Первая, с кем я познакомилась на новом месте, была, конечно, старшая по подъезду. Она опрашивала меня в лучших традициях собеседований двухтысячных – мол, докажите мне, что вы очень-очень хотите работать именно в нашей корпорации. Чтобы приступить, никакой трудовой книжки не понадобилось, достаточно было паспорта.
Наша старшая – личность довольно примечательная. На вид ей около шестидесяти лет. Не очень высокая, крепкая, с выкрашенными в рыжий цвет волосами и карими глазами. Зовут её Агния Петровна – в честь Барто. В пятидесятых и шестидесятых Барто была известна не только своими детскими стихами, но и проектом, как сказали бы теперь, по воссоединению расколотых войной семей. Возможно, это как-то связанно с тем, что простую русскую девочку назвали именно Агнией.
Работала Агния Петровна раньше прорабом на стройке, нрав имела крутой, но из человеколюбия смягчала его проявления. Волосы собирает в хвостик, одевается практично: в меру кокетливые капри и майки летом, джинсы и свитера зимой.
Первые дни работы были практически обучением. Я должна была выучить наизусть общедомовую инструкцию для консьержей, распечатанную на листе формата А4 и повешенную на стене слева от окошка в подъезд. (Пункт номер четыре – не вступать в споры и пререкания с жильцами подъезда, кроме случаев, когда этого требует охрана покоя и безопасности других жильцов подъезда). Эту инструкцию я как-то сорвала в порыве злости. Через некоторое время повесили другую.
Кроме того, было очень много устных, строгих-престрогих инструкций на все случаи штатных и нештатных ситуаций. Пересказывать их скучно, так что я буду упоминать их, когда придётся к слову.
Наконец, надо было запоминать жильцов подъезда, квартиры, в которых они живут, и то, сколько раз за день они входили и выходили. Всего квартир в подъезде восемьдесят четыре, а жильцов – что-то около двухсот. У некоторых есть собаки (одна дворняга, один бульмастиф, один самец таксы и два йоркширских терьера).
В первый же день работы я познакомилась также со сменщиком, пенсионером из этого же подъезда. Работал он не столько ради денег, сколько за идею: чтобы был порядок. Примечательного роста, широкоплечий, в консьержке он передвигался неловко. Мне очень скоро намекнули, что раньше сменщик работал в КГБ. Насколько это правда, не знаю.
И старшая, и сменщик – очень религиозные люди. Поэтому на стенах висят православные календари, открытки с наставлениями и текстами молитв, а на инструкции то и дело появлялась надпись – не имею ни малейшего понятия, кто из них там оставлял – «Уйми гордыню». Сначала надпись выполнялась в карандаше, но другая сторона стирала её ластиком, и однажды призыв появился в чернилах. Провисел так некоторое время, а потом кусок поля с надписью аккуратно отрезали. Императив повторялся снова и снова, и снова и снова поля с ним обрезались, пока от инструкции не осталась, собственно, только одна инструкция и писать стало негде.
Кроме всего вышеупомянутого, на стене висит график дежурств и телефоны различных служб, включая прямой – участкового.
(Курсы английского языка для детей. Элитные! Чёрно-белая не очень качественная печать)
***
Моей первой Гулей была Гульбахор. Маленькая, худенькая, с огромными чёрными глазами. Мы здоровались, но никогда не разговаривали, пока однажды, холодным октябрьским утром, моё внимание не привлёк алый шарф на голове Гульбахор.
– Какой у вас красивый платок! – воскликнула я.
Часы показывали шесть сорок пять, и я только приехала на работу. Тогда я ещё начинала в восемь, и мне приходилась ехать на электричке в шесть двадцать две, потому что в более поздние было не вбиться. Оставшееся до начала рабочего дня время я просто спала в тёмной консьержечной.
– Холодно, а шапки нет, – сказала маленькая узбечка. И, посмотрев на меня задумчиво, сказала:
– Меня зовут Гуля.
