Ивану Алексееву.
(Психологическая «вонючка»)
Человек есть мера всех вещей.
Человек умер! Да, именно умер… И именно человек. Плохой ли, хороший — какая разница! В конце концов, в один прекрасный день ему посчастливилось родиться. Чтобы жить, иметь своё, индивидуальное, совершенно неповторимое и, конечно же, счастливое детство, незаметно переходящее в юность, а затем в отрочество. Чтобы взвалить на себя определённые обязанности перед обществом (что-либо увековечивать, участвовать во всесоюзных стройках, ликовать по любому поводу и без такового, вливаться в дружный хор аплодисментов и переходить вместе с ними в овацию!). И чтобы иметь хотя бы минимальные права — на жильё, медицинскую помощь, труд и отдых — и даже частично пользоваться ими. Всё это так! Вот только право на смерть как-то не очень афишируется. Неужели его у нас нет?
…Так, значит, умер человек. Не собака, раздавленная случайно или преднамеренно садистом-шоферюгой и так и оставленная на шоссе в виде большой кроваво-красной каши, пока кто-нибудь сердобольный не оттащит всё это за чудом сохранившуюся лапу протухать на обочину. Не кошка. Не жаба, от которой в подобной ситуации — лишь быстро высыхающее пятно на асфальте. Не дождевой червь, не майский жук, не таракан… А человек! Который и звучит гордо, и призван, и так далее, во имя и на благо которого, собственно говоря, и затевался и в семнадцатом, и в восемьдесят пятом, и даже, вроде бы, в девяносто первом весь этот сыр-бор!
* * *
Телефонный звонок, неожиданный, сухой и трескучий, неприятно режущий слух, а потому злой, всё же не разбудил Анну Ильиничну. Она, правда, уже лежала, (и газета с полуподвальной, интересной и одновременно скучной статьей — что-то там про половой акт — уже тихонько выпала из её рук) но ещё не заснула. Да и как сразу уснёшь на бигуди! Хорошо мужикам — вон, уткнулся носом в ковёр, и вся недолга! Хоть бы фен починил! Понятно, ему не нужно, лысина-то как… А тут — никак не пристроишься, то чёлка распушается, то «бигудюшки» либо отскакивают, либо врезаются в шею.
Назавтра была суббота, и Анна Ильинична с супругом были приглашены в гости. Поэтому надо было во что бы то ни стало себя подать! Честно говоря, Анна Ильинична выглядела моложе своих сорока семи лет, но её возраст всегда подчеркивал супруг, высокий, тощий язвенник, на вид желчный и к тому же лысый! Не человек, а гремучая смесь. И чего она в нём нашла? Но, любовь зла!..
— Да… — Анна Ильинична прикрыла трубку рукой и говорила шёпотом, оберегая сон мужа. — Что?.. Как пропал? И давно?.. Сейчас, простите… Толя, — она толкнула мужа. — Вставай скорее! Слава пропал!
— Что? Где? — спросонья проговорил тот и, соскочив с софы, стал торопясь напяливать пижаму. — Куда пропал?
Славой был их четырнадцатилетний сын. Флегматичный юноша, близорукий, немного застенчивый, любитель фантастики и почитатель ансамбля Depeche Mode сейчас, летом, он гостил у бабушки. Неужели с ним что-нибудь случилось? А может не с ним? Ведь в памяти Анны Ильиничны был ещё один Слава — первый муж…
— Не выходит?.. — как завороженная повторяла Анна Ильинична. — Но может быть он куда-нибудь уехал? — в её голосе зазвучала надежда. — К матери, (Анна Ильинична не знала, что мать Славы, её бывшая свекровь, умерла три года назад) или… Вы думаете?.. Что? Запах?.. Уже четыре дня? Хорошо, мы сейчас едем!
