Василиса.
— Привет, я дома… Эй, домочадцы! Мама пришла, молока принесла, — весело прокричала Василиса с порога, зайдя к себе домой. Ей навстречу вышел, лениво потягиваясь, из темной комнаты обычный серой масти кот. — Привет, Чишир. — Тот подошел и потерся головой о ее сапог. — Сейчас я тебя покормлю. Интересно, Чиш, а где твой хозяин?..
Она подошла к приоткрытой двери в комнату и постучала в нее.
— Да… Да… — ответил сын. — Привет, мамуля! Только извини, не могу… говорить…. Я занят…
— Как всегда… — с сожалением произнесла Василиса. — Кир, мы с тобой уже несколько дней не говорили. Как у тебя дела?
— Мам, потом… Через десять минут… — скороговоркой ответил ей сын.
— Ну вот, как всегда, — вздохнула она и пошла на кухню. Следом за ней лениво поплелся Чишир.
Василиса включила свет на кухне, и, оценив обстановку, сразу начала мыть посуду, которая горкой возвышалась в раковине. Кирилл зашел на кухню ровно через десять минут, как и обещал, в тот момент, когда она протирала полотенцем большое блюдо.
— Ма, ты только не кричи… Я хочу уволиться из компании.
Это сообщение было для Василисы, как гром среди ясного неба, блюдо выскользнуло из ее рук и со звоном разбилось, а осколки веером разлетелись по полу.
— Ну, вот… Разбилось, — сама себе сказала она, а потом с удивлением посмотрела на Кира. — Но почему? Тебе же нравилось в ней работать. Ты спец.
— Три года и никакого роста. Сплошное топтание на месте. И, понимаешь, ничего не светит… Ничего!
— Кир… Кирюша, но ничего не бывает вот так вот сразу… Я очень долго шла к успеху, когда опубликовали мой первый снимок в «Огоньке»…
— Ну, да… Ты вся в своих снимках, поездках, командировках, выставках… Да, кстати, когда у тебя выставляется твоя «Солнечная Итака»?
— Ты помнишь!? Но выставка не только моя. Там еще несколько ооочень известных фотографов будет… Я так… тень,- сказала Василиса.
— Ты себя недооцениваешь. Твои фотки, мамуля, это шедевры! В них чувствуется душа. Ты талантливый фотограф… Пейзажи не просто красивы, они дышат и живут.
— Тоже скажешь… — возразила Василиса. — Выставка открывается через два дня. Так что будет или пан, или пропал.
— Мама, я в тебя верю. Но, хочешь, скажу правду?
— О чем? — спросила она.
— Ты выглядишь очень усталой и измотанной. Тебе надо отдохнуть, — констатировал Кирилл.
— Есть немного… Но сейчас не время ехать куда-то далеко… где пальмы, обезьяны, море, солнце и песок. Да и не хочу, там толпы, соскучившихся по теплу людей, шум, гам и нет тишины.
— Аааа… — протянул Кирилл. — Ты бы хотела тишины и покоя? Но к сожалению необитаемые острова уже давно распроданы и находятся в частной собственности.
— Угу… — согласилась Василиса, раскладывая по тарелкам омлет.
— Оооо, королевский омлетик. Как я его любил в детстве — помидорчики, ветчина, сухарики и сыр…
— Ешь давай! Кир, а ты прав, мне надо немного отдохнуть. Вот откроют выставку и сбегу на дачу на неделю, — мечтательно произнесла Василиса.
— Нет, дача не вариант! Там сейчас снега выше крыши, и дом промороженный насквозь… Нет, у меня есть идея! Если ты хочешь тишины и одиночества, я знаю куда тебе надо съездить.
— И куда?
— Мамуля, я потом тебе скажу. Знаю такое место — закачаешься! — хитро улыбнулся Кир.
— Кирка, я умру от любопытства и ожидания, — воскликнула Василиса.
— Немного терпения, и все узнаешь, — успокоил сын.
— Да… Три тысячи ведер, и ключик будет мой… Хитрюга! — ухмыльнулась Василиса.
— Спасибо за ужин! Пойду, у нас сезон охоты на пираний начинается, — оправдывался сын, глянув на часы и спеша в свою комнату.
— Ну что, Чишир, а нам досталась, как всегда, почетная обязанность: помыть посуду и убрать стол.
Кот, будто понял, что ему сказала Василиса, начал мурлыкать и тереться о ее ногу.
Прошло два дня. Наконец состоялось открытие фотовыставки. Но самое главное, через день после ее открытия, Василисе позвонил какой-то странный тип и предложил купить все «греческие фотографии», назвав совершенно неприлично большую сумму, как ей показалось, но у него было условие, что они больше нигде не будут опубликованы. Василиса согласилась, но и у нее появилось условие почти в самый последний момент перед тем, как ответить «да»: фотографии останутся в экспозиции до закрытия выставки. Покупатель немного замялся, но все же согласился.
Василиса знала, если бы не случайная встреча с фотографом Жарковским, лауреатом и номинантом всяких разных премий, то вряд ли ее работы когда-нибудь попали на эту выставку да и на другие тоже, и вообще кем бы она стала если бы не он… Она помнила Жарковского еще с тех времен, когда он был владельцем совсем маленькой мастерской и делал простые фотографии на паспорт. Это потом он пошел, пошел, пошел и стал довольно популярным фотографом — портретистом. Василиса приехала в город из небольшого села, как и тысячи других молодых девчонок, поступать в институт, но не добрала полбалла, а на платное отделение у нее не было денег. Возвращаться домой не захотела. Случайно наткнулась на объявление, сиротливо висящее на столбе, что в фотомастерскую требуется уборщица. Пришла и осталась. Она убирала крохотную мастерскую, получая за это гроши, но их хватало снимать малюсенькую комнату в деревянном доме без удобств и чтобы не умереть с голоду, потом стала его помощницей, а в один прекрасный день Жарковский позвал ее, объявив, что хватит заниматься ерундой, пора учиться делу. Из него вышел замечательный учитель, а она оказалась талантливой и благодарной ученицей. Он заставил ее повторить попытку поступить на журфак, помог устроиться в журнал «Живая природа» и началась веселая жизнь. Нет, сначала, родился Кирилл, а после уже началась веселая жизнь…
Василиса сейчас удивляется, как ей в то время удавалось совмещать работу, учебу и растить Кирюху одновременно, но опять спасибо Жарковскому. Он везде тащил ее за собой, как локомотив вагончик, помогал, когда было трудно, деньгами или советом. У нее долго не было своего жилья и Василиса скиталась с маленьким Кирюхой по съемным квартирам. Однажды Жарковский, уже тогда ставший модным фотографом не только в России, но и за рубежом, предложил сделать серию Кирюхиных фотопортретов. Он выставил их на каком-то международном конкурсе в Венеции и победил, а гонорар подарил ей. Василиса долго отказывалась от подарка, но Жарковский настоял на своем, а ей хватило этих долларов, чтобы купить небольшую двухкомнатную квартиру на тихой окраине города. Это двадцать лет назад окраина была окраиной, а сейчас стала центром большого района со своей станцией метро. Василиса долго не могла понять, почему он ей помогает и только через несколько лет после знакомства с Жарковским, узнала его трагическую историю. Он считал себя виновным в смерти своей маленькой сестры, хотя в то время сам был десятилетним мальчиком. Они не послушались родителей и убежали к озеру посмотреть на лебедей, которые прилетали каждую весну. Он не заметил, как сестра поскользнулась на шатких мостках и упала в воду, а водоворот затянул ее в омут. Он тогда ничего не смог сделать, даже не успел позвать на помощь…
А когда Василиса, со смешными косичками, в вышедшем из моды платье, появилась на пороге мастерской, Жарковский вдруг подумал, что его сестра, став взрослой, могла быть похожа на эту девушку. Он дал себе слово, что будет ее оберегать, как свою родную сестру. Жарковский относился к ней с братской любовью, а она сначала не могла понять зачем он это делает и бунтовала, ратуя за свободу личности. Он предостерегал ее и пытался вмешаться в тот злосчастный роман с Владимиром, отцом Кирилла, но она его не слушала. В тот день, когда Василиса узнала, что Владимир ее бросил, узнав про будущего ребенка, сидела в подсобке мастерской и рыдала горючими слезами. Ее нашел Жарковский, а узнав, что произошло, очень серьезно спросил:
— И что ты собираешься делать?
