Лето в этом году выдалось знойное. Солнце палило нещадно, а дожди, если и выпадали, то в час по чайной ложке. Старухи в деревнях судачили между собой, мол, прогневили Илью – батюшку в этом году местные фермеры, добавляя при этом совсем не литературные слова в адрес этих самых фермеров. Посевы, где было сэкономлено на ирригации в надежде на естественный полив дождями, пожелтели, а местами выгорели дотла. Любое движение воздуха поднимало такие столбы пыли, что сразу было и не понятно — телега, автобус едет, а может просто ветер метет по дороге… К селу Малые Перекаты от широкого шоссе вела одна единственная ухабистая грунтовка, проходящая через поля и заканчивающаяся, как водится на центральной деревенской площади или, попросту, на пятаке у местного сельмага, постоянно закрытого на огромный амбарный замок. Здесь когда-то лет сто назад располагалась деревенская ярмарка и стояли подводы, несколько торговых лавок и трактир. Со временем все захирело и исчезло само по себе, а когда в село пришел первый автобус – чудо техники, то это место стало его остановкой. Местные старики тогда ходили вокруг автобуса, цокали языками и восхищенно вскрикивали, когда загорались фары или открывалась дверь: «О, вот это да! Не лошадь, а железный конь!» Короче, к годам семидесятым прошлого века цивилизация дошла до Малых Перекатов в виде новенького пазика, который так там и остался. Он старел, дряхлел, но силами местных умельцев – механизаторов оставался на ходу, потому что был единственным транспортом, соединяющим Малые Перекаты с рабочим поселком Большие Перекаты, и им пользовались только те, у кого не было своей машины, а таких было большинство. Пришли годы перестройки. Колхоз «Светлый путь» развалился, технику и коров распродали, работы не стало, а молодежь повалила в город. Если кто и вспоминал о родном селе, то иногда приезжал, чтобы посмотреть, как живет малая родина или стоит ли еще его дом, построенный прадедом во времена оны… Хотя, несколько местных мужиков скопили каким-то образом капиталы и, выкупив колхозную землю, стали фермерами. Хозяйствовали они, правда, по-разному, кто наделся на русский авось — терпели убытки, кто оказался оборотистым и с царем в голове в самом начале вложили свои капиталы в землю, а теперь пожинали плоды, получая прибыли даже в самые засушливые годы. Но речь не об этом…
Однажды вечером, как обычно, пазик въехал на деревенский пятак и остановился напротив деревянной скамейки, символизирующей место его остановки. Длинными летними вечерами здесь собирались местные болтушки и сплетницы, чтобы посудачить и посплетничать, а, самое главное, они первыми могли узнать городские новости, и кто к кому приехал в гости. Автобус развернулся, подняв клубы пыли, заскрипев тормозами, а потом с жалобным стоном открылись двери. Пассажиров сошло с него немного. Опытный глаз кумушек, заседающих на скамейке и лузгающих семечки, выделил одну женщину лет сорока, может чуть старше, невысокую, но ладно сложенную в красивом летнем костюме, дорогим чемоданом и маленькой собачонкой подмышкой. Сразу было видно, что она не местная. Оценив внешние данные приезжей, они рассмеялись, увидев, что она в туфельках да еще на высоченных шпильках.
— Зинка, смотри, какая краля к нам пожаловала… Ну, прямо дама с собачкой, — громко, почти во весь голос крикнула, глуховатая Ильинична. — Интересно, к кому она приехала?
— Да вижу, не ори!- ответила ей Зинка, выплевывая шелуху от семечки.
— Ась? – переспросила Ильинична.
— Ась да ась… — передразнила ее товарка. — Давно к нам такие птицы не залетали… Что-то не узнаю…
— Да, чего здесь узнавать… Нинка это, Заварзина. Она ж вылитая Лида, ее мать, царство небесное, – ответила им Михайловна, крестясь и внимательно разглядывая приезжую.
— Да ты что!!! Не может быть!.. Ой, что будет… — воскликнула Зинка, прикрыв ладошкой рот и округлив глаза… – Петрович же ее дом с участком загнал этому… Филатову, как ничейный… Сказали, что она того… скончалась. Слухи ходили.
— Да она в деревню и не приезжала, как родители померли, царство им небесное, поди лет двадцать, — буркнула Ильинична.
— Ох, была девка… Хороша! Если уж Витька беспутный уехал за ней в город… Красив был мужик, да ум у него не там находился, где надо. — констатировала Семеновна.
— Так его мамаша и сказала, что Нинка того… Бабы, так она одна и приехала… Видно увели в городе у нее Витьку… Или сам увелся. Сколько козла капустой не корми, на соседнем огороде она всегда, кажется вкусней… Закон природы, — фыркнула Зинка.
— Сразу было видно, что они не пара… — продолжала вспоминать Семеновна.
— Интересно, зачем она приехала? А, может, мы обознались… Может не она?.. – задумчиво посмотрев вслед Нине, спросила своих товарок Ильинична. – Нет… Кажись, Нинка… Если осталась прежней, то я Петровичу не завидую. Она ему душу за родительский дом вытрясет и на забор сушить повесит.
— Не вытрясет… Жить надо было, а не шляться, где попало… А то вот на тебе, приперлась, когда жареный петух в одно место клюнул… — пробурчала Семеновна. – Да и Филатов мужик не промах.
— Не, а где ей сейчас жить-то? В поле что ли? – почесав затылок, спросил дремавший до этого дед Матвей. – Родительский дом – это вещь не прикосновенная. Не имел права Петрович его кому-то отдавать.
— Ой, пойду, посмотрю, что там будет… Там же забор двухметровый стоит и только крышу черепичную видно… — спохватилась и сорвалась с места Зинка. Любопытство взяло верх. – Завтра расскажу…
Зинка свернула на ту улицу, которая вела в сторону бывшего дома Заварзиных, и где сейчас стоял особняк Максима Филатова за высоким забором из металлического шифера. Она нагнала Нину в тот момент, когда та растерянно остановилась у высокой березы, стоявшей некогда у калитки во двор ее дома. Вдоль улицы тянулся метров на восемьдесят рифленая сплошная ограда.
