ГЛАВА 13.
Всё закончилось неожиданно. Барон от души повеселился, наслаждаясь агонией раздираемой плоти. Он с удовольствием распознавал в стонах и криках своей жертвы всё новые и новые оттенки, слизывал с пальцев горячую, липкую кровь. Он давно уже отбросил ставшую ненужной игрушку с четырьмя лепестками, и теперь только его собственные руки, его губы и язык продолжали жестокую забаву. Но вот что странно: он временами ловил себя на том, что не чувствует этого тела. Именно этого – знакомого, любимого, невозможно желанного. Как будто не Рейза, а кто-то другой в его руках, и он никак не может добиться настоящего оргазма потому, что это «нечто» ускользает, словно холодная змея. Озноб пробирал его до костей, и Барона охватывал страх перед тем, что он делает. А что, собственно, такого? Эта куколка принадлежит ему, и это между ними в порядке вещей! Мальчишка так старательно напрашивался, что никак нельзя было отказать ему! Барон неуверенно хихикал и немного отстранялся, когда в ответ на его мысли Рейза обращал свой неживой взгляд на него, и гипнотическая чернота начинала манить его упасть на самое дно бездны. Неприятное и пугающее ощущение. Правда через мгновение наваждение проходило, и он снова становился хозяином, а великолепная Огненная Роза – вещью. Хорошей, сильной и выносливой, красивой и очень, очень живой вещью. Он даже подумал, что татуировки мало – стоит выжечь клеймо на этой шёлковой шкурке. Глубокое, чёткое, большое… прямо сейчас не получится – просто нечем это сделать, но вот в следующий раз – непременно. Что б помнил, гадёныш, кто в доме хозяин! Он жёстко сжал в кулаке клинок юноши, удивляясь, что его плоть так возбуждена, и принялся раздавливать навершие. Осторожно, ещё чуть – чуть! И вдруг мурашки побежали по его телу: маленькая рука коснулась его бедра, заскользила к ягодицам, погрузилась в промежность. Его будто током пронизало, и Сатрап весь затрясся от возбуждения. Он тут же замер, не смея пошевелиться, что б не потерять ни капли этого удивительного ощущения – строптивый Рейза ласкает его, он хочет его, Авихая! И Рейза тихо и нежно произнёс:
— Не надо больше, Ави. Я больше не буду хулиганить, правда! Прости меня, любимый…
Он устало закрыл глаза и уронил руку – на пальцах его блестели мутноватые капли семени Барона. А Сатрап, поскуливая от наслаждения, просто лёг рядом с ним и стал бережно поглаживать его израненное тело, стараясь помочь любимому расслабиться.
— Скажи это ещё раз, мой мальчик! Назови меня Ави, своим любимым Ави! И я прощу тебе всё, и нам будет очень хорошо вместе!
— Да, Ави, мой любимый Ави! Прости меня, я не хотел так сердить тебя. Но это был не я. Понимаешь? Это он, тот демон из мира мёртвых. Он пришёл со мной, я думаю. Он делает страшные вещи, и никак не хочет угомониться. И только так можно прогнать его – избить, изорвать, растоптать. Теперь он ушёл. Наверно, ненадолго, но пока что я – это я, и я хочу излиться…
Потом Барон где-то с неделю не решался домогаться своего любовника, боясь потревожить того чокнутого демона, что вселился в Рейзу. Вернее, он точно не знал, правда это или нет, но всё же не хотел рисковать. Да к тому же Рейза был настолько потрёпан и подавлен, что хозяину стало очень жаль его и стыдно за собственное варварство. В его подвалах сколько угодно скулящего мяса, готового к разделыванию, а он наехал на глупого, полубезумного мальчишку! Обо всём остальном думать ему не хотелось, и он постарался выбросить из головы все мрачные мысли о любви и нелюбви, о предательстве и о том, что же на самом деле случилось тогда, в подвале…
Ну а Тсуни наоборот — разошёлся не на шутку. Всё, что он натворил, мучило его так сильно, что он готов был на любую глупость, что бы загладить свою вину перед обожаемым Рейзой, но ничего стоящего на ум не приходило. Он просто тупо слонялся по комнате Плектра, переставлял вещи с места на место, листал книги, которые не мог прочитать, и тихо, молча плакал. Рейза первые два дня вообще не приходил в себя – так плохо ему было. Врач зло качал головой и что-то бормотал на иноземном наречии, и Тсуни мог только догадываться, что именно – ругательства, конечно. Звучало очень грубо и резко, и Тсуни не сомневался, что его господин наверняка слышит и понимает всю эту галиматью. Действительно, Плектр беспокойно вздрагивал, едва только старый живодёр разражался очередной порцией ругани. Тсуни попытался утихомирить разозлённого доктора, но тот, осторожно вытащив из тела пострадавшего застрявший под лопаткой крючок, промокнул тампоном кровь и сунул её под нос пареньку:
— А что, по-твоему, я песни должен петь? Это ты видел? За такие вещи я б… – Он осёкся, вспомнив, кого охаивает. Помолчал немного, а потом добавил себе под нос: — Дело-то, конечно, хозяйское, но по мне – так не стоило бы так обращаться с Его Милостью. И Мастера прогневаются, да и самого бедняжку жалко… Да уж, что и говорить! Я его не видел таким с того дня, когда тот ублюдок чуть не убил его в допросной.
