PROZAru.com — портал русской литературы

Щебетуха

Г. Антюфеев.

Щебетуха

Рассказ

Бухгалтерия  жила  обычной  жизнью, подбивая  дебет  с  кредитом, занимаясь  текущими  расходами, начисляя  зарплату, составляя  квартальные  отчёты… Каждодневная  рутинная  работа, требующая  внимания  и  сосредоточенности, поглощала  сотрудниц  с  утра  до  вечера. Небольшой  коллектив  трудился  многие  годы  в  неизменном  составе. Это  настолько  сблизило  женщин, сидящих  в  серо-голубом  кабинете, что  стали  неуловимо  похожи  друг  на  друга. Казалось, и  возраст  у  них  одинаков, и  лица, и  характеры. Постороннему  человеку  не  сразу  удавалось  уловить  отличия, которые  всё  же  разнили  их…

Однажды  в  устоявшийся  будничный  мирок  впорхнула  молодка  в  ярком  платье, с  неброским  макияжем. Задорно  оглядела  всех  и  приветливо  представилась: «Лера». Её  непринуждённость, непосредственность  быстро  расположили  к  себе  старших. Весёлый  нрав, беззаботный  щебет  о  домашних  делах  вносили  разнообразие  и  разрядку  в  напряжённо-деловую  атмосферу  бухгалтерии. Не  всё, правда, у  неё  клеилось  в  цифрах, графах  и  расчётах, но  с  видом  прилежной  ученицы  выслушивала  замечания, и  сослуживицы  лишь  слегка  журили  за  допущенные  огрехи  и  все  вместе  исправляли  ошибки.

Особенно  благоволила  к  новенькой  главный  бухгалтер. Больше  всех  уделяла  ей  времени, больше  всех  помогала. Та  отвечала  вниманием, лаской, заботой. Слушает  наставницу  с  широко  открытыми  глазами, а  потом  рьяно  принимается  за  дело. А  в  обед, перед тем, как сбегать  в  магазин, спросит  у  опекунши:

— Тётя  Варя, тебе  чего-нибудь  прикупить?

Возвратившись, прильнёт   к  плечу, улыбнётся:

— Я  булочек  взяла. Вот, угощайся.

Сядут, бывало, в  обеденный  перерыв  в  уголке  кабинета  и  начнут  секретничать-откровенничать. Тётка  рассказывает  о  сыне  непутёвом, что  в  загулы  уходит. В  такие  дни  тащит  из  дому, что  под  руки  попадается  и  пропивает, окаянный. И  дети  уж  большенькие, и  сноха  аккуратистка. Чистенько  кругом, убрано, постирано, выглажено, по  полочкам  в  пакетиках  лежит. А  готовит  как… Что  борщи, что  салаты, что  оладьи – за  уши  не  оттащишь. Не  ценит – пьёт, и  всё!

А  молодуха  в  ответ  поведает, кто  к  ней  захаживал, до  каких  петухов  у  калитки  стояли  да  что  кавалер  на  ушко  шептал. И  смеётся  заразительно, передразнивая  парней… Пользовалась  у  тех  успехом, хотя  дома  ждала  трёхлетняя  дочурка… Была  ли  замужем  или  нагуляла  девочку – секрет. Для  всех. Даже  для  Варвары  Петровны. Она  и  не  допытывалась, о  чём  предпочитала  помалкивать  товарка. Просто  прониклась  глубокой  симпатией, граничащей  с  любовью  квочки  к  цыплятам, подсаженным  под  крыло. Старалась  опекать  не  только  в  конторе, но  и  в  гости  забегала. То  пирожков  настряпает – принесёт, то  иной  вкуснятиной  угостит, то  в  огороде  подсобит.

— Тебе  Лерка  прям  родня  родная  стала, — говаривали  коллеги.

— Так  нет  же  у  неё  никого,- оправдываясь, улыбалась  в  ответ. И  помогала. Словом, делом, деньгами.

Щебетуха  так  вошла  в душу, так  затуманила  голову, что  порой  про  своих  не  столь  помнила, сколь  о  ней  пеклась  и  заботилась. Случается  подобное  в  нашей  многогранной  жизни. Случается. Петровна – тому  подтверждение.

… Как-то  пришла  ласочка  на  работу  и  не  сверкнула  обычной  улыбкой. Молча  села  за  стол, раскрыла  толстенный  разлинованный  журнал, включила  калькулятор  и  уткнулась  в  цифры-подсчёты. В  обед, как  обычно, не  умчалась  в  магазин, а  умостилась  у  окна  и  унеслась  мыслями  куда-то  вдаль…

— Что  случилось, Лерочка? Уж  не  заболела  ли? – подошла  главбух, обняла, заглянула  в  глаза. Глаза  не  искрились  обычной  живинкой, погрустнели. Даже  слезинка  дрожала  на  кончике  длинных  ресниц.

— Да  что  с  тобой? – взволновалась.

Девка  уткнулась  ей  в  грудь  и  громко  заревела.

— Ну  успокойся, успокойся… Скажи, что  случилось, облегчи  душу.

