PROZAru.com — портал русской литературы

Кактус. Листочки 16-18

– Заменяете кого-то? – строго спрашивает меня мужчина лет, наверное, под семьдесят. У него широкие татарские скулы и глаза тоже татарские.

– Нет. Я новая консьержка.

– А почему не спрашиваете, к кому я иду?

– Я слышала, что дверь открыли электронным ключом. Ключ до сих пор у вас в руке, и, кроме вас, никто не входил.

Жилец с удивлением смотрит себе на руку и убирает ключ в карман ветровки.

– Ну, я – Владимир Ильич. Тимофеев.

– Лиля. Очень приятно.

– Приятно, ну да, – неожиданно раздражённо говорит Владимир Ильич и уходит к лифтам.

– Стоишь, как жандарм, – говорит он оттуда.

Владимир Ильич оказывается заядлым коммунистом. Читает газету «Правда» и очень не любит консьержек и швейцаров, считая их бесполезными прихвостнями буржуев. Даже если он заговорит дружелюбно, то всё равно через три минуты примется язвить. «Жандарм» – любимое словечко. И ещё он не интересуется ничьей национальностью.

– Может быть, я тоже социалистка.

– Трутень ты, а не социалистка. Что ты для людей производишь? Ничего, только глазами зыркаешь. Твоя профессия в здоровом обществе вообще не нужна.

– А уборщицы наши нужны?

– Уборщицы – это пролетариат. Только очень несознательный. Я одной рассказывал, рассказывал о классовой борьбе. Спрашиваю, есть вопросы? А она: «Да. Что-то надо сделать?»

– Вы, наверное, с Гулистон говорили. Она – памирка, по-русски почти ничего не понимает. В рыжий красится, да?

– Я и говорю, несознательная гражданка, – отшучивается сконфуженный Владимир Ильич.

Памирка – это ещё ниже, чем узбечка или таджичка. Неважно, если даже консьержка. Памирки «глупые», «грязные», «ленивые». Нарочно другие уборщицы их обижать не будут, но и дружить никогда не станут. Многие не сядут с памирками за один стол.

Гуля-Гулистон всегда чистая, но плохо говорит и по-русски, и по-таджикски, поэтому часто не понимает, чего от неё хотели, и делает не то или не так. Тогда на неё кричат, она съёживается, улыбается и пробует другое или по-другому. Верхний ряд зубов у неё золотой, и это – её единственное украшение. Ни серёжек, даже самых простых, ни колечек. Очень тёмная кожа и волосы выкрашены в малиновый цвет. Алим на Гулистон не кричит, он переставляет ей руки, как надо. Она страдает от стыда, что её трогает мужчина, морщит лицо, чтобы удержать слёзы, но повторяет показанное движение.

Больше всего на свете Гуля-Гулистон боится трёх людей: бригадира, то есть Алима, консьержа из первого подъезда – высоченного таджика, про которого говорят, что он изнасиловал пожилую таджичку, и меня, потому что я люли – цыганка. В моём присутствии у неё пропадают те немногие русские слова, которые она выучила, она улыбается и незаметно (ей так кажется) делает знаки руками – отвести моё колдовство. Возможно, Гулю нарочно запугивают другие узбечки, она ведь очень простодушная, на любую побасенку широко открывает глаза и восклицает: «Во имя Аллаха!» Это мне рассказала как-то другая уборщица.

Один раз Гулистон решается прийти ко мне погадать. Пытается отдать золотое кольцо, довольно толстое, но я убеждаю её, что мне хватит двухсот рублей. Когда я начинаю рассказывать, что карты говорят, она останавливает меня и знаками просит записать. Потом уносит записанное к самой доброй из уборщиц – чтобы та перевела. Потом уезжает домой. Она только из-за отъезда и решилась подойти ко мне так близко. Ещё в честь отъезда Гулистон решилась выпить – сразу водки – и её мучительно, со слезами, рвало весь последний вечер в Москве.

(Только до 9 марта – скидки на все модельные туфли в нашем магазине!)

***

Работа консьержкой хороша тем, что можно переделать разные домашние дела. Ну, не все конечно: пол вымыть не удастся. Но ничего не мешает мне помогать детям делать уроки (алгебру старшей, «гуманитарке» до мозга костей, и английский младшей, так же насквозь – «математичке»), делать покупки в продуктовых и хозяйственных магазинах, в сэконд-хэнде и аптеке, отдавать в починку привезённые с собой ботинки, заказывать новые копии ключей и зашивать одежду, которой надо продержаться ещё неделю, до моей зарплаты. Ещё я готовлю завтраки и обеды. Ну, не полностью и уж точно не так, как одобрила бы цыганская свекровь – но у меня, по счастью, нет цыганской свекрови.

С завтраком проще всего. На завтрак дети любят блинчики. Только не из коробки! Я беру им свежеиспечённые в местной кулинарии. Конечно, к утру они уже будут не такими свежеиспечёнными, но всё ещё очень вкусными: немного побрызгала водой, поставила в микроволновку, и – на стол. Даже варенья не надо, хватит и яблока или банана на двоих.

Обед надо готовить вечером, перед самым уходом. Проблема в том, что тогда-то жильцы и ходят чаще всего. Могут заглядывать в консьержку, чтобы сдать деньги, взять оставленные ключи или записать показания водосчётчиков. Так что готовить надо только в одной части стола, возле самого телевизора, и очень быстро закрывать «кухню» аккуратным листом бумаги. (Один из пунктов инструкции – в консьержке всегда должно быть опрятно). Нетрудно догадаться, что я просто нарезаю овощи и мясо для рагу или супа и раскладываю их в принесённые пластиковые контейнеры. Все продукты куплены тут же, в магазине, во время вечернего перерыва.

