Бар — Арон чувствовал себя совершенно измотанным. Непонятно; а почему он сам должен заниматься такими делами? Дворец битком набит бездельниками и ворами, и каждый просто спит и видит, как бы поживиться чем-нибудь, и при этом даже пальцем о палец не ударив. Зла не хватает! Вот вчера ему притащили этого пленного; видимо, и правда, из числа бунтарей. Последнее время их развелось слишком много. Всё горы и поселения, пески и оазисы Аккада будто запаршивели – ото всюду, как клопы или земляные блохи, вылезали всё новые и новые банды этих голодранцев. Они заявляли, что их цель – борьба с Сатрапами, с войнами и нищетой, с несправедливостью и жестокостью феодалов и тех, кто их поддерживает – с самими всемогущими Плектрами. Ну надо ж такое придумать! А на деле, что б они там не говорили, эти шайки всего лишь те же самые грабители и убийцы. И крови льют они не меньше, и пограбить не отказываются. Грязные псы! Конечно, тягаться с войсками Сатрапов им было не по силам, и век таких банд не долог – их быстро отлавливали и уничтожали. Обычно он сам даже не интересовался, что да как произошло – выше старших лугали это не поднималось. Подумаешь, важность какая! «У них может быть ценная информация!» Да что такого важного могли знать эти голодные, грязные неудачники, что могло бы обеспокоить такого мощного завоевателя, как он, Сатрап Бар – Арон? Плюнуть бы на всё, да пойти наверх – там ему уготованы и отдых, и наслаждение. Пусть хотя бы ненадолго – только на час, не больше; и не полное – весьма неполное, к сожалению, но и эти крохи для него бесценны. Никто и ничто не может заменить этого, и его единственным желанием было прямо сейчас подняться в главную башню и прикоснуться к своему сокровищу. На мгновение его охватила истома, и сердце застучало быстрее, но он тут же заставил себя расслабиться и отвлечься. Сейчас не время мечтать. Надо сделать эту противную работёнку – допросить этого особо важного воришку. Люди лугаля Шмарьягу с восточного края притащили сюда, в Цитадель, пленного. Так делать было не положено, но очень уж крепким оказался этот мужик! Его уже пробовали допросить, и даже вроде пытали, но он пока не сломался. Оно и дьявол бы с ним – скормить псам, и дело с концом! Но вот что действительно интересно: его, и ещё нескольких таких же оборванцев схватили, когда они сопровождали большой караван с провиантом. И, по словам Шмарьягу, это не были богатые беженцы или торговцы. Те всегда платят за конвой, и движутся вроде бы все вместе, но при том – каждый сам по себе. А это точно был отряд повстанцев. Неопытные, плохо вооружённые, они на двадцати вездеходах неслись на юг, и машины были набиты пищевым концентратом, топливным порошком, запчастями для дестройеров и медикаментами. Солдатам Шмарьягу удалось подбить два транспорта, и содержимое их рассказало о многом. Всё это барахло явно предназначалось для военного лагеря, но уж точно не для людей Барона. Наёмники других Сатрапов сюда низачто бы не сунулись, и напрашивался один вывод: это для отряда бунтарей. Вот значит как? Очень хорошо! Наконец-то появилась настоящая зацепка: давно уже владения Сатрапа Бар — Арона беспокоил набеги большой и хорошо организованной банды, но никак не удавалось изловить и выпотрошить её. Они уже очень надоели, но им до этого действительно сопутствовала удача. И вот наконец они совершили ошибку – караван удалось выследить и заманить в ловушку. Конечно, это тоже нельзя было считать победой, потому что большая часть бандитов ускользнула из западни, но несколько человек были убиты, а троих из конвоя – более опытных, чем простые водители, — удалось взять живыми. Теперь появлялся реальный шанс найти их лагерь – эти пленники точно знали и поставщиков, и все тайники отряда, и где он сам, этот проклятущий отряд. Но допрос как-то не заладился, и лугалю Шмарьягу оставалось только зубами скрипеть вместо того, что бы принимать награду от хозяина. Один из бандитов был ранен, и не вынес пыток. Он умер быстро – повезло, мерзавцу! Легко отделался. Со вторым тоже нехорошо вышло: охрана зазевалась, и он покончил с собой. А третий оказался очень сильным, и пытки пока ничего не дали. Лугаль побоялся сильнее давить, потому что других пленных уже не осталось, и правду мог рассказать только этот. Потому он решил передать его в руки своего господина, а тот наверняка сможет развязать язык упрямцу! И теперь Барон вынужден сам заниматься этим грязным делом – допрашивать жалкого, ничтожного паразита. Ну, то есть, он, конечно, не собирался лично сдирать с него кожу или руки — ноги ему ломать, — на это есть техники. Но присутствовать при допросе и руководить им придётся. И почему бы кому-нибудь не прийти к нему прямо сейчас и не сказать: «мы всё сделали, господин! Он рассказал, где прячется его банда и кто им помогает!». И тогда можно было бы сразу пойти наверх… Он выругался и указал слуге на дверь:
— Пошёл прочь! Скажи, что б привели его в допросную. Я приду сейчас… — И он вдруг почувствовал, что ему просто необходимо хоть ненадолго пойти к своему фавориту. – Нет, я приду позже. Ждите!