— Какой ещё ублюдок?
Тсуни спросил это просто так, без особого интереса. Мало ли ублюдков бывает в допросной? И доктор удивлённо обернулся на него:
— Ты что, не знаешь? Тот, который пробрался в старый Замок, что б убить Огненную Розу! Это ж он потом кишки ему в подвале выпустил, а бедный Рейза ещё жалел его! Столько нянчился с ним, словно это заезжий принц, а не тупой бык – убийца!
И Тсуни словно током ударило: вот оно! Наконец-то у него появился шанс узнать правду о Рейзе и его тайне! И он, немножко поразмыслив, решительно взялся за гарафу с безумно дорогим вином, надеясь только, что это сойдёт ему с рук. Он льстиво поднёс стаканчик пожилому живодёру, и тот поверил в его искренность и опрокинул в утробу рубиновую жидкость. Едва прекрасный напиток обжёг сладким огнём его рот, он чуть не поперхнулся. Дураку ясно, что это вино не для простых ублюдков, и ни он, ни шваль типа этой златовласки не имеют права на такое лакомство. Но отказать себе в удовольствии он не смог, и, рассудив, что в любом случае отвечать за это будет не он, подвинул стаканчик пареньку. А тот стал убеждать его, что господин Рейза ничего не заметит, а ему, Тсуни, очень даже пригодится дружба с таким замечательным врачевателем, как…
— А как же звать Вас, уважаемый? Вы уж простите мою грубость, но я ж даже имени Вашего не знаю! Все говорят: «доктор, доктор»… А мне прямо-таки неловко стало, что я так не вежлив, господин доктор!
И тот, немедленно надувшись от спеси, важно прогудел, косясь на опустевший стаканчик, что зовут его Пини. То есть, господин Пини, конечно. Вино уже ударило ему в голову, и он, старательно ухаживая за бесчувственным Плектром, продолжил бубнить, что тут вообще все скоты, и никто его не ценит, и пусть бы все передохли, а только б господин Рейза остался, целенький и здоровенький! «Ну и господин Бар — Арон, конечно» — поспешно добавил он. Тсуни отошёл было к невысокой горке с фруктами и потянулся за большим красным яблоком, но, невзначай обернувшись к доктору, увидел, что тот тайком поглаживает тело Рейзы в очень особенном месте. Да нет же, дьявол, он просто лапает его! Тсуни мгновенно взбесился и зарычал, но, к счастью, едва он попытался кинуться на пьяненького Пини, локоть его как-то сам собой зацепил поднос с фруктами, и тот опрокинулся. Следом зашаталась вся фруктовая горка, свороченная его безобразной попыткой исправить ущерб. И пока доктор хихикал, наблюдая за его неуклюжей вознёй, он, обзывая себя тупым бегемотом и дубиной, собирал фрукты и пытался совладать со своим гневом. И тут же возблагодарил небеса за эту оплошность, и за то, что видел за минуту до этого. Мерзко, конечно, и руки бы оторвать старому извращенцу, но Тсуни понял: мерзавец с ума сходит по прекрасному демону, и это ему, Тсуни, на руку. Он нарисовал улыбочку на своей милой мордашке и подмигнул доктору:
— Так господин Рейза очень даже ценит Вас, господин Пини! Он сколько раз говорил мне, что если б не Вы, так он уж давно б к Демиургам отправился! И что никто так не позаботится о нём, как Вы!
