Пустыня Кара Кумы, а в переводе с Туркменского, — «Чёрные пески» ошибок не прощает. Впервые, прибыв поездом в Туркменскую ССР, ещё на вокзале я услышал, а затем и прочитал нашумевшую в то время жуткую историю. В местной газете писали, как семья из четырёх человек: муж, жена и двое маленьких детей, выехали на легковушке из города Красноводск, через Ашхабад в сторону Чарджоу. Асфальт трассы в одном из мест был разрушен или не доделан на протяжении нескольких километров. Проехать легковушке по разбитой большегрузами грунтовке было невозможно. Но там всегда работали трактора шабашников, которые за мзду перетаскивали на прицепе тросом или трейлером, до асфальтной дороги. Очередь бывала длинная и скандальная. Знающие местность водители иногда рисковали объехать эту проблему. Сворачивали в пески пустыни и по такырам проскакивали…. (Такыры, — солевые выходы пустыни, прочные как асфальт, протяжением от нескольких, метров до нескольких километров)
То ли решив не тратиться на дорогую перевозку, или чтобы не терять времени, эта семья решилась на объезд. Лишь на одиннадцатый день, пустую машину застрявшую в песках, случайно увидел пилот пролетавшего вахтового вертолёта. Обеспокоенные родственники давно и безуспешно обивали пороги местного Райотдела милиции с заявлением о пропаже семьи. Летом в пустыне, печёт до пятидесяти градусов в тени. В милиции их успокаивали, но действий не предпринимали. И всё же кто то из отдела, услышав сообщение пилота, вспомнил о заявлении и начался поиск. Не сразу, но нашли занесённую песком легковушку. Сообщили родственникам. В машине лежала записка написанная карандашом. Женщина сообщала: Мы заблудились! Бензин закончился. Муж четыре дня назад ушёл за помощью и не вернулся… Спасибо сестричка за банку компота, что ты настояла взять при отъезде. Воды нет. Пьём компот по глоточку пятый день. Ждать больше нет сил. Пойдём на восток, ищите в том направлении. Несколько дней спасатели с предприятий, друзья и родственники искали потерявшихся. Но нашли лишь брошенные вещи, которыми женщина с детьми отмечала свой путь. И больше никого. Даже косточек не обнаружили.
Я прибыл в Советскую Туркмению на стройку Нефтеперерабатывающего завода по распределению. Тогда в семидесятые годы, защитив диплом, требовалось отработать два-три года там, куда распределяли. Обычно посылали работать туда, куда укажут партия и Министерство образования. Лишь отработав два-три года ты имел право получить диплом в руки. Вот и направила меня и моего сокурсника выпускная комиссия в пустыню на стройку народного хозяйства.
Поездом до Баку, а дальше паромом, двенадцать часов через Каспийское море до Красноводска, пограничного города Туркменистана. Глубокой ночью, с парома, прибыв на железнодорожный вокзал Красноводска мы измученные дорогой, в пустом зале ожидания прилегли на лавку и уснули мертвецким сном. Пробуждение в шестом часу утра было кошмарным. Мы попали в прошлый век. Вокруг нас рядом и около сидели дикие, как нам показалось люди в тельпеках ( Бараньих папахах) огромного размера и цветных халатах. Туда сюда сновали женщины в длинных до пят платьях. Причём у них до глаз были закрыты лица платками окутывающими голову. Мужчины похожие на стариков, бородатые, в длинных халатах и удививших нас тельпеках, сидели на полу на кошме и пили чай из пиал. Специфичный, неприятный запах наполнил здание. Мы ошарашенно оглядывали всё это и не верили своим глазам. Выйдя на привокзальную площадь, тут же наткнулись на привязанных десяток верблюдов. Ишаки орали, а лошади хрустели сеном. Вокзальная площадь была переполнена. Рано утром начинал работать базар.