Когда слуга исчез, он выждал ещё минуту, а потом с волнением, непонятным даже для него самого, он быстрым шагом направился к подъемнику. Этаж, ещё этаж – кабина плавно скользила вверх. Мелькали грубые стены шахты, отблески света в коридорах и стальные скобы аварийной лестницы – он даже начал зачем-то считать их. И, поймав себя на этом, нахмурился: да что это с ним? Почему это он так волнуется? Глупо. Очень глупо! Но в последнее время в его отношениях с собственным любимцем происходило что-то странное. Барон всегда был без ума от этого прелестного зеленоглазого демона, а теперь, когда он снова обрёл своё сокровище, он чувствовал что-то похожее на влюблённость. Да, действительно, на самую настоящую влюблённость – с мечтами, заискиванием, с раболепным вымаливанием милости и страстными вздохами. С ума можно сойти! Это было так не похоже на него самого, что временами просто бесило. Ему казалось, что он угодил в искусно расставленную ловушку: соблазнённый лакомой приманкой, он сам залез в неё, дверцу захлопнул, а теперь устраивается поудобнее и ждёт, когда ему дадут кусочек сладкого. Проклятье! Иногда ему очень хотелось, что бы всё это закончилось – не было бы дьявольского морока прекрасных зелёных глаз и этой необыкновенной красоты, которую он даже во сне желал, как несбыточную мечту. Если бы его фаворита не стало, он почувствовал бы себя свободным, но даже тень этой мысли ужасала его. Считая медленно проплывающие фонари шахты, он с содроганием вспоминал тот день, когда по сигналу тревоги примчался в свой Замок и в подземном коридоре нашёл Рейзу Адмони, Плектра по имени Огненная Роза, мёртвым. Снова и снова перед его глазами вставала одна и та же картина: полумрак тоннеля, глубокие серые тени и клочья паутины, а среди всего этого запустения – тоненькая фигурка юноши, и вокруг тела – огромное, чёрное пятно крови. Вот он сжимает своё сокровище в руках, но в этой куколке больше не т жизни. Руки и губы его холодны, а глаза навек закрыты. И где же их изумрудный блеск и притворное тепло? Где вся та ложь, которой юный демон соблазнял и утешал своего повелителя снова и снова? Барон привык чувствовать себя единственным и неповторимым, особенным, потому что это красивое порождение ада делало вид, что нет другого счастья, кроме как принадлежать ему — старому, жестокому развратнику. И вот всё кончилось – юноша умер. Какой-то негодяй пробрался в Замок и убил его, а потом просто сбежал. Барон снова потряс седой, лысеющей головой: страшный сон! Ранка-то была совсем небольшая, но стоила целой жизни. И как вообще такое могло случиться? Два года он непрестанно задавал себе этот вопрос, но так и не мог найти на него ответ. Никто не знал, что произошло на самом деле. Знал только Рейза, но он хранил молчание. И это ещё больше злило Барона – с того дня он так и не почувствовал себя хозяином положения!
Вот наконец подъёмник остановился, и Барон стремительно перескочил порожек кабины и заспешил в сумрачный коридор. А тяжёлые мысли так и не покидали его удручённой головы. Вот например: и почему это, интересно, треклятые кудесники из «Плектрона» не придумали какого-то простого способа оживления своих творений? Или чего-то такого, что делало бы их тела неуязвимыми? Получил пулю или удар ножом – и ничего! Ладошкой провёл, и дальше поскакал. Ведь наверняка Демиурги дали им не только «живую воду», но и другие загадочные знания, вещи и средства! Это уж точно. И потому они, Мастера, смогли воскресить этого невыносимого, неуправляемого и непредсказуемого мальчишку – его драгоценного Рейзу. А теперь вот он, властительный и непобедимый Сатрап Бар – Арон , злой гений Аккада и наместник самих Демиургов, стоит тут, перед дверью в покои своего любимца, и волнуется, как влюблённый мальчик. И верно: сердце билось с такой скоростью, что ему аж нехорошо стало. Но он уже два дня не видел Рейзу, и боялся, что и сегодня Рейза его не примет. Полярная буря, да ещё визит Магистра Габриеля, что б ему неладно было, старому чёрту! Видно, что-то у них пошло не так, и Рейза очень переутомился. А ему, Барону, хотелось увидеть его немедленно, и просто чуть-чуть подержать его в объятиях, да насладиться его губами… Может, ещё кое-что; он даже сам готов всё сделать – только б Рейза принял его сегодня! И, глубоко вдохнув для храбрости, он толкнул дверь и шагнул на порог роскошного жилища, в надежде на то, что зелёные глаза засверкают сейчас лучами сладкого обмана, и… И прямо перед ним бесшумно возник и преградил ему путь этот гадёныш – любимая собачка Плектра. Барон желал другой встречи, и от неожиданности и злости он чуть не задохнулся, а потом гневно зарычал:
— А ну, пропусти меня, немедленно!
Слуга, пряча глаза, почтительно склонился перед ним, но не двинулся с места.
— Да ты что, оглох, скотина?
— Нет, мой господин, я хорошо вас слышу, и умоляю не кричать так – Его Милость отдыхает, и нельзя ему мешать.