— Нин… Нина… Заварзина… — почти шепотом Зинка окликнула женщину. Та обернулась, потрепав между ушей свою собачку, которая нервно повизгивала и старалась лизнуть свою хозяйку в лицо.
— Да. А Вы кто? — удивленно посмотрев на оробевшую Зинку, ответила она.
— Я… Я — Зина Копейко. Что так сильно изменилась?
— Зина? Зинка!.. — воскликнула Нина. — Я тебя совсем не узнала! Ты стала такая… такая…
— Толстая и страшная? Да? Ты это хотела сказать? — обиженно произнесла Зинка.- Я бы посмотрела на тебя, будь у тебя пятеро детей… А ты, смотрю, вся из себя… Городская!
— У тебя пятеро детей? Какая ты молодец! А у меня одна дочь… Зин, не обижайся! Все в этой жизни течет и изменяется… И мы изменились. Время — то сколько прошло? Больше двадцати лет! — Нина постаралась успокоить обиженную Зину. Когда-то та была самой красивой девочкой в школе, и за ней бегали все мальчишки начиная с седьмого по десятый класс. Она мечтала быть артисткой и сниматься в кино, но отец никуда не отпустил, и через год после окончания школы Зинка вышла замуж за механизатора Илью и осталась в Малых Перекатах. А теперь перед Ниной стояла совершенно незнакомая женщина, будто сошедшая с какой-то картины революционного художника о подвигах колхозниц в битве за урожай.
— Да, ладно,- махнула Зинка рукой.
— Зина, а ты можешь мне объяснить, что здесь происходит? Что это за забор? И где мой дом? Я ничего не могу понять… Кто посмел тронуть частную собственность? Я же его засужу…
— Не кипятись! Знаешь, уж не помню с какого-то перепугу слух прошел, что ты погибла в автокатастрофе…
— Что? В автокатастрофе? Интересно… — Нина опять погладила собачку.- Бади, представляешь, нас здесь похоронили… Какая глупость! Зин, ты не смотри на меня так. Я не приведение! Я живая… Ну было дело… Попали мы в аварию… Витя отделался синяками, а меня почти с того света вытащили… Но я живая! Не веришь? Вот потрогай меня!
— Верю… Верю…
— А почему ты одна приехала?
— А Виктор со мной развелся, когда ему сказали, что он будет до конца своих дней за мной судна выносить и с ложечки кормить… Испугался! Но я встала и, еще как встала. Ты же знаешь, я настырная.
— Знаю…
— Скажи-ка, Зина, что здесь происходит?
— Петрович отдал твой участок с домом Филатову… Это наш местный хозяин и первый парень на деревне… Он из приезжих… Хозяйство у него здесь. А твой участок оказался бесхозным и рядом с его землей. Чтобы она, значит земля, зря не пропадала, он ее и прикупил у сельсовета.
— Сейчас я ему прикуплю,- и Нина решительно постучала в ворота. Железо ответило гулкими ударами, а с той стороны забора залаяла басом собака. — Бади, там похоже, лает не такса. И хозяин не спешит открывать дверь гостям.
Она еще раз постучала и прислушалась: лай собаки стал глуше, а потом совсем затих, но через несколько минут с той стороны лязгнула щеколда и в проеме ворот появился мужчина — волосы были взъерошены, борода скрывала половину лица, глаза грозно сверкали, а рукой он слегка придерживал за ошейник здоровенного добермана. Бади заскулила, извернувшись, выпрыгнула из рук хозяйки и бросилась бежать. Доберман рванул за ней… Нина побежала следом за Бади, но споткнулась и упала… В этот миг собачонка нырнула ей под руку и зарычала, на остановившегося над ними добермана, который вдруг лизнул ее и вернулся на крик хозяина:
— Френч, к ноге!
Зина стояла прижавшись к стволу березы и шептала:
— Мамочка моя… Мамочка моя… Какие страсти… Мамочка моя. — Опомнившись, она подбежала к Нине.- Нин, Нина, ты жива? Нин…
— Да жива, жива… — И она постаралась встать на ноги, но оказалось, что на одной туфле сломан каблук. Нина сняла вторую туфлю. Ее глаза оказались где-то на уровне груди мужчины, бесстрастно взирающего на все происходящее. Она подняла голову и громко спросила:
— По какому праву Вы занимаетесь захватом чужой собственности?
— С какого перепугу? Вы, гражданочка, после падения умом тронулись? Это моя земля, мне ее сельсовет продал, как бесхозную.
— Что? Я сейчас устрою вам… бесхозную. У меня все документы на эту землю! Я на вас в суд подам… Засужу к чертовой матери! Вы у меня света белого лет десять не увидите за рейдерский захват! Это ж надо, мой дом считать бесхозным… А председателю устрою веселую жизнь. Оба сядете! Сейчас не девяносто третий!
— Вы кто? И не орите, пожалуйста. От вас оглохнуть можно. Давайте разберемся по порядку. Вы кто?
— Черкасова Нина… В девичестве Заварзина… У меня и документы есть. Вот. Только псину свою придержите!
— Это не псина! Это сторожевой пес… не то что ваша болонка.
— Это не болонка, это…
— Один фиг, мелочь пузатая,- он погрозил пальцем Бади, которая вдруг тяпнула его за этот самый палец. В месте укуса выступила маленькая капля крови. Мужчина слегка побледнел. — Она у вас здорова?
— Бешеная…- ответила Нина.
— Что? — переспросил мужчина.
— Бешеная, говорю, бешеная… Теперь сорок уколов или все, кайки.
— Что?
— Кайки, значит амба… короче смерть.
— Вы шутите?
— Я никогда не шучу! — ответила твердым голосом Нина и погладила Бади по голове. — Молодец, Бадичка! Защитница ты моя…
— Нееет, — протянул мужчина, — Вы шутите…
— Только уколы и никаких гвоздей.