Размазывая слезы по щекам, она ответила:
— Ребенок не виноват и, хоть Володька настаивал на аборте и давал на это дело денег, я рожу его…
— Правильно… Я тебе буду помогать… Ты для меня, как сестра.
И он сдержал свое слово. Кирюха с детства считал Жарковского родным дядей, а когда возникали вопросы, то бежал к нему. Они вели долгие мужские разговоры за жизнь. Жарковского не все понимали, а некоторые друзья удивлялись — зачем ему это надо: заботиться о черти ком, даже не о седьмой воде на киселе, а он на их вопросы только улыбался… Жароковский женился лет в сорок пять и совсем не на молоденькой, а на своей ровеснице и такой же не от мира сего… Многие крутили у виска, что чета Жарковских совсем не думают о черном дне, помогая налево и направо. Татьяна Жарковская всегда отвечала своим оппонентам, твердящим о тяжелой жизни, что если думать о черном дне, то он обязательно наступит. Детей у них своих не было, и они частенько наведывались в один детский дом в Красном Яру. Сначала хотели усыновить одного мальчика, но им стало жаль остальных, и Жарковские стали приезжать ко всем детям, привозя сладости и игрушки… Они очень любили друг друга и понимали с полуслова, одного взгляда. В семье царило полное единодушие. Василиса с восхищением наблюдала за ними, когда они были вместе, и мечтала когда-нибудь получить разрешение сделать о них серию фотографий. И в тайне, где-то там в глубине души надеялась так же с безграничной любовью в сердце когда-нибудь посмотреть в глаза любимого мужчины. Но мужчины не было, и смотреть в глаза было некому. Судьба или рок, кто его знает…
А сейчас Василиса уставшая и немного разбитая после переговоров с посредником о продаже выставочных фотографий, сидела дома на диване и наслаждалась тишиной, но вернулся с работы Кирилл и с порога закричал:
— Мамуля! Ты едешь отдыхать в совершенно прекрасное место под Зеленогорском! Все, как ты хотела — тишина, природа и почти никаких соседей. Маленький кемпинг, небольшой ресторанчик…
— Кир, ты меня решил все-таки сплавить? — улыбнулась Василиса.
— Мама, там все здорово. Дом теплый, печь, камин, прямо на берегу Финского залива, высоченные сосны, белый — белый снег. Красота… Сам бы уехал, но надо работать. Да, я остаюсь! Меня повысили, сегодня стал ведущим инженером — программистом. Вот так вот, и естественно с повышением жалованья.
— Туда на чем можно добраться?
— Мы помчимся, мы помчимся на оленях утром ранним и отчаянно ворвемся прямо в снежную зарю… — пропел Кирилл и положил на стол красивый конверт с каким-то буклетом. — Все оплачено и все включено. Я забронировал место в «Шале» на две недели. Это тебе мой подарок ко дню твоего рождения.
— Ну спасибо… Вот только олени, сын, меня смущают…
— Да, ладно тебе! Я отвезу на своей машине, а твоя пока пусть постоит на стоянке, а то знаю тебя, сорвешься раньше времени и прощай отдых… Там правда автобусы до города ходят, — притворно вдохнул сын.
— Я фотоаппарат возьму с собой.
— Ой, да что там фотографировать?! Там только сосны, торосы да… снег кругом до самого горизонта, — возразил Кирилл.
— Ничего ты не понимаешь!
— Да уж где мне понять, — возмутился сын. — У меня же в голове мозгов нет, только компьютерный процессор стоит…
— Не обижайся, и спасибо, Кир. На природе самый лучший отдых. Когда ехать?
— Послезавтра рано утром. Я буду к тебе приезжать, если хочешь.
— Конечно, хочу! — воскликнула Василиса. — Нет, лучше звони, а то я захочу домой.
В день отъезда, закидывая в багажник чемодан, Кирилл удивился:
— Мамуля, у тебя всего один чемодан?
— А что? Надо два?
— Нет, ну… ты же едешь на две недели…
— Кирюша, ты наслушался всякой ерунды о том, что если женщина едет на отдых, то берет кучу ненужных вещей…
— Да не наслушался, а знаю… — но на этом слове Кирилл вдруг осекся и смущенно замолчал. Василиса удивленно посмотрела на сына и спросила:
— Ты знаешь? Откуда?
— Мам, ну это… так… — протянул Кирилл, продолжая смущаться.
— Не хочешь говорить?
— Ну типа того… Я сам еще ничего не знаю… — пробурчал он.
— Ты не знаешь нравится тебе она или нет? — спросила Василиса.
— Я сам еще ничего не понял, все произошло так быстро и стремительно, что…
— Ясно, что ничего не ясно, — улыбнулась она.
— Мама, короче, я сам тебе потом все расскажу. Садись в машину, едем! — оборвал разговор Кирилл. В это время ему позвонили на мобильный, но он, поморщившись, мельком взглянул на дисплей и отклонил вызов.
— Это она? — полюбопытствовала Василиса.
— Какая разница она , не она… — огрызнулся Кирилл и опять поморщился.
— Ты почему так со мной разговариваешь?
— Мама, знаешь же, что утром я не люблю разговаривать, а ты меня начинаешь грузить всякими вопросами…
— Ехай, давай, уже, извозчик! — шутя, поторопила сына Василиса.
«Шале» и его обитатели.
Под утро мороз стал крепчать, ветер разогнал облака и ночное небо предстало во всей своей красе… На нем серебрилась почти прозрачная полная Луна, а чуть севернее, как драгоценные алмазы переливались семь звезд ковша Большой Медведицы, а рядом в ручке ковша Малой Медведицы сверкала самая яркая звезда — Полярная… Автомобиль летел по окружной дороге, и за его окном мелькали осветительные столбы, похожие на ребра какого-то огромного фантастического животного, извивающегося над лесом. В кабине тихо звучала инструментальная музыка, успокаивающая и усыпляющая. Василиса устроилась поудобнее на заднем сидении и задремала. Она открыла глаза в тот миг, когда машина съехала на Приморское шоссе и помчалась в сторону Зеленогорска. За окном мелькали темные постройки пустынных детских санаториев, украшенные светящимися фонариками и гирляндами придорожные закусочные, кафе и ресторанчики среди высоких вековых сосен, с веток которых свисал кружевами снег. Машина неожиданно вылетела на участок шоссе, с одной стороны которого стояли глухой стеной вековые сосны, а с другой — только узкая полоска прибрежных валунов, нагроможденных друг на друга, отделяя скованные льдом воды залива. В лунном свете бескрайняя снежная равнина отливала таинственным голубоватым светом, казавшаяся безжизненной и очень холодной. Глядя на это белое великолепие, никто не мог и подумать, что под толщей льда кипит бурная подводная жизнь, скрытая от глаз любопытных людей…
Кирилл вдруг свернул машину с шоссе к группе совсем небольших домиков, стоящих буквально метрах в ста от предполагаемой береговой кромки. Домики расположились полукругом у довольно большого и оригинального по своей архитектуре здания, на котором разноцветными огоньками сверкала и переливалась надпись «Шале». Рядом с ним на небольшой площадке было несколько машин, а на крыльце стоял мужчина в огромной меховой шапке и нервно курил. В нескольких домиках светились окна… Медленно подкрадывался рассвет, разбавляя почти чернильную черноту ночи. Диск луны постепенно таял, становясь все прозрачней и прозрачней.
Василиса и Кирилл в холле подошли к стойке администратора. Девушка с кукольным лицом и профессиональной улыбкой манекенщицы о чем-то негромко говорила с господином лет пятидесяти. Рядом с ним стояла молодая особа лет тридцати со скучающим взглядом и выражением на лице «как вы мне все надоели». Мужчина был лыс, с пивным брюшком, но довольно высок, его уверенные жесты говорили о том, что он привык руководить и подчинять себе, в какой-то степени, волю других людей. Когда его спутница что-то произносила, надув губки, как капризный ребенок, он по-хозяйски трепал ее по щеке и, улыбаясь, что-то говорил. Девушка — администратор выдала им ключи от домика. Когда эта парочка отошла от стойки, то Кирилл обратился к администратору, но та вдруг смутилась и стала что-то нервно ему объяснять. Кирилл начал спорить, закипая от негодования. Та пыталась его успокоить, оправдываясь, но он не хотел ее слушать, и разговор стал переходить на повышенные тона. Девушка куда-то звонила, а Кир начал размахивать руками и что-то требовать. Василиса решила вмешаться в ситуацию и выяснить, что так вывело ее сына из себя:
— Кир, что происходит? Ты ведешь себя, как…
— Как кто?.. Понимаешь, произошла у них какая-то неразбериха, и они, представляешь, на одно и то же время сдали твой домик еще одним клиентам… Это их вина!