– По-настоящему Гуля?
– Да. Гульбахор.
Гуле было тридцать три года. Потрясающей красоты смуглое лицо было сильно обветрено. Когда она улыбалась – а она любила улыбаться – было видно, что верхние зубы — золотые, а нижние — белые и крепкие, хотя не очень ровные. Говорила Гульбахор ну точь-в-точь как Равшан и Джамшут из всем известной телепередачи. Она это отлично осознавала и посмеивалась над собой:
— У меня сильный аксин есть.
Как все узбеки в нашем дворе, она из Таджикистана. Там ведь разные люди живут, не только таджики. Цыгане, например.
— Цыганки такие толстые, чёрные… Танцуют так… животом. В Москве у цыган большая юбка, танцуют юбкой. В Таджикистане животом.
Гуля в Москве работала уже три года. Несколько лет назад у неё сильно заболела почка.
— Я худела, худела, она болела.
В Таджикистане почку долго лечили, но Гуле становилось всё хуже. Тогда она мужу сказала: надо поехать в Москву. И он поехал в Москву. Стал тут работать дворником. Через десять месяцев позвонил ей и сказал: всё, приезжай, я заработал деньги. Лечили Гулю две недели, делали уколы, и всё прошло.
— Питнадцать дьней! Питнадцать дьней! — с восторгом подчёркивала она.
После этого Гуля осталась подработать. У неё трое детей, а дом маленький. За три года они с мужем заработали на пристройку комнаты с коридором и «иномарку»:
— У нас там есть такие, такие дешёвые.
Гуля мечтала, как поедет, наконец, в мае домой, и уже там останется.
— В мае приеду, сразу будем сыну свадибу делать, — она показывала на пальчике, будто отрезает кончик.
— Обрезать будете?
— Да, и свадибу сделаем, много еды, гости, вечером консерт. Танцевать будем!
Сыну шесть лет. Ещё две дочки, одна в первом, другая в четвёртом классе.
Дома Гульбахор ждали не только дети, но и сад.
— У нас такой сад, самый лучший в кишлаке! Растут вот такие винограды, персы, всё растёт. Я всех угощаю, все ходят пробовать, такие хорошие персы. Варенье делаю, сушу, как конфеты, компот варю.
И лицо у Гули расцветало, когда она представляет, как ухаживает за своим садом, как наливаются светящимся соком солнечные персики, сладкие тяжёлые виноградины и то самое «всё», что там растёт.
Она потом передала мне с оказией баночку варенья из «персов». Вкусное.
(Установка пластиковых окон. Только в этом сезоне — скидка пенсионерам)
***
В отличие от своего громоздкого сменщика с офицерской выправкой, я себя в нашем «стенном шкафу» чувствую комфортно. Устроена консьержечная просто и удобно. У той стены, что с окошком – длинный узкий стол с полочками внизу, у противоположной – узкий топчан, сколоченный из подручных средств. Пространство под топчаном закрыто досками, там хранится всякая ерунда вроде пластиковой ёлки, которую старшая по подъезду наряжает в конце декабря. Слева от стола, если сидеть к нему лицом – дверь, в самом углу комнатки. Справа от дивана при этом крохотный шкафчик с посудой, нитками и прочей полезной бытовой мелочью. Посуда у каждого своя, конечно. Я к тому же держу запас пластиковых стаканчиков, чтобы пить чай с уборщицами. Если посадить гостью слева от меня и закрыть дверь, то снаружи её не видно. В шкафчике же стоят коробочка с чаем и банка кофе. Тоже мои. На правом конце стола – старый телевизор.
Ещё правее и стола, и дивана со шкафчиком – отделённый занавеской санузел: унитаз и раковина. На том же крохотном пятачке хранятся обогреватель, швабра, огнетушитель и разная бытовая химия.