— А при чем здесь гвозди? — переспросил он, продолжая внимательно рассматривать укушенный палец. — Про все остальное спросите у Петровича…
— Короче… Я устала с дороги и хочу есть, спать. Верните мне мой дом. Иначе вам будет очень плохо, постараюсь доставить вам максимум неприятностей…- угрожающе произнесла Нина. — Она попыталась зайти во двор, но Френч грозно зарычал. — И уберите свою дурацкого пса. Зина, а кто этот Петрович? – спросила она, у внимательно наблюдающей за происходящим, Зинки.
— Так… это же Колька Иванов… Наш одноклассник,- выйдя из оцепенения, воскликнула Зинка.
— Аааа… Тогда мы идем к нему… Да, Бади?.. – сказала Нина, оставив у забора чемодан.
— Нин, а ты чего… собралась идти босиком? – опять удивилась Зинка.
— А почему бы и нет?
— Это не город, где асфальт, говорят, шампунем моют… У нас можно и в подарок от буренки наступить! – хихикнула Зинка. — Слушай, а это правда, что шампунем?
— Не правда, – она открыла чемодан и вытащила кроссовки. – Конечно, не фонтан, но ничего, сойдет… Я ухожу, но думаю, что скоро вернусь. Не расслабляйтесь…
— Э, дамочка, чемоданчик заберите, я его охранять не собираюсь, — вдруг воскликнул мужик, почесав бороду.
— Пусть постоит… У него ног нет, не убежит, — улыбнулась самой обворожительной улыбкой Нина.
— Зато колеса… Укатят… — буркнул он.
— Если не поможете…
— Э… мадам, вы на что намекаете?
— Ни на что,- усмехнулась Нина и направилась к избе Ивановых. На громкий стук в ворота, с той стороны раздался недовольный мужской голос:
— Ну, вы чего, селяне, совсем обалдели… Поужинать спокойно не даете, и так целый день… — ворота открылись, и в их проеме показался Николай Иванов, в народе просто Петрович. Он недовольно посмотрел на Нину. – Вы кто, гражданка?
— Я? Кто я? А ты не узнал? – возмущенно спросила она.
— Что… Ты?… Но мне сказали, что ты…- заикаясь, начал Петрович.
— Вот я и пришла с того света, чтобы сказать тебе… Не бери, Николай, чужого, а то без своего остаться можно…
— Не. Ну… Черкасовы сказали, что ты того… этого… Вот.
— А ты рад стараться!
— Нин, ну чего добру-то пропадать, если покупатель есть… Он твой дом не снес, только отремонтировал… Я точно знаю! И забор поставил,- начал оправдываться Петрович.
— Аааа, ты еще и денег взял за него, наверное? Зина, подержи,- Нина всучила перепуганной Зинке свою собачку.- А теперь, давай, иди к тому мужику и возвращай мне мой дом.
— Сейчас, разбежался… Ты где-то шлялась двадцать лет, а теперь явилась. Дом тебе возвращай. А не хочешь шиш с маслом?
— Это, Николай, ты зря сказал! – воскликнула Нина и отломала от березы здоровенную ветку. Петрович не успел опомниться, как хлесткий удар пришелся по ногам.
— Ты, дура, баба, что творишь! Я на тебя участковому пожалуюсь! – завопил Николай.
— Пожалуйся, пожалуйся! Если не хочешь сесть в тюрьму, то давай, иди и решай вопрос. Понял?
— Не-а…Не пойду! – ответил он, почесав ногу.
— Пойдешь, как миленький! – и получил еще один удар березовой веткой по голым икрам.
— Ты, что в своем городе совсем с ума сошла… — завопил Николай. На крик выбежала его жена, и увидев Нину с веткой в руке и вопящего мужа, сначала опешила, а потом закричала:
— Ты же померла… Нинка, ты же померла!…
— Значит жить буду долго и счастливо! Горе луковое, топай побыстрее и разойдемся мирно, а если позвоню своему адвокату, тебе точно небо в клеточку светит…
— Ойй –еей,- вдруг в голос завопила его жена.- Николашечка, сделай, как она просит… На кого ж, тогда, нас покинешь? Меня, деток своих сиротами оставишь… Николашечка… Говорила тебе, только ты слушать не хотел. Померла, померла…
— Ты, чего голосишь, будто я сам помер… Не кликай беду своим воем. Все равно не пойду! Тьфу, на тебя.- Отмахнулся от жены Николай.
— Пойдешь, как миленький! – и тут же получил еще один удар по ногам. От этого удара Николай вдруг подскочил и рванул в сторону дома Филатова. За ним с веткой в руках шла Нина, иногда подгоняя его, следом за ними семенила Зинка, и шествие замыкала, заламывающая руки и воющая не своим голосом, жена Николая. Перед воротами Филатовского двора вся эта процессия остановилась. Николай стал стучать в ворота. На его стук они отворились, и опять появился бородатый мужик.
— Максим Алексеевич, Христа ради, пустите эту бешеную бабу в ее дом… Ошибочка вышла. Я вам все объясню потом… Все…- зачастил Николай. – А то она меня или убьет, или посадит… Прости, меня…
— Ой, помогите, Максим Алексеевич… Спасите! – кинулась к бородатому мужику жена Николая. – Простите, моего дурака… Мы вам все вернем до копеечки.
Николай оттолкнул ее от Филатова и закричал:
— Да замолчи ты, Люська, чего разоралась… Мы сами разберемся. Алексеевич, верни ей дом, а… Она где-то там…- указав пальцем в небо, сказал шепотом Николай. — У нее адвокат есть… Не простая…
Мужик опять почесал подбородок, смерил Нину взглядом с ног до головы, но открыл ворота шире и сказал:
— Мне хоть рядом с Господом Богом… Ладно, проходите! Не на улице же ночевать… Я дом отремонтировал, разваливался совсем. Ну, раз так произошло… Живите… пока. Френч, фу! Свои… Только держите пигалицу мохноухую подальше, а то потом еще отвечать придется, если что-то с ней случиться…
Зинка стояла и смотрела, как загипнотизированная на происходящее с большим интересом, запоминая каждое услышанное слово для того, чтобы завтра было чем поделиться и что обсудить со своими товаркам, сидя вечером на скамейке. Нина подошла к ней и забрала Бади:
— Спасибо, Зина!.. Иди моя девочка, ко мне, – собачка радостно заскулила и лизнула ее в щеку. — Бадька, не хулигань.