Немного придя в себя мы закомпостировали билеты на дальнейший путь и кое как забрались в переполненный общий вагон с деревянными сидениями. Места достались нам только на третьих полках. Внизу мест не было. Так мы и ехали более суток под самой крышей. Духота была неимоверная. Под нами от нашего пота на полках хлюпала вода. Кое как выдержали это испытание и прибыли в город Чарджоу, областной центр Республики. Мой однокурсник приуныл и отказался ехать дальше в пустыню к месту работы. Заявив, что с него хватит, взял билет на самолёт на оставшиеся деньги и улетел назад в Краснодар.
На автостанции Чарджоу, в ожидании автобуса я многому удивляясь, объедался местными, вкусными и довольно дешёвыми блюдами. С удовольствием пробовал лагман, плов, хаш, самсу, конечно же шашлык, а также различные сладости к чаю. Я просто объедался. Причём всё это подавали и кушали полулёжа на топчанах. Вилок не полагалось, всё брали руками. К вечеру, дождавшись своего рейса, на маленьком Пазике выехали в Нефтезаводск. В духоте автобуса часа за два, прибыли. Расспросив прохожих, быстро нашёл в городе, из трёх пятиэтажных домов, подъезд с общежитием. Заселили быстро и перебирая события дня я вскоре уснул.
На следующий день, начальник монтажного управления предложил мне должность мастера. Но заранее решив, я упросил его, дать мне поработать в бригаде монтажников. В пустыне районный коэффициент начисляли вместе с отдалёнными и безводными сто на сто. То есть заработал сколько, получи такую же надбавку. Мне в первые же месяцы многое понравилось. Здесь работали в основном мои сверстники, двадцати-тридцатилетние ребята и девчонки с всего Советского Союза. В пустыне, практически с первых колышков, мы строили огромный нефтеперегонный завод и город. Закладывались и быстро возводились садики, школы, дома и даже ПТУ. По технологии нефтеперегонки заводу нужно много воды. Поэтому проектировщики привязали стройку к протекающей в десяти километрах Аму-Дарье.
Ещё в детстве, читая приключенческие книги, Жюль Верна, Майн Рида, В. Скотта, я сам увлекался путешествиями, познанием нового, с интересом наблюдал мир животных, охотился и любил природу. Попав сюда, в незнакомый мир поражающий воображение, обычаями и новизной, я начал изучать это. В первые же месяцы совершал походы к реке и в пустыню. Уходил в знойные дни, чтобы испытать воздействие жары и обезвоживания организма. Здесь многое было необычно и я старался понять и привыкнуть к этому. Река Аму-Дарья, глубокая и коварная могла всего за несколько часов поменять русло. Быстрая и полноводная она несла в себе тысячи тонн песка. Утром причаливаешь лодку к берегу, а вечером она оказывается на сухой отмели в десятках метров от воды, а посреди реки вдруг намывает большой остров, который через несколько дней исчезнет, как и не было! Наберёшь ведро грязной, жёлтой воды, а через час отстоявшись она прозрачная, чистая. В семи-восьми километрах от растущего города был прорыт большой оросительный канал для хлопковых полей. На десятки километров выше, он вытекал из реки, а здесь впадал в неё же. И в Аму-Дарье и в канале водилось много рыбы. Сомы весом до ста кило и даже более, крупные усачи, белый амур, чехонь, сазан, жерех. Пусть редко, но попадались даже осетр и гибрид осетра,- бестер. Простирающаяся от берегов реки пустыня, притягивала множеством развалин крепостей, курганов и могильников. Даже школьники находили на большой горе у города, копаясь и просеивая песок старинные монеты и разные мелкие предметы. Вечерами стоял пронзительный свист сусликов. Они тысячами стояли у своих многочисленных нор сложив передние лапы-руки на груди. Вертя мордочками и наблюдая вокруг, чтобы вовремя юркнуть в нору от коршуна, корсаков, или здоровенных змей. Змей было множество. Ужи, Полозы, Гадюки, Кобра, Песчанки и Медянки, Гремучки и очень опасные Гюрза и Эфа с характерным рогом на голове. Она от глухоты своей могла неожиданно напасть на проходящего рядом зверя или человека. Укус смертельный, хуже чем у кобры. Зайцы и лисицы, волки и камышовые коты, всякого зверья много. Хватало и снующих ядовитых фаланг, скорпионов, огромных пауков Кара Куртов. Большие зубастые Вараны, сбивающих ударом хвоста с ног ишака или человека первое время приходили к подъездам домов.