Пини в момент очумел от бессовестной лжи паренька и, приняв её за чистую монету, надулся так, что Тсуни забеспокоился: а не пора ли искать другого доктора для этого болвана, да и для хозяина заодно? Но обошлось, и уже через минуту коновал трещал, как удод, о своих заслугах перед Его Милостью.
— Ну а тот мужик, о котором ты говоришь? Что-то я про него почти ничего не слышал. Что случилось-то?
— Да тут двумя словами и не опишешь. Я–то вообще мало что знаю; видел только, что творилось с господином в те несколько дней что-то неладное, а что это значит – не разберу. Говорят, что Плектр поймал в своих покоях убийцу и решил поиграть с ним, да заигрался. Зачем ему это было надо? Кто знает… – Он вздохнул, припомнив что-то неприятное. – Уж как тот мерзавец разделывал его, я тебе даже описать не могу. Сплошные раны и синяки. Да, и порезы тоже, и в дыму чуть не задохнулся… Эх, да что там говорить! Жалко мне его было, а помочь почти не мог. Ну там перебинтовать, и пилюльки специальные, и успокоительное… А как вообще помочь тому, кто ищет неприятности на свою голову? Спускается он, бывало, в низ, в «игровую», а его оттуда потом чуть живого приносят. А он снова и снова лез к этому дьяволу, что б ему сдохнуть триста раз! – Немного помедлив, он неуверенно добавил: — Знаешь, лучше бы нам не ворошить эту историю. Что было, то было. Барон нас за такие разговоры по головке не погладит.
Тсуни тут же подал ему ещё стаканчик и то самое яблоко, из-за которого погром устроил, и доверительно подмигнул:
— Но ведь его же здесь нет, правда? а что, если опять такое случится? Надо ж быть настороже!
Пини отмахнулся.
— Да нет, такого наверняка больше не произойдёт. Он ведь тогда совсем другой был, прямо-таки не в себе. – Опять призадумался, наморщил свои пьяные мозги и глубокомысленно добавил: — Хотя, если разобраться, он и сейчас с тем ещё прибабахом. Но даже он второй раз не наступит на такие грабли, я уверен. Только вот я тебе что скажу: этого мерзавца он не хотел убивать, это точно. Уж не знаю, почему. Я сам-то его не видел, а вот Овадья Барак, которому башку отрезали, — а, так ты и про это не знаешь? Ну ты и дубина! – Так вот, этот сын безрогой коровы однажды распсиховался и орал на весь донжон, что сам с радостью выпотрошил бы этого подлеца, и не посмотрел бы, что тот обалденно красив и в постели просто великолепен. «Убью, — говорит, — и ох не скажу! Дай только дотянуться до него!» А он оно как вышло-то! – Он опасливо огляделся, а потом шёпотом добавил: — господин Рейза ведь что натворил тогда? Он же ему свою «живую воду» отдал, понимаешь? – Тсуни отчаянно замотал головой, и доктор заговорил ещё тише: — Тот козёл чуть не убил его в тот раз, и охрана с ним хорошенько позабавилась – так Овадья говорил. А мальчик – он кивнул на спящего – вступился за него почему-то, и спас его. Он кучу народу тогда перебил, а потом велел отдать ему «живую воду».
— А что ж это за вода такая? Откуда она?
Тсуни был так взволнован, что даже взвизгнул от нетерпения, и это несколько отрезвило доктора. Он нахмурился, пожевал губу, а потом решительно погрозил ему кулаком:
— Не задавай таких вопросов, если не хочешь, что б я тебе потом руки – ноги обратно пришивал. Или ещё кой — чего. Это дело не твоё и не моё, ясно?
— Да ладно Вам, господин Пини! Это ж такая ерунда!
— Только из-за этой ерунды у Овадьи башку оттяпали. Я сам её отрезал: аккуратненько так, чистенько. А потом этот чокнутый «пальма» в банку с рассолом её засунул, и она там глазами лупала. – Тсуни передёрнуло от отвращения, и он недоверчиво и брезгливо скривился, представив эту пакость. – Что, не веришь? Так сам его и спроси!
— Да кого спросить-то? Вы про кого сейчас говорите? Кто такой Овадья? Его надо спрашивать?