Барон остановился, раздувая щёки и скрежеща зубами. Он просто не знал, что ещё сказать. Или сделать. Как вообще поступить? Этот паршивец – собственность Рейзы, а тот не любит, когда его вещей касаются другие, а тем более, портят их. Сейчас бы отделать гадёныша – руки так и чешутся – но Рейза взбесится, и тут опять случится побоище. Как в прошлый раз, когда эту его шавку избили солдаты. Они хотели пустить малыша по кругу, но Рейза вмешался, и здесь тушили пожар и кровищу со стен отмывали. Барон даже поёжился, вспомнив тот день. Лучше не доводить до этого! Но ведь и оставить этого выскочку безнаказанным нельзя! И он угрожающе двинулся на паренька:
— Если я сейчас размозжу твою тупую башку о стену – как тебе это понравится? Думаешь, ЕМУ правда есть до тебя дело? Он кинется защищать тебя? Или плюнет и просто будет ублажать своего господина? Что ты скажешь на это?
Он надменно осклабился, и юношу дрожь пробрала – так близок он был от расправы. Но он всё же осмелился возразить, хотя голос его немного дрожал:
— Всё в вашей власти, господин! Но вы же знаете – сейчас даже прикасаться нельзя к Его Милости! Он должен спокойно спать, пока его энергия не уймется. Я с прошлого вечера полог убрал – а то он как от ветра колыхался; не ровен час, сорвался бы вместе с креплением! И мебель передвинул, и посуду попрятал – так Вы сами велели делать! Он ведь может случайно и сам пораниться, и Вас поранить, Вы же знаете! Не ходите сейчас к нему, не надо!
И он уверенно раздвинул руки, словно запирая засовом тяжёлую дверь спальни его властителя. Смело, ничего не скажешь! Барон невольно залюбовался мальчишкой. Не то, что бы высокий, но и не маленький – выше Рейзы; очень хорошо сложён – крепкий и в то же время очень стройный, и вполне смазлив. Еще не сложившийся, как мужчина, он выглядел немного по детски, немного по девичьи. Светло – золотые волосы, карие, широко распахнутые глаза глуповатого подростка, нежный румянец на ещё кругленькой мордашке – понятно, почему местные головорезы всё время стараются подкараулить его в тёмном коридоре. И эта его самоуверенная преданность, даже жертвенность – мило, ничего не скажешь! Нервы Барона были взвинчены, и желание неудовлетворенно – он чувствовал какое-то тревожное томление, потребность чем-то завладеть, подавить и смять. За этим он и пришёл, но не получил того, что искал, а здесь был только этот мальчишка, и он, снедаемый нервной лихорадкой, набросился на хорошенького слугу и сгрёб его в охапку. Юноша тихо вскрикнул и постарался высвободиться, но Сатрап, опытный убийца и палач, не дал ему вырваться.
— Ну что ты, Тсуни, зачем ты меня сердишь? Ты ведь уже взрослый, и, наверняка, давно не девственник, так чего сопротивляешься? Давай немного поиграем, а? А ему ничего не скажем, и он не рассердится на своего щеночка! – Парнишка снова попытался отпихнуть стареющего развратника, но тот толкнул его к закрытой двери, а потом прижал к створке своей тушей и схватил его за горло: — Хочешь, я дам тебе денег? Я могу дать тебе много денег, или красивых побрякушек – только скажи! Если ты будешь ещё одной моей ласковой девочкой, я озолочу тебя. Или я сделаю тебя моим ручным зверьком, и ты руки мне будешь лизать, как ему лижешь. Ты ведь его любимая собачка, да? Так давай сделаем это по быстрому, по собачьи! – Он придавил Тсуни к двери ещё сильнее и попытался поцеловать его, но тот с видимой неприязнью отвернулся. Барон усмехнулся6 – ах вот как? Я тебе не нравлюсь? Ну ничего, это пройдёт! Спроси у своего хозяина – он тебе порасскажет, как это происходит. Мне даже не обязательно трахать тебя; я могу получить удовольствие и таким способом – и он сильнее сжал пальцами горло юноши. Тот стал задыхаться, захрипел, и в глазах у него потемнело. – Ну как? Хочешь мне служить? Будешь моей девочкой или моим рабом? – Свободной рукой он сгрёб в горсть золотую шевелюру подростка и запрокинул его голову, а потом силой поцеловал его открытый рот, укусил за губу. Капелька крови вспыхнула на коже юноши, и Барон жадно слизал её. – А ты и правда сладкий! Я так и думал.
Он вдруг успокоился. Эта коротка вспышка гнева немного отрезвила его, и лихорадка унялась. Остались только непонятная горечь и разочарование, но тут мальчишка – слуга ему ничем не поможет. Барон не хотел его на самом деле, да и вообще ничего не сейчас хотел. Ему нужен был только его зачарованный демон и его сладкая, дурманящая ложь, но дверь так и осталась закрытой. И он, почувствовав внутри себя пустоту и усталость, разжал руки – у Тсуни тут же подкосились ноги, и он съехал на пол. А Барон, ещё раз взглянув поверх его головы на неприступную дверь, молча отвернулся и медленно, лениво побрёл к выходу.
