«В учебниках нет ответов,
Смотри под кожу и на стены…»
Ассаи «Цветок»
Он шёл уже несколько часов. Впереди была длинная просёлочная дорога, ботинки запылились, а рубашка прилипла к спине, но ноги ступали легко. Светло-русые чуть курчавые волосы перебирал жаркий ветер. Под глазами бледно-голубого цвета ещё не сошли чёрные круги, отчего они выглядели болезненно. В кармане у него были лишь стопка купюр, измятая пачка сигарет, спички и старая сложенная вдвое фотография. Он не знал, как далеко ушёл от города. Не знал, где находится. Его звали Руслан, ему было семнадцать. И ещё несколько часов назад он направлял дуло пистолета на человека.
Лучи вечернего солнца отражались от купола маленькой церквушки и слепили глаза. Руслан задумчиво переминал пальцами дымящую сигарету. Его терзало сомнение, не лучше ли остаться на ночь под открытым небом.
— Если тебе нужно в церковь, сынок, то иди на тот край села, — вдруг заговорила рядом скрюченная старушка с корзиной. – Эта какая-то неправильная. И батюшка этот, Николай, странный он. Некуда даже свечку поставить, свят-свят, — крестясь исхудалой рукой с бугорками вен, она поковыляла дальше.
Руслан выдохнул едкий дым, и его серые нити потянулись вслед старухе. Но он растоптал окурок и шагнул в противоположном направлении, на ступени. Если для кого-то и существовали неправильные церкви, то, наверное, для таких неправильных людей, как он.
С первого шага внутрь Руслан погрузился в освежающую прохладу, и только сейчас понял, как его утомила жара. Зал был настолько безмолвным, что даже шаги ботинок утонули в тишине. Парень бесшумно прошёлся вдоль стен, скользя взглядом по рисункам. Изображены здесь были люди и сюжеты не из Библии, Руслан понял это скорее по наитию, а не из знания текста. Он нашёл единственное изображение Иисуса, оно будто было написано детской рукой. Руслан никогда раньше не видел образ улыбающегося Иисуса. «Ты помог мне найти маму» — было написано рядом. Надпись была возле каждого портрета: «ты научила меня радоваться жизни», «ты спас моего ребёнка из пожара», «я жив благодаря тебе», «ты отдал мне последнюю монету», повсюду были разные почерки, разные отпечатки ладоней, портреты людей, от поражающих взгляд до простеньких, но аккуратных, ими была расписана вся церковь. Руслан вглядывался в эту симфонию человеческой доброты, будто хотел найти ответы на этих стенах. Ответы, которых не найти в учебниках, а может, и в Библии.
Он остановился, когда наткнулся на прислонённую к стене деревянную лестницу. На которой стоял человек. Руслан не замечал его ровно до этого момента. А человек в свою очередь никак не выказывал своего присутствия. Он стоял лицом к стене почти под самым куполом, держал несколько маленьких баночек с красками и рисовал. На вид мужчине было чуть больше сорока лет, его тёмно-русые волосы были аккуратно причёсаны, а одет он был в простые тёмные брюки и белую рубашку.
Руслан почувствовал себя странно, когда осознал, что был здесь не один. Ему захотелось уйти. Но мужчина уже спускался вниз.
— Вечер добрый, — сказал он, и тишина тут же растянула его голос на частицы и раскидала по залу.
Руслан кивнул.
— Я вас не заметил, — и собственный голос показался ему слишком громким и грубым, расталкивающим тишину до самой макушки купола.
— Тебе и не нужно было. Храмы строят не для того, чтобы в них смотреть по сторонам, но только внутрь себя, — мужчина убрал краски и кисти, вытер руки.
— Моё имя Николай, — он протянул ладонь, и она была тёплой и сухой, в отличие от горячей и влажной ладони парня.
— Руслан.
— Думаю, ты голоден, Руслан, — сказал Николай и ушёл в комнату, где обычно располагался алтарь.
Парень потянулся за сигаретой, но рука замерла, и он опустился на скамейку, что стояла у стены. Мужчина вернулся со стаканом молока и куском домашнего хлеба и сел рядом.
— Чьи это рисунки? – спросил Руслан. До того, как он вошёл в эту церковь, его душевные ощущения вытесняли физические, а сейчас парень понял, что действительно хочет есть. Хлеб был мягкий и вкусный.
— Сюда заглядывают только путники. Здесь проходит пешая дорога из города, которая ведёт много заблудших душ. Я прошу нарисовать их незнакомого доброго человека, который помог им однажды.
— В моей жизни не было такого человека.
Николай не стал переубеждать его.
— Потому ты здесь?
Руслан покачал головой. Он молча доел и отставил стакан на скамейку.
— Я совершил кое-что плохое, — он посмотрел на Николая сосредоточенно, но взгляд тут же снова стал отрешённым, и Руслан отвернулся. Ему хотелось закурить. – Думаете, мне нужна исповедь?