По дороге (первые шесть таксистов на поднятие руки не среагировали, остановился только седьмой и сходу заломил десять «баксов». Поскольку Толя зарплату не получал уже три месяца, а Анне Ильиничне в аванс выписали всего ничего, решили не торопиться и ехать на метро) Анна Ильинична объяснила мужу, что случилось. Звонила соседка Славы (первого мужа) и по поручению жильцов (с момента развода вот уже двадцать три года Слава жил в коммунальной квартире) сообщила о возникших подозрениях. Последний месяц Слава пристроился где-то в кооперативе, приходил поздно и очень пил. А с неделю — куда-то пропал. Думали на работе — оказалось нет: приходили какие-то молодые, задрапированные в кожу, ребята, спрашивали, интересовались им, зорко и внимательно поглядывая на дверь. А вот сегодня с утра послышался из-под двери какой-то неприятный запах. Вроде как чем-то тухлым… Постучали. Не открывает. Заподозрили неладное. Решили позвонить бывшей жене. Пока всё.
— Это чёрт знает что! — возмутился Толя. — Не было печали! И причём тут мы?
— Ты забываешь, что он отец Тани! — строго сказала Анна Ильинична.
— А, ну да! — сразу сник Толя и больше до конца поездки, то есть до самого подъезда серого четырехэтажного дома, не проронил ни слова.
На звонок открыли сразу. Несмотря на поздний час никто из соседей не спал. Тревога, одна, общая на всех, объединила этих так непохожих друг на друга людей. С улицы, со свежего воздуха, в нос Анне Ильиничне ударил едкий, удушливый запах. Такой, как если холодильник с забитой мясом морозилкой, отключить, подержать с недельку закрытым, а потом вдруг распахнуть настежь!
— Может у него там холодильник оттаял? — схватилась за соломинку Анна Ильинична.
— А кто ж его знает! — превозмогая разыгравшуюся вдруг астму, ответила соседка-старушка, коренная москвичка, всю жизнь гордившаяся тем, что родилась в этой квартире. — Дверь-то заперта. Вот мы вас и дожидаемся. Вы же супруга, как прикажете!
— Я ему уже двадцать лет не супруга! — вспылила было Анна Ильинична, но Толя кашлянул и взял инициативу в свои руки:
— Пойдемте, постучим. Может, откроет?..
Он твердым шагом подошёл к обшарпанной двери, хранившей на себе следы множества замков, и отважно стукнул в неё несколько раз носком ботинка. В наступившей вслед за этим тишине едва различалось монотонное шипение воды в бачке унитаза, лязгающий, металлический звук удалявшегося трамвая, да астматическое дыхание пожилой соседки. Этажом выше, прямо над головой, кто-то говорил по телефону, а уж совсем вдалеке надрывалась в судорогах какая-то зарубежная звезда. За дверью было тихо. Только сквозняком выгоняло удушливый запах тухлятины.
— Надо ломать дверь! — глухо констатировал Толя и в глазах Анны Ильиничны блеснул испуг.
— Да как же это без милиции? — закашлялась соседка. — Потом отвечать? — и все остальные жильцы враз направились к своим комнатам.
— Тогда давайте вызывать! — решительно сказала вдруг Анна Ильинична. — Где у вас телефон?
— Наверху, в четырнадцатой квартире. Там долго не спят, — старая астматичка была, казалось, в курсе всех дел.
Милиции не было долго. Пока ждали, соседка помоложе предложила было выпить на кухне чаю, но в такой вони что-либо есть или пить побрезговали. Просто слонялись по квартире и каждый рисовал себе картины, отдаленно напоминавшие гибель Помпеи. Один только трёхлетний внук астматической старухи, переболевший видно совсем недавно корью, отчего был ещё весь в бледно-розовой сыпи и зелёнке, почувствовав своим детским чутьем, что взрослым сейчас совсем не до него, с радостными криками носился по квартире, гоняя ногами огромного лилово-красного крокодила.
* * *
Стражи порядка в лице сержанта в форме и второго, штатского, явились далеко заполночь — было уже без пяти два. Оба были уставшими, а оттого неприветливыми и, пожалуй даже, грубоватыми. Потянув носом они, не сговариваясь, уверенно констатировали:
— Покойничек!