Барон ушёл, а Тсуни так и остался сидеть на полу возле двери своего повелителя. Ему было очень страшно, и озноб колотил его так, словно парня одолела «нильская лихорадка». Жестокость была ему не в диковинку. Здесь все жили этим, и всё наполнено было ощущением опасности и предчувствием боли. Для таких, как он – в первую очередь. И даже то, что он был в ошейнике с клеймом Огненной Розы, и, стало быть, защищён опасной властью Плектра, ещё не гарантировало полной безопасности. Снова и снова находились желающие ухудшить его жизнь, и причём самыми грязными способами. Он боялся этого. Он почти всегда боялся: и в прошлом, и сегодня, и завтра, наверно, тоже будет бояться. Тсуни считал себя трусом и презирал своё малодушие. Он ненавидел это и мечтал доказать всем – и самому главному человеку в своей жизни, и каждому встречному рукастому мужлану, что способен на поступок, что не слабак и не тряпка. И почти никогда ничем хорошим это не заканчивалось. К этому он привык, хотя бояться не переставал. Но вот сейчас всё могло обернуться по-настоящему плохо, и даже хозяин не сумел бы помочь ему. Если Барон сломает ему шею, то никакая сила не сможет его воскресить. А в глазах Сатрапа было такое зло, такая жадная ненависть, что Тсуни мгновенно понял: он сейчас может умереть! И ему стало так страшно, что он уже почти готов был закричать, заплакать, начать умолять о пощаде, но… Он просто смотрел в распухшую рожу Барона, и ждал. Ждал, когда тот задушит его, или сломает шею, или сначала поиграет с ним, а потом забьёт насмерть. И лишь тогда Сатрап смог бы пройти в комнату его господина, Плектра Огненная Роза. Только переступив через его труп. В тот миг Тсуни ни о чём другом и думать не мог, и решимость оградить своего господина от грязных лап Сатрапа придала ему сил – он выстоял в этой схватке. Всё кончилось. И теперь, когда Барон убрался туда, откуда пришёл, юноша почувствовал невыносимую тяжесть, что придавила его к полу и не позволяла встать на ноги. Он даже закрыл глаза и уткнулся лицом в колени: можно попытаться притвориться спящим, и тогда незачем будет вставать. Ему хотелось сейчас просто сидеть и ждать, когда Рейза Адмони очнётся и позовёт его. Только бы Барон не вернулся! Но вот рядом зашуршали шаги, и Тсуни так напрягся, что почувствовал боль в животе. Только не это! Второй раз ему не одолеть старого похотливого козла! А человек остановился рядом со сжавшимся в комок пареньком и положил ему лёгкую ладонь на голову, погладил волосы.
— А ты не так прост, как кажешься; да, детка?
Голос звучал странно, будто сквозь сжатые зубы, да ещё заметно пришепётывал – очень неприятно и довольно пугающе. Но сейчас Тсуни даже обрадовался этому голосу. Вернее, он был рад, что это не Барон вернулся, а всего лишь Хагай выбрался из своего укрытия. Юноша облегчённо перевёл дух, поднял глаза на Хагая и фальшиво засмеялся:
— Ты напугал меня! Я даже забыл, что ты там. – Он кивнул головой за тяжёлую портьеру, скрывавшую боковой вход в покои Плектра. Хагай пришёл за четверть часа до этого, а с появлением Барона шустро спрятался за занавесу, предпочитая не объяснять хозяину, какого дьявола он здесь делает. – Ты тихий!
— Нет, милашка, это ты тихий! Не ожидал, не ожидал.
Хагай опустился на корточки рядом с Тсуни и немигающее уставился ему в глаза – юноше стало неуютно от этого змеиного взгляда.
— Я-то привык думать, что ты всего лишь хорошенькая куколка, и всё, а ты, похоже, себе на уме, да?
— Ты это о чём?
Тсуни искренне удивился его непонятным словам, и это не укрылось от Хагая. Он усмехнулся, некрасиво и пугающе растягивая рот в подобии улыбки.
— Не понимаешь? Чистая душа, наивный ребёнок, так ведь? И по своей наивности ты наверно думаешь, что можешь так запросто залезть к нему в кровать, и тебе ничего за это не будет? – Он вытянул холёную руку, украшенную перстнями, к Тсуни, и взял его за подбородок, а потом вдруг резко сжал пальцы – юноша даже тихонько вскрикнул от боли и неожиданности. – Уж не собрался ли ты перебежать мне дорожку, милый? Я конечно люблю тебя, и ты это знаешь, но не позволю наставить мне рога! Лучше не делай этого, детка: я ведь и правда умею быть жестоким!
Вот в этом Тсуни не сомневался. Мстительность и беспощадность Хагая вошли в поговорки среди местной братии, и сам юноша не раз имел возможность убедиться в этом. В самый первый раз, когда фартовая игрушка Барона, рыжая увечная шлюшка по имени Хагай решила показать себя настоящим мужиком и, словно этбайский дикарь, набросилась на паренька, он думал, что ему пришёл конец. Было очень больно и очень унизительно, да и страшно в добавок. Но он тогда стерпел грубые выходки своего самозваного любовника – мучителя, а потом терпел ещё и ещё. Он даже научился спокойно принимать всё это, и даже сам уже мог проявлять настойчивость – это нравилось Хагаю. Прошло то время, когда он жадно подбирал крохи за другими. Теперь ему достаточно было только щёлкнуть пальцами, и он получал желаемое. Его боялись, перед ним заискивали. С тех пор, как сам великий и ужасный Сатрап Бар — Арон сделал его своим любимым наложником, он имел предостаточно благ и удовольствий, в том числе и сладких ночей в объятиях властительного любовника. Ему всего хватало, но, впервые увидев этого златовласого мальчишку, он вдруг с каким-то бешенным остервенением захотел его и накинулся на эту жертву, как хищная гиена. Паренёк быстро сломался, и теперь Хагай частенько развлекался с ним, надеясь только, что хозяину будет на это наплевать. Вот и сегодня он, пользуясь тем, что хозяину не до него, да и вообще ни до кого, тихонько пробрался в покои Огненной Розы, чтобы развлечься с этим никчёмным дурачком, любимой собачкой Плектра. И застал такую интересную сценку. Вот это неприятный сюрприз! Место фаворита ненадёжно, и в Цитадели найдётся немало желающих накинуть удавку ему на шею. А что на самом деле он мог предложить Барону? Да ничего особенного, тем более, что проклятый Рейза каким-то немыслимым способом вернулся из мира мертвецов! От одной этой мысли ему всегда становилось плохо, и он в бешенстве скрежетал вставными золотыми зубами. Сдохни, татуированная тварь; сдохни ещё сто раз, и теперь уже навсегда! Он судорожно вздохнул, подавляя утробный рык разъярённого пса. А ко всему в добавок, ещё этот маленький шлюшонок обратил на себя внимание Сатрапа, и трон под развратной задницей Хагая зашатался и затрещал. Он снова скривился в подобии улыбки: если будешь мне мешать, я лично вспорю тебе брюхо, любовничек! И, отвесив лёгкую пощёчину мальчишке, он шутливо добавил:
— Ты ведь будешь хорошей деткой, и не станешь меня расстраивать, правда?