Ее старый дом действительно стоял на новых венцах, а крыша была перекрыта красной черепицей. Рядом примостилась небольшая беседка, обвитая со всех сторон хмелем, между двумя березами был натянут гамак… В метрах десяти от него стоял еще один дом, только кирпичный с гаражом, мансардой и балконом.
— Вот ваш дом в целости и сохранности… Живите пока…
— Не пока, а всегда, — поправила Филатова Нина и открыла дверь в сени. Там тоже все было переделано, и ничто не напоминало дом из ее детства. Она затащила чемодан и захлопнула дверь перед самым носом Филатова. Бади, быстро обежав и обнюхав все, что ей было интересно, вернулась к хозяйке и, сев напротив, заскулила.
— Бадька, сейчас я тебя покормлю… Тебе-то корм взяла, а о себе забыла,- грызя последнюю печенюшку сказала Нина.- Прорвемся… На, ешь… А вот и твоя постель готова,- она положила небольшую цветную подушку в кресло, стоящее рядом с диваном.
Потом осмотрела дом. В его убранстве чувствовалась женская рука… Значит у хозяина есть жена, или, по крайне мере, была… Мужчина никогда не купит на диван покрывало с рисунком из цветов и стол не накроет кружевной скатертью. Она долго не могла уснуть. В окно светила полная луна, и казалось, что едва заметная серебристая дорожка от ее поверхности тянется к окну. Нина вытащила шпильки и распустила волосы. Сейчас они были гораздо короче, чем в юности, но сохранили свой естественный необычный медовый оттенок. Легкий ветерок шевелил тюлевые занавески на окне, донося с полей едва уловимый запах медуницы, а в траве одна за другой, образуя хор, начали петь цикады…
Нина проснулась от радостного визга Бади. Солнце ярко светило, обещая еще один жаркий день, а глянув на часы, она быстро вскочила. Время было уже десять часов. Такого не позволяла себе в обычной жизни никогда, но вспомнив, что ей не надо идти на работу, накинула халат, умылась и вышла во двор. И тут она увидела, чему так радовалась Бади — под окном лежал, положив морду на лапы Френч, который даже ухом не повел на ее появление. Нина заглянула в беседку и обнаружила на столе крынку с молоком и буханку свежего белого хлеба, от которого шел такой аромат, что она тут же почувствовала, как сильно проголодалась.
— Похоже, наш захватчик… ничего себе. Не дал умереть голодающему Поволжью, — откусывая хрустящую корочку и запивая ее молоком, сказала она. Нина так увлеклась трапезой, что когда услышала «Поздно встаете!», поперхнулась от неожиданности и закашлялась, и в тот же миг получила удар по спине мужду лопаток. Откашлявшись, пошутила сквозь слезы:
— Вы, что убить меня хотели? Одним ударом, чтобы не мучилась…
— Даже не думал… Вы подавились, — тихо сказал Филатов.
— Спасибо… Я бы как-нибудь сама справилась…- ответила она.
— Мы с вами вчера так и не познакомились. Филатов Максим Алексеевич. Можно просто Максим…
— Нина… Руки пожимать друг другу не будем. Спасибо за завтрак.
— Да не за что… Молока много, да и хлеба не жалко. Вы вернулись сюда на совсем? — поинтересовался он.
— Не знаю… Теперь не знаю… Возвращаться, оказывается, некуда,- разведя руки, задумчиво сказала она.
— У вас что-то случилось?
— Нет… Просто устала.
— Вы ведете себя, как артистка погорелого театра…
— Я?.. — засмеялась она. — Все мы в этой жизни актеры, как говорил Шекспир.
— Но ведь ни с того, ни с сего через столько лет не возвращаются в деревню из города, где все блага цивилизации.
— Так получилось. Хочу отдохнуть…
— У вас что-то, определенно, случилось, — изучающе, посмотрев на нее, произнес Максим.
— У вас, тоже, видимо, что-то случилось… Если мужчина, еще далеко не старик, вдруг решает отпустить такую бороду…
— А… это… Бриться некогда. Страда деревенская у нас- рано встаем, поздно ложимся… Не до красоты.
— Понятно…- сказала Нина. – А вы здесь живете один?
— Почти… Иногда друзья из Энска приезжают на охоту или рыбалку. Если о жене, то она в деревню не поехала, скучно здесь… У нее своя жизнь, городская, — буркнул Максим, и будто испугавшись других вопросов, заспешил. – Ладно, я поехал… Мне надо… Не бойтесь, никто вас не тронет, да и Френча я оставлю дома.
— Я и не боюсь. Здесь выросла. «Вот моя деревня, вот мой дом родной…» — с пафосом продекламировала она, широко раскинув руки.
— Я… Мы с вами раньше нигде не встречались? – задумчиво, рассматривая ее, вдруг спросил он. Ему показался очень знакомым этот взмах руками вверх, высоко вздернутый подбородок и звонкие нотки в голосе.
— Я точно знаю, что мы с вами нигде не встречались, если, конечно, случайно не посещали секцию элитного женского белья в ЦУМе Энска, — хитро улыбнулась она.
— Нет, там я точно не был… В Энске только один раз в театр ходил… Пьеса «Цветы ненависти»…
— И как, понравилось? — спросила она.
— Так себе… Главная героиня много плакала… Так, все, я уехал, – хлопнув себя ладонями по коленям и встав со скамейки, сказал Максим. – Френч, охранять… Еда в холодильнике, в сенях…
Доберман, покрутил головой, будто не согласившись с командой, медленно пошел за ним, но Максим, сурово посмотрев на него, указал рукой на ворота. Пес развернулся, нехотя поплелся в указанном направлении и улегся среди густой травы в тени. Оставшись одна, Нина достала толстую папку с печатным текстом и устроилась в гамаке. Она перечитывала каждую страницу по несколько раз, что-то обдумывал, делала пометки на полях и так увлеклась, что ее смог оторвать от этого занятия только стук щеколды. Она подняла глаза и улыбнулась. Это был Максим, но без бороды.