Город быстро рос и хорошел. Пустыня она там где нет воды. А провели воду в город и всё зацвело и зазеленело. Весною, после снега и дождей, на коротенькое время пустыня преображается. В начале мая она изобилует цветами и начинает благоухать. Цветут целые поля диких тюльпанов жёлтого и красного цветов, огромные плантации мака, никем не высаженного но буйно растущего в тугаях, либо низинках между барханами. Зацветает и саксаул. Крепкое, не разрубишь топором крученный ствол,- удивительное дерево умеющее добыть влагу и расти в невыносимо раскалённых песках. Даже верблюжья колючка распускается и цветёт вкусными, душистыми розовыми соцветиями. Не ленись собирай цветочки, подсуши и будет вкуснейший и полезный чай. Весной оживает всё. Ящерицы и варанчики под кустиками и на ветках саксаула. Красивые Агамы под стать хамелеонам неподвижно сидят на ветках задрав голову, уставясь в одну точку и только меняя расцветку кожи от сине-зелёного утром, до красного к вечеру. Но длится такая весна не больше двух недель. Безжалостное солнце выжигает эту красоту очень быстро. Потом до наступления периода дождей в сентябре, а то и октябре месяце, всё стоит выгоревшее, жёлто серое. А на бездонном небе нет ни облачка. Только иногда потемнеет горизонт, нахмурится небо и тонко запоёт, заскрипит песок. Идёт страшная буря «Самум». Если ты дома, закрывай наглухо окна и двери и ни шагу на улицу. Но как ни закрывай, когда всё утихнет, выгребешь с подоконников и от дверей ведро, а то и больше мельчайшего песка. Ну а если ты оказался застигнутым в пустыне, можно и погибнуть. Ищи место под кустом или где прилечь, накрыть голову любой тряпкой и лежать очищая пространство для дыхания.
С двенадцати лет я начинал охотиться. Ещё когда родители жили в Казачьей станице на берегу Терека, двоюродный дед Терентий, Терский казак по происхождению, научил меня стрелять из централки. Он часто брал меня с собой на кошары в Ногайские степи к пасшимся стадам овец. А я взяв дедову централку, никогда не возвращался из бурунов без зайца или фазана.
Зарабатывая здесь хорошо и имея материальную возможность, я вскоре обзавёлся вертикальной Ижевкой двенадцатого калибра и пятизарядной МЦ. Охотиться начинал на зайцев и лис. Только зайцы в пустыне были сухощавые, а лисы как драные кошки. Чтобы не убивать зазря я потерял к ним интерес. Но с ружьём в пустыню или приречные тугаи ходил часто. Однажды, приметив незнакомые следы копытец и продвигаясь по ним, вдруг вспугнул не подпустивших ближе ста метров шесть рогатых красавцев джейранов. Скрадывать их, чтобы подобраться ближе не получалось на протяжении долгого времени. Они поднимались далеко. А стрелять чтобы ранить и погубить красивых животное, не позволяла охотничья этика привитая ещё дедом. Поразить картечью Джейрана весом двадцать-тридцать килограмм, можно было метров с сорока и не более.
Наступила пора отпусков. Гостить я уезжал к родителям на Кубань. Там однажды увидел в магазине мотоциклы. Это была редкость того времени. А для живущих в Туркмении заветная мечта. Мотоциклы на рынке стоили втридорога, а новый найти было почти нереально. Не раздумывая я тут же купил облегчённую, спортивную Чезетту. Продавали и Явы. Но Чезетта понравилась мне больше. Возвратившись, я на мотоцикле стал выезжать на охоту чаще Но джейрана добыть всё не получалось.