— Ну ты совсем дурак, оказывается! Говорю же: Овадье я голову отрезал. Про него ты, если хочешь, у этой рыжей потаскухи Хагая спроси – у них там что-то было. И именно Овадья морду ему скособочил, в знак любви, видать. Так теперь эта гадина, я про Хагая, ненавидит меня лютой ненавистью, потому что я башку его кобелю отпилил. Ну так то господин Бар – Арон велел, и я тут при чём? – Он на мгновение замолчал, собирая в кучу разбежавшиеся хмельные мысли. О чём вообще они сейчас говорили? С чего вдруг Хагая — то было вспоминать? Но наконец он сообразил, что хотел сказать. – Ты, бестолочь, чёртову «пальму» порасспроси – он знает, что дальше было.
— Ох, проклятые небеса, да что это за «пальма» такая? – Взвыл Тсуни, теряя терпение.
— «Пальма»? А, так то ж старший техник, Итмар. Я просто привык так называть эту орясину, потому что на моём родном наречии его имя означает «пальма». В смысле, дубина здоровая, и кокосы вот такие… – Он широко растопыренными пальцами изобразил огромные шары, и Тсуни густо покраснел. – Бесполезная и нелепая скотина. Просто потрошитель, и всё. А ещё меня называет живодёром! Всё, хватит. Не мешай мне делать своё дело, а не то, если что упущу, расскажу хозяину, что ты во всём виноват!
У Тсуни голова шла кругом. Строго говоря, он ничего стоящего не узнал, конечно, но его ощущения подтвердились – Рейзе действительно было что скрывать от Барона и от всего этого поганого мира. И кое-кто знает его тайну. Душечка Хагай малость приврал, когда утверждал, что именно Рейза искалечил ему лицо. И ещё он вроде утверждал, что понятия не имеет, что случилось с его любовником. Как там доктор назвал его – Овадья Барак, да? Очень интересно. Следующие сутки он не отходил от постели измученного хозяина, ухаживал за ним, плакал от горя, видя его страдания, и снова и снова спрашивал себя: нужно ли лезть не в своё дело? Зачем ему эта правда? Зачем потакать и собственному любопытству, и подлым замыслам Хагая, если это так опасно? Что именно он ищет, стараясь разворошить змеиное гнездо? И, глядя на тоненькую, почти бестелесную фигурку Огненной Розы, он наконец-то смог ответить самому себе: он ищет доказательства тому, что его любимый господин не демон, а настоящий ангел. Он мечтал верить в его святость, а не в ту ложь, что окружает несчастного Рейзу. Он хотел не просто верить в это, а знать точно. Тогда легче будет умереть за него. И ещё одно: если он прав, то это – самая прекрасная история любви, о которой можно только мечтать. И он просто с ума сходил от желания прикоснуться к этому чуду. Тогда окажется, что все сказки старого истопника – правда, и с ним, Тсуни, тоже может произойти что-то невероятное, волшебное! Он снова взглянул на спящего Рейзу. Как же он красив, как невероятно прекрасен! Неужели кто-то и правда мог в обмен на любовь сделать такое? Он осторожно раздвинул полы рубашки Рейзы и стал всматриваться в его шрам. Неужели тот мужчина, которого он берёг и спасал, мог просто так всадить разряд ему в живот? Нет, в это невозможно поверить. Ведь даже проклятый урод Барон по своему любит Рейзу, и возвращает его себе снова и снова. А этот шрам… почему он находится так низко? Будто кто-то стрелял, лёжа на полу. Да и как мог кто-то попытаться похитить Плектра, или хотя бы взять его в заложники и при этом не остаться без мозгов и с целыми потрохами? Странно, что Барона вообще удовлетворила эта глупая ложь. Он легонько дотронулся до шрама. Как же больно ему было, наверно! И как страшно! Что ж это должен быть за человек, ради которого Рейза пожертвовал всем? И тут он испуганно отдёрнул руку и отпрянул: Рейза забеспокоился, застонал. Видно, он уловил мысли или, может быть, чувства Тсуни, и он невольно выдал себя: губы его задвигались, и паренёк с ужасом и восхищением услышал впервые это имя — Лиор. Он прислушался, а потом вполголоса повторил заветное слово, и Рейза безвольным эхом ответил: « Лиор, любовь моя…»
… Рейза простил Тсуни. Конечно, простил. Он очнулся довольно быстро, но доктор так накачал его успокоительным, что он ещё сутки спал беспробудным и беспокойным сном. Тсуни не покидал его ни на минуту, боясь, что Барон застанет беспомощного Рейзу врасплох, и поклялся защитить его любой ценой. А заодно снова и снова сочинял жалобную речь, в которой старался объяснить, почему он такой дурак, и язык его поганый удержу не знает. Он собирался на коленях вымаливать прощение Рейзы хоть до скончания веков, но, когда в сотый раз повторял про себя путанные признания, слабые, холодные пальцы хозяина неожиданно коснулись его руки, и любимый ангел тихо прошептал:
— Не надо, глупый. Я сам виноват… Всё так, как ты сказал.