— Пусть возвращают деньги и поехали домой, — вдруг спокойным голосом остановила словоизлияния сына Василиса.
— Как это домой? За все уплачено, так пусть они…
— Простите, — вдруг вмешалась девушка, обращаясь к Василисе. — Я понимаю, что это вы должны были остановиться у нас на отдых?
— Да, — очень спокойно без тени каких-либо эмоций ответила Василиса.
— Я сейчас связалась с хозяином «Шале». Он просит извинения за это недоразумение…
— А, где он сам? — вдруг возмутился Кирилл. — Почему просите извинение Вы? Почему он сам не выйдет и не извинится?
— Даниил Алексеевич сейчас в отъезде. Он извиняется… И распорядился предоставить в ваше распоряжение домик номер пять. Он только -только после ремонта и не совсем готов к заселению… Я искренне сожалею, но к двенадцати часам дня все будет в порядке, и вы сможете в нем расположиться…
— Хорошо, — ответила спокойно Василиса, чем очень удивила сына.
— Мама, я тебя не узнаю! То ты взрываешься по всякой мелочи, как ядерная бомба, а сейчас ведешь себя, как непробиваемая броня танка Т-34?
— Кир, а что в этой ситуации взрываться? Все равно ничего не изменить. Или остаешься и ждешь, или едешь домой… В двенадцать и не раньше будет готов домик. Знаешь, я тут подумала, а езжай-ка ты домой. Я здесь посижу вон в том уголке, поработаю, а потом тебе позвоню, когда это недоразумение утрясется. А?
— Мама, как я могу тебя здесь оставить одну-одинешеньку…
— Это же не лес, и стаи серых волков не видно. Все хорошо!
— Вы знаете, у нас великолепная кухня. Вы можете сейчас пройти в зал и позавтракать… Ведь завтраки никто не отменял, — улыбнулась девушка. — А потом я провожу вас в комнату отдыха, где сможете отдохнуть и подождать, когда ваш домик будет готов.
— Замечательно! Идем, Кирка, завтракать, а потом ты поедешь домой.
— На работу… — поправил Кирилл.
— Я именно это и хотела сказать, — сказала Василиса.
Разговаривая с администратором, Василиса не заметила, как мужчина с пивным брюшком очень внимательно наблюдает за ней и за Кириллом. Когда они прошли в зал ресторанчика, то мужчина, подхватив жену под руку, потянул ее в его сторону. Та ему стала вещать что-то о диете и вреде холестерина, но, нехотя, все-таки пошла за ним. Они присели за стол, стоящий рядом с тем, где уже сидели Василиса и Кирилл. Мужчина, усадив женщину к ним спиной, сам же продолжал внимательно наблюдать за ними. Василиса, видимо почувствовала его пристальный взгляд, посмотрела по сторонам, пытаясь определить кто на нее смотрит. Он едва успел отвести глаза, чтобы не встретиться с ней взглядом. В этот момент в зал вбежал хохочущий мальчишка лет шести с рыжей кудрявой шевелюрой и раскрасневшимися от мороза щечками. Он дурачился, что очень сильно раздражало степенную даму, которая все время пыталась привести его в чувство и заставить замолчать. Она ловила мальчишку за руку, но он с веселым визгом вырывался и отбегал, прячась за высокими спинками стульев, иногда выкрикивая: «Не догонишь! Не догонишь!» Дама, увещевая мальчишку, твердила: «Тоша, Тошенька! Успокойся. Веди себя прилично!» Он показывал ей кулачки и звонко хохотал. Ей надоело уговаривать и, поймав его, крепко взяв за плечи, сказала:
— Антон, если не успокоишься, я позвоню папе, а он тебя накажет.
Мальчишка сразу сник и прошептал:
— Не звони, пожалуйста. Я буду себя очень хорошо вести…
— Вот то-то же, — победно воскликнула дама и усадила его за столик. — Смотри в окно и молчи. Ты воспитанный мальчик, а не не уличный хулиган…
Эта маленькая перепалка , скорей всего, между бабушкой и внуком, отвлекла на на себя внимание всех присутствующих в зале, и мужчина не заметил, как Кирилл и Василиса вышли в холл. Там сын нежно поцеловал ее в щеку, пообещав звонить, вышел на улицу. Василиса присела на удобный диван, стоящий под искусственной пальмой, открыла ноутбук и принялась что-то писать, не обращая внимание на снующих туда — сюда людей. Она так увлеклась, что не заметила, как подошел тот самый мужчина, все это время внимательно наблюдавший за ней.
— Простите… — обратился он к ней. — Я не помешаю?
Она мельком взглянула на него и ответила, не отрываясь от ноутбука:
— Не помешаете…
— Скажите, мы с вами нигде раньше не встречались? — предположил он.
— Нет, — ответила Василиса не поворачивая головы и продолжая что-то писать.
— Но… — он вдруг замялся. — Вас зовут Василиса? Я Владимир… Уваров.
Она чуть не подпрыгнула от неожиданности, едва справившись со своим волнением, ответила:
— Да, меня зовут Василиса, но я не знаю никакого Владимира Уварова, — резко ответила она.
— Понимаю, что у тебя есть повод меня ненавидеть, прошло четверть века. Неужели меня не простила? А ты сильно изменилась… Стала такой красивой, уверенной…
— С какой стати мне вас прощать? Я вас не знала, не знаю и не желаю знать, — почти прошипела она.
— А этот молодой человек — твой сын?
— Вам какое до него дело? — резко спросила она.
— Василиса, не делай вид, что ты меня не знаешь. Да, я виноват перед тобой… Меня до сих пор мучает совесть за то, что я поступил так, но тогда время было такое. Или ты… или тебя… Я не мог тогда позволить себе на тебе жениться…
— Не мог и не надо… Без тебя справились. Что теперь оправдываться? Поезд ушел… Что об этом говорить.
— Это мой сын? Знаешь, а ты становишься еще красивее, когда начинаешь злиться.
— Ты забыл, куда меня отправил, когда узнал, что будет ребенок. Тебе напомнить? — Василиса с ненавистью в глазах посмотрела на него и до боли сжала пальцы в кулак.
— Я виноват… Но ведь ты не сделала это?
— Сделала, и еще, как сделала! Это мой сын, а его отец совершенно другой человек. Так что можешь дышать ровно и не волноваться.
— Знаешь, а у меня нет детей… Был три раза женат, а детей нет. Видимо, меня Бог наказал за того… первого и единственного… Я сожалею, что у нас так вышло…
— Видите ли, он сожалеет… Это сейчас. А тогда тебе было глубоко наплевать, что будет с ним… со мной. Как видишь не пропала… Спасибо добрым людям, помогли. Как хорошо, что на свете хороших людей больше, чем подлецов, — посмотрев ему в глаза, сказала она.
— Да, я подлец в твоих глазах… если это мой сын, то сейчас ему могу дать гораздо больше, чем тогда… Я был босотой, уличной шпаной… Ни денег, ничего… Время тогда было такое… беспредельное. Но сейчас у меня своя фирма, дела идут в гору… Я могу ему многое дать.
— Знаешь, а ты ему был тогда нужен, когда он был маленьким и ему нужен совет мужчины… отца. Впрочем, что ты мог посоветовать… Он бежал к чужому дядьке, чтобы узнать, как поступить, что сделать. Ты ему нужен был, когда он болел, когда шел в зоопарк и держал меня за руку, а не сидел на плечах у отца… Ты ему нужен был, когда он учился в школе… — все больше распылялась Василиса. — А теперь ему двадцать четыре и ты ему хочешь вернуть долг за все эти годы…Не получится. Ты в списках не значишься! Это не твой сын!
