Ген.Антюфеев.
Всё будет хорошо…
Повесть
Стояла радующая душу погода, когда зима кокетливо демонстрировала богатство фантазии. С ажура деревьев, кустов, с чугунных узорчатых решёток и проводов электролиний, что превратились в замысловатую вышивку, бесшумно слетали снежиночки, переливаясь, мерцали завораживающе на утреннем солнышке, внося в сдержанную гамму окружающего вида тактичные вкрапления. Хрустальные сосульки, ловя лучи, шаловливо перемигивались, норовя привлечь внимание. Звонко, задиристо тенькали синички, смело опускаясь на заиндевевшие ветви и стряхивая с них порошу…
Алексей Королёв, мужчина средних лет с большими грустноватыми глазами, с резковатым очертанием скул (отзвуком монголо-татарского вмешательства в родословную), шёл по скверу в центре города и напевал про себя битловскую «Yesterday». Внимательный, профессиональный взгляд цепко улавливал тонкие отношения серебристо-жемчужного этюда, созданного зимней кистью. Смелыми мазками она вписала в пейзаж и яркие пятна: резвившуюся детвору и фигуры пенсионеров, сидящих на обметённых ими же скамейках. Алексея обогнал мальчуган, со смехом улепётывавший от рыжей собачонки, которая старалась не столько догнать, сколько порезвиться на просторе. Оголец и собачка, обежав отшлифованную гранитную вазу, стоящую на постаменте, унеслись в глубь сквера, и весёлый смех перекликался со звонким лаем…
Выйдя на рубеж деревьев и кустов, что ограничивался литьём решётки, Королёв остановился в раздумье. Помешкав, свернул вправо, направляясь в сторону центрального универмага. Светофор мигнул зелёным глазом, и собравшаяся на перекрёстке толпа засеменила по заледеневшему, накатанному шинами авто асфальту. Уже на тротуаре возле кукольного театра идущая впереди дамочка в модной и дорогой шубе взмахнула руками, неуклюже плюхнулась, рассыпав содержимое вместительного пакета. Помог подняться незнакомке и стал собирать многочисленные коробочки со свёртками. «Кажется, я подвернула ногу»,- произнесла женщина, виновато взглянув на него. Сразу отметил глаза: синие, глубокие, как озёра. Нырнёшь – и утонешь… Рисковые глаза. «Вы не поможете дойти до машины? Она здесь… недалеко». Неопределённо пожал плечами, но подставил пострадавшей локоть, и медленно побрели, стараясь обходить накатанные ребятнёй участки.
— А знаете, я Вас часто здесь вижу.
Удивлённо поднял брови, вопросительно взглянул на попутчицу.
— Да-да,- подтвердила сказанное и продолжила:
— Однажды несли огромную связку воздушных шаров. Скорее даже не несли, а вели. К ним была привязана корзина. Интересно, что там находилось?
— Торт,- улыбнулся.
— Прохожие тогда расступались, даже у троллейбуса – чего обычно не бывает. Вы вошли в двенадцатый и стояли у заднего окошка.
Мне так запомнилась та сцена. Счастливое лицо и много-много разноцветных шариков. Прямо как в сказке или во сне…
— День рождения…
— Чей?
— Сына. Шестнадцать исполнилось.
— Такому взрослому и – шарики?!
— Ну да. Торжественные проводы детства. И встреча взрослой жизни. Что, разве в ней нет места празднику?
— Есть, но…
— Вот именно – «но»… Привыкли мы мыслить стереотипами, боимся выглядеть смешными в чьих-то глазах. Правда же? А ведь детство всегда должно быть рядом с нами. В нас самих. Иначе, если оно уйдёт, превратимся в очерствелых и прагматичных людей.
Друзья сына оценили подарок: разобрали каждый себе по шару. Дурачились, играли в ребяческие игры, а потом… Потом пели песни под гитару и вели серьёзные, я бы даже сказал философские, разговоры. А после ухода гостей осталось три шарика: белый, синий и красный. Приходите – увидите. Вас, кстати, как зовут? А то идём, общаемся, а имён не знаем.
Остановилась, немного отстранилась от сопровождающего и, протянув руку, представилась:
— Таня. Татьяна Башлыкова.
— Лёша. Алексей Королёв.