— Что, смешно, да? – он потер ладонью подбородок, глядя на улыбающуюся Нину.
— Интересно, а где вы оставили свою бороду?- весело спросила она. – Я думала, что на Новый год из вас получится первоклассный Дед Мороз… Детишкам была бы большая радость дергать за настоящую бороду…
— Там… – и он неопределенно махнул рукой куда-то в сторону . – Издеваетесь, да? Вы обедали?
— Нет…
— Я же оставил… Что, так смешно выгляжу? – подошел он к гамаку.
— Так лучше, только… — она непроизвольно провела по его щеке пальцами, едва касаясь кожи,- тут белая, а лоб загорелый.
Он бережно взял и отвел от себя ее руку в сторону, а потом сдавленным голосом буркнул:
— Сейчас будем ужинать. Я устал и очень хочу есть. Целый день мотался по полям, жара, пыль…
— Вам помочь накрыть на стол? – продолжая улыбаться, спросила она.
— Нет… Я сам. Здесь будем ужинать… в беседке.
— Хорошо… Только, как-то неудобно…
— Неудобно штаны через голову одевать… — недовольно сказал он. — Что читаем?
— Так… женское чтиво о любви, верности и предательстве. Подруга дала почитать.
— И мужчины естественно все предатели… Если раз не повезло, то сразу надо писать о мужиках-подлецах.- Возмутился он.
— Нет, есть еще герои в наше время… Богатыри, не то что нынешнее племя…
— Любите вы, женщины, из всего делать трагедию…
Нина пожала плечами, закрыла папку и ушла в дом… Бади бежала следом и тихо повизгивала, будто радуясь, что хозяйка вдруг вспомнила о ней, и сейчас накормит вкусной собачьей едой. Френч тоже оставил свое место у ворот и поплелся к миске, стоящей у крыльца.
Ужин был прост по — деревенски, но Максим ел с большим аппетитом, уставшего и проголодавшегося человека. Потом Нина убрала со стола и помыла посуду. Где-то через час она кинула в плетеную сумку полотенце и пошла к воротам.
— Нина, вы куда? – окликнул Максим.
— На озеро. Хочу искупаться.
— На озеро одной ходить нельзя,- остановил он ее.
— Я здесь выросла и тысячи раз ходила…
— Раньше другое время было. Сейчас с Больших Перекатов всякое хулиганье приезжает…
— Глупости, — махнула она рукой и хотела открыть ворота.
— Постойте, я пойду с вами. И Френча возьмем… Он любит ходить на озеро…
— Вы устали, Максим, отдыхайте. Это я провалялась целый день в гамаке… — ответила она и вышла на улицу.
Через несколько минут ее нагнал Максим и забрал сумку из рук. Он шел впереди, она за ним, а следом медленно брел Френч, иногда подталкивая носом Бади, которая старалась свернуть с тропинки или останавливалась, чтобы поймать летящую стрекозу.
Вечерело… На западе горел красно – желтый закат, перистые облака меняли свой цвет от бордового до нежно розового… Стояла тишина, и только крик одинокой птицы нарушал этот покой. Где-то в глубине леса закуковала кукушка… По озерной глади то тут, то там широко разбегались круги. Нина зашла за кусты, скинула платье и с разбегу бросилась в озеро. Вода была, как парное молоко. Следом за ней прыгнул в воду Максим. Френч последовал примеру хозяина. Бедная маленькая Бади с громким лаем и визгом носилась по берегу, будто на своем собачьем языке хотела сказать: «Куда вы все, куда? Я маленькая собачка и мне страшно здесь…» Первой на берег вышла Нина, присела, на еще горячий от дневного солнца, камень и взяла на руки Бади, которая тут же стала облизывать ей руки и лицо от радости, что она не одна. Потом вышел из воды Максим. Он вдруг набросил ей на плечи полотенце:
— Ты замерзла…
— Я – нет… Что страшно?..
— Что?
— Шрам на спине…
— Извини… — смутился он.
— Да, все в порядке… Я стараюсь спину никому не показывать, – грустно улыбнулась она.
— А что это?
— Авария… Семь лет назад… Муж был за рулем, какая-то машина подрезала, а он не справился с управлением, влетел с большой скоростью в «Ниву», а в нас влетела груженая «Газель». Подушка безопасности с моей стороны почему-то не сработала, а он отделался синяками и ушибами… Меня собирали по кусочкам… Вытащили с того света… Училась сначала жить, потом ходить… А он испугался, что я останусь инвалидом, сбежал, оставив меня с дочерью… Слава богу, что Аська была рядом… Не хочу вспоминать об этом… — Нина поежилась, и полотенце съехало с плеча. Максим провел пальцем по шраму. Она вздрогнула, как от удара:
— Не надо… Пожалуйста.
Он обнял ее и поцеловал… Ему вдруг захотелось всегда держать ее в своих объятиях, защищать, баловать, и волна какой-то безграничной нежности по отношению к ней вдруг захлестнула его. Нина была сейчас похожа на мокрую взъерошенную птицу и совсем беззащитную маленькую девочку одновременно. А ей стало тепло в его объятиях, и она первый раз в своей жизни почувствовала рядом с собой надежное мужское плечо. Они возвращались домой затемно, а стоя у крыльца Максим, целуя ее в висок, сказал:
— Спокойной ночи, но так не хочется с тобой расставаться…
— Не уходи… Останься, — просто ответила она ему.
— Ты об этом не пожалеешь?
— Нет… А ты?
— Я тоже… — ответил он, целуя . – Ты останешься здесь… со мной?
— Да.