— Я имею право…
— Нет у тебя никаких прав, — резко оборвала его Василиса. — И твое дело сторона. Иди туда, куда шел все эти годы. Он вполне взрослый и самостоятельный молодой мужчина. Я давно ему все рассказала… А в детстве не кормила его сказками про папу разведчика или погибшего летчика…
— Я не думал, что ты можешь быть такой жестокой, — возразил он.
— Хм, у меня был хороший учитель… — съязвила Василиса.
— Я хочу поговорить с сыном, — потребовал Владимир.
— Говори, только его здесь нет…- ухмыльнулась он.
— Я смотрю на тебя и удивляюсь, куда делась та девочка с косичками, которую я любил…
— Разве любил? Ты лжешь сам себе… Какая была короткая любовь… До того момента, как узнал, что будет ребенок… Интересно, а куда она, твоя любовь, делась, друг мой ситный? Ответь.
— Тогда время было такое…-начал было он.
— Не надо валить на время. Миллионы его пережили… Оставим этот разговор. Уходи и больше не подходи ближе чем на десять метров. Вон тебя уже твоя женушка ищет. Иди, и не просто иди, а… иди!
— Мы с тобой еще поговорим… — сказал он с угрозой в голосе.
— Думаю не стоит терять напрасно время. Я не хочу с тобой больше говорить, — она отвернулась от него и уставилась в монитор ноутбука, давая понять, что разговор окончен.
Тут к ним подошла его жена и защебетала:
— Вольдемарчик, нам пора идти… Вещи уже перенесли в домик. Нет, надо было ехать на Таити… Вольдемарчик, идем, дорогой.
Уваров молча встал, взяв ее под руку, и чинно удалился, будто не было никакого разговора, да вообще ничего не было.
— Вольдемарчик… — передразнила его жену Василиса, опять уткнувшись в экран ноутбука, но мысль убежала и не хотела больше возвращаться. — Спугнул вдохновение…
«Прошло двадцать пять лет… Надеялась, что все забыто и обида прошла. Увы, ничего не проходит бесследно…» — подумала она, откинувшись на спинку дивана. Из состояния задумчивости ее вывела девушка — администратор:
— Простите… Вы можете заселяться. Вот ваши ключи. Домик номер пять. Это здесь совсем рядом, через пешеходную дорожку, почти у самого берега. Спасибо Вам за понимание. Даниил Алексеевич Вам лично принесет свои извинения, когда вернется. Ваши вещи уже отнесли…
— Спасибо, — ответила Василиса и вышла на улицу.
Мороз стал немного слабее, туман над заливом рассеялся, ярко светило зимнее холодное солнце. Солнечные лучи слепили глаза, и она не заметив, идущего ей на встречу мужчину, столкнулась с ним.
— Извините, — полушепотом произнесла она, пытаясь его разглядеть.
— Ничего, бывает, — с какой-то непонятной усмешкой в голосе ответил он и уступил дорогу, но для этого ему понадобилось влезть в сугроб. — У вас что-то случилось?
— Что? — спросила она удивленно.
— У вас что-то случилось?
— А… Нет. Все в порядке, — она взмахнула рукой и пошла дальше, не оглядываясь.
Домик действительно стоял почти у самой береговой линии. Из его окна была бесконечная белая ледяная пустыня с причудливыми нагромождениями торосов, а внезапные порывы ветра поднимали над ней легкую пелену из сотни тысяч легких снежинок, искрящихся в лучах солнца. Сине-холодное небо где-то там далеко — далеко, почти в бесконечности, сливалось в тонкую черту горизонта. Дом состоял из двух комнат и небольшой кухни. Было тепло, уютно и почти по домашнему, только едва пахло то ли лаком, то ли краской, как после только что сделанного ремонта. Василиса нашла свои чемоданы, стоящими посреди комнаты рядом с платяным шкафом. У дальней стены находился небольшой камин, а рядом стояли кресло — качалка и журнальный столик. Она хотела разжечь камин, но, увы, в нем не оказалось дров. Василиса позвонила администратору и спросила, можно ли разжечь камин вечером. Та ответила, что желание клиента — закон, а вечером зайдет служащий и разожжет. Василиса, распаковав вещи, опять уселась за ноутбук и уже не отрывалась от него до самого обеда, который по ее просьбе принесли в дом. Потом звонил Кир и интересовался все ли у нее хорошо, но если что-то не нравится, то можно на все плюнуть и вернуться домой. Она его успокоила,что лучше не бывает и отдыхает на полную катушку. К вечеру мороз совсем сдал свои позиции, и потеплело очень заметно. Василиса оделась потеплее, взяла фотоаппарат и решила прогуляться вдоль берега… Выйдя из дома, Василиса встретилась с мужчиной, который ей показался знакомым, но в сумерках было легко ошибиться, да и одет он был довольно странно: солдатский треух на голове, овчинная безрукавка надетая на толстый ручной вязки свитер, спортивные штаны от лыжного костюма и высокие валенки. Она сделала шаг и вдруг подскользнулась, упав ему почти под ноги, чуть не сбив его. От неожиданности он выронил поленья, взмахнув руками, как крыльями, стараясь сохранить равновесие, воскликнул:
— Ну вот… То толкаются, то хотят уронить…
— Простите… Поверьте, я это сделала не нарочно… Скользко…- и Василиса попыталась встать.
Он протянул ей руку:
— Верю, а вам надо быть осторожнее и смотреть под ноги, — он протянул ей руку. — Держитесь! Я вам помогу.
Она ухватилась за его руку, а он с силой потянул в верх, и через секунду Василиса уже твердо стояла на ногах.
— Спасибо, — пробормотала она, глядя ему куда-то в плечо и смущаясь от своего падения.
— Будьте осторожны. А вы куда собрались? — вдруг поинтересовался мужчина.
— А кто вы такой, чтобы я отчитывалась перед вами? — возразила она.
— Я… Я местный истопник… — гордо произнес мужчина и поправил шапку, дернув ее за свисающее ухо.
— Понятно… Вы куда-то шли? Так идите… — ответила Василиса и хотела пройти вперед.
— Ну, вот, она, женская благодарность, — проворчал он, собирая упавшие дрова. — О них заботишься, а они хамить начинают…
— Вам никто не хамил, просто я не обязана перед вами отчитываться… — попыталась опять возразить Василиса.
— Если гулять, то на лед не выходите…. Там под снегом могут быть трещины. Если в нее попадете, то потом долго искать придется. Я только это хотел сказать, — сказал он и пошел в сторону соседнего дома. — Эх, народ… Эх, женщины, женщины…
— Там предупредительные надписи есть, а читать я умею… Я себе не враг! — возмутилась Василиса.
— Все так говорят, а на лед прутся и прутся, как будто там медом намазано… Доставай вас потом из полыньи, — продолжал ворчать истопник, преградив дорогу и хитро поглядывая на Василису.
Та несколько смутившись, вдруг ответила:
— Да не пойду я на лед… Даже не собиралась. И хватит пугать! Вы куда-то шли, так идите, а меня пропустите! — и она с силой уперлась ему в грудь, пытаясь заставить уступить ей дорогу. Он посторонился и улыбнулся ей открыто и весело. — Вот, что вы лыбитесь, как…
Она не сразу нашла подходящее слова, как он продолжил:
— Идиот… Подойдет?
— Заметьте, это не я сказала, а вы… И потом не жалуйтесь хозяину на грубость постояльцев.
— А с чего вы решили, что я буду жаловаться. И вообще почему решили, что буду жаловаться?
— Это так на всякий случай, — ответила она и побежала по дорожке, ведущей к берегу.
Только ветер до нее донес его слова:
— Будьте осторожныыы!
— Буду, буду… — сказала она сама себе, остановившись у края белоснежной пустыни до самого горизонта.
День близился к вечеру. Багровое солнце стало садиться, медленно уходя за горизонт, раскрашивая последними лучами все белое в розовый цвет. Красота была неописуемая, и Василиса стала снимать, пытаясь поймать ту грань между белым и розовым, которая отделит день от ночи… Зимняя красота завораживала своим безмолвием, и только где-то в макушках высоченных сосен, стоящих то там, то сям почти у самого берега, запутался ветер, раскачивая их могучие ветви. К вечеру мороз опять начал крепчает. Василиса, замерзнув, глянула на часы и поспешила обратно в домик, где было тепло и ее ждал ужин. Она не хотела опять встретить Владимира зале ресторана и ужин заказала к себе в домик к шести часам. Почти стемнело, когда она подошла к «Шале». На стоянке заметно прибавилось машин, которые одна за другой все подъезжали и подъезжали. Из чего Василиса сделала вывод, что ресторан пользуется популярностью и обедают — ужинают не только желающие отдохнуть здесь.
