Все знают: мыши человеком не почитаются. Вредители они и грызуны, пища котов, лис, сов и всяческих других, летающих и не летающих созданий, но о том, чтобы мыши могли заставить изучать творчество классика, вы, наверное, еще не слышали. Ну, а чернильницу-непроливайку помните? И если мыши существовать обещают вечно, то такие чернильницы жили лишь до пятидесятых годов прошлого века.
Мне довелось быть знакомым с непроливайкой. Это она дома не проливает чернил, если ее положить набок, или, еще страшней, перевернуть вверх дном. Перевернули? И снова ничего не вытекло? Ни одной капли. Но если ее поместить в сумку ученика того или иного класса и сообщить ему и его товарищам благую весть: «Ребята, сегодня урока физкультуры не будет, можете идти домой», как тут же с криками попеременно: «Ура!» и «Училка заболела!», понесутся они, вращая сумками над головой — и тогда плачут, потерявшие ориентировку в пространстве, чернильницы скупыми, но заметными слезами. Мчатся ученики и сейчас по школьным коридорам, перегоняя друг друга, и нет в этом явлении никаких изменений.
Бывало, сумка испытывала и другие трудные в описании движения при переходе в школу и домой. А все предметы, находящиеся до и после этого в сумке, приобретали стойкий загар цвета чернил. И не было никакого средства избавиться от козней этого мудрого устройства, как только поместить его в отдельно носимую сумочку.
Погода в тот день стояла прекрасная: тепло и тихо, с неба звонким весенним дождем сливались трели жаворонков. Я вытащил из сумки воздушного змея, сопровождавшего нас в ветряную погоду, и оставил на всякий случай в сумке катушку ниток. Мы вышли без опозданий в одиннадцать часов.
Пустынная, но быстро просыхающая грунтовая дорога была уже почти пригодна для проезда сухопутного транспорта обычной проходимости, только в нескольких низинах глубокими колеями от буксовавших колес и кучами хвороста из ближайших лесопосадок напоминала она о коварных свойствах местного чернозема. Очевидно, по этой причине первыми у нас появлялись тропинки, по которым можно было установить степень интереса жителей в данном направлении.
Наша тропинка частью шла параллельно дороге и, извиваясь дугами, обходила сырые места. Она хотя и была немного длиннее, но оставалась удобнее прямой, как стрела, шестикилометровой дороги, соединяющей собой периферийное и центральное отделения совхоза. По этой тропинке Денис и я шли уже минут сорок. В стороне, в метрах ста пятидесяти от нашего пути, была скирда прошлогодней соломы, и мы, не сговариваясь, отправились к ней, достали собранные матерями к нашему обеду припасы, разложили их на газете и под разговор ни о чем дружно всё уничтожили. Несколько полевых мышей, привлеченные новыми запахами, запищали в глубине соломы. До начала занятий второй смены средней школы, куда мы стремились, оставалось около часа.
— Давай, пойдем, труба зовет, — сказал я.
— Пойдем! — ответил Денис и тут же с резвостью мангуста придавил ногой любопытную мышь.
— Давай отнесем ее Велу, — предложил я. Так звали школьного кота, Вельзевула, большого и абсолютно чёрного, за исключением коротеньких белых носочков на трех лапках и таких же белых кончиков носа и хвоста. Холеный и раздобревший кот был отменным лентяем. То ли потому, что был прописан в учительской для охраны покоя женской половины учителей, то ли по причине своего представительного вида, он, казалось, считался большим интеллигентом у местных кошек, и был с ними весьма обходительным, проводя, часто без своего желания, ночи вне стен своей прописки. В учительскую он возвращался под утро с боевыми ранениями на ушах и на своём кошачьем лице. Были, очевидно, и другие повреждения тела, но кот их скрывал и только подчас применял язык для их поправки.
Я невольно подумал: приведи эту характеристику кота Вельзевула где-нибудь в сочинении, Лидия Сергеевна — наша учительница по русскому языку и литературе — отметила бы в своей, торопливо написанной рецензии: «Образ кота В.(или героя В. — так она писала для краткости) раскрыт недостаточно, мировоззрение его не ясно. Не достает цитат от автора и прямой речи кота. Не понятно также, откуда кот берет столько мышей, чтобы прокормить семью».