Позднее Волей случая я познакомился с местным охотником. Мерген! Так местные называют охотников. У моего нового знакомого Хамры, было старое престарое ружьё, с подходящим на Туркменском названии ружей «Мултук». Этот мултук был настолько старым и затёртым, что невозможно было определить его происхождение и год выпуска. Хамра по наследству был прирождённым охотником. Он хорошо знал повадки зверей. Отлично умел ловить и рыбу. У берега на толстой верёвке у него всегда были привязаны один два сома килограмм на тридцать-сорок. Так и сидели привязанные до приезда покупателей- заказчиков. Охотой и рыбалкой и жила его семья. Он научил и много показал мне своих секретов и правил рыбалки, а главное охоты. С ним я начал добывать джейрана. Вначале он научил охотиться на них с верблюда, затем с лошади, а потом предложил попробовать на мотоцикле.
К своему дню рождения в июне я позвонил в кишлак Хамре и попросил съездить вместе на охоту. Джейрана было много в том году. Его популяция зависела от зимовки. Обычная зима и Джейрана много. А бывало и подкармливали в холодную снежную зиму. Вымирали они сотнями. Хамре тоже надо было пополнить запасы и мы договорились взять двух штук. Он никогда не стрелял лишнего или без надобности, а я был с ним согласен. По заведённому правилу мы никогда не выезжали в пустыню на одном мотоцикле. Всегда нас сопровождал на втором мой товарищ по работе,- Володя. Или Хамра приказывал племяннику следовать за нами на верблюде. Племянник, обычно не спеша ехал за нами на двух горбом «драмадере» и подъезжал как правило часа через два, когда мы уже заканчивали разделывать тушку. Но в этот раз мы нарушили твёрдое правило. Выехали одни. Не торопились, так как пасшиеся по прохладе утра животные, обычно останавливались и залегали к полудню.
Всё никак не находили следов. Углубились уже далеко, на десятки километров. Только к вечеру наконец заметили следы. Но поздно заметили и стадо уловив работающий мотор мотоцикла рано сорвалось из за бархана. Поднялись штук семь-восемь особей. Не теряя драгоценных секунд, что отводились на погоню, мотоцикл взревел, рванулся вдогонку и взлетел на бархан… На беду противоположная сторона на редкость случая оказалась отвесной…
При падении, с бархана, — отталкиваемый нашими ногами мотоцикл упал в стороне,- ударился о землю перевернулся и загорелся! Я заметил, как Хамра вскочил, но вскрикнул и повалился на бок. Рванувшись тушить пылающий мотоцикл я забросал его песком и пламя погасло. Поднял горячую Чезетту, поставил на подножку и вернулся к товарищу. Хамра уже снял ботинок, закатил штанину. Из лодыжки торчала окровавленная кость. Сломал!? Ахнул я. Хамра кивнул головой морщась от боли. В рюкзаке у него была фляжка с водой и водкой. Промыли рану, как смогли поправили кость, и туго перевязали. Оглядев мотоцикл мы поняли, что завести его не удастся. Сгорела проводка и повреждена огнём катушка зажигания. Хамра, жил в кишлаке на берегу Аму-Дарьи. На вид меланхоличный, он был мужественным и ловким парнем тридцати лет. Все местные охотники, старые мергены аксакалы с уважением отзывались о нём. Удача сопутствовала ему и в охоте и на рыбалке.
Познакомились мы по небольшому происшествию в селении где он жил. На мотоцикле ехал я по берегу реки и въехал в кишлак о котором знал, но никогда в нём не был. Подъезжая к местному магазинчику, увидел, как мальчишка лет шести-семи подходит к грызущей что то в мусоре огромной азиатской овчарке. Почувствовал недоброе, я не успел ничего предпринять как собака прыгнула на мальчонку и сбила с ног. Загрызёт зверина среагировал мгновенно я, и не останавливаясь, с ходу мотоциклом налетел на собаку. Ударом колеса отбросил её и схватил парнишку на руки. Мотоцикл завалился на бок.