Глаза Тсуни, и без того большие и по детски распахнутые, сделались совершенно круглыми и глупыми. Он обижено надул губы и заныл, глотая слёзы:
— Да что я сделал-то? Только что Его Милость чуть шею мне не сломал, теперь ты угрожаешь, а ещё тот ходячий кошмар за дверью – он кивнул на спальню Огненной Розы – того и глядишь мои мозги в суп превратит! Знал бы ты, как мне надоело бояться! – Он уже откровенно хныкал, опасливо косясь на закрытую дверь. – Так зачем же и ты ещё пугаешь меня?
Хагай удовлетворённо кивнул и притянул паренька к себе:
— Да за тем, пирожок мой сладкий, что б ты не забывал своё место, и кто твой настоящий любовник – тоже не забывал! Давай-ка, поцелуй своего дорогого Хагая!
И он впился губами в рот юноши, и тот охотно уступил ему. Они долго и ненасытно ласкали друг друга языками, губами, пальцами, и Хагай наконец-то ощутил томление внизу живота. Он заволновался и стал торопливо стягивать рубаху с плеч юноши. Он целовал, покусывал его кожу, стремясь оставить хоть один синяк на теле любовника. Тсуни понял это и попытался оттолкнуть Хагая:
— Да что ж ты делаешь-то? Хочешь, что б ОН наказал меня?
— Может и хочу! – Хагай зло хохотнул и снова попытался присосаться к обнажённой шее паренька. – Я ведь ещё не простил тебя, мой сладкий!
— И потому хочешь, что б он спустил с меня шкуру, да? А может, мне стоит просто пожаловаться ему?
— И что скажешь? Что я тебя изнасиловал, да? А когда он решит поковыряться в твоих мозгах – что он там прочитает? – Он уже совсем стянул рубашку с Тсуни и прижался пахом к его лонному бугорку, а потом стал легонько покачивать бёдрами: вперёд – назад, то соприкасаясь своим телом с мужской плотью, то снова отстраняясь. Юноша немедленно возбудился и застонал, но опомнился и попытался оттолкнуть Хагая. А тот игриво укусил его за мочку уха и захихикал: — Так что он узнает о тебе, любовничек? Может, то, что ты всё время изменяешь ему с кем-то, и делаешь это с удовольствием? Что он скажет, когда дознается, что ты не по доброй воле ублажаешь его, и это именно он насилует тебя? Скажи-ка, милый; когда ты ложишься к нему в постель, как тебе удаётся скрыть свои настоящие мысли, а? Или, может быть, ты и сейчас притворяешься?
И тут Тсуни разозлился и с такой силой отпихнул настырного домогателя, что тот аж отлетел к стене и чуть не опрокинул маленький столик, на котором стояли поднос с фруктами и курительными принадлежностями. Плод граната, что рубиновой короной венчал фруктовую горку, тут же спрыгнул на пол, и глухой звук его падения показался громким, как удар молота. Оба на мгновение замерли. Тсуни, первым переведя дух, сердито зашипел на несносного любовника и стал быстро приводить свою одежду в порядок.
— Совсем сдурел? Разбудить его хочешь?
— Ты не ответил мне! Что я должен думать на самом деле?
— Да думай что хочешь, нахал бессовестный! Да ещё и глупый в добавок! Если он проснётся, то немедленно застукает нас обоих, и тогда – копай нам могилы, удод! Я с ним сплю и самому себе говорю, что мне это до смерти нравится, ясно? Да и то сказать: что – что, а отыметь он может так, словно это единственное, чего ты действительно хочешь! Вот и думай: легко ли мне притворяться?
— А если он такой изысканный любовник, то зачем я тебе?
— Сам додумайся!
И Хагай, удовлетворённый этой игрой, снова подошёл к партнёру и, схватив его за золотистую прядь волос, быстро притянул его к себе, не замечая гримасу боли и злость в круглых карих глазах. Он снова заставил юношу принять поцелуй, а потом отпустил его волосы и тихонько зашипел ему прямо в ухо:
— Да потому что ты ненавидишь его, малыш! Потому что он противен тебе, даже если кайф от секса с ним действительно сносит тебе башню, правда? Но ведь этого мало! Он – не человек, а порождение ада, и может затянуть туда любого; или прямо здесь в любой момент может изуродовать, сломать, уничтожить! А я – человек, и потому ты хочешь меня, правда?