— Вы в этом уверены? — ахнула Анна Ильинична. В душе она давно пришла к такому же мнению, но продолжала себя уговаривать, убеждать, что там, за дверью просто протухла забытая на подоконнике селедка (Слава был такой рассеянный!). Или холодильник — взял и разморозился. Что, разве не бывает? Вон у Анастасии Дмитриевны (подруга, главный бухгалтер) — даже «розенлев» и тот дал осечку! Они из отпуска приехали и на тебе — двадцать килограммов мяса коту под хвост! Или…
— Давно гниёт? — спросил «форменный» ни к кому конкретно не обращаясь.
Все замялись, но промолчали.
— Ясно, родственники есть?
Анна Ильинична хотела было ответить, но астматичная старуха опередила её:
— А как же? Супруга приехала! — и указала на гостью.
— Вот и отлично! — чему-то обрадовался милиционер. — Пройдёмте, — он указал в сторону кухни и, кивнув напарнику, добавил: — А ты пока локализуй беспорядки и успокой народ.
* * *
Разговор на кухне Анна Ильинична запомнила плохо. Что-то мешало ей сосредоточиться. То ли ужасный запах, который тут был особенно зловонен, то ли усталость (было уже около трёх часов утра), то ли отрицательно действовала на психику мятая, давно не первой свежести, но всё же милицейская форма. От этого, наверное, и запала в память только одна фраза — «когда вы видели его в последний раз?» Раньше Анна Ильинична думала, что так ведут следствие только в плохих детективах. Но, как видно, ошиблась.
Когда видела? Двадцать три года назад!
И ещё уловила — нужен кто-нибудь из ЖЭКа! Без такого представителя милиция открывать дверь не будет, ибо это, оказывается, противозаконно. На сём стражи порядка отчалили, оставив на клочке бумаги два телефона, по которым нужно было звонить, «если что»…
Утро встретили в сквере — с рассветом Анна Ильинична с мужем вырвались из этой вонючей квартиры, чтобы хоть немного подышать свежим воздухом. И потом, надо было дать отдохнуть обитателям коммуналки — они уже несколько дней были «как на иголках».
ЖЭК в субботу не работал. Об этом красноречиво сообщало выцветшее, вероятно, ещё при застое объявление. Правда в понедельник — милости просим уже с девяти утра!
— Что будем делать? — упавшим голосом спросила Анна Ильинична.
В ответ ей откуда-то с высоты жизнерадостно прозвучало:
— …осадков не ожидается. Температура ночью — шестнадцать-восемнадцать градусов тепла, днем, местами до тридцати…
Около девяти входную дверь ЖЭКа открыла пожилая женщина, скорее всего уборщица. Толя птицей метнулся за ней в тёмное нутро жилищно-эксплуатационной конторы и минут через десять вернулся, с зажатой в кулаке драгоценной бумажкой с домашним телефоном начальника.
Позвонили тотчас. Из автомата. Первый рубль был безапелляционно «съеден», второй встал, вероятно, поперёк горла и перекрыл таким образом все гудки. И лишь третий, упав в железное нутро чуда инженерной мысли, что-то там замкнул, обеспечив на какое-то время мало-мальски сносную телефонную связь.
Слышно было плохо. Что-то скрипело, шуршало, щёлкало, однако даже сквозь этот мощный звуковой заслон Анна Ильинична разобрала сонно-недовольное:
— Сергея Васильевича нет. Он на даче. Будет завтра к вечеру.
Вникать в суть вопроса на том конце не стали. Анна Ильинична до боли в пальцах сжала замяукавшую телефонную трубку и на вопрос Толи:
— Ну что там? — неожиданно разрыдалась.
* * *
Из соседей в квартире осталась только астматическая старуха. Остальные разъехались кто куда. Везде бросались в глаза следы поспешного бегства: на кухне — неубранная посуда, в коридоре — раскрытые шкафы, в прихожей — брошенный в спешке лилово-красный крокодил.
Анна Ильинична терпеливо объяснила, что ЖЭК не работает и всё откладывается до понедельника. Старуха, шипя карманным ингалятором и охая, никак не могла взять в толк, почему покойник (она в этом, оказывается, тоже не сомневалась!) должен так долго лежать в квартире, а не быть предан земле.