— О, нет – нет, мой господин! – Тсуни страстно прижал к своим губам руку хозяина и застонал, не сдерживая слёз. – Вы ведь читаете мысли и чувства, так почему же поверили пьяной выходке идиотика? Разве Вы не знаете, как я люблю Вас? Разве могу я думать о Вас так плохо? Вы ведь для меня святой, ангел небесный! Почему Вы просто не дали мне по роже со всей дури? Ох, простите… Я не то хотел сказать. Это у меня дурь, а Вы просто очень добрый. Нет – нет, не смейтесь! Вам надо было меня наказать, а не себя.
Рейза и правда чуть заметно улыбался, стараясь дотронуться до заплаканной мордашки своего любимца. У него не было сил ни двигаться, ни говорить, и он только погладил мысленно золотистый вихорок у него за ухом. И Тсуни, не вынеся этой ласки, просто зарылся лицом в волосы Рейзы и прошептал, задыхаясь от рыданий:
— Я сейчас умру. Если Вы не простите меня, я умру. Если Вы не будете любить меня, то и жизнь мне тогда не нужна. Прикажите, и я совершу для Вас что-нибудь такое, такое…
Он запнулся, стараясь придумать подходящий подвиг, но мягкий голос неслышно прошелестел в его беспокойной голове:
— Ничего не надо. Просто будь рядом, и всё. Я прощаю тебя, глупый мальчик.
— Правда?
— Да, правда. Только будь хорошим, ладно? Не таким, как все они.
Тсуни приподнялся и, стараясь заглянуть в полуприкрытые глаза Рейзы, быстро затараторил:
— Да те деньги были не за всякое там неприличие, и я ни с кем не стал бы так… как… ну…
— Я понял, что ты имеешь в виду.
— Это ж я для нас с Вами выручил тогда, у купцов. И Итмар заставил бандитов вернуть их мне. А я не такой – Вы не думайте! Я б никогда такого не сделал, если только…
Он не сказал этого в слух, но Рейза услышал его мысль: «если только это будет ради Вас».
— Совсем сдурел ты, что ли? – Голос его прозвучал так крепко и уверенно, что Тсуни аж ахнул. Ну ничего себе! И откуда у него только силы взялись?! А Рейза открыл сердитые глаза и даже попытался сесть, но паренёк удержал его. – Слушай меня, недотёпа! Ещё одна такая мудрая идея, и я так прочищу тебе мозги, что ты до конца дней своих будешь воображать себя тушканчиком с вышивкой на брюшке. Ты даже не представляешь себе, как чесаться будет!
Тсуни хохотал так, что Плектр почувствовал себя оглушённым и совершенно бесполезным. Он ведь напугать паршивца хотел, а тот… Когда Тсуни принялся скрести ногтями живот и потешно завывать при этом, Рейза тяжело вздохнул. Какой же он глупый – этот симпатичный, милый и добрый мальчишка! «Люблю его…» Наркотики кружили голову, дурнота не покидала. Боль была где-то рядом, и он знал, что она вернётся очень скоро и задержится надолго. Но сейчас ему было почти хорошо, и он жадно ловил эти счастливые, сладкие крохи. Паренёк без спросу улёгся рядом с ним и обнял Рейзу, и Плектр почувствовал, как тело его наполняется тёплой энергией жизни юноши. Он на мгновение устыдился своего вампиризма и хотел было отстраниться, прекратить это, но Тсуни не дал ему этого сделать. Он только крепче прижался к хозяину. Сон немедленно сморил его, и пришли странные видения. Высокий, мощный мужчина с серыми глазами с нежностью смотрит на него, а потом их губы соприкасаются… «Я люблю тебя, мой мальчик!» «И я люблю тебя, мой прекрасный лев; свет, дарованный мне Богом!»
