Иногда у них встречаются стихоприступы. У кого? Сейчас. Сейчас.
Однажды я ждала заказанное в фастфуд ресторане; зал был пуст. Две кассирши устало и равнодушно глядели на кнопки кассового аппарата. Потом одна из них вдруг встрепенулась и стала читать рифмованные строчки. Встрепенулась и вторая, подхватила – и они дочитали до самого конца стихотворение Пушкина об осени. К концу декламации обе уже мягко и радостно улыбались. Одна была азиаткой, другая – мулаткой. Мулатка отдала мне заказ.
Другой раз я видела, как уборщица бросила тряпку и, подняв глаза к потолку, стала заунывно, запинаясь, читать наизусть письмо Татьяны. То самое, из поэмы «Евгений Онегин». И, только дочитав, вернулась к мытью полов.
Я слышала, как монотонно, себе под нос, читает отрывок из Пушкина сидящая на солнцепёке консьержка.
Загадка стихоприступов разрешилась, когда ко мне в консьержку вбежала одна из уборщиц. Встав на пороге, она принялась яростно декламировать что-то на таджикском. Потом, запинаясь и путая слова, попыталась перевести, и я вдруг поняла, что только что услышала рубаи Омара Хаяма. Я даже узнала его:
– Общаясь с дураком, не оберешься срама, Поэтому совет ты выслушай Хайяма: Яд, мудрецом тебе предложенный, прими, Из рук же дурака не принимай бальзама.
– Да! – выкрикнула Гуля (да, это была одна из Гуль) и залилась слезами. И вот так, сквозь слёзы, рассказала, как жестоко и гадко её только что унизил один из жильцов.
Они вспоминали стихи, чтобы почувствовать, что всё ещё являются людьми.
Стихами они говорили себе и миру, поскольку не могли это крикнуть тем, кто наслаждался их унижением: я – человек!
Удивительно. Почти всегда это были стихи Пушкина. Воплощения, аватары русской культуры.
Когда исчезала одна семья люли, я как-то быстро знакомилась с другой. Чем дальше, тем легче мне раскрывались навстречу: среди люли пошли слухи обо мне. Чаще всего они просто, не чинясь, принимали старые вещи, которые я им привозила. Иногда что-то просили. Учебник по английскому языку. Старый компьютер или ноутбук. Лекарства.
Одна девочка-подросток попросила книгу.
– Какую?
– Стихи. Я очень люблю стихи.
– Например?
Девочка с сожалением признала, что пока знает только одно стихотворение. Но очень хорошее: Пушкина. И продекламировала мне вступление к «Руслану и Людмиле». Полностью. Я могла вспомнить только несколько первых строчек, устыдилась и пообещала принести книгу с такими же хорошими стихами.
Не только девочки у люли – женщины, мужчины по вечерам сидят с книгами и журналами в руках. То и другое чаще всего берут на помойках и в подъездах, в общем – где бесплатно. Такое повальное книгочейство очень удивило меня. Как и все цыганки Москвы, я считала люли дикарями, рождёнными в нищете и для нищеты. А у многих оказалась за плечами как минимум средняя школа, как максимум… институт.
– Почему же ты на другую работу не устроишься? – спрашивала я кого-нибудь.
– Плохой русский. И резюме плохое.
– Почему резюме плохое? Кем ты работала на родине?
– В Узбекистане? Лиля, кто же там берёт на работу люли?
– А как они понимают, что вы – люли?
– На лицо глядят. На лице всё видно.
А мне-то казалось, что они очень похожи на узбеков, а узбеки – на них. Кроме разве что Алима. Алим – копия Руперта Эверетта в фильме «Тихий Дон».
Работают только мужчины. Женщины делают так, чтобы семья выжила до зарплаты мужа: просят милостыню на улицах. Это целая наука.
(Вечеринка с пиццей! При заказе двух больших пицц – шесть банок пива бесплатно.)