Разговор длился долго. Чтобы не сорваться и не нагрубить Анна Ильинична предложила заделать дверь комнаты Славы. Пока старуха собирала тряпки, Толя нарезал из газет лент, Анна Ильинична сварила клейстер и втроем они заклеили все щели. И, несмотря на то, что теперь сквозняка уже не было, вони в квартире, казалось, нисколько не убавилось.
Вечером Анне Ильиничне позвонила возвратившаяся из бегов молодая соседка и со словами:
— Когда вы, наконец, заберёте свое вонючее говно?! — пригрозила, что заявит в милицию.
Анна Ильинична устало положила трубку на аппарат и приняла две таблетки радедорма.
* * *
Начальника ЖЭКа «поймали» только в половину десятого вечера в воскресенье. Он выслушал внимательно, хотя и что-то жевал в это время. Пообещал, что слесарь будет ровно в девять. И не обманул.
Когда Анна Ильинична с мужем (по такому случаю оба взяли на работе отгулы, ничего лишнего, конечно, не объясняя) вошли в злосчастную квартиру, на кухне, среди жильцов их ожидал средних лет мужчина. На нем был строгий чёрный костюм, светлая рубашка и галстук с эффектной перламутровой застёжкой. Рядом с ним на подоконнике стоял красивый чёрный «дипломат». Если бы он не представился, Анна Ильинична ни за что не поверила бы, что это и есть слесарь.
— Вскрывать дверь я буду только в присутствии милиции, — предупредил интеллигент-слесарь и, раскрыв «дипломат» достал оттуда красиво сработанную титановую «фомку».
— Это мы мигом! — сказал Толя и пошел наверх, в четырнадцатую, позвонить в 02.
Когда часа через три явилась милиция, (опять один в форме, с на редкость прыщавой физиономией, второй в штатском, но оба другие) слесарь уже ушёл! На вопрос, что же вы так долго, тот, что был в форме, недовольно ответил:
— Покойник всё равно никуда не убежит! — и начал методично проверять у всех присутствующих документы. Выполнив это священное действо, оба немного потоптались у заклеенной двери и, посетовав на отсутствие слесаря, двинулись было к выходу. Тут чуть было не вспыхнул скандал — в один голос заорали сразу все жильцы! Предотвратил готовую вот-вот начаться потасовку Толя. С криком:
— Нате! — он разбежался и что есть силы ударил ногой в дверь, в самую гущу следов от стоявших здесь когда-то замков. Раздался треск и Сезам отворился.
* * *
Анна Ильинична вошла второй, охватила взглядом довольно убого обставленную комнату, бессознательно выделила что-то огромное, зеленовато-безобразное, лежащее на диване и скрытое сплошной серой пеленой, и упала в обморок, завалившись ничком прямо на дощатый, местами облупившийся, давно не крашеный и не мытый пол.
Ей показалось, что очнулась она мгновенно, однако это было не совсем так, ибо в комнате уже не столь сильно пахло мертвечиной — кто-то, скорее всего Толя, сообразил открыть окно и тёплый летний ветерок, шаловливо залетая в комнату, тотчас в ужасе шарахался обратно! Муж сидел перед ней на корточках, держа руках стакан с водой. В дверях, не решаясь войти, толпились соседи. Один милиционер, тот, что был в форме, хлопотал у покойника, второй что-то писал, примостившись на колченогой табуретке спиной к облезлому, круглому, обеденному столу, сплошь уставленному пустыми бутылками, заваленному кусками чёрного и белого, каменистой плотности, хлеба и наполненными плесенью консервными банками.
— Очнулась? — грубовато спросил «форменный» милиционер и, получив в ответ утвердительный кивок мужа, добавил: — Тогда пусть подойдет сюда!