Юноша вместо ответа ткнулся губами ему в шею и горько вздохнул:
— Всё верно. Сейчас он проснётся, и мне придётся ублажать его, хочу я того, или нет. Я ужасно устал от него и его закидонов! Знал бы ты, как это противно! И ничего не поделаешь. Я – он указал на тонкий золотой ошейник с клеймом в виде розы – его вещь, и выбирать мне не приходится. Так что ты лучше иди сейчас, ладно? Мы тут уже шумели – шумели; наверно вся Цитадель слышала эту возню. Проснётся – никто нам тогда не поможет.
— Но ведь полчасика у нас наверняка есть, а, детка? Давай по быстрому, легонечко! Смотри: я уже почти готов!
И Хагай прижал руку Тсуни к своему причинному месту. Действительно: всё тело его было полно желанием и созрело для любовной утехи, но Тсуни покачал головой и отстранился:
— Нет, не сейчас. Уходи. Мне пора пойти к нему, а не то вся эта городушка – он руками изобразил контуры Цитадели – опять заполыхает синим пламенем, или будем наши же мозги со стен соскребать. А он даже не заметит, что сделал это!
— Да, это уж точно. — Хагай горько вздохнул. – Живём, как на бочке с гексогеном – так и жди беды! Ладно, ты прав. Пойду- как я подобру — поздорову. Может, хозяин чего захочет?
На пороге он немного замялся, словно хотел ещё что-то добавить, но Тсуни уже повернулся к нему спиной и не глядя помахал рукой на прощание. Хагаю стало неприятно: даже не оглянулся, стервец! Словно его тут и не было! Побежал к своему хозяину, собачонка блохастая! Тявкает тайком, а сам руки готов ему лизать за подачки – такой же, как и все! Что ж, проваливай и давай, полижи!
Юноша вошёл в спальню так осторожно, словно от самого лёгкого шороха хрустальные грёзы сна могли рассыпаться на осколки, и тогда зачарованный этими грёзами прекрасный принц навсегда покинул бы мир покоя и защищённости. Тсуни бесшумно приблизился к алькову и немного постоял, стараясь уловить хотя бы звук или тень движения, какой-нибудь признак жизни в глубокой нише, заполненной мраком. Такие моменты всегда беспокоили его, и даже пугали. Не то, что бы он действительно опасался за жизнь хозяина, но ему очень хотелось знать точно, что там – не призрак, а живой человек. Странное это было чувство, и неприятное. Как ожидание беды, как страх и беззащитность перед ним, этим страхом. Когда Рейза не спал, ему, постельничему слуге по имени Тсуни, было как-то легче, хотя он точно не мог бы сказать, почему. И в самом деле – это же просто глупо! Сон – это отдых, покой, безмятежность. И он не раз думал, что для хозяина наверно было бы лучше вообще никогда не просыпаться, но разве это не есть смерть? Он подавил тяжёлый вздох и подошёл к постели.
Рейза лежал на спине, и руки его бессильно покоились вдоль тела. Совершенно неподвижный, будто застывший. Дыхание его было редким и трудным, словно сдавленным судорогой, и юноша с грустью подумал, что Его Милость всё ещё плохо себя чувствует. Нелегко же ему пришлось в последние дни! Чудно это: каждый раз, как появляется тот жуткий тип в плаще с капюшоном, Барон весь трясётся от страха, и все его ручные мартышки типа Хагая прячутся по щелям. А сам Рейза будто выгорает дотла изнутри, и потом очень трудно бывает наполнить его жизненной силой. Сам он, наверно, мог бы и не справиться с этим! Но на это есть он, Тсуни, и он сделает всё, что нужно. Наверно, даже Барон понимал это, и потому не свернул сегодня юноше шею. Кто-то же должен взять на себя самое трудное! Ну да ничего, всё обойдётся. Как всегда. Он осторожно наклонился к спящему и присмотрелся повнимательнее. Ресницы его тихо подрагивали – значит, Огненной Розе снится сон. Вот бы подсмотреть хоть одним глазком, на что похож сон зачарованного демона! Но в глаза ему сейчас не заглянешь, как и в душу его. Остается только любоваться его очарованием и удивляться ему, снова и снова. Разве на самом деле бывают такие люди? Белая прозрачная кожа, изумрудные глаза, магическое свечение которых он видел всегда, даже если оно было сокрыто в тени спящих ресниц. Великолепные рубиновые волосы волнами окатили прохладный шёлк подушек – Тсуни сам недавно расчесал и уложил огненные пряди хозяина, стараясь, что бы это выглядело очень красиво. Так красиво, как и подобает прекраснейшему из прекраснейших. Он тихо улыбнулся, мысленно целуя это совершенное лицо, эти коралловые лепестки губ и изящные руки умиротворённого божества. «Я сделал это. Я наконец-то смог! И уж хотя бы сегодня тебя никто не побеспокоит, прекрасный принц! Я прогнал их всех и защитил моё сказочное королевство и моего господина!» И на миг ему показалось, что губы спящего дрогнули в бледной и ласковой улыбке, и ему стало очень, очень приятно и уютно. Он опустился в кресло возле постели Рейзы, как делал всегда, и, чуть прикрыв глаза, поплыл по волнам своего воображения. Ему виделись сны на яву о любви и приключениях; о том, как он совершает удивительные подвиги и спасает того единственного, кто действительно был дорог ему… Так красиво! И, наслаждаясь грёзами, он даже не заметил, как его господин проснулся.