***
Дети в подъезде в основном очень милые. По крайней мере, на вид. У одной девочки лет девяти – явное ко мне пристрастие.
– Тётя Лиля, тётя Лиля, вы не видели мою собаку?
– Я отправила её на твой этаж.
– Жалко. Тогда придётся домой идти. А то можно было бы сказать, что я его выгуливала.
– Тётя Лиля, тётя Лиля, смотрите, что я сделала!
Девочка поднимает поделку на уровень моих глаз: какой-то домик, вырезанный из пакетика из-под ряженки, и в окошко домика затолкана булочка «к кофе». Я такие иногда покупаю с утра.
– Что это!
– Кормушка! Для синичек!
– Мне кажется, синички в неё теперь не влезут. Там же булка.
– А пусть они булку снаружи кусают!
– Тётя Лиля, тётя Лиля!
Девочка прикрывает лицо руками, голос звучит гундосо.
– Кажется, я сломала нос! А дома никого нет!
– Как сломала?! Тебя что, кто-то ударил?
– Я из бассейна вылезала, поскользнулась и упала на пол. Прямо лицом!
– А что же ты руками делала? Обычно все руки вперёд выставляют…
– Я выставила, и они ускользили вперёд!
– Ладно, дай, я посмотрю.
Нос на первый взгляд выглядит целым, но на переносице и вокруг наливается синяк.
– На тебе денег, купи мороженое и приложи к носу. Когда нагреется, можешь съесть. И не тереби его! Нос, в смысле. Если сломан, скривишь, замучаешься выпрямлять.
Деньги потом заносит девочкина бабушка.
– А нос там как?
– Нормально, даже не очень опух… Но теперь у неё болит горло.
– Тётя Лиля, тётя Лиля!
– Что?
– Нам сегодня на классном часе сказали, что двадцать первого декабря – всё! Конец света!
– Милая, – строго говорю я и смотрю поверх очков аля Дамблдор. – Ты невнимательно слушала. Конец света – по индейскому календарю. А мы живём вот по этому.
И рукой на стенку показываю, где как раз висит один.
– Смотри, двадцать первого там что? Ничего, только моё дежурство. А дальше смотри… двадцать второе, двадцать третье, двадцать четвёртое… Тридцать первого – Новый Год. Вот. Никакого конца света.
– А! – с явным облегчением говорит девочка и торопится домой.
Один из мальчиков, возвращаясь домой, задумчиво говорит мне:
– Good afternoon!
– Afternoon! – машинально откликаюсь я. Мальчик смотрит на меня с удивлением, потом смеётся:
– Простите, я с английского иду.
Потом его мама говорит мне:
– Представляете, он так удивился, что консьержка может знать английский! Мы его, понимаете, иногда стращаем – мол, в дворники пойдёшь, если не будешь учить английский. Вот он и растерялся.
– Скажите, чтобы на геометрию тоже налегал. У меня в школе по геометрии были проблемы, – подсказываю я. – Дворников же он по геометрии экзаменовать не будет?
У одного из жильцов – отчаянно белобрысая троица. Да он и сам – яркий блондин. Так вот, я не видела ни разу, чтобы его сыновья ходили по одному. Даже самый старший, лет десяти. Всегда трое и с отцом или матерью. Мы были в их возрасте более самостоятельными… Или мне кажется?
Самый настороженный мальчишка – у мусульманской семьи неизвестной мне национальности. Худенький, русый и скуластый, он всегда здоровается, как и его родители. И всегда говорит с ними только по-русски. Если ему случается, наклонившись над коляской с младшей сестрёнкой или отвечая на вопрос матери, машинально сказать пару слов на родном языке, он тут же испуганно оглядывается на меня. И у него, и у взрослых всегда очень замкнутые и настороженные лица. Такие лица обычно очень раздражают людей.
Все жильцы подъезда с этой семьёй неизменно вежливы и приветливы.
(Организация детских праздников на дому. Клоуны, жонглёры, кукольные спектакли.)
