Гудзенко В. Я.

А. В. Домащенко и Н. П. Курмакаевой

с благодарностью посвящается

К вопросу о сущности языка

Часть 1

Когда мы принимаемся за исследование природы или сущности языка, мы строим довольно логические теоретические и философские концепции, которые весьма воодушевляют и дают надежду, что наконец-то вот в этой или этой теории мы узнаем, что же такое язык. Но ожидания оказываются напрасными, а надежды несбыточными. И это не вина наша. Это беда наша. Эта наша беда заключается в том, что мы судим о сущности языка всего лишь при помощи слов.

Слова и предложения, и даже сложные диалоги, сами по себе ещё не суть язык, как не является языком любая (даже самая совершенная и обнадёживающая) грамматическая система, потому что как только мы принимаемся за создание, формулирование какой-либо концепции на основе обнаруженной системы, сущность того, ради чего было затеяно исследование, уже на первых шагах, на ступени формулирования посылок и предпосылок очень быстро ускользает от нас, и в результате мы приходим к громоздким и человеческим, слишком человеческим заключениям, которые, пожалуй, только запутывают всё дело. Мы не обольщаемся на собственный счёт и не скажем, что предлагаем нечто необыкновенное. Напротив, мы будем высказывать довольно тривиальные вещи.

Если мы скажем, что язык — это божественное создание, от нашей статьи отвернутся почти все, кто претендует на совершенное и серьёзное объяснение предмета исследования, остальные же будут продолжать читать её как увлекательный фантастический рассказ. Мы с этим миримся и не претендуем на большее. Но уверены в одном: обратного до сих пор никто, мы подчёркиваем – никто не доказал (впрочем, это уже метафизика).

Главный сбой во всех исследованиях (которого не удалось, – и это вполне естественно, – избежать и нам) заключается в моменте перехода от визуального восприятия (представления) к построению предложений.

Н. Хомский в работе «Язык и мышление» писал: « … Согласно этой традиционной концепции (системе идей, разработанной как часть рациональной психологии ХУП — ХУШ вв., детализированной в некоторых важных отношениях романтиками), когда предложение реализуется как физический сигнал, в мышлении образуется система суждений, выражающих значение предложения; этот физический сигнал и система суждений связываются определёнными формальными операциями, которые в современных терминах мы можем назвать грамматиками трансформационными».

Очень даже убедительное высказывание. Но только в пределах того, что не выходит за пределы того, что произошло уже после того, как мы попали в область, называемую мышлением. Данная тавтология режет слух и как бы требует: «Выскажитесь пояснее (более ясно) и стилистически удобоваримее (более удобоваримо)». Но вот как раз это-то может разрушить всё, что содержится в данной тавтологии. Объяснение возможно только при помощи других примеров:

Власть слова

Разумеется, это словосочетание является метафорой, как и весь мир – театр. Но в нём есть нечто такое, что вынуждает, даже принуждает понимать его буквально. Власть слова пока что настолько велика, что не пускает нас при всех наших хитроумных приёмах и увёртках за обозначенные им границы.

Нильс Бор говорил: «Лишь та идея чего-нибудь стоит, если в ней есть хоть капля безумия».

Это изречение нужно осмыслять молча. Если приняться за его толкование словами, то можно договориться до такого, чего оно не предполагало вовсе. То же самое относится и к нашей тавтологии.

Итак, Н. Хомский не увидел за стройным и удобоваримым рядом слов того, что перевело всю его дальнейшую работу на другие рельсы, а именно: слова в мышлении и связываются.

«… В мышлении образуется система суждений…» Что это значит? Это значит, что система суждений, раз она образуется В мышлении, – это уже не мышление, а точнее — это то-что-после-мышления. То же относится и к слову связываются.

Мы говорим: строители возводят дом. Но слово возводят — это обобщённое название комплекса операций, производимых строителями. Самого возведения мы нигде и никогда не увидим.

Проводя ряд формальных операций, мы связываем, но само делание связывания ускользает от нашего внимания, а на примере a wise man is honest мы этого не видим. Ведь прежде чем сделать wise предикатом к слову a man, тоже должно нечто произойти. Каким образом, на каком основании мы можем трансформировать a wise man is honest (мудрый человек честный) в a man is wise (is honest)? На основании физического сигнала a wise man? Но все эти операции относятся не к мышлению, а к рассудку. А рассудок — это всего лишь высшая форма инстинкта. Именно мышление даёт человеку возможность рассуждать, или иначе – рассудок реализует себя в мышлении.

В начале своей работы Н. Хомский исходит из ложной посылки «язык – зеркало разума». Скорее, разум является зеркалом, и отражает он далеко не все свойства языка. Разум – это несовершенный дух человечества. Разум несовершенен, язык – совершенство.

Но нужно отдать должное честности Н. Хомского, говорящего, что «эта проблема – в настоящее время – … находится за пределами возможностей научного исследования… Мы можем лишь рассуждать относительно существенных и основных факторов, проявляющихся в человеческом поведении, и было бы безответственно претендовать на большее».

Проблема эта действительно сложная, но, по-видимому, сам вопрос неверно ставится. Вопрос, наверное, следует ставить так: где искать язык? В грамматических системах ищут все. И не находят. Следовательно, язык – это всё то, чего нет в том, что можно описать.

Если принять такую формулировку как более или менее верную, то ситуация представляется абсолютно безнадёжной, ибо сколько бы мы ни описывали какой-либо объект исследований, он будет переставать быть собственно языком.

Конечно, это не означает, что мы должны прекратить поиски. Но верно и то, что зачастую находишь и там, где не следовало, на первый взгляд, искать. Поэтому вопрос следует ставить так: где находится та область, в которой мы не думали пока искать язык, и что она собой представляет?

По-видимому, язык – это аналогия (но находящаяся на гораздо более высоком уровне; впрочем, если аналогия находится на более высоком уровне, то это уже не аналогия, а нечто совершенно другое) возведения дома, в которой, в отличие комплекса операций строителей, все составляющие сведены в единое одновременно.

Когда мы смотрим на фотографию, выполненную с негатива крупно-зернистой плёнки, мы отводим её (фотографию) оптимально дальше, чтобы уменьшить точечный эффект. Чтобы увидеть в языке не точки-составляющие, а его целостность, мы должны отвести его подальше. Что значит «отвести язык подальше»? Это значит выйти за пределы языка. Но возможно ли выйти за пределы языка при современном уровне развития человека? Если ответить «да», это значит допустить всесилие разума, а это, как мы говорили выше, не соответствует действительности. (Разум проявляет себя только в тех пределах, которые обозначены ему его духом. Чтобы разум мог выйти за пределы языка, он вначале должен сравняться с ним в совершенстве и беспредельности. Возможно ли это при современном уровне развития духа человека? Если это произойдёт, человек изо дня в день, из минуты в минуту будет находиться в духовном напряжении. Или, быть может, такое состояние не будет для него напряжением? Но кем тогда станет человек? Останется ли он человеком в собственном смысле слова, или переродится в неведомое доселе надбиологическое существо?).

Если ответить «нет», то все попытки заранее обречены на неудачу. А третьего не дано.