— Мы уже пришли. Вот моя машина,- произнесла, указывая на тёмно-синий «Мерседес».- Вас подвезти?
— Ну, ежели по пути…
По дороге восхищались чудными, истинно русскими красотами и говорили на отвлечённые темы.
Когда автомобиль остановился у подъезда девятиэтажки, где жил Алексей, он спросил:
— Как нога?
— Да вроде бы ничего,- ответила Татьяна.- Шевелится, – и в доказательство помотала ступнёй в разные стороны.
— Может, заглянете в наше жилище? Чайку попьём…
— Всех женщин вот так сразу приглашаете на чай?- улыбнулась и пронзила синевой глаз.
Засмущался и пробормотал:
— Нет, конечно же… ну… в общем… — и умолк. Потом рассмеялся. – Чего оправдываюсь? Прямо как пионер… Так, идём?
— Идём.
— Осваивайтесь без стеснения, а я – на кухню,- произнёс Королёв, широким жестом подтверждая приглашение.
Заглянула в первую комнату направо и замерла, увидев картинную галерею: по большой стене зала висела живопись. Подойдя поближе, стала рассматривать произведения явно разных авторов. Восхищённо хмыкнув, направилась в следующую. Там тоже были развешены работы, больше набросочного плана и принадлежавшие одной руке. Среди холстов, «одетых» в рамы и без них, примостились фотографии, вымпелы, дипломы. На многих снимках фигурировал хозяин квартиры. В камуфляже, с автоматом стоит на фоне гор. Снова в военной форме, в обнимку с улыбающимися сослуживцами. Демонстрирует приём из восточных единоборств, находясь перед фотокамерой в сложном ракурсе. С этюдником на опушке леса… Последняя комната также представляла собой небольшой выставочный зал. Здесь расположилась графика: карандашные рисунки, плакаты, эскизы оформлений интерьеров, сцены. На полке, что висела над столом, стояло множество маленьких изваяний наподобие нэцкэ. Не удержалась и взяла одно из них. За рассматриванием котёнка, играющего с клубком, и застал её Королёв.
— Забавный,- улыбнулась.- Это тоже ваше?
— Нет. Сын лепит. Способный малый. Говорю не как отец, а как профессионал.
— Интересно у вас: живопись, графика, скульптура… и книги, книги…
— Рад, что наша обитель понравилась. Ну, пойдём чайком побалуемся. Пища духовная не убежит – со стен не сорвётся за время чаепития.
Сидели на кухне, не спеша попивая ароматный напиток, и вели мерную беседу. Возникло ощущение, что встретились после продолжительной разлуки, и поэтому старались как можно больше рассказать о том времени, когда не виделись. Оказалось, им нравились одни и те же поэты и композиторы, нравились театр и буйство красок осени. Будучи выходцами из села, с ранних лет покинули родные места, учились и добивались первых успехов на юге Украины, а потом перебрались обратно в Россию.
Разговор прервал появившийся молодой человек.
— Ты как вошёл?- изумился Алексей.
— Как обычно: влетел через форточку в зале,- улыбнулся в ответ паренёк.
— Приземляйся тогда и присоединяйся к нашей компании.
— Извини, па, но я на минутку. Ребята ждут. Не обижайся, ага?
— Ага. Надолго?
— Вечерним экипажем непременно прибуду. Сегодня же хоккей. До свидания,- юноша слегка поклонился, тряхнув кудрями, и улыбнулся.
— До свидания… А вы разные,- заметила гостья, когда за парнем захлопнулась входная дверь.
— В мать удался.
— А где она? Скоро вернётся?
— Мама наша не придёт…
С участием взглянула на собеседника.
— Да нет, жива-живёхонька. Обычная история. Понравился другой: повыше, покрасивей, побогаче. Да, наверное, и не смогла терпеть мои творческие поиски и нужду, возникающую при том. Бывает…
— Извини…
— За что? Никто не виноват в этой ситуации, у каждого в ней своя правда.
Вскоре Башлыкова засобиралась домой, и, выйдя на улицу, замерли. Большие хлопья вальсировали в свете фонарей, накрывая невесомой кисеёй окрестности…
— Ляпота-а,- восторженно глядя на снегопад, произнёс провожающий и, переведя взгляд на спутницу, продолжил.- И «крутая» Снегурочка.