На шум, из дверей магазина выскочила женщина и закричав, вцепилась одной рукой в ребёнка, а второй стала колотить меня по чём попало. У магазина стояли двое ещё опешивших бабая в цветастых длиннополых национальных халатах. Один старик, а по местному бабай, подбежал к женщине и залепил той пощёчину. Она опешив отступила. Бабай прижимая руку г груди раскланивался Николаю и что то говорил женщине. Та посмотрела на отбежавшую собаку, рану на руке мальчишки и всё поняла. Мы жестикулируя не могли понять друг друга. Ни женщина ни бабаи не знали русского, а я ещё не научился Туркменскому. Мать мальчишки смущённо и растерянно глядела на спасителя. На шум подошёл мужчина, Это был Хамра и он хорошо говорил на русском. Мальчика мать понесла к местному лекарю, а меня не отпускали. Не принимая возражений Хаира отвёл к своему дому и усадил в тени деревьев на топчан. Постелив и подложив подушки Хамра поставил пиалы, заварной чайник с чаем, насыпал парварду и урюк в корзиночку и стал что то готовить в казане. Подходили аксакалы в халатах, повседневной одежде Туркмен. Приветствовали, знакомились и выпив две три пиалы чая слушали рассказ очевидцев. Немного посидев, уходили уступая место другим. Хамра продолжал готовить плов и шурпу. он объяснил, что его жене показалось, будто я сбил ребёнка мотоциклом. До вечера меня угощали шурпой и пловом с бараниной, салатами на хлопковом масле и сладостями. Весь кишлак побывал здесь. Приходили и уходили всё мужское население кишлака. Наступившим вечером, благодарный Хамра проводил меня. А вскоре мы подружились.
На рыбалку и охоту мы ездили вместе. Лёжки Джейранов Хамра определял безошибочно. Сидя сзади с своим стареньким ружьём, он показывал Николаю, куда ехать. Разгоняясь на мотоцикле по проваливающемуся песку, спортивная Чезетка хорошо набирала скорость. Джейраны поднимались и через секунды набирали скорость до семидесяти километров. За минуту погони, приближались метров на тридцать — сорок, когда мотоцикл резко останавливался Хамра стрелял. Он всегда бил без промаха. Ориентировался в пустыне безошибочно Где бы не оказывались, осмотревшись точно показывал обратную дорогу.
Обсудив, что надо идти за транспортом и помощью, определили направление. Хамра уверенно объяснил, что мы уехали километров на двадцать пять — тридцать в пустыню и находимся между кишлаком Габаклы и Нефтезаводском. Ближе будет мой кишлак туда и надо идти. Солнце склонялось к западу, и пекло под пятьдесят. Песок в такие часы прогревается до 80 градусов. Литровую фляжку воды, отпив глоток он отдал мне. Перед уходом я подвернул мотоцикл, чтобы от него падала тень, а Хамра разгрёб поглубже песок и прилёг в углублении. Ружьё оставил себе, а мне отдал свой нож, которым можно было строгать гвозди. Я переобул керзовые сапоги, засунул за голенище нож и отправился в путь. Отмечайся по тени, а вечером на звезду смотри, проводил меня Хамра. Утром ждать буду.
Такыры (солевые выходы, укрепляющие песок как асфальт) уходили в сторону от маршрута и приходилось идти через барханы по рыхлому песку. В нём вязли ноги и идти было трудно. Говорить о жаре или адском пекле которое через час уже уморило, а каждый шаг давался усилием воли всё равно что ничего не сказать. Никто не поймёт, не испытав на себе этого ужаса. Хотелось пить, но я экономил воду. Лишь изредка смачивал губы, делая маленький глоток, для облегчения дыхания, чтобы смочить липкую густую слюну во рту. Как и говорил Хамра сил хватит часа на четыре. А потом разрой песок и отдыхай до захода лучше в тени бархана. Под саксаулом можешь сесть на скорпиона или фалангу. Змеи тоже могут прятаться под корнями. Напутствовал он меня.