Анна Ильинична с трудом встала, нечеловеческими усилиями справившись с вновь подступившей дурнотой, и, шатаясь, сделала пару шагов в сторону дивана. Первое, что её потрясло, потрясло до глубины души, от чего похолодели, казалось, луковицы волос, был даже не вид покойника с жутким, шарообразным, местами треснувшей серо-зелёной кожей лицом и огромным, вывороченным наружу чёрным языком. Не его глаза, словно от неимоверного удивления и ужаса происходящего совершенно вылезшие из орбит, не толстые, жирные черви, деловито выползавшие из ноздрей и ушей, и даже не торчавший хрящами остов отъеденного мышами носа. Поразило другое — это полчища мух! Они облепили покойника полностью, не оставив ни сантиметра, от чего весь он казался не тёмно-зелёным, каким был в действительности, а совершенно чёрным! При каждом движении вошедших они тучами взлетали, образуя над умершим серый туманный шатёр, тотчас садились и взлетали снова, генерируя таким образом мощный, пульсирующий, сдавливающий виски гул!
— Вы жена? — снова недовольно спросил милиционер и Анна Ильинична утвердительно кивнула. Ей надоело уже объяснять, что она жена бывшая, и что они уже двадцать три года живут раздельно, что у неё своя жизнь, своя семья и ребёнок от второго мужа. Правда от первого осталась дочь, и воспитывала она её сначала одна, но потом, когда снова вышла замуж, Толя, второй муж, боготворил девочку, и даже хотел её удочерить, но Слава, бывший муж, был в это время на Севере и вопрос так и остался не решённым. Сейчас Таня замужем, живут они вдвоем отдельно и в скором времени ожидают прибавки в семье. С отцом она, вроде бы, иногда общалась, но точно сказать трудно. Всё это Анна Ильинична уже рассказывала соседям, ожидая милицию и тогда, в ночь с пятницы на субботу, и сегодня, и теперь повторяться снова просто не было сил.
— Вы опознаёте своего мужа? — милиционер указал рукой на покойника.
— Нет! — хотела было крикнуть Анна Ильинична. И действительно, она не признала в этом полуразложившемся мертвеце своего бывшего мужа. Тогда, двадцать три года тому назад, Слава был щупленьким и к тому же невысоким (всего на один сантиметр «возвышался» он над своей женой, отчего ей, молодой и эффектной женщине было заказано носить туфли на шпильках. С Толей эта проблема, слава богу, никогда не возникала!). А этот… Ни формой лица, ни толстой шеей, ни всей своей фигурой с безобразным, вылезшим из брюк животом и ногами, больше похожими на две колоды, он никак не походил на оставшегося в памяти Славу.
— Нет! — почти сорвался ответ, но вдруг её словно ошпарило!.. Она увидела на руке мертвеца сразу два доказательства обратного! Если на тыльной стороне левой кисти, обезображенной гниением и мухами, лишь угадывался вытатуированный якорь, то на безымянном пальце, зелёно-сером и раздувшемся, как и в далекие дни её молодости, сверкал дорогой золотой перстень с наложенными друг на друга витиеватыми буквами «С» и «А»!
— Какой ужас! — трясясь всем телом, закричала Анна Ильинична. То, что лежало сейчас перед ней (на том самом диване, на котором она много лет назад стала женщиной!) безобразное и зловонное, было когда-то… Внезапно, словно мгновенное озарение, в её памяти пронеслись картины далекой юности — бесконечно длинная лиственничная аллея, тёплая летняя ночь, светлячки… Горячее дыхание Славы, его всюду проникающие руки, страстные объятия, непослушная застежка лифчика (она специально выбирала такой, чтобы расстегивался просто, но Слава, очевидно по неопытности, тянул крючок в другую сторону!), обжигающие поцелуи… Именно он, Слава, сделал её женщиной! Именно с ним немного позже она испытала удивительно сладостное чувство, которое называется этим колючим и совершенно неподходящим для обозначения такого ощущения словом. И пусть потом они, как говорят, не сошлись характерами, но в памяти осталось то прекрасное, что когда-то связывало обоих. И вот теперь, здесь, на том самом диване…
Анна Ильинична покачнулась и, если бы ни прыщавый милиционер, поддержавший её за локоть, она непременно упала бы в самый центр мушиного мракобесия.