Рейза застонал и попытался подняться, но тело оказалось на удивление непослушным. Руки были как неживые, и голова настолько тяжела, что, казалось, он не сможет оторвать её от подушки. Но хуже всего то, что в этой самой голове по — прежнему бродили какие-то мерзкие видения, из-за которых его нормальный отдых и обернулся бредом. Очень странное ощущение: вот ты видишь сон и знаешь, что это сон, но всё равно подчиняешься его законам и все твои чувства и мысли безраздельно принадлежат этому нереальному, странному и ненужному миру. Весь его гротеск и вывихнутость заставляют злиться и ужасаться, но нет сил вырваться из этого потока. Это действительно тяжело, и даже мучительно, и самое лучшее – проснуться. Только мало кто в состоянии управлять своими снами, и приходится маяться этим бредом до конца его. Обычно Тсуни приходил на выручку: он присматривал за своим господином и насколько можно оберегал его от ночных кошмаров. Но в этот раз он зазевался, и Рейзе пришлось выпутываться самому. Он не умел этого делать, потому что многие годы страдал от бессонницы, или наоборот – не спал, потому что не умел защищаться от страшных видений. Да и вообще, он сомневался, что Плектры могут это, потому что их мозг устроен иначе. Их плохие сны – это не просто сны, а открытый канал связи с единым полем. Так он недавно обнаружил, что может получать важную информацию из ниоткуда, но то, что он узнавал, очень пугало его. Ещё два года назад он пожелал умереть, потому что предчувствовал грядущую тьму, полную ужасов и насилия, но теперь он узнал намного больше, чем хотел бы знать. В той тьме, что затопила мир, водились такие чудовища, что человеческому разуму не под силу было это понять или принять. Зло в чистом виде; неумолимое и неотвратимое, как чума или извержение вулкана. И, хотя он тут был защищён от невзгод и ужасов внешнего мира, он чувствовал, что всё это странным образом касается и его. Он должен как-то участвовать во всём этом, и придётся сделать выбор – на чьей он стороне? Между столкнувшимися стихиями проскочить не удастся, и от этого душа его страдала. Он не верил, что создан для борьбы и подвигов, но там, за стенами Цитадели, было что-то очень важное для него. Самое драгоценное и боготворимое; самое прекрасное, ради чего стоило жить и сражаться, даже если сил нет. Там были его дорогие друзья, его любовь… И это решало всё. Любой монстр, которого зловещая воля Демиургов выпускала в этот мир, угрожал не только неведомым людям, но и тем, кто был дорог ему самому. Лиор и Амит – там, и все эти ужасы – их ужасы, их боль и опасность погибели. Значит, придётся вмешаться. Да вот ещё этот глупый паренёк, что спит в кресле с открытыми глазами. Рейза снова попытался подняться и напряг зрение: картинка от слабости расплывалась, в голове тут же зашумело, и он застонал. Но всё же с огромным трудом ему удалось сесть, и он онемевшими руками опёрся о перину. Хотелось пить, но теперь уж самому не дотянуться до стакана. А Тсуни где-то далеко, как будто… Вот зараза! На столике стояла открытая шкатулка с тёмными ароматными сигаретками – да это ж наркотики! Лёгкие, конечно, но для куриных мозгов мальчишки их слабого действия более, чем достаточно, что б забалдеть! Он хотел было окликнуть слугу, но тот внезапно вернулся с небес на землю и уставился на своего господина. Некоторое время – несколько секунд, не больше, — он пытался осмыслить то, что видел. Вот тоненький, полупрозрачный силуэт, больше похожий на бесплотного призрака, чем на живого человека, неуверенно задвигался среди пышного множества подушек и, неловко опершись на парчовый валик, покачал головой. Волосы Рейзы тут же затрепетали, заструились по его плечам, упали на лицо и скрыли его. Тсуни не мог увидеть выражения, с которым хозяин вздохнул и прошептал:
— Опять ты это делаешь… Сколько бы я ни просил тебя, сколько бы ни наказывал – всё бесполезно, да? Зря я тебе доверял. Может, тебе лучше всё-таки уйти? Я не могу о тебе заботиться, ели ты…
Тут силы покинули его, и он просто упал на подушки. Тсуни тут же подхватился и кинулся к нему, но, ещё не отойдя от своего полусна, не справился с собственным телом, споткнулся о свисавшее покрывало и рухнул прямо на своего господина. Рейза тихо вскрикнул и замер под грузом молодой, неуклюжей плоти. А юноша просто оторопел от случившегося. Несколько секунд он пытался вернуть себе хоть немного мозгов, затерявшихся среди грёз, и со страхом прислушивался к тому, что же происходило сейчас прямо под ним. А Рейза молчал и не шевелился. Вот тут Тсуни перепугался до одури. Он вскочил и в панике схватил своего господина за плечи и начал так трясти его, что едва не доконал окончательно. При этом он жалобно скулил, чуть не плача от страха и стыда:
— Господин Рейза, Ваша Милость, Вы ведь живы, правда? Прошу Вас; скажите что-нибудь! О, великие Демиурги, что я наделал! – Он на мгновение перестал трясти своего хрупкого хозяина и наклонился к его груди, прислушиваясь к дыханию. – Ничего не слышу! Вы хоть дышите, господин? Ну не молчите, прошу Вас! – И он снова сгрёб тоненькую фигурку в охапку и затряс, уверенный, что так можно оживить любого. – Пожалуйста, ну пожалуйста! Что же мне делать?