— Я… я… — сквозь  рёв  силилась  что-то  сказать.

Порыдав, повсхлипывав, выдавила  приглушённо:

-Я, тётя  Варя, «залетела»…

— Вот  оно  что…

— Да, такие  дела…

— И  что  же?

— Ой, и  не  знаю… Алечка  ещё  маленькая, а  тут… Думаю, может, не  надо…  вынашивать…

— Ну, а  орёлик-то  твой  в  курсе? – осторожно  поинтересовалась  Варвара.

— Нет, — чуть  успокоившись, ответила  «потерпевшая».- Боюсь  говорить… Вдруг  вильнёт  в  сторону… А  он  мне  нравится. Одной  надоело  жить, и  сказать  страшно…

— А  ты  не  боись. Скажи. Вильнёт  так  вильнёт, ребёночка  всё  равно  оставляй. Младенец  тут  ни  причём –  ежели  так  получилось. Смотри, не  глупи… Да  и  женишок, может, тоже  обрадуется  дитю-то… А? Скажи  сначала, а  уж  потом  реви. От  радости  или  от  горя. Э-э, да  не  велико  горе, если  хвост  подожмёт  кавалер-то. Вырастим, — решительно  подытожила  Петровна.

— Спасибо, тётя  Варя. Успокоила. Грешным  делом, уж хотела  ехать  в  больницу. Хотела… А  ты  вот… И  правда, чего запаниковала? Вырастим  и  без  мужика.

— Но  всё  равно  ухажёру  расскажи. Ага?

— Ага, — улыбнулась  Лера, и  коллеги  ничего  не  заметили  необычного  в  этот  день.

На  следующее  утро  вновь  лёгкой  походкой  впорхнула  в  кабинет  и  одарила  всех  улыбочкой. Дождалась  обеда  и  защебетала, когда  остались  наедине  со  старшей.

— Рассказала  Сашке…

— И  что?

— Так  обрадовался! Говорит, наследника  мне  родишь.

— Ну  вот, а  ты  боялась…

— Страсть, как  боялась! Спасибо  тебе, надоумила. А я, было, чуть  глупостей  не  натворила… Знаешь, — доверительно  наклонилась  к  женщине, — Сашок  сказал, что  пора  нам  пожениться.

Собеседница  одобрительно  кивнула  головой, а  рассказчица  продолжила   озадаченно:

— Только  где  жить? И он, и я  квартиры  снимаем…

— Не  беда. Нажму  на  мужа: «Ты  председатель  или  нет? Тут  новая  семья  образуется – помочь  необходимо  квартирой». Ведь  кадры  беречь  надо. А  Сашка-то  спец! Руки  у  него  золотые: за  что  ни  возьмётся – враз  сделает. На  это  и  стану  давить. Думаю, получится.

Слово  сдержала: выделил  муж  её, председатель  колхоза, новопостроенный  домик  с  кухонькой  летней  да  огородом  над  речкой. И  зажили  молодые  в  собственном  уголке. Обустраиваться  стали: колонку  пробили – вода  питьевая  по  трубам  побежала  и  в   кухню, и  в  дом. Обои  поклеили, полы, окна  покрасили – строения  аж  засияли  от  прикосновений  заботливых  рук. Начальница  гостевать  забегала. Где  подскажет, где  поможет. То  кастрюльку  подарит, то  сковородку, то  чайный  сервизик – всё  для  хозяйства, всё  для  блага  новобрачных. А  те  весело  водятся. Торжество  ли  какое, выходной  или  просто  хорошее  настроение – гуляют. Гостей  принимают. И  музыка  из  усилителей  гремит, и  пляшут, поют. Варвару  Петровну  всегда  ждут, всегда  приглашают. А  задержится, так  гонца  шлют.  «Без  тебя  веселье – не  веселье  и  праздник – не  праздник,- говорила  хозяюшка, целуя  старшую  подругу.- Ты  ж  мне  как  мать  родная!»

А  Петровна  не  мыслила  жизни  без  щебетухи. Прикипела  к  ней  сердцем. Радовалась, что  жизнь  налаживается, что  подопечная  счастье  своё  нашла.

Когда  же  у  подшефной  Владик  родился – и  вовсе  зачастила  в  гости: старалась  облегчить  долю  женскую, долю  замужнюю. То  сготовит  что-нибудь, пока  мать  молодая  отдыхает, то  с  малышом  посидит, пока  та  в  магазин  сходит  или  к  соседке. С  удовольствием  приходила  и – никогда  с  пустыми  руками. А  уж  если  празднество  какое  или  день  рождения  у  кого  – тут  подарок  всенепременнейше  будет. Да  такой, о  котором  именинник  мечтал.  «Зятю»  сапоги  рыбачьи  приобрела, снасти  всевозможные  покупала. Лерочке – то  серёжки  золотые  с  камушками, то  поднос  жостковский, а  уж  Алечку  с  Владиком  каждый  раз  игрушками  да  сладостями  радовала-баловала…

Шла  жизнь  размеренным  чередом,  и  казалось, так  и  будет  идти. Без  потрясений  и  особых  изменений. С  бытовыми  и  семейными  радостями  и  огорчениями, с  устойчивым  настоящим, с  уверенным, гарантированным  будущим  с  работой, отдыхом, пенсией.