— Нет, — сказал Николай.
Руслан почему-то не ожидал такого ответа, он снова повернулся.
— Некоторые ответы можно найти только под собственной кожей. Я не вправе прощать тебя, только ты можете это сделать. Все святые люди были прежде всего людьми, они не приходили в церковь, чтобы просить там помощи, они сами строили церкви и не для того, чтобы найти там Бога, а чтобы найти тишину. И уже в тишине услышать Бога внутри себя. Через боль, через голос сердца.
Николай поднялся, чтобы унести стакан. Руслан посмотрел ему вслед, а потом вышел на улицу покурить. Солнце опускалось за горизонт, окропляя деревушку оранжевым закатом. Руслан почувствовал усталость от долгого пути. За всё это время он ни разу не вспомнил о доме, который остался позади. Не беспокоился о маме. Она должна была понимать, что это рано или поздно случится. Сколько лет она жила с этими мыслями?
Когда Руслан вернулся в церковь, внутри уже темнело, и Николай зажигал белые свечи, расставляя их на окнах и скамейках.
— Я могу выслушать тебя, если тебе это нужно, — сказал он. – Если нет, то я могу уйти.
Руслан никогда не отличался разговорчивостью. У него никогда не было друзей, и в школе на заднем дворе он обычно курил один. И если кого-то он и называл своими друзьями, то оставить их позади не стоило большого труда. Но что-то рвалось у него в груди. Может, это был тот самый голос сердца.
— Я кое-что нашёл сегодня, — сказал он, вынимая из кармана джинсов фотографию. – Походу это моё единственное совместное фото с отцом, — Руслан сел на скамейку и развернул снимок шестнадцатилетней давности. На нём была его мама, моложе и улыбчивее, чем сейчас, годовалый малыш, которого можно было узнать разве что по русым кучеряшкам, и светловолосый мужчина – его родной отец.
— Я нашёл его в бумажнике человека, который его убил. Он мент, и застрелил отца на задании, когда… ну в общем, я узнал, что отец грабил банки. Он не был богат, участвовал в каких-то аттракционах, ездил по миру… ну… он был мотоциклистом. Его друг сказал… я нашёл его несколько дней назад, пришлось ехать в какую-то старую автомастерскую, он до сих пор её держит, и он сказал, что отец был классным мотоциклистом. Что он был лучшим. И, может быть, он остался, потому что хотел, чтобы мама развелась, но у него не было денег… я не знаю, мама никогда не говорила мне о нём ни слова. А мента я нашёл случайно, просто так получилось, в старой газете было его фото, его там выставляли героем, и я запомнил, как он выглядит, а потом случайно увидел его. Его сын учился со мной в одной школе и иногда цеплялся ко мне, приглашал на вечеринки. Потом я увидел, кто его отец, и решил, что он всё знает, подумал, что он специально цеплялся, хотел выяснить, а он был под какими-то таблетками и только набросился на меня, как псих. Я провалялся в больнице два дня, и когда очнулся, решил, что убью их обоих. Достал пистолет. Знаю одно типа, у которого всё есть. Пробрался в дом.
Руслан помолчал, покусывая губу в задумчивости. Странно было говорить о том, о чём стоило бы молчать. Это было похоже на исповедь перед самим собой. Он заговорил снова.
— Макса я просто вырубил. Ударил-то всего один раз, правда, пистолетом, зол был, что он чуть не прибил меня просто так. А потом появился его отец, он теперь полковник или чёрт его знает кто, и я ему сказал ехать к лесополосе. Думал, что убью его, а сам еле сдерживал слёзы. И руки тряслись, не мог нормально этот чёртов пистолет держать. Мент шёл молча, а мог меня в два счёта вырубить, наверное. И стал на колени, как я сказал, и отдал бумажник… А потом он заплакал. Прямо стоя на коленях. И это было… ну то есть… не от страха. Это не было жалко. Он сказал… сказал: «Прости меня, Руслан». Он сказал: «Прости меня». И я ушёл. И когда я открыл его бумажник, там было это фото.
В зале с минуту стояла полная тишина. Потом Николай спросил:
— И что ты чувствуешь сейчас?
— Мне кажется, что это нечто похожее… на облегчение. И может быть, он тоже чувствует что-то такое. Он носил с собой эту фотографию шестнадцать лет, и ему не у кого было попросить прощения, чтобы, в конце концов, позволить простить себе себя самого.
— Вот и твой ответ. Пусть твой поступок не был добрым. Но и он не был неправильным.
Руслан ничего больше не сказал. Он остался переночевать на полу в зале церкви, лёжа на старом одеяле. А утром ушёл. Купил на почте газету, нашёл объявление и отправился в соседнюю деревню, чтобы купить себе мотоцикл. Ему некого было нарисовать на стене церкви. Но, уходя, он оставил надпись: «Боль – это голос сердца».