… Прошла неделя и в Малых Перекатах не было, пожалуй, ни одного дома, в котором не судачили о их романе. Мужики забивались на бутылку самогона, что эта заезжая краля никогда не останется в деревне, и «вааще погорит на этой любови мужик». И куда он, дуралей, лезет, «нешто, ему свои деревенские бабы кровь с молоком не нравятся, а эта городская худосочная, ни кожи, ни рожи в оборот взяла, да так быстро, что глазом не успел моргнуть». Этот роман еще недели две занимал умы местных кумушек, а потом, заметив, как Максим и Нина идут обнявшись вечером по тропинке к озеру и обратно, только вздыхали, а каждый думал про себя: «Вот надо же, как в жизни бывает… Счастливые… Как молодые ходят за ручку. Диво дивное!» Мужики, проигравшие спор, самогон выставлять отказывались под предлогом, что еще не вечер, и прошло- то всего без году неделя, поживем — увидим, как смотается в свой город, покидав вещички в чемодан, эта краля… Но Нина вещички в чемодан не кидала и никуда уезжать не собиралась. Как-то под вечер к Филатовскому дому подъехал эвакуатор с черной иномаркой на платформе, и из него вышел парень в спецовке, постучал в ворота и крикнул:
— Эй, хозяйка, принимай работу.
Нина заплатила по счету, а парень аккуратно скатил форд и оставил стоять у забора. Филатов, увидев машину, удивился:
— Надо же на каких машинах нынче раскатывают продавщицы из галантерейных отделов…
— А почему бы и нет? Если учесть, что у этих продавщиц есть хорошие зятья… вернее зять…
— Или богатенький спонсор? Может ты мне чего-то не договариваешь? Может ты сбежала от своего надоевшего любовника… Ведь вернулась по какой-то совсем непонятной для меня причине… Столько лет не приезжала, а тут вдруг вспомнила, что есть родительский дом, который позабыт — позаброшен…
— Машину мне подарил действительно зять… Муж моей дочери, если ты знаешь по степени родства его так называют. Он купил себе новую, а мне отдал эту… Скажи, почему я должна оправдываться по поводу машины? Она уже есть и будет. Я чем-то дала повод мне не доверять?
— Пока нет,- смущенно ответил Максим.
— Значит, пока нет, а если захочешь — найдешь или придумаешь… — тихо сказала Нина, глядя на бегущие облака по небу…
— Извини…
— А приехала сюда, потому что хотела побыть одна, отдохнуть… — продолжила она.
— А тут я, как черт из табакерки… И ни отдыха, ни одиночества… — опять завелся Максим.
— Ты хочешь поругаться?
— Нет… Прости.
— Давай не будем ссориться по пустякам. Машина действительно зятя и вожу ее по доверенности…
— Прости. Я сегодня устал, да еще эта жара выматывает… Воды не хватает, поля горят… Бьемся, как рыбы об лед, а толку ноль. Пойду отдохну…
— Иди, иди… Отдыхай,- целуя в щеку и ероша его волосы, прошептала Нина. — Только скажи, куда мне машину можно поставить…
— Я ее загоню и пойду отдыхать…
— Не надо, ты скажи куда, а сам иди… Ты устал…
Слух о том, что из ремонтной мастерской Нине доставили машину, разнесся по Малым Перекатам почти мгновенно, что дало пищу новым толкам и пересудам. Возможно, посудачили бы недельку да и забыли о том, если бы не одна случайность. Как часто случайности вмешиваются в жизнь человека, изменяя ее течение… Зинка, работавшая на почте, иногда просматривала поступившую свежую прессу по долгу службы и из спортивного интереса, чтобы знать о чем посудачить на скамейке и кому перемыть косточки. Центральные газеты малые перекатовцы выписывали редко, чаще всего, чтобы быть в курсе событий привозили «Энский курьер», а новости в нем печатали областного масштаба. Получив газеты, Зинка, чтобы быть в курсе того, что, где, когда произошло, как обычно, стала их просматривать. Ее внимание привлекла заметка под заголовком «Куда пропала актриса Черкасова?». Какая-то М. Свиридова писала, что «после скандала с новым главным режиссером, ведущая актриса Энского театра Нина Черкасова написала заявлении об увольнении накануне премьеры спектакля «Сильная женщина» и пропала. Дальнейшая судьба ее неизвестна. Родственники актрисы находятся вне страны, и связаться с ними нет никакой возможности. Подругой Черкасовой и автором пьесы в одном лице — М. Свиридовой объявлено вознаграждение в сумме сто тысяч рублей за достоверные сведения о Нине Черкасовой.» В заметке был указан номер телефона по которому можно звонить в любое время суток, а с фотографии на Зинку смотрела Нинка Заварзина, по бывшему мужу — Черкасова. Она еще раз перечитала заметку, а потом посмотрела на стопку газет «Энский курьер»:
— Надо же, сколько наших позвонит с достоверной информации этой самой М. Свиридовой о нашей Нинке… — стала рассуждать сама с собой Зинка. — И тут же слух разнесется… Нет, мы пойдем другим путем… Перебьются без новостей на этой неделе. Скажу, что газеты не было. Сто тысяч — это же какие деньжищи! — заохала она. — Я себе новые сапоги куплю, детям куртки-шапки… Еще на комбикорм останется… Сто тысяч — это же прорва денег… Никому ничего не скажу, а все газеты в топку. Сейчас их в печь, спичкой чирк и через пару минут никаких газет… Ах, ты, Нинка, значит актрисой стала… Это я должна была ей стать, а не ты… Значит всех обманула, ну ничего… Мы тоже здесь не лыком шиты. Сейчас позвоню…
Зинка, дрожащими от нетерпения пальцами, набрала номер указанный в газете и, когда ей ответили, закричала:
— Здравствуйте! Это М. Свиридова?
— Да. Я Мария Свиридова. Вы что-то знаете о Нине Черкасовой?
— Я не только ее знаю, но и видела, как десять минут назад она с нашим одним мужиком пошла на озеро купаться… Вот!
— Ну, слава Богу… От сердца отлегло… — воскликнула Мария. — А вы кто, простите?
— Я-то? Ее бывшая одноклассница… Мы в одной … — но Зинка вдруг прикусила язык и не хотела перед этой М. Свиридовой открывать все карты. — Знаем, какая она, ваша Ниночка… Вон чужого мужика увела и в ус не дует… Будто ей в городе их не хватает, — продолжала верещать в трубку Зинка.