Но наша старая школа была полна мышами и иногда говорили: «Их хватит на десяток таких котов». И я сам видел только два дня назад, как наша одноклассница Надежда принесла в чёрном бумажном пакете от фотобумаги и скормила Вельзевулу большую мышь. Такие угощения открыто делали коту и многие другие ученики нашего класса и всей школы. Конечно, особо боящиеся мышей девчонки не принимали в этом участия, но кот их невнимательность к себе, кажется, не замечал.
Недолго думая, мы поместили мышь в мою сумочку с чернильницей и спокойно пошли в школу; забыв про кота, уселись на свои места. Я сидел за третьей партой у окна: отсюда открывалась вся панорама класса, удобная во многих отношениях. Предстояло письменное обсуждение образа Базарова в романе И.С. Тургенева «Отцы и дети». Указанного романа я еще не открывал, но надо было обозначить готовность к работе. Я сунул руку в сумочку для чернильницы и тотчас же вспомнил о забытом подарке Вельзевулу — мышь сильно укусила меня за палец. Денис, который сидел на четвертой парте соседнего ряда, очевидно, увидел мою возню с чернильницей и стал задыхаться от хохота, уткнув лицо в руки.
Я окинул взглядом класс. По скучным лицам других аборигенов понял: раскрыть образ Базарова сегодня не получится. Денис в счёт тоже не шел: он с романом еще не встречался. Даже отличница Аня сидела потухшая, она, наверное, забыла дома шпаргалки по теме. Лидия Сергеевна всё так же ходила по широким проходам между рядами парт большой классной комнаты. В этой комнате, кроме учительского стола, были установлены в три ряда пятнадцать парт. А поскольку нас учеников было двадцать два, то часть парт задних рядов была свободна.
Палец продолжал болеть, и я, почти как по М. Горькому, обратился шепотом к еще сидевшей в чернильной сумочке пленнице: «Ну, мышка, ты не медаль, на шее у меня тебе не место, иди-ка ты лучше в люди». И я осторожно, чтобы не повредить детали хрупкой пленницы, нашел одну из задних лапок мышки, и набросил на нее петлю. Оторвал кусок нитки, достаточный для будущего похода, извлёк мышку из сумки и поразился её новому виду. Вся ее шубка была фиолетового цвета. Особенно был измазан бывший когда-то красным носик — сейчас он был отменно фиолетовым, будто она долго держала его в самой чернильнице. Красиво выделялись также фиолетовые тоненькие усы, которыми она постоянно поводила, нюхая воздух; фиолетовым был даже кончик хвоста. И только были неизменными бусинки её, ни на секунду не мигающих, черных глаз.
Неожиданно пришла мысль: ограничить рискованное «хождение в люди» гостевой прогулкой мышки на глазах у Ани. Симпатичная Аня, не так давно приехавшая со своей семьей из какого-то города, стала четвертой девчонкой нашего класса, а мы, восемнадцать мальчишек, тайно мечтали об её благосклонности. Но сейчас она была далеко, на расстоянии около трёх метров. Заставить мышку прогуливаться по второму проходу между рядами парт было практически невозможно.
Между тем, Лидия Сергеевна села за свой стол, открыла классный журнал и на минуту погрузилась в какие-то свои думы. Я уже согласился было с новой мыслью — отправить мышь на прогулку в район, доступный для наблюдения Надежде, сидевшей рядом с Аней. Он был совсем недалеко в первом проходе между партами, но вспомнил, как она безжалостно скормила мышь из черного пакета Вельзевулу, и побоялся за жизнь моей фиолетовой воспитанницы.
Я опустил мышь на пол. Мышь недоверчиво двинулась вперед, я подбадривал ее подёргиваниями за ногу. Я толкнул ближнего соседа, кивком головы указал на мышь и сидящих на соседнем ряду девчонок, тот сразу сообразил, в чём дело, и подтолкнул мышь линейкой — та неожиданно направилась в угол комнаты. Мне пришлось сдержать ее желание расстаться со мной и отсидеться где-то в пустующей мебели. Положение спас сосед Дениса по парте: несколькими шлепками линейки он перебросил мышь на свой средний ряд. Она приземлилась у ног Дениса и несколько секунд лежала неподвижно. Теперь мышь была на расстоянии метра от моей цели. Я всегда замечал, стоит начать делать какое-то сомнительное по намерениям дело — помощниками в нем становятся почти все наблюдатели. Денис потанцевал ногами – мышь пришла в себя и, кажется, охотно пошла в нужном мне направлении. Я всегда завидовал мудрости Дениса, он говорил: «Товарищам и близким людям надо чаще бывать в разных друг от друга местах и общаться с разными людьми, а когда люди остаются в ограниченном кругу, они перенимают друг от друга только слабое и недостойное». В подтверждение этого приводил поговорку: «С кем поведешься — от того и наберешься». И по этой причине мы никогда ни сидели с ним за одной партой.