* * *
Когда Анна Ильинична пришла в себя, она снова сидела на стуле, рядом с ней стоял муж Толя и гладил её ладонью по голове. Из его сбивчивого шепота угадывалось только:
— Ну, ничего, ничего… успокойся… всё уже позади…
И она действительно ощутила, что огромный груз упал с её плеч. Да, всё самое страшное уже пережито: умерший опознан, он оказался Славой, это бесспорно. Факт прискорбный, но свершившийся. И ничего не поделаешь. И теперь остаётся его просто по-человечески похоронить. Вот, собственно, и всё…
Прыщавый милиционер, сопя и чмокая губами, старательно заполнял какие-то бумаги, изредка задавая вопросы, на которые Анна Ильинична и Толя отвечали по очереди. Один вопрос стоял особняком и был задан обоим — это когда они видели покойного в последний раз? Ответы причину смерти не прояснили.
— Хорошо, — отчего-то обрадовался милиционер, поставил последнюю закорючку, велел обоим сначала прочитать, потом расписаться и, как бы между прочим, добавил: — Давайте паспорт покойного.
— А у меня нет его паспорта, — растерянно протянула Анна Ильинична.
— А где же он? — милиционер немного повысил голос.
— А нам откуда знать? — неожиданно резко вступился за супругу Толя.
— Его паспорт должен быть здесь! — жестко сказал милиционер и похлопал ладонью по чёрной кожаной папке, и его прыщи, словно мигающие огоньки новогодней ёлки, стали поочередно краснеть.
— Вы милиция, вы и ищите! — почему-то зло сказала Анна Ильинична.
— Не ссорьтесь, — подал голос второй, штатский, который был, наверное, постарше званием, — давайте лучше обыщем комнату. Тут работы на десять минут.
Десять минут обернулись полутора часами. Пока Толя разгонял вконец обнаглевших мух Анна Ильинична с двумя милиционерами просканировали каждый сантиметр жилой площади покойного. Сначала условно разделили комнату на три части: прыщавый милиционер искал в тумбочке и на обеденном столе, штатскому достались холодильник и два стула. Анна Ильинична «перелопатила» всё содержимое серванта, на верхней полке которого оказались четыре заплесневевших и засохших апельсина, небольшая куча каменистой плотности носков и две новые, запечатанные упаковки «сниккерсов». Внизу стояло несколько банок немецкого пива, лежала связка ключей и какая-то завёрнутая в промасленную тряпку грязная, массивная железяка, вся скрюченная и оттого неэстетичная.
— Коленвал. Москвичёвский. Бэ-у, — констатировал штатский.
В выдвижных ящиках кроме засохших тараканов и медали «За победу над Германией» с позеленевшим профилем отца народов больше ничего не было.
Сотрудники милиции поделились своими наблюдениями — в тумбочке было просто пусто, на стульях документов тоже не усматривалось. Не было паспорта и на обеденном столе. Не определялось его следов даже в морозилке.
— Надо обыскать покойника, — сухо, по-деловому, сказал штатский и второй, в форме, сразу запылал всеми своими прыщами.
Анну Ильиничну опять замутило. Толя побледнел и плохо слушавшимися губами прошептал:
— Давайте я…
Он попросил у астматической старухи ножницы и, вернувшись, аккуратно срезал с пиджака умершего все три пуговицы. Полы с треском разошлись и в образовавшееся пространство с глухим рычанием устремился живот покойного, сдавленный до этого в талии брючным ремнём. Все, и Толя, и наблюдавшие чуть поодаль милиционеры, и даже присевшая на стул Анна Ильинична, отшатнулись и несколько секунд не двигались, словно окаменев. Но обезображенный труп убегать не стал. Он всё также лежал без движения. Шевелились лишь белые, жирные черви, которых нежданно-негаданно потревожили действия людей.
Немного придя в себя, Толя осторожно разрезал боковой карман и извлек оттуда всё его содержимое: массивное кожаное портмоне, шариковую ручку с обнажающейся женщиной и какой-то металлический голубенький значок с выбитым на нем длинным номером, оказавшийся жетоном, какой предъявляют в наземном городском транспорте ревизоры, перед тем как оштрафовать безбилетника.