Мягкий свет от бра разливался по комнате, делая ее загадочной и романтичной. Пока она ходила на прогулку, ей растопили камин. Языки огня причудливо извивались будто танцевали под какую-то неведомую музыку. После ужина Василиса присела в кресло — качалку , укрывшись пледом и задремала.
…Домиков было всего восемь, и через два дня Василиса уже знала, кто живет в них. В одном из них жил Владимир со своей женой, в другом парочка молодоженов, в двух других жили случайные путешественники, хотя это странное занятие, путешествовать зимой, потом хозяйский дом, еще один для истопника Филиппыча и его семьи. Об этом ей рассказала та самая дама с маленьким мальчиком… Василиса оказалась с ней за одним столиком во время обеда. Даму звали Надежда Рэмовна. Антошка , как все дети его возраста шалил, а она пыталась его успокоить. Потом он что-то спросил у нее и побежал к лестнице, ведущей на второй этаж. После его ухода Надежда Рэмовна почувствовала себя свободней и посетовала, что устала жить в этой глуши, где встретить приятного собеседника большая редкость.
— Вы здесь живете постоянно? — удивилась Василиса.
— Да, к сожалению… Так вышло… — вздохнула та. — Все ради Антошки. Он задыхается в городе, а здесь ничего, ему лучше, а летом уезжаем в Крым, где у нас дача. Врачи ничего не могут понять, но он болеет очень часто в городе…
— Печально. А где же его родители?
— Родители… Даниил постоянно занят. У него кроме этого кемпинга их еще штук пять. Мотается, мотается… У него все дела, дела. А мама… Анечка умерла при родах. Ей было всего двадцать пять лет, — всхлипнула Надежда Рэмовна. — Анечка — это моя дочь. Врачи ей запрещали рожать, но она так хотела ребенка… А Даниил знал об этом и не отговорил ее от этого шага, не настоял. И вот результат — Анечки нет, Антошка растет без матери, а мне уже тяжело за ним бегать. Он же растет…
— Но ваш зять может жениться и…- возразила Василиса.
— Нет!.. Лучше я с ним буду сидеть, чем доверю какой-то чужой женщине… Родная бабушка лучше, чем мачеха! — воскликнула Надежда Рэмовна. — Да и поздно ему жениться…
— Почему? Любви все возрасты покорны, — усмехнулась Василиса. — Он, наверное, еще молод и может…
— Ему уже сорок пять… Он живет, а по его прихоти Анечки нет… Я живу только ради Антошки, — будто осуждая зятя, грустно произнесла Надежда Рэмовна.
— Сорок пять — это не возраст для мужчины, да и для женщины тоже, — заметила Василиса.
— Милочка, вы ведь приехали сюда одна… Вас привез сын, я думаю… Вы ведь тоже не замужем.
— Хм… У меня другая история, — уклончиво ответила Василиса.
— Это только кажется, что другая. У одиночества для всех одна общая история, — возразила Надежда Рэмовна.- Но я бы не желала, чтобы у моего внука была мачеха. Отдать должное, Даниил очень любил Анечку, и мне кажется, что до сих пор ее любит… Иначе, я бы знала, что у него появилась женщина.
— Но…
— Никаких но… Даниилу просто некогда заниматься этим глупостями! У него есть Антошка и я! Зачем ему еще кто-то… — прервала Василису Надежда Рэмомна, но тут по лестнице спустился Антошка и прокричал:
— Бабушка, папа сказал, что мы поедем смотреть кино.
— Антон, что ты фантазируешь! Какое кино?
— Мультики, — с детской непосредственностью возразил мальчишка.
— Извините. Ох-хо…- вздохнула Надежда Рэмовна, и, взяв Антошку за руку, пошла к лестнице.
— Ты мне не веришь? Бабушка, как ты можешь?! Папа сказал, что мы можем поехать куда захотим… Ну, бабууушкааа!
— Сейчас все узнаем, куда он нам разрешил… Мне надо бы съездить к Маргарите… Пройтись по магазинам… А то здесь совсем паутиной обросла, — бурчала себе под нос Надежда Ремовна…
«Романтический закат».
В ночь на субботу внезапно потеплело до ноля… Еще в пятницу вечером было почти минус двадцать, а небо черно, и тонкий месяц светил в окружении звезд. Но подул южный ветер и нагнал облака, принеся с собой теплый воздух из средиземноморья… Василиса хотела пройтись, но влажность была так велика, что, казалось, пронизывала до костей, а снег стал тяжелым и скользким. Она только дошла до береговой линии и постояла там несколько минут, но решила вернуться из — за сильного ветра, порывы которого так и норовили сбить с ног. На обратном пути ей встретилась хаски, гуляющая сама по себе. Собака была настроена миролюбиво. Только подошла, обнюхала, посмотрела на Василису умными глазами и побежала своей дорогой, решив, что это совсем не сахарная косточка и никакого интереса не представляет. Вернувшись к себе, Василиса уселась за ноутбук и принялась за обработку тех фотографий, что сделала за неделю. Получался неплохой альбом.
Ее занятие прервал стук в дверь. На пороге стоял тот самый мужчина, которого она чуть не сбила, упав ему под ноги. Он держал в руках большую охапку дров.
— Добрый день! Вы обычно в это время гуляете. Погода сегодня хорошая, правда ветрено… — начал он.
— А вы, что мой режим изучили? — с вызовом посмотрела на него Василиса.
— Да, как-то так получилось, — ухмыльнулся истопник и посмотрел на нее с улыбкой.
— Вас, кажется, Филиппыч зовут?
— Да… не… Да, Филиппыч. А что не похож? — опять ухмыльнулся он.
— Похож, похож… — вернувшись к ноутбуку, ответила Василиса. — Вы , кажется, пришли камин растопить… Прошу, — и она указала ему рукой в глубь комнаты. — Я вас не отвлекаю… — и уткнулась в монитор.
Мужчина что-то неразборчивое пробурчал себе под нос и начал заниматься делом. Через несколько минут веселые огоньки побежали по дровам.
— Хозяйка, принимай работу… Вот, — сказал он.
Она оторвала взгляд от монитора и посмотрела на него:
— Спасибо… Я вам что-то должна?
— Нет… Что вы… Мне за работу и так не плохо платят… — ухмыляясь, ответил Филиппыч.
— Вот, возьмите… И вообще почему вы все время ухмыляетесь? — Василиса порылась в сумочке и достала купюру.
— Хм… Я не ухмыляюсь, Василиса,- ответил он, но деньги не взял.
— Мало? И вообще откуда вы знаете мое имя? — удивилась Василиса.
— Каждый истопник должен знать своего постояльца не только в лицо, но и по имени, — отшутился он. — Я же не спрашиваю откуда вы знаете, что я Филиппыч.
— Мне… мне Надежда Рэмовна сказала как-то в разговоре, что местного истопника так зовут, — смутилась Василиса.
— Bienheureux celui-là qui peut avec amour saluer son coucher plus glorieux qu’un rêve!- вдруг процетировал Филиппыч.
Василиса с интересом посмотрела на него:
— Вы говорите по французски? И читаете стихи Бодлера в оригинале…
— Воистину блажен тот, кто с любовью мог благословить закат державного светила… «Цветы зла»,- ответил Филиппыч. — О, вижу, вы удивлены?
— Если честно, то да… Сомневаюсь, что мало, кто знает сейчас о каком-то там Бодлере и его сборнике «Цветы зла»… А тут истопник из какого-то богом забытого кемпинга… — не сводя глаз с него, произнесла Василиса.
— Каждый истопник должен знать Бодлера… Знаете ли, традиция… — пошутил он. — Да и я не так часто встречал хорошеньких женщин, знающих, что был такой поэт… Я вас заинтересовал?
— В какой-то степени да, но, вернее, удивили…
— Так может о чем-нибудь поговорим? Например о том же самом Бодлере…
— Но я не такой уж великий его знаток… Courons ver l’horizon, il est tard, courons vite, Pour attraper au moins un oblique rayon! — промурлыкала Василиса.