— Где она сейчас находится?
— Как где? На озере мужика охмуряет…
— Да что вы такое говорите? Где это озеро находится, скажите, женщина, толком.
— Без денег не скажу! Что, не могли догадаться, куда она может уехать? А теперь вот раскошеливайтесь… Сто тысяч и ни копейкой меньше.
— Хорошо… Хорошо! Спасибо! Деньги вам обязательно отдадим.
— Когда? — спросила Зинка. — Не обманите?
— Ну как вы могли подумать… Простите за проверочный вопрос, вдруг вы лжете… Девичья фамилия Нины…
— Да Заварзина она по отцу,- хмыкнула Зинка,- Нашли, что задать… Вы только скажите, когда деньги отдадите?
— Как только увижу Нину живой и здоровой, так и отдадим.
— А гарантии? — стояла на своем Зинка.
— Мое слово и заметка в газете. — Пыталась договориться с ней Мария.
— Знаем, знаем… Не надо нас, деревенских, дураками считать, — упиралась Зинка.
— Не хотите верить и говорить, ваше дело. Найдутся и другие желающие сказать…
Зинка, вдруг подумала, а если кто случайно эту газету привезет и окажется более сговорчивым, чем она, махнула рукой и сказала:
— Я верю в вашу порядочность. Она в Малых Перекатах. Триста километров от Энска по московской трассе.
— Когда будем подъезжать, вам позвоню по этому номеру, что у меня высветился на дисплее,- сказала Мария. — Увижу Нину… Все будет по-честному.
— Хорошо. Считайте, что я поверила вам. — и Зинка нажала на телефоне кнопку отбоя.
Она не спала всю ночь от переживаний обманут ее или это чистая правда, что за сведения о Нинке ей отвалят целую кучу денег. К утру Зинаида была так измотана своими сомнениями, что подскочило давление, а голова нестерпимо болела. Но в десять часов утра раздался долгожданный звонок и она, забыв о головной боли, побежала на остановку автобуса, где припарковалась красивая красная машина. Рядом с ней нервно расхаживала высокая женщина в дорогом дорожном костюме. Зинка подлетела к ней и сразу задала вопрос:
— Это вы Мария Свиридова?
— Да. Где Нина?
— Идемте… А деньги?
— Зачем идти, когда можно доехать на машине. Садитесь!
Зинка, охая влезая на переднее сидение, заметила, что в машине находится еще и молодой мужчина, который по какой-то причине, видимо, не хотел афишировать свое присутствие. Зинка показала дорогу, а у дома Филатова вылезла и стала громко стучать в ворота. На стук вышла Нина. Мария кинулась к ней с криком:
— Нина, что ты задумала… Зачем так быстро все решила и не посоветовалась? Почему отказалась от роли? Она твоя по праву…
— Иван Сергеевич все сам решил, сняв меня и отдав ее Волковой, как более перспективной и талантливой… Ему казалось, что я переигрываю, хотя, ты же знаешь по какому сюжету написана твоя пьеса… Конечно, погорячилась, назвав его зеленым юнцом, ну а он в долгу не остался, сказав, что я старая карга… Я решила, если Волковой эта роль по плечу, пусть играет…
— Не смогла она ее осилить в том виде, в каком я написала… Играет, но нет в ней никаких чувств… Получилась не Рина, а какое-то жалкое подобие страдающей и рыдающей героини… Так не годиться. И Иван Сергеевич все понял. Я рассказала ему настоящую историю… Он зовет тебя обратно…
— Понял, так понял… Это его проблемы. Я уволилась и стала сельской жительницей. Мне это нравится! Постой, а как вы меня нашли?
— Твоя подруга позвонила, увидев заметку в газете… Ой, да! Зинаида, вот ваше вознаграждение…- Мария протянула Зинаиде конверт, в который та уцепилась, как за соломинку утопающий и, открыв его, стала пересчитывать купюры.
— Да, все верно! Расписку написать? Надо же, не обманули… — счастливая Зинка потирала руки, и в уме уже решала, куда и на что потратит эти деньги.
— Валяй,- ответила ей Мария. Зинка стала что-то писать на вырванном из школьной тетради, листке. — Нина, Иван Сергеевич здесь. Иван, выходи! — из машины вышел высокий лет тридцати мужчина и направился к Нине:
— Простите, Нина… Я ничего не знал и думал, что вы играете, а вы оказывается все переживали снова и снова с каждой репетицией… Я думал, что героиня должна со слезами на глазах, чтобы пронять до мозга костей зрителей, а вы были сухи и сдержанны в эмоциях… Мария мне все рассказала… Возвращайтесь! — и он бухнулся в пыль на колени, поцеловав ей руку.- Простите меня, молодого и зеленого… И не губите спектакль. Все билеты на премьеру распроданы… Я застрелюсь!
Зинка в это время стояла и смотрела на эту картину с округлившимися от удивления глазами, при этом она слышала через слово, о чем они говорили. Выводы из увиденного, она делала свои и такие, какие ее больше всего устраивали или казались более правдоподобными.
— Иван Сергеевич не ломайте комедию… Пистолет будет бутафорским, а кровь из кетчупа. Я вернусь, но только не сегодня. Мне надо поговорить с одним человеком.
— Милая моя, у нас нет ни минуты… Завтра основной прогон и сдача спектакля худсовету… Я вас умаляю, потом поговорите с этим человеком… Он же никуда не денется. Я вас прошу, голубушка. Нет ни секунды лишнего времени.
— Но мне надо собрать вещи и забрать собаку… Десять минут… Я поеду на своей машине.
— Мы вас ждем!
Но Нина подошла к Зинке и спросила:
— Зачем ты это сделала, и кто тебя просил лезть в мою жизнь?
— Такие деньжищи на улице не валяются.
— Тебе нужны были деньги?
— А кому они не нужны?
— Попросила бы, и я дала…
— Ай, какая благодетельница нашлась,- передразнивая Нину, завопила Зинка.- Тебе бы отдавать пришлось, а здесь, как с неба упали… И, вообще, ты чужого мужика из-под носа уводишь, а потом бросишь, а там с таким трудом отношения строились. Такая вся расписная краля городская явилась…
— Это ты о ком сейчас?- остановила ее Нина.