За исследование портмоне взялась милиция. Тут оказалось много всякой всячины, и на столе постепенно появились две зелёненькие бумажки по доллару каждая, около трёх тысяч рублей, среди которых было восемнадцать старых «стольников», жёлтая, потрёпанная фотография, на которой Анна Ильинична узнала себя (Боже! Это же выпускной вечер! Какая древность!), два удостоверения, расчёска, перочинный нож и визитная карточка, на плотной белой картонке которой типографским способом было витиевато набрано:
WOLODJA
БЕЛЫЙ АИСТ
и в самом низу, уже мелким цифрами, номер телефона. Даже почтовая марка, мятая и потрёпанная, и та имелась в наличии. Не было только паспорта!
— А в карманах брюк? — требовательно осведомился штатский.
Дальнейших действий Толи Анна Ильинична не видела: её все-таки вырвало!
* * *
— Акт осмотра трупа мы вам напишем, — задумчиво проговорил штатский, — но без паспорта не выдадут справку о смерти. А без неё не похоронят, нечего и соваться, — и, обращаясь к Толе, добавил: — Без документов — нельзя! Надо разыскать. Иначе… В общем — найдёте — сразу к нам!
Анна Ильинична не успела даже спросить, а что будет, если паспорта они не найдут: оба милиционера быстро покинули квартиру!
— Так… — неопределенно промолвил Толя, когда комната опустела, — Главное — правильно понять задачу…
Он подошел к столу и окинул взглядом лежавшие там предметы. Доллары. Иноземная валюта ни о чём не говорила. Наши «деревянные» — тоже. Удостоверения. Оба просроченные, одно — десятилетней давности, другое — вообще без дат. Только фотография и стёртая печать, даже контору не разберешь. Расчёска, визитка… Стоп! Уж не тот ли это кооператив, где в последнее время работал покойный? А почему нет? Надо позвонить, что мы теряем!
Пока совершенно убитая обрушившимися на неё горестями Анна Ильинична в полном торможении сидела на кухне, Толя снова поднялся в четырнадцатую квартиру. Набрав номер и услышав, что трубку сняли, он с ходу спросил Володью. Так и сказал:
— Нужен Володья!
И когда в трубке ответили, медленно, лениво, словно делая одолжение:
— Слушаю… — сбивчиво объяснил ситуацию, что так, мол, и так, не работал ли у вас в кооперативе покойный. И услышав, что работал, обрадовавшись, спросил: а паспорта не оставлял?
— Приходите, поговорим, — неохотно протрещала мембрана.
* * *
Через сорок минут Анна Ильинична с мужем были на месте. В принципе недалеко от Славиного дома, но ехать было неудобно, поэтому пришлось идти пешком. Оба были на взводе, торопились, а потому чуть не поссорились.
По указанному адресу красочной вывески «КООПЕРАТИВ БЕЛЫЙ АИСТ» не было, более того, здесь располагался жилой дом, старый, двухэтажный барак. Наверху, похоже, уже давно никто не жил, и лишь на первом этаже, кое-где на окнах виднелись занавески. Двери четвёртого от дороги подъезда были оторваны, окна разбиты, но где-то в глубине подвала горел свет.
Поколебавшись, Толя шагнул на лестницу, оставив супругу на улице.
Отсутствовал он минут пятнадцать, и Анна Ильинична начала было беспокоиться, но когда вернулся, на нём не было лица!
— Что такое? — с тревогой спросила Анна Ильинична.
— Пойдём, — растерянно произнес Толя. — Не бойся, но…
За столом захламленной комнаты в полуразвалившейся позе сидел довольно молодой человек. Второй, точно также развалился на коробках со «сниккерсами». Оба с ног до головы были задрапированы в чёрную кожу. Оба курили и, оставив вместо глаз узкие щелки, презрительно смотрели на вошедших.
— З-здравствуйте, — прошептала Анна Ильинична.
— Угу, — ответил сидевший на коробках, а тот, что был за столом, ядовито осведомился: — Значит, отдал Богу душу наш Славён? И когда же сей трагический момент произошел?
Анна Ильинична, сбивчиво и путано, стала рассказывать.
— Значит так, — перебил её сидевший за столом. — Не будем терять время! Паспорт его у меня, — он быстро извлек из ящика стола красную книжечку с гербом СССР и помахал ею в воздухе, — и вы можете его смело купить… — он назвал сумму, от которой у половины населения страны голова пошла бы кругом! — Причём обращаю ваше внимание — я торгую, а не торгуюсь.