Скоро всё наладилось, и жизнь вошла в нормальное русло. Барон, напуганный тем, что за одно с Рейзой невольно отымел какого-то запредельного демона, старался не злоупотреблять любимым лакомством. По большей части он просто ходил кругами вокруг возлюбленного да потихоньку рукоблудничал, надеясь на то, что мальчик сам смилуется над оголодавшим боровом. А Огненная Роза изменился. Он начал кокетничать, дразнить его, откровенно заигрывать. Довольно часто всё заканчивалось для них обоих полётом в иные миры, но уж если нет, если Рейза вероломно обламывал его, то на разделочной доске оказывался бедолага Хагай. Тогда уж Барон отрывался по полной, словно до смерти оголодавший. Он вымещал на тощей шкуре рыжего шлюшонка все свои обиды и разочарования, и Хагаю в такие моменты хотелось удавиться. Он, конечно, понимал, кому обязан этим счастьем, и сходил с ума от ненависти к прекрасному демону и его прихвостню, но пока ничего поделать не мог. Последняя их встреча кончилась так плохо, что у него даже начинались позывы в мочевом пузыре, когда он оказывался вблизи Его Треклятой Милости. Тсуни Винг жив и здоров, сам этот красноволосый подлец тоже, а в ущербе только он, бедняжка Хагай. Плохо. Очень плохо! Он решил пока что не высовываться и подождать подходящего случая. А Рейза каждый раз весело подмигивал ему при встрече, и однажды даже попросил Барона прямо при нём: «дай мне, пожалуйста, пару монеток!» Барон удивился было этому желанию, но уж конечно не отказал ему, и через мгновение к ногам Рейзы упали несколько мелких кружочков.
— Ой, надо же! Уронил. Вот жалость. – Он кивнул Хагаю и повелительным жестом указал на серебро: — Подними. Это – для тебя. Подними, я сказал!
Хагай, задыхаясь от ненависти, оглянулся на хозяина, но тот с видимым удовольствием забавлялся сценой, и по его взгляду он понял, что придётся подчиниться. Он наклонился к башмачкам Рейзы, и тот ласково потрепал его по голове:
— Вот и умничка. Это тебе на розовые шарики доктора Пини, которые ты тайком воруешь у него. Ну те, что он для меня готовит! А тебе они сейчас нужнее, чем мне, правда? – И совсем уж нежно пропел, наслаждаясь тем, как побледнел жалкий воришка и побагровел Сатрап: — Я правда не хотел тебя обижать, милый, и мне очень жаль тебя. Я про твоё падение с лестницы. Но ты зря стоял у меня на дороге, понимаешь?
Барон гулко загоготал, подхватывая Рейзу под руку и уводя его из пиршественного зала, где разливалось очередное буйное веселье. Сатрапу очень понравилась эта мелкая склока между его фаворитами: ни в одном борделе такой не увидишь! Он не любил Хагая, презирал его и не прочь был бы вообще отделаться от него, но сам понимал, что пока не может этого сделать. Гадёныш так старался походить на Плектра, что иногда, если хорошенько напиться и обкуриться, можно было вообразить, что это не дешёвая девка, а благородный демон в его руках, и тогда… Рейза, уловив эти оттенки его настроения, соблазнительно потянулся к нему и хотел обнять, но ему помешал большой, роскошный веер, которым он прикрывался обычно от назойливых взглядов хозяйских гостей. Барон вообще не любил, когда Рейза брал его в руки, но понимал, что так надо: всем же интересно поглазеть на самый прекрасный цветок Аккада! А теперь букет из павлиньих перьев ткнулся ему в лицо, полез в нос и задел глаз, и он зафыркал, смахивая случайную слезинку. Рейза немедленно разжал пальцы, и прелестная безделушка упала на пол. Тсуни, до этого робко жавшийся позади своего господина, кинулся поднимать веер и, не разобравшись что к чему, попытался снова всунуть его в руки Рейзы. И тут же Плектр зло зашипел:
— Ах ты, недоделка убогая! Как смеешь ты лезть ко мне с этой «петушнёй»?
И он, схватив веер, отхлестал им паренька по физиономии, а тот только пищал жалобно к удовольствию Барона. Наконец Сатрап, вытирая слёзы веселья, отнял у него перьевую метёлку, отшвырнул её прочь и махнул рукой на слуг – неудачников:
— Да проваливайте вы все, шавки блошивые! Вот вам на выпивку – он бросил на пол ещё горсточку монеток – заслужили! Потешили на славу, клянусь собственной бородой!