Однако  к  власти  прорвались  ретивые  реформаторы, решившие: нужны  перемены. Во  всём. В  политике, в  образовании, в  экономике. И  пошло-поехало… Приватизация, банкротства, кооперативы, частные  предприятия…

… Сашка  быстро  сориентировался  в  грянувшей  перестройке  общества  и  занялся  фермерством. Начал  с  чушек  и  бычков, затем открыл  магазин  со  звучным  названием  «Эдельвейс». Откуда  в  наших  степных  краях  взяться  горному цветку? Не  окрестил «Ромашкой»  или  «Тюльпаном» – выбрал  диковинное  имя. Дальше – больше. Арендовал  землю  под  плантацию. Выращивал  помидоры, огурцы, баклажаны, перец. И  хотя  шли  к  нему  хуторяне  с  охотой: платил, по  сельским  меркам, неплохо, всё  же  прилепили  прозвище  Плантатор. Сашка-Плантатор. Знал, что  его  так  кличут  уже  не  только  в  хуторе, но  и  в  районе, однако  не  обижался. Нехай  себе  дразнятся, лишь  бы  прибыток  был  в  хозяйстве. Прибыток  был. Неплохой. Появилась  в  доме  мебель  буржуинская, бытовая  техника, в  гараже  красовался  «Форд». Не  хухры-мухры  и  не  «Жигули»  какие-нибудь, а  машина  заморская. Дорогая, но  надёжная.

И  гости  к  Лере  с  Сашкой  приходили, приезжали  не  абы  какие, не  всякие. А  те,  у  кого  деньги  водились, дело  своё  крутилось, машины  тихо  шинами  шуршали… В  общем, круг  сузился  до  нужных  и  полезных  людей, с  которыми  дружить  необходимо.

Круг  потихоньку  выдавливал  Петровну: реже  звучали  телефонные  звонки, реже  приглашали, хотя  вышла  на  пенсию – времени  больше  стало, да  и  в  компаниях  умела  веселиться, петь, отплясывать  так, что  молодые  не  могли  угнаться  за  ней. Находила  оправдания  младшей  подруги, переживая, по  правде,  разрыв.

Муж, ставший  так  же  пенсионером, изредка  подтрунивал: «Что-то  давненько  Лерочка  не  звонит… Никак  номер   телефона  запамятовала. Или  закружилась  в  делах  эксплуататорских… А? Как  думаешь?» Супруга  не  отвечала, украдкой  вздыхала  и  сосредоточенно  принималась  за  какое-либо  дело. Всегда  так  поступала, когда  нервничала. Благоверный, зная  эту  привычку, грустно  усмехался  в  усы  и  не  трогал  больше.

Но  как-то  из  магазина  принёс  хлеб  и  в  сердцах  швырнул  пакет  на  стол.

— Ты  чего, дед? Разве  ж  можно  хлебом  бросаться?- возмутилась.

— Молчи, праведница! Бросишь  поневоле… Зашёл  в  «Эдельвейс», а  там – сама  хозяйка, Леруська  твоя, — ответил  Василий  Кириллович. И  язвительно  продолжил: — Расфуфырилась, растолстела-раздалась… Морда   аж  лопается  от  жира  и  наглости…

— Ты  говори, да…

— Не  перебивай! Про  тебя  как  раз  калякали.  «Что, — говорит,- ваша  Петровна  сделала  для  меня? Да  ровным  счётом  ничего».- «Как  же, — бабоньки  ей, — и  квартиру  выхлопотала, и  помогала, чем  могла…» — «Да  я  сама! Всё  сама. Она  лишь  влипала  со  своими  советами  да  приносила  то, чего  самой  не  нужно  было». Тьфу ты! Бесстыжая. И  меня  не  постеснялась. Все  же  знают: если  бы  не  ты… Говорил: подленькая  душонка.  «Бедненькая, одна-одинёшенька… Как  же  не  помочь ей?…» — передразнил  жену.

Хозяйка  не  ответила, молча  вышла  из  хаты  и  отправилась  на  огород, начала, как  обычно, что-то  поправлять, подёргивать, подгребать.

Дед  пожалел, что  рассказал  о  разговоре  в  магазине, но  больно  досада  грызла…

Раздражение  от  магазинного  события, от своей  несдержанности, приведшее – он  чувствовал  и  видел  это – к  обиде  бабки, зло  на  свой  язык  вывело  из  себя  и  Кирилловича. Вышел  за  порог, помял  сигарету  и  побрёл  в  сарай  к  верстаку, чтобы  тоже  успокоиться…

С  того  ли  или  истёк  отпущенный  Богом  срок – стала  увядать  Петровна…

В  день  похорон  Леры  с  Сашкой  не  было  на  кладбище: они  «отмечали»  приезд  друзей  из  соседнего  хутора, которые  гостили  у  них  в  последний  раз  аж  две  недели  назад!

Exit mobile version