Те консьержки, у кого нет туалета, бегают в сеть закусочных тут неподалёку. Где они моются, я не имею ни малейшего понятия. Возможно, делают это как одна женщина в эвакуации – при помощи маленького тазика воды и тряпочки. Ещё они знают много способов снять с волос жир и грязь. В основном это делается при помощи расчёски и хлопковых платков. Могут ещё протирать волосы, прядь за прядью, хлопковым лоскутком, смоченным в растворе уксуса. Но тут надо быть очень осторожной, иначе и сам волос повредишь. Зубы чистят яблочком, морковкой, пальцем. Все боятся кариеса и часто полоскают рот. Проблемы с зубами – это, прежде всего, очень большие денежные проблемы. Кстати, улыбка почти у всех белоснежная, иногда – наполовину золотая.
Почти у всех – и у меня тоже – есть электрический чайник. Хорошая вещь! Меня быстро научили, как с его помощью не питаться всухомятку и не «растворимыми» супами. Плов, конечно, с помощью чайника не сделать, а вот отварить сосиски, сообразить похлёбку или немного картошки – притом не в самом чайнике, а то замучаешься потом прополаскивать… Воду берут в кране снаружи, к нему обычно дворники прицепляют шланг, когда им надо помыть асфальт.
Впрочем, в нашем доме – настоящий шоколад. Туалеты и вода есть у всех.
А в новостройках, говорят, даже душевые кабины стоят. Но там консьержками – только русские, откуда-нибудь из Тулы, Воронежа, Саратова. Белая кость.
Я сообразила. Наверное, мыться ходят к уборщицам в съёмную комнату.
Кстати, о питании. За смену мне платят четыреста пятьдесят рублей. Это значит, что каждая семья скидывается по двести пятьдесят. А ещё это значит, что больше двухсот рублей в смену тратить на питание нельзя. Не то, чтобы это была немыслимая сумма: я знаю много семей, где на человека в сутки и поменьше уходит, да и консьержки с проживанием у меня перед глазами. Но я очень люблю поесть, так что всякое ограничение в рационе вызывает у меня грусть. Скорее всего, я и так бы ела на двести рублей в день и не грустила, если бы только об этом не думала. Почему-то такое давит на мозги. Может быть, поэтому наши консьержки и уборщицы любят обсудить еду. Кто дома какие блюда готовит, на выходных и по праздникам. Спорят, как лучше морковку для шавли пожарить. (Я сначала думала, что «шавля» по-узбекски – плов, потому что консьержки в дешёвой кулинарии неподалёку часто себе покупали плов с говядиной или курицей и называли его именно «шавля». Потом оказалось, что они просто не признают его за плов. Потом, к сожалению, кулинария закрылась, а цены аналогичного отдела в супермаркете наши узбечки находят неподходящими для их бюджета)
Уборщицы и «белые» консьержки завтракают и ужинают на съёмных комнатах, там у них плитки. У меня завтракать дома не получается, да и вообще не получается за один раз съесть так много еды, чтобы потом пять часов ходить сытой. Приходится – весь день и понемногу. Летом мой рацион может выглядеть так: с утра бублик (шестнадцать рублей) и кофе (ну, например, пять-шесть рублей) со сливками (тридцать рублей на весь день), потом, перед обеденным перерывом, «ролл» из лаваша и брынзы (тридцать пять рублей) вприкуску с абрикосом (около трёх-четырёх рублей), запить чаем (около рубля), после обеденного перерыва – два-три абрикоса (около червонца) и снова кофе со сливками, перед вечерним перерывом – опять «ролл» с чаем и перед концом смены – опять абрикосы и кофе. Выглядит не очень обременительно, но… как только температура опускается ниже восемнадцати градусов, меня неудержимо тянет жрать.
Что я делаю в обеденный перерыв? Я – существо растительное. Сплю.
(Новая коллекция обуви с очень удобной колодкой)
(У меня порвался левый полуботинок после того, как я поскользнулась на лестнице с моста через железную дорогу и немного упала. Строго говоря, даже не порвался: с него стесало кусок кожзама, в этом месте осталась только подкладка)