***
– Лиля! – Айгуль встречает меня буквально на пороге. – Я не могу его выгнать!
– Кого, Гуля? – я торопливо раздеваюсь. Мне хочется поскорее спровадить Гулю и переодеться в сухое: промокла до нитки.
– Там спит парень. Он очень большой!
– Какой парень? Не жилец?
– Бомж! Я его выгоняю, а он ругается. Я его боюсь!
Строго говоря, выдворять посторонних – именно моя работа. Айгуль могла подождать моего возвращения. Разве что испугалась, что из-за него не сможет убраться чисто, и ей достанется на орехи.
Парень залёг на диванчике между шестым и седьмым этажом – здесь обычно курят жильцы. Косится на нас с Гулей с раздражением.
– Эй! Тебя как зовут?
– А что?
– Ничего! Не скажешь, будешь Колей.
– Я и есть Коля.
– Молодец. Коля, тебе когда-нибудь обваривали ногу кипятком?
Я покачиваю в вытянутой руке полным электрочайником. Коля вскакивает, отзываясь очень нецензурно.
– Всё, Коля. Поспал, погрелся, пора и честь знать. Иди в лифт. Поедем вниз.
– Будь человеком! Я только час здесь! Дай поспать!
– Не положено мне, Коля, давать тебе поспать. Ступай в лифт. Маленькие женщины все бешеные, клянусь тебе.
Мы все втроём входим в пассажирский лифт: Гуля решила страховать меня шваброй.
– Как тебе не совестно? – стыдит меня Коля. Он действительно огромен, к тому же небрит и выпимши. – На улице осень. Что тебе, жалко дать мне погреться немного?
– Жалко, Коля, – грустно говорю я. – Если ты там погреешься, меня выгонят с работы. А работа у меня, золотой, быть цербером на страже интересов мелкой буржуазии. Так что совести у меня нет, а есть специальная рабочая инструкция.
– Обалдеть, – матом говорит Коля и задумывается. Я держу чайник настороже. По счастью, парень не выкидывает фокусов и уходит. Гуля снова поднимается, а я ставлю чайник на место и включаю. Естественно, в нём была холодная вода.
Так же естественно, что Коля поверил в кипяток. Дело не в моём уверенном голосе.
Трюк мне приходится повторить ещё раз. Собрат Коли посреди белого дня устраивается спать на скамейке у подъезда. Он немолод, ещё более небрит и очень пьян. И у него много соплей. Никогда не видела так много соплей. Тошнотворное зрелище.
Сначала я пытаюсь убедить его уйти на бульвар или в лесопарк, но он невнятно мычит угрозы. Мне приходится сходить за чайником. И, кстати, не зря – после ухода бомжа я отмываю водой из чайника и бумажным носовым платком скамейку. Вообще не думала, что соплей в человеке может быть по объёму столько же, сколько мозга. Фу.
Кроме бомжей, приходится отлавливать и выгонять коммивояжёров. Теоретически я не должна их пускать, а практически – у них большой опыт в проскакивании. Заходят с компаниями или в перерывы. Коммивояжёры взывают не к совести:
– Вы работаете, и я работаю! Давайте просто не мешать друг другу!
– Никак нельзя не мешать, – отвечаю я, аккуратно подпихивая незваного гостя к лифту. – Моя работа состоит именно в том, чтобы тебя здесь не было, красивый. И я её сейчас работаю.
Коммивояжёры никогда не дерутся, но всегда сопротивляются: упираются, пятятся. Иногда предлагают товар, раз уж судьба устроила нашу встречу.
Что-то вроде исключения есть только для торговцев картошкой. Некоторые жилицы, хозяйки больших семейств, заранее просят меня вызвать их, если пришёл торговец – хотят запастись мешком-другим корнеплодов. Опытный торговец не пытается пройти в подъезд, а спрашивает меня напрямую:
– Картошку кто-нибудь ждёт купить?
(Выставка домашних любимцев. Породистость не обязательна.)