— Да уж, «круче» не бывает,- улыбнулась в ответ Татьяна, на плечах и ресницах которой примостились снежинки…
… Сидя перед телевизором, рассеянно наблюдал за метушившимися на экране хоккеистами…
— Па, ты в облаках летаешь. Говорил: «Смотреть будем, матч решающий!» А сам… Что, понравилась женщинка?
— Есть такое дело…
— Симпатичная. Кто она?
— Не знаю, Юрок. Да и не важно это. Важно другое…
— Притяженье сердец?
— Наверное.
Королёву запала в душу синеглазая барышня с тихой улыбкой, с острым и цепким умом и меткая на слово. Мысленно выстраивал с ней диалог, стараясь подобрать весёлую и даже игривую интонацию, но каждый раз, набирая номер, терял и необходимый настрой, и решительность и клал трубку обратно на рычаг телефона…
Как-то прогуливаясь по начинающему оттаивать от зимних холодов городу, в задумчивости остановился у кромки тротуара с купающимися в лужицах воробьями и невольно вздрогнул, когда рядом скрипнули тормоза. Из-за опущенного стекла на дверке автомашины на него смотрели две капли глубокого весеннего неба, и приветливый голос задорно спросил: «Вас подвезти, молодой человек?» Опешил и глупо улыбался, не найдя нужного ответа.
— Так куда едем, Алёша?- тепло сделала ударение на имени.
— Не знаю,- признался, а потом добавил:
— Да хоть на край света.
— Далековато… Может быть, куда-нибудь поближе? В лес, например.
— Интересное предложение и, главное, заманчивое.
— Ну и…
— Согласный я.
… Брели по рыхлому снегу, что рябил мелко застывшей волной, из-под которой проступали прошлогодняя жухлая трава и утратившие осеннюю насыщенность листья. Следы затемнялись талой водой, и в ней иногда вспыхивал шаловливый отблеск солнца.
— Ух ты, красотища-то какая!- воскликнула Татьяна, когда перед ними раскрылась бугристая поляна, покрытая зеленеющей муравой. Обернувшись к провожатому, шедшему чуть сзади, продолжила:
— А Вы как считаете, маэстро?
— Хм, маэстро… Скорее, мазила… Помазок, как говаривает мой хороший приятель – актёр Вася Кутузов.
— Ну уж… мне ваши картины понравились. Лиричные. Тихие. И места вроде бы непритязательные, а в душу западают. — Правда, правда, — ответила на ироничный взгляд Алексея.
— Спорить не буду: всё-таки моя стряпня. И мнение о ней моё имеется. И не только о ней.
Природу всё равно не перепрыгнешь. На всех попытках художников лишь сотая доля того, что та показывает. Наверное, ещё ни один живописец не смог приблизиться к совершенству, которое вокруг нас.
— А как же Левитан, Саврасов?
— Виртуозы. Люблю их, ценю. Понимаете, Таня, это сложно объяснить… ведь каждый видит и чувствует по-своему. Если происходит совпадение с видением и чувством зрителя – значит, мастер сумел донести, что хотел. А иногда и видит, и чувствует, а вот передать… передать сил не хватает. Некоторые мирятся с подобным положением. И малюют картинки на продажу. Эффектные, красивые… Некоторые заявляют: «А я так вижу!» и пишут пейзажи, далёкие от реальности. Так проще укрыться за щитом «оригинальности» и тем, и другим, скрывая отсутствие подлинных умения и навыков.
— И кто же прав?
— Все. Все, кто трудится, творит.
Прислонившись к стволу сосны, внимательно, с прищуром посмотрела на спутника:
— Ну а всё же? Даже если художник, как он считает, не сумел «схватить Бога за бороду», а зрителям нравится, что тогда?
— Ничего. Все гениями не могут быть. Но если ты своими произведениями даришь радость окружающим – прекрасно. Значит, в этом предназначении заключается твоё пребывание на белом свете. Главное – осознать свою высоту и держаться на уровне, стараясь понемногу прибавлять от работы к работе.
Всегда приятно, если кому-то нравится авторская вещь… Или сам автор… Ведь художнику, помимо творчества, вдохновения, свойственны житейские порывы, состояние влюблённости и большой любви. Одно рождает другое. Иногда, правда, всё есть, а смелости недостаточно. В творчестве или в жизни… Вот как у меня…
Собеседница вопросительно вскинула брови.