Рейза погладил его лысый подбородок:
— Так у тебя ж нет бороды, любимый!
— Ну так и клятва недорого стоила, правда? А ты, мой сладкий, сейчас пойдёшь со мной, и мы чудесно проведём время вдвоём.
Они ушли, а Тсуни и Хагай остались стоять позади хозяйского возвышения, и у Хагая появилось навязчивое желание – отделать хотя бы этого поганца, раз уж не может наложить руки на тощую шейку самого Рейзы. Он, закипая всё больше и больше, двинулся было на мальчишку, но тот, отмахиваясь от него тем самым веером, жалобно заскулил:
— А я – то что, я – то что? Я сам обалдел!
И, правильно оценив положение, Тсуни бросился наутёк. Хагай ни драться, ни догонять не умел, конечно, и паренёк улизнул без проблем, если не считать того, что налетел на входившего в двери пьяного купца и получил от его слуги по уху. А Хагай долго ещё молча глотал слёзы и призывал на проклятые головы всех демонов ада.
Тсуни спрятался в тёмной нише большого коридора и попытался отдышаться. Он и сам не понимал, с чего так быстро бежал. Было бы кого бояться! Тьфу! Он сплюнул, и тут же услышал знакомый насмешливый голос совсем рядом:
— Ой, как не хорошо! И где ж твои манеры, мальчик?
Тсуни, на секунду испуганно замерший, шумно выдохнул и высунул голову из своего укрытия.
— А, привет тебе, Итмар! Что ты тут делаешь?
— За тобой слежу. Давно уже хотел повидать тебя, но ты всё время так занят своим обожаемым хозяином…
— Не пытайся дразнить меня. я на это не куплюсь, и ничего тебе доказывать больше не стану.
Итмар услышал нотки вызова в задиристом голосе Тсуни, засмеялся и вплотную подошёл к пареньку. Тот по привычке хотел было отстраниться, но Итмар грубовато схватил его за плечи и дёрнул к себе. Тсуни охнул и просто припечатался к широкой груди мужчины, и тело его немедленно отозвалось волнением. Вот дьявол! Чёртова пальма!
— Что – что? Ты как меня назвал?
Итмар изобразил возмущение, и Тсуни даже оторопел:
— Ой, я что, в слух это сказал?
— Ну да. И я должен наказать тебя за дерзость. – Рука Итмара заскользила по спине юноши, коснулась зада и лёгкий шлепок заставил Тсуни снова вскрикнуть. Но это было очень приятно, и он совершенно смутился. А через мгновение он ощутил позывы мужской силы внизу живота, и это окончательно выбило его из колеи. Он хотел было скрыть своё волнение, может быть даже уйти поскорее, пока чего не случилось, но Итмар уже ощутил его твёрдость и присвистнул:
— Ого! Да ты горяч, как маленький дьяволёнок! И для кого всё это? Уж не для меня ли?
Тсуни застонал от смущения, и Итмар уже серьёзно добавил:
— Так когда же ты вручишь мне свой цветок? Уже три месяца прошло с тех пор, как ты соблазнил меня, и я всё жду и жду… Заметь, как я терпелив!
Тсуни уткнулся ему в плечо, пряча красное от стыда лицо, и тихо прошептал:
— Пожалуйста, не сейчас.
— Ладно, не сейчас. – и Итмар неожиданно быстро и довольно чувствительно стукнул паренька кулаком в пах. У Тсуни аж дух перехватило, он испугался, дёрнулся бежать, но мужчина удержал его.
— Да что ж ты всё носишься, как ретивый поросёнок!
— А ты что творишь – то, господин — дерево?
— Лечу одного похотливого глупого мальчишку от избытка желаний. Смотри-ка; твой «солдатик» снова присмирел!
И правда – возбуждение мигом прошло, и паренёк расслабился. Ничего не случилось, и он не осрамился и не попал в очередную историю. Уф, хвала небесам! И он, стараясь выглядеть уверенным в себе и по-мужски спокойным, нарочитым басом прорычал:
— Ладно, господин «крутой перец»! Так какого пса ты следишь за мной?
Итмар снова засмеялся и быстро чмокнул мальчишку в щёку. Тот пискнул от неожиданности и тоже засмеялся. «Вот до чего ж я люблю этого поросёнка!» — подумалось Итмару. А в слух он сказал:
— Я скучаю. И беспокоюсь за тебя. Вот и шёл следом.