Выбившись из сил и изнемогая от зноя я стал искать место отдыха. Чтобы ночью продолжить путь. Рана на сломанной ноге у Хамры беспокоила меня и я спешил. Высокий бархан отбрасывал тень. Я откидал песок, прилёг и то ли задремал, то ли впал в забытье.
Пробудился я от просыпавшегося на меня песка. Реакция не подвела. В секунду от пробуждения, с высоты бархана на меня в прыжке летел волк. Нож, мелькнуло в голове, но достать не успел. Подставил под клыки левую руку, а правой схватив за горло перевернул его на землю. Левая рука зажата в пасти. правой надо достать нож но отпустить его горло нельзя. Мотнёт головой и располосует руку до костей. Мгновение я прижимал его телом. Волк лежал на боку и разодрать когтями лап мне живот или грудь у него не получалось. Извернувшись, правой ногой я сумел придавить ему шею и освободившейся рукой выхватил из за голенища нож. Было неудобно ударить в тело и я вонзил его в ухо. Острый, неширокий, он глубоко вошёл в голову. Челюсти сразу разжались и я выдернул руку. Второй удар лишь скользнул по нему, волк вскочил и покатился вниз. Добивать его не пришлось. Упал и дёргался он несколько минут, а потом затих. С рукой повезло. Прокушена глубоко, но не располосована, как это могут волки. Долго рассматривать или лечить раны не было времени. Надо было бы прижечь, но здесь не найти дров. Звёзды высыпало мириадами. отыскав глазами большую медведицу я определил направление и не обращая внимания на убитого волка двинулся дальше. Рука здорово болела, а надо было идти. Сколько времени прошло, я определить не старался, но уже заалел рассвет. Двигаться мне надо было правым плечом к востоку и подправив направление, я ускорил шаг. Только иногда присаживался переобуться, чтобы не повредить ноги, а иногда шёл босиком. Песок за ночь остыл. Когда услышал шум работающего трактора, я не поверил своим глазам. Перпендикулярно моему курсу ползли два гусеничных трактора С-100. За собой они тащили на санях большие бочки. Я бросился к ним.
Это были тягачи из п. Габаклы, откуда они таскали в бочках для геологоразведчиков далеко в пустыню воду и солярку. Трактора остановились и из них выскочили двое парней моего возраста. Распросили меня и удивляясь рассказанному, достали аптечку, промыли мои раны, залили йодом и перевязали. Искупали двумя вёдрами воды на поддоне другой бочки с технической водой. С поддона вода в неё и стекала. Я наполнил флягу, а ребята покормили меня мясными консервами, извинились, что не могут ни чем больше помочь и загромыхали гусеницами тракторов дальше. Но прежде определив и уточнив направление по карте, они оставили мне компас. По карте получалось, что идти мне ещё не менее 20 километров. Либо я ночью сбивался с пути, либо Хамра ошибся в подсчётах. Я набравшийся физических и моральных сил быстро пошёл вперёд.
Часа через три впереди начались попадаться знакомые места с кустиками саксаула и другой растительностью. Неожиданно в низинке я увидел Юрту. Чабаны видимо, решил я. Не напали бы собаки. Но собак не было. Подойдя и заглянув в юрту, увидел молодую женщину, привязанную цепью к ценральному столбу. Апа, (женщина) окликнул я. Она повернулась и заревела приговаривая по русски. Передо мной была русская девчонка лет восемнадцати, белокурая, красивая, с синяком под глазом. Я уже слышал, как такое практиковалось среди чабанов в пустыне. Обычно такие вот молоденькие девчонки искренне влюблялись в ухаживающих за ними служивших где нибудь в России, солдат из Азии. Уезжая домой те предлагали девчушкам ехать с ними. И только приехав в глухой кишлак девчонка начинала понимать, что её ждёт, а назад уже не отпускали. Иногда получив за неё от старика пастуха калым такая девчушка оказывалась просто проданной. Убегать удавалось редко кому. Чаше рожая каждый год детей они смирялись или пропадали вовсе.