— Я вам несколько раз пытался звонить и… духу не хватило…
Умолк под тем же вопросительным взглядом и, смиренно вздохнув, продолжил:
— Думал, не к чему… Вы вон какая… бизнес-вумен, а я… «А под окном, чуть дыша, бедный художник стоит…»
С недоумением посмотрела на потупившегося Алексея и медленно заговорила:
— Странно… Думала – вы сильный человек. На снимках такой бравый – с автоматом, в прыжке со свирепым выражением. Супермен прямо.
— Тогда была другая обстановка. Там… Там вам не здесь…
— А страшно было? Вы ж в Афганистане служили, да?
— Да, довелось побывать в Афгане. Конечно же, боязнь переживал. Не страшатся, наверное, только идиоты.
— Расскажите что-нибудь.
— Да что, собственно, рассказывать? Блокпост. Охрана аэродрома. Зачистки.
— Ну всё-таки… Ужасно любопытно.
— Знаете, когда угодил туда, долго сочинял родителям, что служу на Кавказе. Какие на Кавказе горы, климат – до сих пор толком не знаю. В Афгане же… Думал, тоже юг, тепло, чуть ли не курортная зона. А в курортной зоне восходы и закаты – граница между холодом и теплом: днём солнце шпарит, а ночью зубом на зуб не попадаешь… И звёзды там, несмотря на то, что горная страна, маленькие, блёклые, как пылью присыпанные. Чего не занимать афганцам, так это пыли. При сухой погоде летит и забивается во все дыры и щели. А если её намочить и высушить, становится как цемент. Но сама почва удивительно плодородная. Местные жители выращивают 2-3 урожая в год. Днём на поле ишачат, улыбаются, раскланиваются: «Шурави, шурави», а ночью – или автомат берут в руки, или «духам» помогают. Как только наступала темнота, душманы начинали активничать. Стоишь, бывало, в карауле, кругом стрельба, взрывы и вопли афганских часовых.
— А зачем они кричали?
— Чёрт их знает. Может, со страха, а может, для устрашения.
Начинает светать – всё потихоньку умолкает. И так каждый день.
Помимо караулов пришлось и по кишлакам скакать в поисках бандитов. Там все дома и сарайчики глинобитные, вот и проверяешь их. Вышибаешь дверь ногой – очередь из автомата. И так улочку за улочкой прочёсываешь…
Вытащив сигарету, рассказчик глубоко затянулся и продолжил:
— Один раз, полоснув из «калаша», вошёл внутрь сарая. Тот был пуст. Хотел выходить… и увидел летящую в меня гранату. Инстинктивно захлопнул в расщелинах дверь…
— И что?
— Накрыло оранжевой пеленой… Очнулся в госпитале. В Кабуле. Подержали там немного и отправили в Союз: операцию надо было делать. В Ташкенте мою ногу слепили, да неудачно… Дальше – Украина. Во Львове хирург замечательный – Валентин Иванович Савченко. Говорит: «Лёша, наркоз тебе давать нельзя, а оперировать надо. Будешь терпеть?»- «Буду»,- отвечаю.
— А почему нельзя?
— Граната, мало того, что осколочная, она ещё и с нервно-паралитическим газом, вот поэтому наркоз в моём случае – во вред, а не на пользу. Чтобы не орал и не матерился – дали стакан спиртяги. Ухнул залпом и… В общем, благодаря Валентину Ивановичу вновь оказался в строю. Но больше лошадью был, чем орлом.
— Как это?
— Шутка такая есть: десантник три минуты орёл, остальное время – лошадь. Пахал оставшееся до дембеля время на земле в Союзе.
— А нога?
— Да ничего. Даже борьбой занимаюсь. Но потихоньку.
— Болит?
— Так, иногда ноет на перемену погоды. Это неинтересно. И так разболтался. Весна, видимо, расслабила. Вы не замёрзли?
— Есть немного.
— Будем возвращаться?