— Хотя и говорите на французском почти без акцента… «Бежим за горизонт! Быть может, в этой дали удастся нам поймать его последний луч…» Но мне кажется, что нам нравятся одни и теже стихи, но если еще немного поговорить о всякой всячине, то выяснится, что у нас много общего…
— Не думаю, — фыркнула Василиса. — Спасибо за огонь в камине. Вы тоже неплохо знаете французский…
— Вернее, очень хорошо. И не только… — Филиппыч посмотрел на нее в упор, будто изучая.
— Откуда? — тоже глядя на него с интересом, спросила Василиса.
— Жизнь длинная, и мы учимся чему-нибудь и как-нибудь иногда тем вещам, которые могут и не пригодиться… Я ведь не всегда был истопником, — хитро поглядывая на Василису, он подошел ближе, а потом взял да поцеловал ей руку. Это у него вышло так естественно, будто он только и занимался все время, что целовал в великосветских салонах ручки дамам.
Василиса несколько смутилась, даже покраснела. Она почувствовала, как кровь прихлынула к щекам и они зарделись, но хорошо, что в комнате стоял полумрак, и он не заметил это.
— Что вы делаете? — выдернув руку из его руки, возмутилась Василиса.
— Целую руку женщине, которая не только знает кто такой Бодлер, но и очень терпеливо слушает мои бредни… Скажите, я могу вас пригласить на музыкальный вечер? Тут в одном ресторанчике в нескольких километрах заезжие музыканты дают концерт… Живая музыка, живые голоса, ни какой фанеры… Вы бы могли пойти со мной на этот вечер? Я, конечно, понимаю кто вы и кто я, но…
— А зачем вы об этом заговорили? — удивилась она.
— Просто… — вдруг смутился он. — Встречают, как говориться по одежке…
— Но провожают по уму. Вы забыли? — пожала плечами Василиса.
— Редкая женщина обращает внимание на это, чаще на одежку, машину, квартиру, дачу… — парировал он. — Вы согласны пойти на этот вечер?
— И когда?
— Завтра в семь… Только не говорите, что вам надо подумать или еще что-то в этом роде, хорошо? — сказал он с каким-то внутренним напряжением и волнением в голосе, ожидая ее ответа.
— Да, я пойду… — вдруг согласилась Василиса и покраснела еще больше.
— Спасибо! Я зайду за вами в половине седьмого. До встречи! — улыбнулся Филиппыч, поцеловав ей еще раз руку, и вышел на улицу.
Василиса изумленно посмотрела ему в след и уже закрытой двери ответила: «До встречи!», а сама подумала: «Однако… Странный нынче истопник пошел… со знанием французского… Какие у него глаза! Не стар, лет сорок пять… Умен… Хм, не красавец, но в нем есть что-то такое, что завораживает и притягивает… Вот бы сделать его фотопортрет… Ты, кажется, Васька, влипла… Стоп, Васька, стоп. Тормоза системы «ястреб»… Были у тебя мужчины, правда не так много, как могла приписывать молва, но чтобы так уплыть от одного разговора… Нет не от одного, а от трех случайных встреч… Васька, Васька, но мельница запущена, и остановить ее будет трудно… Стоп! У него же есть семья, кажется Надежда Рэмовна об этом говорила… — эта мысль несколько поубавила пыл, но на ее смену пришла другая, — Я же с ним только в ресторан собираюсь и более ничего… Так, что никто никому изменять не собирается. А послушать музыку очень хочется… Кажется, Васька, ты устала от этого покоя и уединения. Надо возвращаться к жизни… Все будет хорошо!»
Вечером в воскресенье, собираясь в ресторан, Василиса волновалась, как девочка, идущая первый раз на свидание. Да если подумать хорошо, то оно и было первым за последние годы… Она уже привыкла к тому, что если встреча в ресторане, то обязательно деловая и по работе, или с коллегами по издательству. Да иногда Жарковский вытягивал ее на презентации, но это все было не то…
Он зашел за ней, как и обещал, но это был совсем уже другой человек. Его преображение было таким разительным, что можно сказать сегодняшний Филиппыч отличался от вчерашнего, как земля отличается от неба. Увидев ее удивленные глаза, он сказал:
— Вы удивлены? Чему?
— Но вы сегодня так изменились, что я едва узнала…- растерянно ответила Василиса.
— А вы думали, что я пойду в ресторан в кацавейке и валенках, — улыбнулся он. — Если бы все было так, то я совсем нелепо выглядел бы с такой обалдено хорошенькой женщиной, как вы. Василиса, вы очаровательны!
— Льстите?
— Нет, говорю чистую правду!
Он помог ей спуститься по ступенькам и повел к стоянке автомобилей. Они остановились у черного внедорожника и Филиппыч, открыв ей дверь, помог сесть в машину.
— Это ваша машина? — удивилась она.
— Нет, угнал по случаю… — пошутил он, глядя, как у нее глаза округляются от удивления.
— Вы шутите? Я не поеду с вами никуда… — Василиса попыталась выйти из машины.
— Конечно шучу… У хозяина взял на прокат. — почти серьезно ответил он. — Вы правда очень красивы, Василиса… — задумчиво посмотрев на нее, вдруг сказал он.
Машина выехала со стоянки, но проехав пару километров, Филиппыч вдруг ее остановил.
— Василиса, вы должны это видеть! — он вышел из машины, она последовала его примеру. — Смотрите, какой красивый закат… Я иногда приезжаю сюда, когда хочу что-то обдумать, или когда мне становится тоскливо…
— Вы романтик… — тихо сказала она.
— Хм… Может быть и так, — ответил он.- Я верю, что бывает счастливая минута, когда о чем задумаешь, обязательно сбывается… И сейчас именно такая минута, возможно, наступила…
Стояла тишина, только верховой ветер гулял по кронам столетних сосен и елей, сбивая с ветвей снег, который рассыпался в отдельные снежинки и падал, падал вниз… Филиппыч повел ее через дорогу к огромному камню, лежащему здесь много тысяч лет. Половина бордового солнца уже скрылась за горизонтом, а оставшаяся часть своим светом раскрасила редкие облака, превратив их в причудливые воздушные корабли и замки… Он взял ее за руку, и они так простояли несколько минут. Василисе вдруг расхотелось куда-то ехать, слушать музыку, толкаться среди толпы… Ей было сейчас так хорошо, как не было хорошо уже много лет… Рядом с ней был мужчина, который ей нравился, и она в тайне надеялась, что нравится ему. Этот чудесный зимний закат. Филиппыч, держа Василису за руку, посмотрел ей в глаза, будто спрашивая: «Ну, что поехали?» Пока они шли до машины, он так и не отпустил ее руку…
В ресторане собралось послушать музыку и отдохнуть разношерстное общество, но Василиса поняла, что эта вечеринка была закрытой потому, как стоящий на входе амбал заворачивал всех, у кого не было пригласительных билетов. Видя, как вел себя Филиппыч, она поняла, что среди этой публики он был своим, его многие знали, и он со многими перекидывался парой — тройкой приветственных фраз. Идя рядом с ним, ей показалось, что некоторые девушки и женщины с интересом ее разглядывают, от чего становилось не по себе. Ей вдруг захотелось вернуть время назад и оказаться опять у того камня, где были только он и она. Столик был на двоих. Музыкальная группа исполняла блюз, а после бокала вина Василиса несколько расслабилась, и ей вдруг стало совсем безразлично, что на нее кто-то смотрит. Ей было очень легко с ним говорить о всякой всячине, темы перескакивали с одной на другую. Он несколько раз приглашал ее потанцевать, и от его близости у нее, как ей казалось, кружилась голова. Василиса вышла в дамскую комнату, где случайно услышала обрывок разговора. Болтали две дамы, стоя у зеркала. Они не заметили ее сразу.
— Интересно, с кем это Данечка сегодня пришел? — поправляя макияж, сказала одна.
— А бог ее знает… — подкрашивая губы, ответила вторая. — Давненько он в обществе женщины не был замечен.
— Да уж… Но и эта не фонтан… Интересно, где он эту старую швабру подобрал?..
— А тебе завидно?
— Да если бы я захотела… Я и моложе, и красивее… Только у него есть еще упрямый и непослушный сын и, в довесок, теща с ужасным отчеством Рэмовна… Рэмовна — слышишь, как оно рычит? Если он когда-нибудь к ним приведет кого-то, то я ей не завидую — съедят и не оставят ни рожек, ни ножек, — съязвила, хихикая, та, что подкрашивала ресницы.