— Просто отпусти меня, болван! – Голос Рейзы прозвучал очень тихо и задушено, но твёрдо. Парень от неожиданности даже разжал руки и просто выронил Рейзу, и тот, снова застонав, опрокинулся на постель. – Оооо! Да что б тебе пусто было, мартышка безмозглая! Уйди от меня, пока я суп из твоих убогих мозгов не сварил!
Он попытался отодвинуться подальше от убийственной заботы своего слуги, но тот наконец-то и сам понял, что таким образом скорее убьёт хозяина, чем поможет ему, и соскользнул с постели. Он опустился на колени возле роскошного ложа и, теребя край покрывала, смущённо отвёл глаза:
— Наверно мне правда лучше спрыгнуть с крыши, раз я ни на что больше не гожусь. И как Вы ещё меня не отправили обратно в казармы – ума не приложу!
— Да было бы что прикладывать, маленькая недоделка! Сейчас у меня никаких сил нет с тобой разбираться, но, можешь быть уверен: как только окрепну, тут же выпорю тебя так, что неделю сидеть не сможешь!
Слова Рейзы звучали грозно, но Тсуни, даже не глядя в лицо господина, понял по его голосу, что тот улыбается. Он радостно вскочил и кинулся к Рейзе, но, когда тот в испуге дёрнулся в сторону от неуклюжего поклонника, юноша присмирел и уже осторожно и бережно взял его руку в свои ладони и поднёс к губам. Конечно, Рейза не сердится. Даже если и правда всыплет потом, то это ничего – только б он скорее поправился! Тсуни с тревогой всмотрелся в лицо хозяина: он так бледен, что кажется прозрачным. Будто за те два дня, что в Цитадели гостил Магистр Габриель, из Рейзы все соки были выпиты, и он похудел так, как если бы давно – давно не ел. На самом деле, ему это только казалось. Но хозяин правда выглядел совершенно больным, хотя в целом был здоров, и чувствовал себя абсолютно разбитым. Никто не знал причины этого, а сам Рейза ничего не говорил о том, что происходило между ним и Магистром за закрытыми дверями. Вот теперь он чуть живой, и никто ему не может помочь. Только отдых всегда спасал его в такие моменты, но не в этот раз. Рейза почему-то проснулся, и его тихонько знобило. Но он и правда улыбался: несносный олух всё-таки помог ему, как всегда, хоть едва не прикончил при этом. Однако кошмары оставили измученный разум Плектра, и он даже немного повеселел, глядя как его ручной зверёк пытается помочь ему. Глупый парень, и такой милый! И очень чуткий. Вот он уловил настроение хозяина и с нежным беспокойством коснулся пальцами его шеи, чуть надавливая на сонную артерию. Несколько секунд прислушивался к пульсу, а потом озабоченно покачал головой:
— Плохо, господин Рейза! Сердце Ваше бьётся очень неровно и слабо: боюсь, Вам может стать ещё хуже! Я сейчас доктора позову!
Но Рейза перехватил его руку и легонько сжал пальцы. Он с улыбкой покачал головой:
— Нет, дорогой мой, не надо. Ты же знаешь – это бесполезно. У него нет ничего такого, что могло бы мне помочь.
Тсуни секунду помолчал, обдумывая положение, а потом страстно и убедительно затараторил скороговоркой, боясь, что господин сразу остановит его:
— У меня есть! Я могу Вам помочь, хозяин! Просто разрешите мне это сделать, и вашей милости сразу станет легче!
— Нет – нет, дорогой мой мальчик, не надо.
Рейза выпустил его руку и попытался отвернуться к стене, но паренёк удержал его за плечо и умоляюще заглянул ему в лицо. Рейза снова покачал головой:
— Нет, не стоит так делать. Я не хочу этого.
— Но я хочу! Я… — Тсуни даже поперхнулся от волнения. — Вы же знаете: я всегда готов сделать это для Вас, и я бываю просто счастлив, когда Вы принимаете мою помощь! Мне нравится это делать, и я готов отдавать Вам себя хоть каждый день, и по пять раз в день!
Рейза хотел было снова возразить, но мальчонка стал целовать его руки с такой страстью и безудержностью, что Плектр сдался. Он ещё немного помедлил, борясь со своей совестью, а потом откинул край покрывала и похлопал ладонью по постели:
— Иди ко мне, дурачок!
Тсуни обрадовался и немедленно скинул с себя одежду. Рейза отвернулся и не смотрел на него, но, как только почувствовал его рядом, его сразу окатило волной тёплой, живой энергии. «Проклятый вампирюга, нежить, рыба холодная!» — обругал он себя и безвольно уступил своей слабости. Он обнял паренька, положил голову ему на грудь и стал прислушиваться к биению его сердца. Через несколько минут его собственный пульс стал успокаиваться, и он ощутил, как сила наполняет его измученные истощением тело и дух. Тсуни завтра будет как выжатый лимон – такое с ним происходило каждый раз, когда он вот так лечил своего господина, отдавая ему и покой, и тепло, и свет своей души. Они, словно дети, тихо и мирно засыпали в объятиях друг друга, и Плектру возвращалась его особенная мощь. Четверти часа не прошло, как он снова уснул, и кошмары уже не беспокоили его.