Он даже создал свою теорию передачи негативного влияния людей друг на друга на основе рассказа Джека Лондона «В далекой стране» и эпизода из жизни Нансена и Иохансена. Обе эти истории были похожи и рассказывали о том как, оказавшись только вдвоем в условиях длинной полярной ночи, люди из близких друзей превращаются в отчаянно нелюбящих друг друга соседей. Отличие состояло лишь в том, что, благодаря высоким человеческим качествам, история Нансена и Иохансена закончилась благополучно, а у Лондона — взаимной ненавистью и смертью обоих героев. Удивительно было то, что в дальнейшем я находил верность теории Дениса.
Между тем, мышь оказалась у моей цели и даже превзошла мои ожидания — понюхав сапог на ноге у Ани, она быстро поползла по нему наверх, словно матрос, поднимающийся из трюма тонущего корабля. Залезла на колено, неожиданно села и обеими передними лапками старательно и смешно начала тереть свою мордочку. Наверное, она почувствовала себя в безопасности. Я и не заметил, как, кроме меня, тайком от Лидии Сергеевны за мышью пытался следить добрый десяток глаз.
Аня, оказалось, также, не шевелясь, смотрела на мышь и – странное дело – молчала. Это никак не входило в мои планы. Но в это время Надежда обернулась и, словно увидевши живого чёрта, подскочила и заорала: «Ай-ай!… Мышь!». Раздался дружный хохот. Мышь спрыгнула с ноги, выбежала на свободную от парт территорию класса и явно устремилась к двери. Вот только нитка по-прежнему держала её.
Лидия Сергеевна заметила, что мышь привязана за ногу, попыталась установить хозяина мыши, но нить, зацепившаяся за парты, ускользала от её взгляда. Она посмотрела в мою сторону, я предусмотрительно поднял руки и демонстративно пошевелил пальцами — нитка заранее была зажата в трещине парты. Мне показалось, что загадочная улыбка быстро пролетела по лицу Лидии Сергеевны. Она вышла из класса. Класс замер. Слышно было, как щелкнул ключ в двери учительской.
И тут в тишине раздался бодрый голос Ани:
— Надя! Ну что ты так пугаешься, это же наша, школьная мышь!
— Надежда! Ты сама в понедельник кормила Вела мышами из черного пакета. Тогда не боялась, а теперь… — вмешался я.
— Это я для эксперимента мышь приносила, брат посоветовал, чтобы не страшно было, — ответила Надя. — И сейчас, кажется, я уже не боюсь мышей, — добавила она и рассмеялась.
Класс одобрительно загудел. Вошла Лидия Сергеевна. Она принесла недовольного Вельзевула, уже отлежавшего оба бока в теплой учительской, пустила его на пол. Мышка метнулась к стене и под парты. Кот быстро нашел прятавшуюся мышь, выцарапал когтистой лапой, взял ее в зубы и быстро выбежал из класса, легко порвав нить; мышь только чуть пискнула. Видимо, он не любил присутствие большого количества людей при своей охоте.
Как выяснилось позже, более половины класса даже не держали в руках нужного романа. Лидия Сергеевна, видимо, ещё раньше поняла, в чём дело, и тоже стала искать приемлемый выход из ситуации. Она доверительно сказала, что и ей самой у Тургенева нравятся больше всего повести «Первая любовь», «Ася» и «Степной король Лир». А из романов — «Рудин», но программа есть закон: «Вам надо написать сочинение и, кроме того, выпускной и вступительные экзамены…». Мы согласились: «Мало ли, что не нравится, надо — значит надо». Написание сочинения было перенесено на дом, на весенние каникулы.
— Жалко мышку! — Вспомнил перед самым звонком Денис.
— Она больше уже никогда не вернется на «Бежин луг», — добавил кто-то печальным голосом.