Г. Антюфеев.
Попутчицы
Дорожная зарисовка
Войдя в вагон, заняв свободное место у окна, я вытащил из сумки и поставил на столик минералку, которую неизменно беру в дорогу, рядом положил парочку беляшей, удобно умостился и стал рассматривать людей, снующих по проходу. По лицам всегда стараюсь определить приятного попутчика, ведь от этого зависит, какой будет поездка: длинной и нудной или скоротечной и занимательной. Поэтому с удовольствием ответил «Свободно» на вопрос: «Занято?», прозвучавший из уст худощавой старушки. Не успела соседка устроиться, как появилась ещё одна с тем же вопросом и заняла место возле неё. По тому, как они были одеты, угадывалось, что первая из них горожанка, а вторая – сельчанка.
Состав качнулся, жёлтое здание вокзала поплыло назад. Поезд, набирая скорость, задорно застучал по стыкам рельсов… Громко грохоча, пронёсся по мосту над речушкой Доброй и заспешил дальше.
За окнами простирались бескрайние степи с пологими склонами, оврагами, балками, разбросанными то там, то сям куртинами⃰ деревьев. На начинающей жухнуть осенней буростью траве бродило стадо бурёнок. В отдалении от стада, на пригорке, грелся пастух. Подле него бегала собачонка.
« Ходють, пасутся, родимые,- произнесла сельчанка. – Я ить с ними, почитай, всю жизнь провела.
Во время войны эвакуировали скот. Подошли к Дону, а там миру-у… подвод… машин… Дождалися своей очереди, погрузили коз с овцами на паром, что тогда по канату ходил, а быков с коровами вплавь пустили. Они плывут, а мы рядом – на лодках… Переправили и погнали дальше – ажнык в Камышин. А жарища стояла – несусветная. В Камышине сдали скотинку, получили справки и – по домам. Пока обратно шли – узнали, что наши места немец занял. Остановилась я у родни, в Рахинке, что раскинулась на берегу Волги супротив Сталинграда».
Бабуля помолчала немного, переживая, видимо, прошлое, и продолжила: «Окопы роем, а фашисты налетят и давай измываться над нами. Бочки пустые сбрасывали, а те так гудуть – жуть берёть. Шмякнутся оземь, прыгают и звякают противно. Хоронимся в окопах да в щелях – голову боимся высунуть… Улетят самолёты – тихо станет, и только слыхать, как листовки шуршат: шурх-шурх, шурх-шурх… Всё сдаваться призывали. Листовка – пропуск… Потом и нас, и город зачали по-настоящему бомбить. Так бомбили, так бомбили!… Особенно Сталинград. Днём и ночью. Дюже страшно было…
А когда вражину прогнали, вернулась в колхоз, к своим коровушкам.
Время чижолое было – натерпелись уж… Всякое случалось. Один раз выгнали с зимовки коров, а тут, как на грех, балка разлилась. Близко вроде бы базы, а не дойти: вода играет вовсю, и не думай перебредать – унесёть… И назад возвращаться поздно. Пришлось ночевать в степи. Легли среди коровёнок, фуфайками прикрылись. А скотинка ушлая: тихо лежит, не шевелится – боится задавить людей. И вздыхает тяжко. Жалеет нас, наверное… Утром проснулись – припорошило кругом. Вода спала – перебрели на летнюю дойку, слава те, Господи…
И-и, да мало чего было – всего и не расскажешь…»
Старушка умолкла и в задумчивости устремила взор в окно. Соседка, слушавшая внимательно, после паузы произнесла с гордостью: «А я – сталинградка». Потом, коротко вздохнув, заговорила о себе:
— Работала в Сталинградэнерго. Немцы уже город бомбили, а мы всё равно не уходили с рабочих мест… Не знаю, до каких пор это продолжалось, потому что вызвали меня к начальству и сказали: «Повезёте раненых в Саратов». Молодёжь в то время проходила военную подготовку, и кто такой санинструктор – я знала.
Созвали нас, девчат, со многих предприятий, приставили к раненым на пароход, который и отправился по назначению. Приплыли, а в госпитале мест нет. Обратно отчалили с теми же пострадавшими… Только под мост юркнули – налетели германские самолёты и давай бомбы бросать. Как уцелели – непонятно. Больше под бомбёжку до самого Сталинграда не попадали, а там… Капитан направил судно к крутому берегу под Дубовкой – стали раненых выгружать. Решили их в Элисту отправить, еле успели: фашист набросился и пароход потопил. Команда и часть медперсонала, в том числе и я, покинули тонущий корабль. Кто на чём, а кто и вплавь. Слава Богу, местные рыбаки подобрали всех.
Собрались на берегу и пошли к Красной Слободе – там, в леске, зенитная батарея стояла. Путь неблизкий… Уж подходить стали – опять гитлеровцы накинулись. Когда утихло – двинулись дальше. Везде воронки, деревья вывороченные и обожженные. А на ветке одного дерева женская нога в туфельке раскачивается. Сколько прожила, а всё ту ножку помню…
Из Красной Слободы направили меня в Сызрань, а оттуда попала в эвакуацию в Ташкент. До министра энергетики Узбекистана дошла: «Хочу работать по специальности – окончила Новочеркасский институт». Нашли место дежурного энергетика на одном заводике, где и проработала до мая 43-го. В родной Сталинград вернулась. Одни руины, одни руины… И гарью пахнет…
Принимала участие в восстановлении города, работала вновь в Сталинградэнерго. До самой пенсии…
Рассказчица умолкла, и в наступившую тишину ворвался беззаботный перестук вагонных колёс…
Попутчицы, наверное, ещё о многом вспоминали, о многом говорили, потому что им действительно было о чём рассказать, но я уже ничего не слышал – ждала моя станция, где и вышел с величайшим сожалением.
⃰ Куртины – группа деревьев, преимущественно одной породы.