Кивнула головой, и так же, как и пришли сюда, неторопливо побрели к машине…
… «Мерседес» остановился у знакомой Татьяне многоэтажки. В салоне пахло кожей, ещё каким-то неуловимым, но свойственным автомобилю запахом и тонким ароматом духов… На мужчину накатила неудержимая волна нежности и, не сумев побороть чувства, порывисто обнял женщину и повернул к себе. Синева глаз лучилась кротким зовом, губы откликнулись жаром… Охмелев, пылко покрывал поцелуями лицо и шею спутницы… Она почти беззвучно счастливо смеялась, а потом, запустив руки в его шевелюру, прошептала: «Подожди… хватит… хватит…» Увидев удивлённо-огорчённое лицо, добавила с нежностью: «Не обижайся, Алёша… У нас всё ещё впереди…»
— Правда?
— Да,- подтвердила, положив томно пахнущую голову на плечо спутника …
С того дня встречались часто, бывая на выставках и концертах, гуляя в каком-либо парке, сквере или в лесу. Татьяну ждали в доме искусников, который с приходом гостьи, казалось, становился светлее. Юра, познакомившись поближе, в мягкой форме подтрунивал над ней и над отцом. Гостья не оставалась в долгу, и они пикировались, соревнуясь в остроумии и подначках. Алексей вставлял в их словесные упражнения и «свои пять копеек», ухахатываясь до слёз. Почти каждые выходные у них царил поистине семейный праздник. В свободное от забот время Таня радовала кулинарными изделиями, вызывая восторг и восхищение сильного пола. В коротко-кокетливом фартуке вовсе не походила на деловую даму, превращаясь в хозяйку квартиры. Глядя на трио, создавалось впечатление, что это – семья, в которой живут радость, веселье, любовь…
Как-то Королёв-старший, улыбаясь, произнёс:
— Сударыня, мы тут посовещались, и я решил набраться наглости и испросить дозволения посетить ваш дом. А то неудобно получается: ответного, пусть даже визита вежливости, не намечается почему-то… Вы не против?
Минуту назад искрящаяся счастьем, Башлыкова изменилась в лице и после продолжительной паузы ответила глуховатым голосом:
— Давайте подождём… судари… до лучшей поры. Хорошо? Я вас приглашу. Непременно.
Вслед за тем разговор разладился. Королёвы не могли понять перемену расположения духа Татьяны, искали причину в своих словах и действиях и не находили…
…Колесо времени неумолимо катилось вперёд, оставляя позади невзгоды и радости, несбывшиеся мечты и недостроенные планы. Впереди, так всегда кажется, маячили взлёты и удачи, смех друзей и восторг новизны…
Как кошка, вкрадчиво и незаметно, приблизилась осень с первыми пожелтевшими листочками, с ярким, но холодеющим день ото дня шёлком синевы небес…
Как-то вечером, при первой засветившейся звезде, будучи в гостях, Татьяна, поводя пальчиком по ребру чайной чашки, тихо и загадочно произнесла: «Приглашаю вас к себе. Только не сегодня и не завтра. Я скажу – когда».
Через несколько дней пришедшему с этюдов отцу сын протянул записку: «Ребята, жду вас сегодня в 16.00». Тот взглянул на стену, где висели часы с прыгающей секундной стрелкой, и произнёс:
— Та-ак… Время ещё есть. Будем морально готовиться к званому ужину?
— Будем, — согласился единокровный и тоже покосился на часы, свои – наручные.
Алексей умостился в кресле, ёрзал в нём, постукивал пальцами по подлокотнику:
— Слушай, Юрок, что-то мне не можется, неймётся. Пойдём уже. А?
— Пошли.
… Нажав кнопку звонка, услышали мелодию полонеза Огинского и… тишину. Вопросительно глянув на младшего, старший Королёв легонько толкнул дверь, которая без шума и скрипа открылась вовнутрь, словно приглашая в прихожую. Переступив порог, понял, что запах газа не почудился – в квартире чувствовался сильнее. Повернув направо, влетел на кухню. В глаза бросилось, словно при наезде кинокамеры на крупный план, лежавшее тело с откинутой в сторону левой рукой. Метнулся к окну, распахнул настежь и, опустившись на одно колено, положил женскую голову на второе, стал похлопывать по щеке:
— Таня, Танечка… Таня! Господи, что же ты наделала?! И зачем? Ну, очнись, очнись…
Вздрогнула всем телом… из уст вырвался тихий стон… открыла веки и попыталась улыбнуться…
— Что случилось, Танюшка? Зачем? Как ты напугала меня.