Вика, звали девчонку так всё и поведала. Когда рассказала, что жених её продал, я не раздумывая, разбил замок и согласился взять её с собой. Заметив, что она берёт с собой пачки денег из под кошмы, отобрал и положил на место, оставив ей пачку пятирублёвок. Денег в углу под кошмой было много. Покидав в небольшую сумку свои вещи и прихватив сушёного мяса с лепёшкой, мы быстро ушли за барханы. Вика успокоила, что назад пастухи пригонят овец только к вечеру. Время уйти далеко было в достатке.
В пути Вика плакала и жаловалась на то как с нею обращались. Я перестал сомневаться в решении не оставлять её там. Два брата пастуха из далёкого кишлака воспользовались её беззащитностью. Обоим было под пятьдесят. Приняв насвая (зелёный порошок, который засыпается за губу) с анашой по вечерам они глумились над ней, заставляли раздеваться и плясать голой. За непокорность били. Спали с ней по очереди, а иногда и оба в одну ночь. Глядя на её ещё юное лицо и искреннее негодовал, мне было не только жаль её, но и обозлило на этих извращенцев.
Солнце поднялось высоко и идти становилось всё труднее. Мучаясь мыслью, что Хамра без воды и с переломом в пустыне, я безостановочно шёл вперёд. Вика не отставала и не жаловалась. Вкратце я поведал ей свою историю. Моя рука распухла и она помогла перевязать её снова. Раны кровоточили. Наконец впереди в мареве горячего воздуха показались очертания кишлака. Приближаясь мы увидели скачущего навстречу нам на верблюде племянника Хамры. С удивлением поглядывая на Вику он всё быстро понял. В кишлаке уже собрались на поиски и тут увидели нас. Через пол часа я и ещё два человека на четырёх «драмадерах» отправились за Хамрой.
Только через семь или восемь часов мы разыскали его. Хамра чувствовал себя в норме. Этот человек пустыни сумел пережить без воды почти двое суток при пятидесятиградусной жаре. Получив фляжку кипячённой подсоленной воды он начал пить маленькими глотками с перерывами в несколько минут. Племянник смочил рубашку и брюки и Хамра переоделся. Несколько раз за обратную дорогу его в одежде обливали водой. В больнице кость ноги поставили на место и смазывая до гипса ногу Гаурдакским мумиём, Хамра быстро пошёл на поправку. Для моих ран он тоже выделил этого чудодейственного лекарства. Хирург прочистил укусы и не сомневаясь в особенности этого лекарства обильно покрыл им раны. Уколов мне сделали много. И от столбняка и от бешенства. Ухаживала за мною Вика. Пока я неделю лежал в больнице, она привела в порядок полученную мной недавно квартиру. Выписавшись и приехав домой, я удивился, что она такая молоденькая, смогла так всё преобразить.
Заявление в милицию она написала. Но результатов расследования нам не сообщили. Родители прислали письмо, что очень ждут её. Она пожила ещё месяца три у меня. А ещё в начале, где то через месяц после её освобождения случился у неё выкидыш. Но всё закончилось благополучно. Однажды она проронила, что рада была этому. Мы с нею стали надолго друзьями. Уезжая домой в Московскую область она плакала и говорила, что привязалась ко мне сердцем. Близость у нас с нею была одну ночь перед её отъездом. Позднее, через два года, она настояла, чтобы я приехал к ним на свадьбу. И я приехал. Вика утверждала, что готова всё бросить и уехать со мною. Мне было искренне жаль её. Этого я позволить не мог. И видимо правильно сделал. Вскоре у них родились двойняшки мальчишки, а ещё через два года девочка. Семья состоялась дружная и крепкая. Мы долго переписывались.
Вот такая была охота на джейранов.