Сандра не могла сдержать слёз. Уже через два месяца она поедет в Стару Загору – в первый раз в жизни! – и в таком ужасном платье? Ну неужели нельзя хоть немножечко постараться? Не может быть, чтобы бабушка с дедушкой не отложили хоть немножечко денег, все старики откладывают деньги.
– Бабулечка, оно же совсем немодное!
– Оно шикарное. Посмотри, какие розы! – бабушка пошире развернула на руках пышную голубую юбку, чтобы лучше видна была крупная вышивка по подолу.
– Бабулечка, эта юбка… она же огромная! Так никто не носит! Ба…
– А тебе лишь бы задницей перед мальчишками повертеть. Отличная юбка и всё платье отличное. Другого нет! Или в нём поедешь, или вообще в джинсах, – бабушка сердито принялась вдевать в ворот платья вешалку, а Сандра не выдержала и зарыдала в голос. И за что к ней так жизнь не мила? И сирота она, и хромоножка, и лицо – как подгоревший пирог, а теперь ещё придётся ей ехать в Стару Загору в платье Золушки из мультика. Все только и будут, что смеяться над ней! А то и вообще придётся без платья там танцевать. Непонятно, что хуже.
Но ведь до ярмарки ещё три месяца, неужели ничего нельзя придумать?
– Раз у тебя так много лишних слёз, возьми в руки тряпку и помой ими пол, – крикнула бабушка из спальни. Сандра, не смея ослушаться, взяла ведро с остатками воды и принялась тереть тряпкой пол на кухне.
Если бы у них были красивые блестящие шторы, уж она бы сумела упросить бабушку отдать их и сшила бы платье сама. У неё бы точно получилось, Сандра была рукастая девочка. Но на окнах кухни висели куцые пёстрые занавесочки, у бабушки в спальне – посеревший от времени тюль, а других комнат и, значит, других штор в доме не было.
– Бабуля, – крикнула девочка. – А давай мы этому платью подол перешьём?
– Чужое. Отдать надо каким было, – непреклонно сказала бабушка.
– А ты взяла с отдачей?
– Конечно. Милостыню я никогда не просила.
– Ба, так ведь Петка его не будет больше носить! Зачем ей такое платье, она после свадьбы растолстела вдвое.
– Каким взяли, таким отдадим, – повторила старая, и Сандра опять, заливаясь слезами и тихо подвывая, принялась шлёпать мокрой тряпкой по щелястому «паркету». Ни в чём ей не везёт. Сирота она, сиротинушка. Будь живы папа и мама, разве бы они не расшиблись в лепёшку, чтобы единственную доченьку одеть как следует… Не любит никто Сандру, одна она на белом свете.
Конечно, вслух она этого не сказала, потому что у бабушки бы заболело сердце. Едва старой исполнилось пятьдесят, а уже вся ослабла от ревматизма. Так Сандра и домыла пол.
Потом к Сандре пришла Ели, троюродная сестра и лучшая подруга. Домик елиной семьи стоял на другом конце посёлка, и Ели была на год старше Сандры, но это не мешало девочкам с детства всё делать вместе, и даже в школу их отдали одновременно, чтобы училось веселее. Сейчас Ели особенно часто стала забегать в гости к Сандре. В прошлом году в Старой Загоре она познакомилась с Мико, и они друг друга полюбили. То был большой секрет, узнай кто-нибудь – не сносить Ели головы. Знала только Сандра. Она хранила телефон, который тайно передал возлюбленной Мико: у Ели дома его бы сразу нашли. Вот Ели и бегала к Сандре, чтобы прочитать сообщения и написать на них ответы.
Девочки устроились на Сандриной кушетке, Ели разложила косметику: она обещала показать сестре, как накрашиваться. Под косметичку Сандра положила телефон, и Ели, воровато оглядываясь, вынимала его, читала и быстро давила на клавиши, отвечая. Бабушка за стеной смотрела телевизор, дед ещё не вернулся. Ели тоже была заплакана. Косметика лежала, раскиданная по покрывалу, совершенно бесполезно.
– Не собрал, – шёпотом сказала Ели. – И не соберёт, никак. И в кредите отказали, зарплата слишком маленькая.
Из огромных зелёных елиных глаз покатились слёзы, и она быстро их смахнула. Из-за этих зелёных глаз была Ели беда. В прошлый раз чудом не сосватали, а в этот уж точно жениха найдут: зеленоглазые невесты ценятся. Если Мико не найдёт денег на хороший выкуп – а найти их ему было негде – отдадут за другого.