— Нет, ты все-таки завидуешь… — ухмыльнулась та, что подкрашивала губы.
— Он ищет идеальную женщину, как была его Анечка… Но ты же понимаешь, что мы все не идеальны… Он и эту погуляет на раз и забудет… Она, дурочка, пусть не обольщается… Одна ночь и вся любовь… Потому что нет идеальных женщин, — парировала первая.
— Все могет быть…- ее подруга хотела еще что-то сказать, но заметив Василису, замолчала и стала с интересом ее разглядывать.
— На мне что-то написано или у меня платье на изнанку надето? — задала ей вопрос Василиса. Дама не ответила, только в какой-то презрительной ухмылке скривила рот.
— Лера, пойдем отсюда… — и взяв подругу за руку, почти силой вывела из дамской комнаты.
После вечера он отвез ее назад, проводил до крыльца и вдруг напросился на чай. Он разжег камин и остался до утра.
Недоразумения
Василиса проснулась от того, что зимнее солнц уже встало и светило в окно. Рядом никого не было и , вообще в домике стояла какая-то гробовая тишины. Она встала, накинула халат и подошла к остывшему камину. На столе заметила записку: «Прости, что не разбудил, ты очень сладко спала. У меня дела. Спасибо за все. До вечера! Целую». Василиса не знала, чем себя занять, но погода была замечательной, и она по-привычке отправилась гулять. На площадке она увидела Надежду Рэмовну и Антошку, который со скучающим видом ковырялся в большом сугробе лопаткой. Василиса кинула в него небольшой снежок. Он сначала ничего не понял, а потом, сообразив, кинул в нее ответный. Несколько снежков угодило в Надежду Рэмовну, что несколько озадачило пожилую даму. Она отряхнула свою шубку от налипшего снега и попыталась остановить шалившего Антошку, но не тут-то было. Василиса и Антошка гонялись друг за другом с веселыми криками и визгом. Потом Василиса стала рассказывать ему историю маленького принца так, на сколько ее помнила. Антошка слушал ее внимательно — внимательно, а потом вдруг сказал:
— Тетя Василиса, а мне никогда никто не рассказывал сказки.
— Как же так? Маленьким детям обязательно надо их рассказывать, — удивилась она.
— Я бы и сам мог их прочитать, только у нас нет книжек со сказками. Вот, — сокрушался Антошка.
— А ты умеешь читать?
— Да! — гордо ответил мальчик. — Бабушка научила, только у нас в доме совсем неинтересные книжки. Бабушкины романы и папины книги, как его там, по ме…жменту…
— Менеджменту, — улыбнулась Василиса.
— Мне ваша сказка о маленьком принце понравилась, — вздохнул Антошка.
— Хочешь, я тебе подарю с ней книжку?
— Хочу, хочу…- и он захлопал в ладоши.- А когда?
— Ты же здесь постоянно живешь, ну вот, я скоро уеду, а потом через неделю вернусь и привезу тебе книжку. Идет?
— Идет! А не забудете? — вдруг спросил Антошка.
— Не забуду!
— А о чем вы тут секретничаете? — к ним подошла Надежда Рэмовна и взяла Антошку за руку. — Я замерзла, и нам пора домой. До вечера, Василиса. Спасибо, что поиграли с Антошкой.
— Да не за что. Антошка, я не забуду и обязательно ее привезу.
Вернувшись в домик, она застала там странного старика, возившегося у камина.
— Вы кто? — опешив, спросила Василиса..
— Я? Кхе, кхе… — закашлялся старик. — Я здесь работаю истопником…
— Не поняла… А где тот… Филиппыч?
— Дамочка, я и есть Филиппыч, — улыбнулся беззубым ртом старик.
— Нет, тот, другой.
— Других не мае. Я один тут на все про все! — гордо ответил он.
— А тот… он мне камин растапливал… — задумчиво произнесла Василиса.
— А… так это… — и старик вдруг осекся.
— Так — это кто? Вы хотели сказать… — стала наступать на него она.
— Не, дамочка, вы поосторожней! Я не знаю, кто он… Наверное, самозванец! Пускают тут разных, а потом претензии предъявляют… Не знаю, — и старик совсем не со стариковской прытью выскочил из домика.
И тут Василиса поняла, что совсем не знает, как зовут того мужчину, с которым она ходила в ресторан, да и потом. И это она сама решила, раз растапливает камин, то значит он — Филиппыч, помня рассказ Надежды Рэмовны.
Часов в десять вечера в дверь кто-то постучал. Василиса открыла дверь, но на пороге стоял Владимир.
— Прости, что поздно. Я долго думал и решил с тобой поговорить о нашем сыне.
— Я уже сказала, что не хочу с тобой ни о чем разговаривать. Шел бы ты во свояси, старче!- ответила она.
Но Владимир не унимался и почти два часа мотал нервы своим нытьем и жалобами на то, что он и так наказан, хочет искупить свою вину, лучше поздно, чем никогда. Василиса в конце концов согласилась поговорить с сыном и передать ему просьбу так называемого отца. Было около двенадцати, когда наконец Владимир ушел. Когда он вышел из домика Василисы, то почти у самого крыльца столкнулся с мужчиной, у которого в руках был букет роз. Владимир глянул на него и вдруг произнес:
— Хм… Не теряется, Васька… Мужики почти в очередь… Иди-иди, там свободно. Ха-ха! — и свернул за угол.
Мужчина проследил за Владимиром и ему показалось, что в окне появился силуэт Василисы, она махала уходящему рукой на прощание. Он посмотрел на розы, без сожаления бросил их в урну, поежился, сунул руки в карманы куртки и пошел в сторону домика, где жили Надежда Рэмовна и Антошка.
Василиса почти не спала ночь, но так и не дождалась мнимого Филиппыча. Утром разбитая и замученная своими мыслями, она не хотела завтракать, а решила прогуляться до залива. Побродив какое-то время по берегу, Василиса направилась к своему дому, но заметила на стоянке машину Жарковского и его самого, нервно курящего рядом с ней.
— Жарковский! Дорогой мой! — еще издали закричала она, а когда подошла к нему, то он обнял ее крепко и поцеловал в щеку.
— Я что приехал-то… Пора тебе, Василиса, свою персональную выставку организовывать. Хватит в тени старого Жарковского прятаться. Я смотрел твои последние снимки… Они все хороши, но есть один очень уникальный… Мои уроки не прошли даром. Как у тебя получились те двое влюбленных почти на фоне заходящего солнца? Просто супер! Моя школа!.. Мы тут решили, что в апреле самый раз открыть твою персональную… — Он не успел договорить, как Василиса повисла у него на шее.
В этот момент на стоянке появилась Надежда Рэмовна, и самозванец Филиппыч, ведущий за руку Антошку. Когда он увидел обнимающихся Жарковского и Василису, то его лицо вдруг нервно перекосилось. Он презрительно скривил губы и, посмотрев на Антошку, вдруг резко сказал:
— В машину…
— Можно я к тете Василисе подойду, она мне обещала…
— Нет, — резко оборвал он сына.
— Папа, почему? — удивился Антошка. — Она хорошая и сказки знает.
— Я сказал в машину, — почти приказным тоном произнес отец, но тут вмешалась Надежда Рэмовна.
— Даниил, что происходит? Ты почему кричишь на ребенка? Василиса очень хорошая и добрая женщина…
— Знаю, какая она хорошая… — пробурчал Даниил и открыл дверь машины.
Василиса, заметив Надежду Рэмовну и мужчину, стоящего к ней спиной, извинилась перед Жарковским и подошла к ним.
— Здравствуйте! — сказала Василиса.
— Ой, Василисушка, добрый день! — воскликнула Надежда Рэмовна.
— Здравствуйте, Филиппыч, — обратилась к мужчине Василиса, но Надежда Рэмовна сделала круглые глаза и удивленно произнесла:
— Почему вы называете моего зятя Филиппычем? Это же Даниил, отец Антошки…
— Да? А он мне камин растапливал и я решила… И вы меня в этом даже не попытались разуверить! — воскликнула Василиса, обращаясь уже к Даниилу.
