Г. Антюфеев.
Неразрытый курган
Легенда
Я приехал в отпуск на малую родину. До хутора – добрых два десятка километров, но меня на перекрёстке должен встречать Кузьмич – старинный приятель, балагур и рассказчик. Нет, наверное, такого явления и события, к которому бы он не присовокупил какую-нибудь побасенку.
Зенитившееся солнце немилосердно поливало палящими лучами землю, дул приятный ветерок, кланялись полевые цветы, знойное марево колыхало горизонт – середина лета. Чтобы не жариться, неспешно пошагал по дороге. На асфальтовой ленте показался автомобиль, вскоре скрипнувший тормозами рядом со мной. В дверце с опущенным стеклом улыбалось знакомое лицо. Тепло поздоровались, постояли на обочине, выкурив по сигарете, и двинулись в путь. Окрест стелилась ширь с опалёнными временем, ветрами и солнцем холмами.
Повернув в мою сторону голову, Кузьмич, не отрывая рук от баранки, большим пальцем показал на одно из взгорий:
— Неразрытый курган.
— Остальные, что, все разрыли?
— Не в курсе. Но этот – точно целый.
Ты же знаешь, в них хоронили казаков. Многие уж сравнялись со степью, а некоторые и доныне возвышаются. Гутарят, в высоких, покоятся знатные атаманы. А при них – та-акие богатства! Прям, несметные.
Жили в Володином хуторе три брата. Старший у них за отца был – тот в войну пропал.
Ну, молва-то бродит серёд народа, умы будоражит. Кто спокойно ко всяким россказням относится, а кого-то распирает любопытство. Да хрен с ним, с любопытством! Хуже, когда жадность оседлает. К выпивке ли, к богатству. Тогда человек голову теряет, слушать никого не хочет – мысли только и кружатся вокруг стопки или злата-серебра. Вот и братьев холера настоящая – жадность охмурила. Изведали про клад в кургане да решили раскопать его. Собрались вечерком у базов и давай кумекать, что сделают опосля того, как сокровищем завладеют. Средний, значит, тешится хозяйством обзавестись, курень построить, чтобы другие глаза не застили. Младший так и вовсе надумал на дочке хуторского атамана жениться. В раж вошли от фантазий, чуть ли не на ор перекинулись – уж и забыли, что секретничают. А старший как раз от речки шёл – коней там оставил на ночную, услыхал трёп. Насупился, ринулся, было, к заговорщикам, а потом остепенился, усмехнулся и зашагал к дому, нагайкой помахивая. Лёг спать…
Когда время вышло – подались кладоискатели в поход. Ночь лунная – собирай хоть иголки, хоть монеты с бусами, не говоря уж о крупных вещах. Пришли на место, перекрестились, вогнали заступ в грунт. Копали по очереди. Вырыли уже довольно глубоко. Один, получается, находился наверху, второй – внизу работает. Младший сверху покуривал в кулак, на корточках сидя. Заглянул в нетерпении в яму, а когда поднял голову, чуть не проглотил цигарку: накрыла его тень от коня со всадником в белом балахоне. Он ту цигарку выплюнул да как заорёт голосом нечеловеческим: «А-а, тикай, братка, тикай!» И – дёру! Средний бросил взгляд кверху, а месяц со звёздами привидение загораживает. Тут же вспомнил: предупреждали старики, да и старший брат говаривал, что нельзя трогать казачьи курганы – беда будет. Обомлел до потери сознания, в уголок завалился… Младшой же в это время на всех парах к хутору понёсся. Бежит, аж ветер в ушах свистит! А сзади цокот раздаётся. Оглянулся – балахонистый за ним гонится! Он ходу прибавляет, да разве быстрее коня побежишь?! Чует, приближается белый всадник. Стал креститься на ходу, молитвы вспоминать, а те, как на грех, из мозгов вылетели. Только и смог проталдычить: «Господи, помоги… Помоги, Господи!» Озирается – нет, не боится видение слов его. Закричал: «Господи Сусе Христе, спаси и сохрани! Отведи нечисть». А нечисть почти рядом. Припомнил: всякая чертовщина пропадает, когда кочет пропоёт. Да где же в эту пору и в этом месте петуха взять?! Будь что будет – сам закукарекал. А всадник уж на расстоянии вытянутой руки. Бегун снова протянул «Кукареку!» и осёкся – нагайка по спине жиганула! Несчастный опять осипшим от бега и страха голосом пропел по-петушиному. А в ответ – хлесть! хлесть! Бедолага подпрыгивает, шарахается из стороны в сторону, руками отмахивается. Не исчезает дьявольщина – конь хрипит подле, белые одежды развеваются… «Царица небесная, заступись, охрани! Не полезу я больше в курган – пропади он пропадом!» Плёточка же знай себе посвистывает да пощёлкивает. Снова кукарекнул, а нагайка ему по спине, по плечам, по спине, по плечам… Казачок и возопил: «Да едри твою налево! Ты же должен с криком кочета сгинуть!» В ответ – хлысть, хлысть! До самого Володина всадник гнал, до самого хутора бедняга кувыркался. Уж на коленках полз и всё хрипел: кукареку… кукареку…
С тех ли пор или его всегда так звали, но нарекли тот курган Неразрытым.
Я окинул взором степь и подумал: «Да, богата земля донская легендами и былинами, богата и рассказчиками, среди них и Кузьмич числится, который хранит и передаёт другим свои сказы. Дай Бог ему здоровья, долголетия, красноречия и цепкой памяти».