— Лёш, гараж…
— Гараж? Какой ещё…
— Мой… там человек…
— Где это?
Назвала адрес и добавила устало: «Быстрее, Лёша, боюсь, я беду натворила…»
Взглянул на наследника:
— Оставляю за главного.
Выйдя на лестничную площадку, столкнулся с грузным мужчиной с не менее грузным псом у ног.
— А-а, вот и хахаль появился. Ну что, намиловались?
И приблизившись вплотную, хозяин собаки продолжил:
— Ты здесь первый и последний раз. Понял?
— Нет.
— Какой непонятливый… Ты кто?
— Художник.
— Объясняю популярно, мазунок: увижу ещё – кровью умоешься. Вон отсюда!
«Афганец» почувствовал, как по затылку пробежали мурашки – первый признак состояния, когда надо изо всех сил сдерживаться. Тихо, но твёрдо произнёс:
— Не люблю и не привык к подобному тону. А где, куда и к кому ходить – всегда решаю сам.
— Значит, не дошло, тварь… Ну сейчас попляшешь у меня.
Отойдя, стал отстёгивать ошейник, приговаривая:
— Сейчас, сейчас… ты всё сейчас поймёшь… Фас, Гектор!
И улыбнулся недобро, увидев, как оппонент прижался к стене… Псина с места метнулся чёрной молнией и… от неуловимого движения отлетел к перилам, с хрустом шмякнулся о них, жалобно вякнул, захрипел и, поджав хвост, опрометью бросился вниз… Улыбка хозяина собаки сползла с лица, уступив растерянному выражению, которое, впрочем, продлилось мгновение. С рыком ринулся на противостоящего, надеясь задавить массой. Однако нападавшего ждала участь пса, что взбесило его. Снова повторил наскок, но на сей раз был сбит с ног. Королёв, держа противника за грудки, глядя в налитые кровью моргалки, произнёс негромко, но членораздельно:
— Думаешь, если художник, значит, белоручка, слабак… Ошибаешься. И мы можем за себя постоять.
Детина потянулся к горлу противника, но, поняв тщетность усилий, предпринял попытку вынырнуть из-под Алексея, грязно и злобно ругаясь. Короткий, но сильный удар заставил обмякнуть тело разбушевавшегося…
— Отдохни, дорогой,- ухмыльнулся победитель, подтащил и усадил мужика в угол пролёта и, не оглядываясь, перелетая через несколько ступенек, помчался вниз…
Запыхавшись, с болью в селезёнке, добрёл до указанного гаража, из которого дымило, и нёсся истошный вопль: «Помогите! Да помогите же!» На беду взывавшего, рядом никого не было (случаются такие минуты и часы, когда и в оживлённых местах люди словно вымирают). Королёв попытался сбить замок подвернувшейся под руки палкой, но когда та, смачно хрякнув, переломилась, стал искать что-нибудь металлическое. В поисках удалился от места происшествия, и когда возвращался с куском дюймовой трубы, увидел две знакомые фигуры. Хозяйка строения трясущимися руками пыталась попасть ключом в скважину замка, что никак не удавалось. Молча забрал, отомкнул. Из помещения дохнуло жаром, клубы едкого дыма заставили прослезиться и закашляться. Каково же тому, кто был внутри?! Из распахнутой створки двери, матерясь и чертыхаясь, выполз на четвереньках плотного телосложения мужик и стал с выворотом надсадно кашлять. Оклемавшись, зло посмотрел на троицу, отрешённо присевшую на корточки и прислонившуюся к стене.
— Ну ты, деваха, даёшь… Чуть не убила. Представляешь, кореш, саданула по башке железякой! У меня сигарета во рту была. Рухнул без сознанки. Очнулся от дыма и гари. Хорошо, огнетушитель нашёлся. А то бы сдох, сгорел… Совесть не мучила бы потом?
— Нисколько.
— Это же грех великий…- попытался было вразумить Татьяну здоровила, но та резко прервала:
— А бабу унижать – не грех?
— Так ничего же не было…
— И здесь ничего не вышло. Слушай, катись отсюда подобру-поздорову, а? Видеть тебя – сил нет.