– Зато у него в городе работа есть и в семье он единственный сын. Может быть, его мать сумеет уговорить, – попыталась подбодрить подругу Сандра. Говорила и сама себе не верила.
– Отец уже прикинул к лету грузовик купить и компьютер для Христо и Марчо…
У Ели были две старшие сестры и два старших брата. Родители устали их поднимать, биться почти что в бедности, чтобы и одеть, и прокормить. На выкуп за старшую дочь сделали ремонт, и отец сразу вошёл во вкус: ещё среднюю не вывез на ярмарку, а уже рассчитал, на что потратит выкуп. Та же история повторялась теперь и с Ели. Компьютер был таким же вложением в будущую беззаботную, довольную старость, как свадьбы дочерей: Христо и Марчо должны были научиться обращаться с ним и потом найти себе хорошую работу. Сейчас каждая вторая работа такая, садись да кнопки жми как надо.
– Если за другого меня отдадут, клянусь тебе, умру я, – шептала Ели. – Сердце разорвётся, клянусь тебе. Уже ночами рвётся, лежу и чувствую: по шву разъезжается. Выдадут за другого, дорвётся совсем.
Девочки обнялись и заплакали, каждая о своём горе, и плакали так горячо, что не услышали, как загрохотал во дворе телегой сандрин дед и как он вошёл, а бабушка в то же время вышла из спальни.
– Хорошо меня встречают. Провожать плясками будете? – прикрикнул дед на девочек.
– Чего ревёте, дуры? – крикнула и бабушка. Ели застыла в страхе оказаться разгаданной, а Сандра сообразила быстрее.
– Платье… платья у меня нет. Модного. А я хромая. Никто не меня не посмотрит. Никогда.
– И ты из-за её платья слёзы тут разливаешь? – удивился дед, и Ели закивала, растирая мокрые щёки руками.
– Жалко Сандру.
– Когда у девчонки глаза на мокром месте, замуж ей пора, – резюмировала бабушка. – Сандра, что ты стоишь, полей деду на руки!
Сандра поехала в Стару Загору, конечно, в золушкином платье. И её семья, и семья Ели были среди самых первых. Мартовское утро было немного слишком свежим, и девочки ёжились: ни у одной из них не было модного мехового болеро, а закрывать лифы платьев какими-то там кофточками… В пятнадцать и шестнадцать лет такая идея кажется ужасной. Продавцы раскладывали и развешивали товар, встала с тележкой та старуха, что всегда продавала сладкую вату, начала жарить первые кебабы другая старуха. Немногочисленные пока гости бесцельно бродили по лугу. Глупая широкая юбка Сандры цеплялась за траву, и девочка чувствовала, что походка её от этого выглядит ещё более неровной, чем есть на самом деле. Туфли на каблучке неприятно сдавливали пальцы. Девочка достала зеркальце из крошечной сумочки – и её у кого-то одолжила с отдачей бабушка – и оглядела макияж, нарядный, яркий, как у певицы. Конечно же, он был в полном порядке, ведь Сандра накрасилась только час назад. Девочка протянула зеркальце сестре, но та только рукой махнула. Не хотела Ели сейчас видеть свои зелёные глаза – свою неминучую беду.
Выставил стойку и продавец платий. Сандра так и впилась в неё глазами, пока дядька ставил рядом будку для переодеваний – с большим зеркалом внутри. Каждое платье стоило столько, сколько сандрина семья проживала, наверное, за год. Все они были невероятно модными, со струящимися юбками, совсем не пышными и длиной по колено, все блестели в неярком ещё утреннем солнце чудесной тканью и стразами. Самое красивое, конечно, было ярко-красное. Выйди в таком на помост Сандра, никто бы не заметил, что она хромая и смуглая, потому что она была бы в нём настоящей бразильянкой, индианкой, арабской принцессой.
Бабушка тоже посмотрела на платья, вздохнула и купила банку лимонада. Сандра стояла и пила лимонад, пока он весь не кончился. К тому времени подъехало уже довольно много гостей. Кто-то включил музыку, и девушки поспешили сбиться в хоровод. Рядом встали хороводом и парни, поглядывая искоса в сторону девушек. А те старались не показывать виду, что им интересно, кто на них смотрит: лениво потряхивали бёдрами и покачивали руками, переступая на месте. С утра никто не танцевал слишком лихо, берегли силы.
Взрослые встали кучками неподалёку. Родители сыновей разглядывали танцующих девушек, родители дочерей рассматривали, хороши ли костюмы на парнях, ладно ли мальчишки двигаются, и всё время родители оглядывались друг на друга, ревниво и оценивающе: на моё ли дитятко глядят да кто на него глядеть смеет. Взрослые выбирали себе зятьёв, невесток и, главное, будущих свойственников: не с каждой семьёй породниться захочешь.