Неудобно? Дома не удобней, кухня коммунальная, лучше надолго не занимать. Так что всё равно режешь на каком-нибудь совсем не кухонном столе.

А ещё в консьержку хорошо заказывать канцтовары из интернет-магазина. Да и вообще любые товары из интернет-магазинов. Сюда доставка, как правило, дешевле, а иногда и бесплатная.

Как насчёт обсудить в чате с девочками фильм или планы на каникулы? Рассказать, как сделать конфеты или печенье в микроволновке?

Если бы я была домохозяйкой, всё это было бы проще. А если бы работала в офисе, у меня было больше денег. Но ни там, ни там мне не светит достаточно уединения.

У узбеков есть маленькое развлечение. Когда в их ряды вливается новенький, они находят предлог привести его в наш подъезд. Новенький обязательно попросить у меня воды напиться – это, кажется, что-то вроде флирта. Я всегда подаю в пластиковом стаканчике кипячёную воду. Новичок пьёт, стреляя глазками, и, наконец, протягивает стаканчик обратно. В этот момент остальные узбеки начинают смеяться и говорить ему. Из всех слов я понимаю только «люли» и «куфшуф», мне уже разъяснили их значение. «Цыганка» и «колдовство». Новенький бледнеет, таращит глаза, быстренько суёт стаканчик на стол и удаляется. Хохочущие друзья идут за ним.

Особенно сильный эффект, если я, забывшись, подаю воду левой рукой. Левой – точно делала «куфшуф», потому что это не только нечистая, но и вообще дьявольская рука.

Изо всех консьержек только одна узбечка пила со мной чай. Но проследила, чтобы я съела и солёного, и сладкого – её научила украинская консьержка. Это значит, что колдовства я не оставлю.

Меня не боятся только молдавские консьержки и уборщицы, но они никогда не ходят ко мне гадать. Наверное, не верят.

(Открыт набор в школу маленьких моделей, принимаются девочки 4-7 лет. Постановка речи с профессиональным логопедом, хореография, уроки макияжа)

***

На самом деле, конечно, наши цыгане и люли – совсем не одно и то же. Послушать наших, так люли вообще сосредоточение зла. Они и вшивые, и грязные, и наглые, и ленивые. В общем, памирцы, только попрошайничают. Я такое тоже говорила. А что? Все ведь говорят.

Сначала я познакомилась с Аминой. Она сидела на мосту через рельсы, а я, конечно, спешила на электричку. На руках у Амины дремал курчавый смуглый малыш. Потом оказалось, что это – девочка. Амина была потрясающе красива, несмотря на уже не юный возраст, может быть, я поэтому и приостановилась.

Сначала я дала ей сто рублей, чтобы гарантированно привлечь внимание. Она быстро спрятала бумажку, недоверчиво косясь на меня, и тогда я спросила:

– Вам нужна детская обувь? У меня есть старая детская обувь.

– Нужна. Много маленьких детей!

– Я принесу потом. Когда вы ещё будете?

Амина поколебалась, но всё же сказала:

– В четверг.

– Ну, так я в четверг принесу, – сказала я и побежала вниз, на платформу.

– Ты монашка? – спросила Амина в четверг. Я нашла дома не только обувь, но и немного старой одежды, и принесла. Торопиться мне было некуда: выходной.

– Я люли и делаю куфшуф, – сказала я. – И меня зовут Лиля.

Амина посмотрела на мои юбку и платок и засмеялась. У неё были красивые, ослепительно белые зубы.

– А! Ты не люли. Ты не мусульманка. И куфшуф не бывает.

– Ну, я танцовщица. А мой друг фотографирует люли. Его зовут Коля.

– Журналист? – насторожилась Амина.

– Художник. Он рисует картины. Рисует цыган. А люли пока фотографирует, чтобы было красиво. Я тоже могу сфотографировать и отдать тебе портрет.

– Не надо.

– Как скажешь!

Для первого раза я сочла диалог достаточно полным и откланялась. Амина явно испытала облегчение. Люли не любят пристального интереса к себе.

В другой раз я пришла к Амине босиком. Это неожиданно очень её расположило, и она даже назвала своё имя. Я дала ей опять сто рублей, потому что собиралась отнимать её время. Когда с люли разговаривают, к ней реже подходят дать денег.

– Так ты кто?

– Я люли и делаю куфшуф.

– Ну! Шутка! Ты ездишь учиться?

– Я езжу работать. Я очень большая, просто очень маленькая.

– Да? Ты замужем?

– У меня есть муж, есть дети. Мать моего мужа сидит в тюрьме.

Чистая правда: моя свекровь разбила молотком окно дочери главного прокурора района. Её посадили на год. История привела Амину в изумление и страх. Как потом оказалось, у этого табора всякое преступление почиталось большим позором. Тогда я рассказала, почему моя свекровь так поступила. Не то, чтобы в глазах Амины это её и меня обелило, но градус странности достиг той высоты, после которой вместо человека видишь перед собой захватывающий сериал.

– Про твоего друга, художника, у нас говорят. Его знают, – сказала Амина. – Хороший человек, никогда не приводит милицию.

– Я тоже не приведу милицию. Я с ней не дружу.

Амина долго, тихонько смеялась. На следующий раз она разрешила сфотографировать себя и своих детей и рассказала, что её брат был женат на цыганке, на крымской цыганке из депортированных. Её звали Раиса, она была высокая, толстая и красивая. Все люли удивлялись, какая она высокая и толстая. И ещё она танцевала под песни из индийского кино. Конечно, она была мусульманкой, но звали её всё равно Раиса, и другого имени она не хотела.

(Всё для первого сентября! Дёшево, удобно, хороший ассортимент! Улыбается белокурая девочка с большим бантом на голове)

Exit mobile version