Тот что-то невнятно пробурчал себе под нос, но удалился.
Алексей молча, опустив голову, чертил замысловатые узоры на земле, потом пристально посмотрел на женщину и с горьким упрёком спросил:
— Как ты могла?!
— Что имеешь в виду? Этого холуя?
— Нет, не его. Он здесь ни при чём. Как могла… Нет, не понимаю… разве можно так? Умница и… вдруг… газ… Не понимаю.
— Извини, нервы сдали… Мне хорошо с вами было, душевно. А тут… этот… Виктор Петрович… Витюня.
Я ведь многое не рассказала о своей прошлой жизни. Боялась, всё рухнет.
Приехала с Украины, тут как раз кооперативы пошли, фирмы стали возникать, компании. Попала в один из кооперативов. Директор – молодой, энергичный, симпатичный, юморной. К тому же начал оказывать знаки внимания. Как устоять? Стали жить вместе. Потом отделились, своё дело открыли, которое в гору пошло. Рублёвый счёт, валютный… Отдых на берегу Лазурного моря… Как-то муж надумал несколько вагонов товара в Якутию отправить. А чтобы всё шло по намеченному руслу – решил и сам с товаром поехать. Как чувствовала. Говорила: «Не надо. Нам, что, денег не хватает?» Смеялся в ответ, мол, куш солидный светит. Поехал, с тех пор ни слуху ни духу ни о нём, ни о товаре… Куда и к кому только ни обращалась – бесполезно. Начались трудности. Счета арестовали, пока доказывала, что не причастна к исчезновению мужа, что имею право на управление фирмой… Канители много, уж отчаялась. А тут Витюня подкатил… Наобещал всего. И, главное, помог вначале. А потом… «Долг платежом красен»,- посмеивался. Я ему: «Виктор Петрович, постараюсь вскорости вернуть оставшиеся деньги». — «Что мне деньги? Их у меня и так хватает. Есть кое-что послаще». Думала, шутит. Он же с каждым днём настойчивее и наглее становился. Проходу не давал. Пыталась быстрее рассчитаться, но сумма была не такова, чтобы за раз или за два погасить долг.
Замолчала. По паузе тяжело вздохнула и продолжила:
— Как-то уговорила: что, убудет с тебя что ли… Бр-р, аж вспоминать противно. Липкий, скользкий… В прямом и переносном смысле. Грубый… бесстыжий… После всё сделала, чтобы раздолжаться. До копейки. Но наглец не угомонился. В доме как можно реже появлялась, так вычислял мои маршруты. Охоту, можно сказать, устроил. А уж когда узнал о вашем существовании – вообще затравил.
Сегодня… вас ждала… стол накрыла… Решила цветов купить. Машину надумала в гараже оставить. Только загнала – вваливается эта «шестёрка», витюнин прихвостень, улыбается хамовито, хватает меня и валит на капот… Ну, я его и «угостила». Из гаража – домой быстрее.
Вновь умолкла, вздрогнула телом. Набрала воздуха и продолжила:
— Прибегаю, только дверь открыла, как Витёк, скот, втолкнул в прихожую, прижал к стене… Навалился телом и зашипел: «Или будешь моей, или сделаю всё, чтобы и тебя, и кавалера твоего размазать. Ты знаешь, за мной не заржавеет, на многое пойду, а своего добьюсь. Поняла?» И хлестанул по лицу, ощеряясь. А рядом Гектор сидит. Две пасти оскаленные. И такое отчаяние напало! Такой стыд охватил: нечего было слабинку давать. Бог теперь и наказывает… Тоска в горло вцепилась, свет опостылел. Понимаешь, они меня раздавили. И морально, и физически, вот я и…
Королёв обнял рассказчицу:
— Успокойся. Всё будет хорошо. Всё будет очень хорошо. Самое главное – мы любим тебя.
— Я вас тоже полюбила. Поэтому молчала… Боялась потерять.
Алексей поцеловал солёное от слёз лицо Татьяны, проговорил:
— Всё будет хорошо. Вот увидишь.
Рядом стоял Юрок и улыбался, глядя на раскисшего от нахлынувших чувств отца и на хрупкую женщину, которая, он понял это, стала ему столь же близкой и родной…