Юбка на Сандре от движений бёдер раскачивалась, как колокол, и другие девушки поглядывали насмешливо. Может быть, даже старое платье лучше выглядит, чем джинсы, в каких пришли некоторые из невест, но зато джинсы не будут колыхаться, задевая чужие ноги, и в джинсах видно, как ладно ты танцуешь. Ели заметила, что Сандру задевают взгляды. Ей стало стыдно за сестру, но она решительно взяла её за руку и дальше они так и танцевали, держась за руки, и юбка Сандры пошлёпывала Ели по ногам. С другой стороны от Сандры был прогал, потому что никто не хотел встать рядом.
А потом Ели сильно сжала руку сестры, и Сандра поняла, что Мико пришёл. Девочка огляделась и сразу его увидела: он не танцевал, хотя и встал рядом с хороводом парней. Он смотрел в упор на свою любимую. Лицо у него было таким серым, таким отчаянным, что было ясно: ничего он не смог придумать, никаких денег не нашёл и никаких аргументов у него не было для елиных родителей. Он смотрел на Ели, потому что прощался с ней. Ели на него не смотрела, казалось, вообще.
Девочки в хороводе уже, не таясь, хихикали и стреляли глазами в сторону мальчиков. Обычно парням и девушкам нельзя было заговаривать друг с другом, но на ярмарке разрешалось как бы случайно перекинуться парой слов у ларька. Сандра поглядела, не подмигнёт ли ей какой-нибудь мальчик. Замуж ей так быстро не хотелось, но интереса от парней – очень. Хоть бы завалящий, прыщавый глянул на неё… Но нет, если мальчики и глядели на Сандру, то с удивлением: машет тут юбкой, черномазая.
– Пойдём по кебабу съедим, – сказала Ели, и Сандра кивнула. Конечно же, у ларька их нагнал Мико. Ели ёжилась от страха, так неприкрыто он подошёл к ней. Они встали с пластиковыми тарелками все трое и стали есть. Сандра думала, что Мико заговорит с Ели, как делали другие парни, вставшие возле девушек, но Мико ел молча, в упор глядя на возлюбленную, и Ели роняла под его взглядом слёзы на свой кебаб. Они доели и разошлись. Ели снова взяла Сандру за руку и принялась разгуливать с ней вдоль ларьков. Сандра думала о Мико и Ели, о дурацком платье, о своей хромоте и сиротстве, и что-то, наверное, пропустила, потому что Ели вдруг рванулась вперёд и закричала:
– Моя сестра будет, моя сестра будет!
Девочки оказались перед стойкой с платьями. Здесь собралась настоящая толпа.
– Десятая, всё, – объявил громко продавец.
– Что я буду? – испуганно спросила Сандра.
– Петь в микрофон. Кто лучше всех споёт, получит платье на выбор! – быстро пересказала Ели и вытолкнула подругу вперёд, к девяти другим девушкам, вставшим возле микрофона. Почти все девушки были в джинсах и ярких кофточках, одна вместо джинс надела длинную узкую юбку, и ещё одна была в красивом модном платье – зачем ей ещё одно, вяло подумала Сандра и испуганно посмотрела на толпу вокруг. Она хорошо пела, это правда. Но ведь и девять девушек возле неё, верно, пели не хуже, раз надеялись выиграть себе платье. Сандра поглядела на стойку. Красного уже не было.
Мико снова объявился возле Ели – словно его случайно прибило толпой. Оба они смотрели только на Сандру и больше ни на кого, но девочка каким-то образом поняла, что заведённая за спину рука Ели вцепилась тайком ото всех в руку Мико.
Каждая участница маленького конкурса, спев, отходила к стойке с платьями и ждала там, напряжённо поглядывая на соперниц и на зрителей. Вот и Сандрина очередь подошла. У Сандры затряслась каждая поджилочка в теле. Она взяла микрофон и долго не могла заставить себя поднять его ко рту.
– Пой, красавица! – вдруг закричал Мико. – Пой, принцесса!
Слово понравилось толпе, и несколько человек закричало:
– Пой, принцесса!