— С чего бы это? Не надо за меня беспокоиться.
— Правда? А твоя семейная сцена с душечкой Хагаем? Я всё видел и уже думал вмешаться, но ты, оказывается, носишься как очумелый.
Тсуни презрительно хмыкнул:
— Тоже мне, спаситель! Нашёл о чём толковать — Хагай его напугал! Хагай – всего лишь хлипкая шмакодявка, и если уж на то пошло, так это я скорее бы размазал его по полу, а он только скулил бы, как обычно.
— Вот как? – Итмар помрачнел. – Ты самонадеян, друг мой малолетний. Хагай проткнул бы тебя ножом не задумываясь. Он не станет драться или бегать за тобой; он просто убьёт, и всё. Да – да, и не думай, что он просто бесполезная сучка. Он – подлая тварь, и в футляре его веера спрятан стилет. А ты не знал? Вон брови-то как задрал, недотёпа! Он был просто в бешенстве и мог убить тебя сейчас, понимаешь?
Тсуни вдруг понял. Он даже не представлял себе раньше, насколько опасна его связь с этой подлой шкурой – хозяйским одалиском. Ноги вдруг стали ватными и он снова привалился к плечу мужчины.
— Спасибо тебе, Итмар!
— Ну вот, «Итмар»! А то всё « пальма» да «дерево»…
Потом Тсуни как-то легко согласился, когда Итмар тихонечко прошептал ему на ухо: «Пойдём ко мне. Прямо сейчас!» Голова его вдруг стала пустой и легкой, и всё вокруг кружилось и покачивалось. Цветные точки маячили перед глазами, и он с трудом разбирал дорогу. Вернее, он совершенно не соображал, куда идёт, и ему осталось только довериться Итмару. Тот заботливо обнимал его за талию, и это было очень, очень приятно. Так приятно, что он уже не испытывал ни колебаний, ни страха, когда этот сильный, властный мужчина завладел им. Едва они вошли в комнату Итмара, тот подхватил юношу за бёдра и рывком поднял его в воздух, прижимая к себе. Мальчик интуитивно обхватил его за шею и скрестил ноги у Итмара за спиной, губы их слились в долгом, ненасытном поцелуе. Минуту спустя Итмар опрокинул Тсуни на свою постель и стал раздевать его, а раздев, жарко, любовно покрывал поцелуями его наготу. Тсуни никогда ещё в своей жизни не испытывал ничего подобного. То, что было у него с Хагаем, скорее напоминало изнасилование, или, как назвал бы это Рейза, «любовью добровольно — принудительной». Унизительно, постыдно, болезненно. Не то что бы совсем без горячего, и не то что бы не хотелось снова кое-что испытать, но и начало, и послевкусие были очень неприятными, а иногда даже мерзкими. А теперь вот он сам задыхался от нетерпения, и каждая мышца его тела жаждала прикосновений этих рук, этих губ. Дыхание Итмара обжигало его кожу, и паренёк трепетно вздрагивал при каждом новом касании его языка, при каждом прикосновении, при каждом движении тела влюблённого Итмара. Он застонал, не выдержав напряжения, и Итмар принял его призыв. Несколько минут его пальцы бережно, но настойчиво подготавливали юношу к их соединению, и тот наконец не выдержал и подался бёдрами к нему, словно упрашивая поспешить. Больше ждать не было сил, и Итмар, рискуя поранить возлюбленного, направил свой клинок в маленькое устьице Тсуни. Тот выгнулся, принимая в своё тело всю силу, всю страсть любовника, и через мгновение утонул в этих невероятных ощущениях.
Целой вечностью позже он лежал под прохладной простынёй, уткнувшись лицом в грудь любимого, и думал о том, как же это прекрасно – принадлежать такому сильному, любящему мужчине. Он всё ещё чувствовал его силу в себе, в каждой клеточке своего тела, в каждом колеблющемся всполохе свечей, в каждом движении воздуха вокруг их разгорячённой плоти. Это было так ново для него, что он просто потерял самого себя на время. Он забыл о том, кто он и откуда; обо всём, что произошло час назад или неделю, год назад, о Хагае и даже о Рейзе…
Даже о Рейзе он забыл в этот миг, и хотелось ему только одного: что бы Итмар снова любил его, снова выплеснулся в него своими соками и своей страстью. Пусть бы это было взаправду и надолго, как в сказках старого истопника!