– Кисть жёсткая, – сказала Панна, когда Шандор опустил скрипку. Она сидела на скамейке, вытянув ноги. Тонкие паннины пальцы, словно им дела нет до скрипки и панниных слов, быстро лущили в переднике лук и перекладывали голые белые луковички в кастрюлю, стоящую там же, на скамье. Зубами Панна сжимала трубку, и говорила от этого немного невнятно.
Шандор поднял руку со смычком и всмотрелся в смуглую кисть, словно увидел её впервые.
– Я же на виоле да гамбе играю, а не на скрипке. Там немного по-другому всё… Я хорошо на нём играю. А скрипка – так…
Панна рассматривала его, без насмешки, раздумчиво.
– К тому же я кузнец в первую голову, – решительно закончил Шандор. – У всех кузнецов руки жёстко держатся. Тут уж ничего не поделаешь.
– Кузнец, – сказала Панна, выдохнув ноздрями дым, – нам не нужен. Нужен скрипач.
Вечернее солнце делало её нестерпимо яркой, будто нарисованной. На улице Панна всегда, жеманясь, навязывала по-модному белый платочек с кружевами, но дома по-прежнему ходила, распустив волосы по плечам, и у Шандора оттого всякий раз загоралось сердце, стоило ему посмотреть на Панну.
– Зачем нам нужен скрипач? – глупо спросил он.
– Затем, что в моей капелле будет ещё скрипач. Я думала, это мы с тобой будем… Ладно, виола да гамба нужна тоже. И ещё цимбалы. Шандор, где нам взять хорошего скрипача?
– В какой твоей капелле?
– Которая деньги нам принесёт, глупышка. Смотри: тут в городе есть господа, которые очень любят музыку. Меня водил к ним играть на скрипке отец, и они даже договорились с одним, с Ланьи, ты слышал о нём, чтобы он нотам меня учил. Ты знаешь ноты, Шандор?
– Откуда мне знать ноты, – сердито сказал молодой цыган.
– Ладно, это не беда. В общем, я бы пошла устроилась к тем господам с капеллой. Сейчас это модно – своя капелла. Люди богатеют… особенно некоторые. Дело верное. Нужен только ещё скрипач и цимбалист. И костюмы понаряднее. Тем, кто приходит в лохмотьях, больше медяка никто не даст. Надо шить костюмы.
– Камзолы шить дорого встанет.
– Не твоя беда. Найди мне скрипача, такого, над которым небо гореть будет и который пойдёт за мной, как за примашем.
Над Шандором небо горело прямо сейчас.
– За тобой!..
– За мной. Я всё устраиваю, я знаю господ, знаю ноты, и играю точно лучше всех в городе. Я буду примашем, – Панна потянулась и встала, почти красная при вечернем солнце луковая шелуха порхнула с передника на землю. Прозрачные плёнки принялся шевелить и медленно гнать по земле ветерок. Панна подхватила кастрюлю, прижав её одним локтем к боку, и прошлась, как любила делать, по двору туда и сюда. Встала и показала себе под ноги:
– Видишь тень? Вот как она у ног моих лежит, так и мир ляжет. Такой я буду примаш.
Она пошла в дом. Дверь в кухню была открыта, оттуда тянуло съестными запахами: стряпала жена брата, Андьялка.
А он-то, Шандор, думал – Панна вечерами просит играть его из нежности, вроде как игра её радует…
Он тоже вошёл в дом, чтобы повесить скрипку на место.
– Дьёри играет на скрипке. Так играет, что… Может, и получше тебя, – сказала вдруг Андьялка. Её тихий спокойный голос было хорошо слышно в соседней «гостиной», которая гостиной была только днём, а ночью превращалась в спальню на пятерых. – И то, что он кузнец, ему не мешает. Рука что надо, совсем не жёсткая.
«Неужели так?» подумал Шандор и попытался вспомнить, как старший брат двигает кистью, когда в пальцах у него смычок. Раньше Шандор вообще не обращал на такое внимания.
– Вот как? Ну, так скажи ему, чтобы он шёл ко мне в капеллу.
– Я что угодно могу сказать. А Дьёри мне в ответ тоже скажет… Он сначала спросит, сколько лет примашу. Четырнадцать. Тогда он начнёт хохотать, а я скажу: подожди смеяться. Спроси, мужчина примаш или женщина.
– Да что до того, что женщина, – тут же на дыбы встала Панна. – Я вот женщину-офицера видела!
– Ещё скажи, что гусара.
– А то! Красивая, как чёрт, и все вокруг видят, что женщина, только вида не подают, раз уж она в штанах.
– С любовником, небось, сбежала.
– Пусть с любовником, сабля-то при ней, а конь – под ней!
– И что, ей четырнадцать?
Панна взбесилась. С мужчинами она никогда не лезла за словом за пазуху, а вот невысокая, тихая, скуластая Андьялка спокойно и с видимым удовольствием выводила Панну из себя.
– Так слушай меня, невестушка, – Панна почти шипела от негодования, и Шандору пришлось вслушиваться, чтобы разобрать. – Я не я буду, если твой муж не пойдёт ко мне в капеллу вместе с Шандором!
– Я послушаю, а ты смотри: Дьёри не Шандор, ты ему не жена и ночью на ухо не нашепчешь. А попытаешься – я тебе всё волосы повыдираю, и придётся тебе другой платочек повязывать. Такой, чтоб лысина сквозь кружева не просвечивала.
– Не собираясь я твоего Дьёри… мне только одно надо, если уж пойдёт, то ты тогда не мешай ни ему, ни мне, никому в моей капелле. А если не пойдёт, то я тебе новые сапожки покупаю. Красные. Держим спор? Бьём по рукам?
Женщины смачно хлопнули друг друга по ладоням, а потом Андьялка вдруг засмеялась:
– Ну, ты каждому голову заморочишь. Я же не собиралась с тобой спор держать.
– А теперь уж об заклад побилась, поздно отвёртываться, – быстро сказала Панна.
– Ну-ну. Хоть сапожки поменяю, – хмыкнула Андьялка, и Шандор перевёл дух. Ему было показалось, что бабы друг на друга накинутся, и коренастая Андьялка быстро потащит Панну по полу за волосы. И вмешаться нельзя будет, пока Дьёри не придёт. Не властен Шандор над женой брата.
Обошлось.
А Панна! Вот это мечты у неё! И как она всеми так вертит, всем приказывает, всегда своего добивается? Недаром все зовут её не крестильным именем, а этим прозвищем – как есть она панна.