – автомашинами переправлялись в Советский Союз. Зачастую своих не хватало на автомобили (на этот раз их насчитывалось штук 30), и поэтому нанимали иранцев. Лейтенант, командовавший колонной, отправил меня в пятый от себя грузовик. Вскоре раздалась команда: «По машинам!» Загудели моторы, взметнулась пыль из-под колёс: автомобили отправились в путь. Водитель моего бортового «Форда» открыл ящик рядом с рулём и угостил сигареткой. Закуриваю сам и даю прикурить шофёру. Стали разговаривать, пытаясь понять друг друга. Оказалось, мой попутчик из Ирака, где он и поступил в колонну нашей армии. Жестами, мимикой, разноязычьем рассказывали о жизни, о странах, где жили. Мы с ним сразу сошлись как страдальцы по своим Родинам.
Ехали по горам, где довольно узкие дороги. Поэтому на одном из контрольно-пропускных пунктов остановились, чтобы прошла колонна, двигающаяся навстречу нам. Все шофёры вышли из машин. Я – тоже. Вдруг возник какой-то шум, крик. Направляюсь туда и вижу, как водители окружили одного из своих и, горячо жестикулируя, ругали его за что-то. Я понимал лишь отдельные слова: «фашист», «фронт», «Сталин». Оказалось, водитель, проявив неосторожность, погнул капот автомашины, сорвав с одной стороны крючки, отчего он, капот, ходил из стороны в сторону. Разгорячённые шофёры кричали всё громче, а один, не удержавшись, с размаху ударил виновника. Тот даже упал, но быстро вскочил, схватил тряпку и дрожащими руками стал стирать пыль с машины. Это как-то сразу всех успокоило.
Встречная колонна двигалась мимо нашей, и поэтому шофёры потянулись к своим автомобилям, чтобы через некоторое время продолжить свой путь. Я всё стоял под впечатлением произошедшего. Это же надо: даже чужие беспокоятся, болеют за наш фронт, за нашу Победу…»
На этом записи, касающиеся пребывания Григория Еланцева в Иране, обрываются.
Прочитав их, пожалел, что нет продолжения, но даже в таком виде они представляют историческую ценность, открывая одну из страниц, относящихся к Великой Отечественной войне…