Сандра не чувствовала себя принцессой. Она поглядела на Мико с Ели ещё раз и запела. Единственная из участниц, она пела на английском – песню из «Титаника», своего любимого фильма. My heart will go on, эту песню она знала наизусть. Но раньше эта была песня о Джеке и Розе, а теперь это вдруг стала песня о Мико и Ели, о Сандре, которой никто не подмигнул и у которой не было своего Мико, и о чём-то ещё не совсем понятном, новом, но совершенно точно очень грустном, что вошло вдруг в сердце Сандры. Мико знал эту песню. Он стал ещё серее, и глаза у него засверкали от слёз, а Ели, казалось, сейчас упадёт с разорванным сердцем, и оттого песня стекала с языка ещё горче – и ещё лучше, и Сандра поняла вдруг, что поёт прекрасно, так прекрасно, как не пела никогда. И в конце песни все захлопали, как хлопали и другим девушкам, но беспорядочные хлопки быстро сменились ритмичными, и толпа стала кричать по слогам:
– Прин-це-сса! Прин-це-сса!
Продавец подошёл к Сандре и поднял её руку.
А потом она пошла по ярмарке, в красивом белом платье со струящимся подолом, похожая на бразильянку, и парни глядели на неё так, что она видела в их глазах своё прекрасное платье и свою песню и совсем не видела чёрного лица и хромоты, а Ели время от времени обнимала Сандру и горячо целовала в щёки, а потом пальцами растирала по ним следы от помады.
Ели ушла танцевать на помост, а Сандра отошла к ларьку со сладостями и лимонадом, и там с ней заговорил мальчик её лет. Он был немного прыщавый, это правда, и с оттопыренными ушами, но в целом очень милый, и его звали Гиньо. Он спросил её имя и что за песню она пела. Потом Сандра пила лимонад возле ларька с кебабами, и с ней заговорил Мирко. Потом она танцевала в хороводе, рядом с ней не было никаких прогалов, и парни глядели на неё так же часто, как на других девушек, а с её бабушкой, Сандра заметила это, успели поговорить несколько женщин.
Сандра пошла к помосту, где танцевала Ели и другие девушки, чтобы подбодрить сестру или похвастаться ей Гиньо и Мирко. Но Ели уже не было на помосте. Она стояла, вся бледная, возле совсем молоденького парнишки, и вся её семья рядом. Боже, да ведь её просватали!
– Кто он? – напряжённо спросил Мико над самым ухом Сандры.
– Ой, я не знаю, – растерялась она и оглянулась на Мико. Глаза у него уже не сверкали. Он стоял, покусывая губу, и вся кровь отлила от его лица.
– Ну конец девчонке, к старой Катке в невестки угодила, – прокомментировала незнакомая девушка, стоявшая тут же. – У неё за год невестки так ссыхаются, что краше в гроб крадут. Она их по полу за волосы таскает и сыновей науськивает учить их почаще. Старшая невестка даже ребёнка два раза скинула, чудом сама Богу душу не отдала. Жаль эту девочку, красивая. Ты её сестра, что ли?
Сандра кивнула.
– Хорошо поёшь, – сказала девушка. – Как в телевизоре. Даже лучше.
Сандра опять кивнула. Ели нашла сестру взглядом, и взгляд её кричал о помощи. Сандра ничем не могла помочь. Она могла только пожалеть подругу. Девочка подошла к Ели и обняла её. Пусть другие думают, что она сестру поздравляет. Главное, что и Сандра, и Ели знают, о чём они на самом деле обнимаются. Ели дрожала всем телом, и Сандра почувствовала, что теперь и её собственное сердце, кажется, немного надорвалось по шву. Она держала сестру в объятьях долго-долго. Вдруг Ели оттолкнула её и слабо вскрикнула. В тот же миг Сандра увидела, что Мико стоит совсем рядом, что в руке у него нож, а другой рукой он вцепился в плечо елиного жениха, и что ножом он несколько раз бьёт Каткиного сына в шею и грудь. Мальчик упал, и Мико остался стоять над ним с окровавленным ножом, и спокойно глядел вокруг, серый, отчаянный. Одно мгновение тишина висела над ним, а затем старая Катка закричала и кинулась на Мико, повалила его на землю, стала трепать его за волосы, и следом подбежали её взрослые сыновья, и их спины закрыли Мико, и Сандра хоть не видела, но понимала, что они бьют Мико, бьют жестоко, а тот, верно, не сопротивляется, только попытался свернуться. Ели тоже кинулась к Мико и Катке, стала хватать старуху и её сыновей за плечи, пытаясь оттащить их, кричала. Заголосили кругом женщины, и всё стало отдаляться, отдаляться, отдаляться, как в кино. Потом Сандра опомнилась и перестала пятиться, а руки её сами собой нашли то место на платье, на самой груди, где оно было безнадёжно испорчено огромной кляксой кисло пахнущей крови, и в этот миг она поняла, что Мико умер, а у Ели дорвалось до конца сердце.