Анне Ильиничне показалось, что она ослышалась! А кожаный, словно любуясь произведенным эффектом и желая ещё более растоптать собеседницу, смакуя каждое слово, повторил сумму. И добавил:
— Впрочем, если вас устроит, можете в «баксах». Лично мне — без разницы. Даже проще — меньше бумаги…
Сидевший на «сниккерсах» загоготал, после чего наступила тишина.
— Теперь дело за вами. И предупреждаю — поторопитесь, а то через сутки я включу «счетчик» и будет плюсоваться по пять процентов в день! Или не увидите паспорта, как своих ушей! И пусть муженёк гниет на помойке…
Был ли смысл объяснять, что ещё двадцать три года назад они с «муженьком» стали друг другу чужими?
* * *
Выйдя на улицу, Анна Ильинична прислонилась к стволу липы и некоторое время стояла, пытаясь собраться с мыслями. Минут через десять подошел Толя и сообщил, что удалось немного сбить цену.
Вернувшись в комнату оба, ничего соседям не объясняя, снова перевернули всё вдоль и поперек. Искали хоть какую-нибудь заначку! Искали и стеснялись, всё оборачивались, со страхом поглядывая на диван: а вдруг Слава встанет и заподозрит их в непорядочности?! Однако покойный не одернул и претензий не предъявил, тем более что никаких следов, даже намека на деньги, найти не удалось.
Дома весь вечер сначала Анна Ильинична, потом Толя методично обзванивали всех знакомых в надежде собрать к утру требуемую сумму. Говорили, что покупают мебель — белую арабскую спальню инкрустированную серебром и слоновой костью…
— Что? Да нет, не спятили… Ну, куда денешься! А за то красиво-то как!
— А? Само собой — дорого, но хочется!
— Нет, не миллионеры, конечно, но, в конце концов, один раз живём!
* * *
Дальнейшие события Анна Ильинична помнила плохо. Они зафиксировались отрывками: она с Толей куда-то ехала, ах да, выкупать паспорт. Мудрые кооператоры отказались принимать их в своем «офисе» и назначили встречу где-то у чёрта на куличках! Оттуда — в милицию, где после полуторачасовых объяснений уже третьей паре (и опять один в форме, другой в штатском!) получили очередные ценные указания — срочно искать целлофановый мешок! А попробуй найди в Москве целлофан в самый разгар лета! Но нашли. Где? Ещё бы вспомнить! Потом — машина… Везти такой груз отказывались сразу. Просили четыре цены. И Анна Ильинична уже потеряла счёт этим «штукам»! Сначала грузчику (спасибо Толе, помог, не побрезговал!), потом шофёру. Потом в морге, потом ещё в похоронном агентстве — за гроб, за место на кладбище, за цоколь, за упокой. И за автобус — гору этих самых «штук» в час! За очередь в крематорий, за кремацию…
Назначено было в десять, а сожгли только в восемнадцать с чем-то!
* * *
…Анна Ильинична осторожно, чтобы не разбудить мужа и не сдвинуть с головы туго накрученные бигуди, легла и взяла было газету с недочитанной в автобусе статьей (опять что-то про половой акт, но уж дюже мудрено и с философией!) как вдруг резко зазвонил телефон. Она вздрогнула и на мгновение замерла. Потом осторожно нагнулась, пошарила под кроватью и прошептав:
Черта-с два! И так по гроб жизни не расплатиться! — со злостью выдернула штекер из розетки.
Звонок оборвался.
* * *
КОММЕНТАРИЙ
Арабская спальня (1993)
Рассказ посвящен Ивану Алексееву и является своеобразным ответом на его книгу «Мужчина на одну ночь». После прочтения сего опуса я получил огромный заряд зелёной тоски и минорного вдохновения.
Повествование основано на реальных событиях и относится к разряду типичной чернухи. Здесь есть всё: и разложившийся труп, и смрад, и мухи с червями, и даже рвотные массы, отчего произведение просто не может произвести хорошего впечатления.