— Василиса, уйдите! Если бы разуверил, то не узнал то, что узнал… Я вас видел за сутки с двумя разными мужчинами… Один ночью уходит от вас, а у другого вы висите на шее утром… Этого достаточно…
— Даниил, вы все не так поняли… — попыталась возразить Василиса. — И очень сильно ошиблись. Не было никаких мужчин… Давайте я вам все объясню.
— Я собственными глазами видел. И черное от белого отличить могу… Так, не так… Какая разница… И не надо ничего объяснять, — прервал ее Даниил. — Идите, ваш очередной мужчина ждет и очень нервничает. Все вы одинаковые, — съязвил он, захлопнув дверь машины перед самым ее носом.
Василисе после этого разговора стало очень грустно и обидно. Обидно за то, что Даниил не захотел ее выслушать, а так просто взял и рубанул с плеча. Она собрала вещи, сдала ключ от домика администратору и вызвала такси. Вечером она была уже дома, чем очень одновременно огорчила и обрадовала сына. Она не стала ничего объяснять Кириллу, а он особо и не спрашивал.
Тем же вечером, Даниил,успокоившись, вернулся в «Шале» и решил, что даст шанс Василисе все объяснить. Она казалась ему искренней, когда говорила, что он все неправильно понял. А если так, то это он сам заблудился в своих сомнениях и подозрениях, но девушка — администратор, еще увидев его на пороге, сообщила, что пятый домик освободился досрочно.
Начать с начала.
Василиса выполнила свое обещание и передала через девушку — администратора «Шале» книгу «Маленький принц» Экзюпери для Антошки. Она не встретила там ни Даниила, ни Надежду Рэмовну. Ей было только грустно от того, что здесь она встретила человека, который очень понравился, но который не захотел поверить в ее честность…
Подготовка к первой ее собственной выставке отнимала у много сил, и она отдавала ей все свое свободное время. Жарковский, конечно, помогал, как консультант, но основная масса работы лежала на ее плечах. В делах время пролетело совсем незаметно, и апрель приближался неумолимо, с каждым днем времени оставалось все меньше и меньше, но Василиса все-таки успела в срок. На открытие был приглашен телевизионный канал и небольшой репортаж о выставке, названной «Зимняя рапсодия», прошел в местных новостях.
Антошка в это время от нечего делать бесцельно переключал каналы в телевизоре и вдруг увидел на его экране Василису.
— Папа, папа, там тетю Василису показывают, — вдруг закричал он.
— Ну и что? — удивился отец.
— Как же, папа, смотри…
Даниил забрал у него пульт и добавил звук.
— Я очень благодарна своим друзьям, Борису и Татьяне Жарковским, которые мне очень помогли с этой выставкой и не только… — на экране мелькнула чета Жарковских. В мужчине Даниил узнал того самого, что обнимал Василису на стоянке. — Все, что я умею, я научилась у них. Все эти снимки сделаны под Питером в одном очень красивом месте, куда бы я очень хотела когда-нибудь вернуться, но… — она вдруг задумалась и продолжила, — Я не могу вернуться туда, где мне не доверяют. И, пользуясь возможностью, хочу сказать кое-что одному очень дорогому мне человеку, может быть он меня слышит, я надеюсь на это. Все было не так, как ты понял… Очень хочу, что бы ты мне поверил.
На этом репортаж обрывался, дальше уже шли другие новости, а Даниил все смотрел на экран и ему казалось, что он опять увидит Василису. Из задумчивости его вывел Антошка:
— Папа, я прочитал книгу, которую мне передала Василиса. Ее надо вернуть.
— Сын, мы не знаем даже где она живет…
— А в книге был номер телефона, — доставая небольшой листок бумаги, сказал Антошка. — Вот.
Даниил взял его из рук сына и покрутил перед глазами, а потом отложил в сторону.
— Нет, Антошка, я не буду ей звонить…
— Почему?
— Это тебе не понять, сын, — вздохнул Даниил.
— Любите вы, взрослые, все так усложнять, что сами понять не можете почему. Ну и ладно, я тогда его выброшу, — Антошка хотел взять листок, но отец его остановил:
— Не надо, пусть здесь полежит, потом выбросишь.
— Ну ладно… А книгу надо отдать, папа! — серьезно произнес Антошка. — Спокойной ночи!
— Спокойной ночи, Антоша! Давай — по — тихому.Не разбуди Надежду Рэмовну.
— Постараюсь! — улыбнулся Антошка.
Даниил опять взял в руки листок… Он набрал номер телефона. На третьем гудке ему ответила Василиса:
— Да. Я вас слушаю.
— Здравствуйте, Василиса. Это Даниил…
— Даниил… это вы?
— Простите меня, я был не прав. И я вам верю.
— Спасибо, что позвонили, — сказала она.
— Мне просто необходимо с вами встретиться.
— Хорошо, но зачем?
— Антошка прочитал книгу и хочет вам вернуть.
— Если только из-за этого, то не стоит беспокоиться. Пусть оставит книгу себе.
— Я видел репортаж о вашей выставке… Я слышал, что вы сказали… Я завтра буду в городе по делам. Где вам будет удобно встретиться?
— А вы не хотели бы посмотреть мою выставку?
— С удовольствием.
— Тогда приезжайте на угол Невского и Грибоедова в два часа.
— Обязательно!.. Я завтра буду обязательно.
В два часа Даниил был в указанном месте. Рядом с ним стоял Антошка и держал в руках книгу. Василиса появилась из-за угла здания совершенно неожиданно.
— Здравствуйте! — поздоровалась она.
— Здравствуйте, тетя Василиса! Вот, мы привезли книгу, — и Антошка протянул книгу.
— Ну, что пойдем смотреть мою первую выставку? — спросила она.
— Да! — и он отбежал на несколько шагов вперед, оставив Василису и отца вдвоем.
Они сначала шли молча, но Даниил не выдержал:
— Мы так и будем молчать?
— Я не знаю, что сказать… Сейчас зайдем в выставочный зал…
— Да к черту этот выставочный зал, — взорвался Даниил. — Вы что думаете, что я приехал сюда только из-за книги?
— Я не знаю…
— Не перебивайте меня, я и без этого собьюсь сам… Блин, чувствую себя, как пацан… Василиса, я приехал сюда только из -за вас. Сначала честно пытался себя убедить, что не хочу вас видеть, слышать, знать… Я же собственными глазами видел, как какой-то мужик выходил от вас, а потом вы ему махали в след, а потом вы висели на шее у другого… Я не хотел верить, что вы такая же, как многие. Потом я хотел пойти к тебе, но мне сказали, что ты уехала… Короче, опоздал. А вчера я увидел… Антошка увидел репортаж о твоей фотовыставке и отдал мне номер телефона. Василиса, давайте попробуем начать все сначала? Я понял, как ты нужна… мне, Антошке. Это ничего, что я на ты?
— Нормально, — ответила она.- Можно, конечно, попробовать начать сначала, но для этого надо доверять друг другу…
— Ты правда хочешь все начать сначала?
— Да. Без Филиппыча и прочих тайн Мадридского двора… Хорошо?
— Согласен.
Они остановились и посмотрели друг другу в глаза.
— А главное, я просто хочу, чтобы ты мне доверял.
— Я тебе верю, — он взял ее за плечи, опять внимательно посмотрев в глаза. — Я тебе верю!
Они стояли и смотрели друг на друга. Прохожие старались их обойти, но некоторые нечаянно, а может специально, толкали, но они этого не замечали, были, как в гипнозе. Из этого состояния их вывел звонкий Антошкин возглас:
— Да, ладно, вам, целуйтесь уж! — Они удивленно оглянулись и увидели его хитрую мордашку. — Целуйтесь, целуйтесь! Я вам разрешаю.
— Антошка, замолчи! И вообще, кто тебе о таких вещах…
— Видел в бабушкиных сериалах… Папа, ты же хочешь ее поцеловать, я же это вижу! — веселился сын.
— Ну раз ты разрешаешь… — И Даниил поцеловал Василису. — Можно с тобой познакомиться? Меня Даниил зовут, — очень тихо прошептал ей на ухо Даниил. — Я больше не хочу и не могу тебя потерять…
— Меня зовут Василиса… И я не хочу тебя больше терять,- ответила она.
— Ура! Наконец-то объяснились эти странные взрослые! — во все горло весело закричал Антошка. — Ура!