— О Максиме и моей сестре Галке… Ей уже тридцать, а ни мужа, ни детей… И он уже не мальчик, пора остепениться и в сорок пять семью иметь… Она четвертый год Максима обхаживает… Вроде все срастаться стало, а тут на тебе, явилась — не запылилась, блин…
— Я поняла… Пусть срастается дальше… Максиму и сестре привет, когда увидишь…
Через полчаса обе машины покинули Малые Перекаты. К вечеру большинство мужиков в селе перепились, так как новость о том, что Нина укатила в город, даже не дождавшись Филатова и не сказав ему последнее прости, благодаря Зинке, разнеслась со скоростью звука. Проигравшие спор мужики выставляли самогон и пили вместе с победителями. Максим, приехав домой, нашел только короткую записку: «Прости, если сможешь. Я уехала и больше не вернусь. Живи спокойно. Дом твой и для твоей будущей семьи. Целую. Нина». Он рвал и метал, а Зинка, решив его успокоить, рассказала все, что видела и слышала: как молодой любовник стоял перед Нинкой на коленях, валялся в пыли и целовал ей ручки, а она тут же собрала вещи и укатила с ним. И, вообще, она оказалась хорошей актрисой не только в жизни, но и по призванию… И тут Максим вспомнил, почему ему показалось, что он где-то видел ее и слышал этот голос… Давно, лет десять назад, когда он жил еще в Энске, жена решила приобщить его к театру и купила билеты на какой-то, как ему казалось, дурацкий спектакль… Теперь он вспомнил, голос, жесты, но не мог вспомнить лица… Вот оно…
После двух дней мучительной борьбы с самим собой он не выдержал, собрался утром и уехал в Энск. Ему просто захотелось посмотреть в ее глаза и спросить: «Неужели для нее жизнь стала действительно игрой, а все, кто окружает, только декорацией к придуманному спектаклю…» В Энске Максим сразу поехал к театру, где понял, что опоздал и его на спектакль не пустят. Но тут ему повезло, как никогда, какой-то мужчина вышел из театра. Максим его остановил и спросил:
— У вас нет лишнего билета?
Тот удивленно смотрит на него:
— Какой лишний билет?.. Уже второй акт начался… Пусть жена смотрит эту слезливую бабскую муру… Футбол по ящику интересней! Вот контрамарка, я ее на всякий случай прихватил. Иди, если хочешь…
Максим побежал к театру. Его , после длительных уговоров, все-таки пустили в зал. Второй акт пьесы уже начался… Максим вошел в зал, когда шел монолог мужа главной героини. Она лежит в бинтах, переломанная после автокатастрофы, а он, будто издеваясь над ней, высказывает ей свою правду:
— Это хорошо, что ты не можешь говорить, зато ты меня прекрасно слышишь. Мне сказали, что ты никогда не сможешь ходить… В лучшем случае — жизнь в коляске… Ты будешь жить, как овощ… Знаешь, я почему-то даже рад этому… Я был шутом для твоих друзей, был твоей тенью… Как же… Все твердили в один голос Риночка талантлива, ее звали в Москву… Ты была эгоисткой, думала только о себе. Твои актрисульские штучки… Лучше быть первой здесь, чем последней там — это же твой лозунг… Совсем не думала обо мне. Я хотел уехать, но ты меня держала здесь… Теперь я свободен и уезжаю в Москву… Там в низу, под окном, лежат букеты цветов, но ты их не увидишь… Знаешь, если посмотреть на них с верху, то очень похоже на твою могилу… Они скоро завянут, и так же быстро забудут о тебе… Память поклонников так коротка, что ты даже не представляешь… Я зол на тебя, потому что театр был для тебя первой и единственной любовью… Тебе нельзя было выходить замуж, рожать дочь… А теперь ты за все наказана. Пока ты была здорова, то мне перепадала хоть капля внимания твоих подруг… Я же был мужем Рины Ракитиной… Что думаешь, тебя все любили и обожали? Ошибаешься! А теперь…
— Я в…с…т…а…ну. У…хо…ди…
— О, ты заговорила… Да, ты всегда была упряма… Я даже поверю, что ты заставишь себя встать… Твоя воля несгибаема… Но этого праздника, я не увижу…
— У…хо…ди…
Максим смотрел на сцену, но ему казалось, что это не спектакль, а сама жизнь, а он каким-то образом ко всему этому причастен. К действию на сцене он вернулся, когда Рина, сидит за столом с подругой, а та ее просит спеть романс под гитару. С первыми гитарными аккордами, он услышал: «Идет любовь в одежде ветхой дорогой собирая пыль, вот дерево коснулось ее веткой, поранил ноги ей ковыль… Стучала в окна — не пустили, прогнали криком со двора… Еще собак с цепи спустили, пусть не приходит больше никогда…» Занавес закрылся, а в зале стояла глубокая тишина, и только через несколько минут раздались первые неуверенные хлопки, превратившиеся в шквал аплодисментов. Занавес открылся, артисты вышли на поклон. Максим увидел, как зрители несли к сцене цветы. Мимо него шла пожилая женщина с большим букетом лилий. Он остановил ее и попросил отдать ему букет… Она остановилась и внимательно посмотрев, вдруг укоризненно спросила:
— Если для вас это вопрос жизни и смерти, то почему же вы шли на спектакль да еще к любимой женщине, не подумав об этом… Значит для вас и спектакль был не важен, и женщина не так любима… Ладно, спасайте свою любовь, Ромео… Вот в этом все нынешние мужчины… — вздохнула она и протянула букет.
Он почти бежал к сцене, а когда вручил Нине цветы, то увидел, что она плачет:
— Не плачь, я все понял… Это твоя история… Но я приехал за тобой…
— Я не могу уехать…
— Значит мне придется купить тебе вертолет и стать твоим личным пилотом…
— Шутишь?
— Нет, все очень серьезно… С любовью не шутят. Я люблю тебя… Правда, опять забыл спросить : «Ты меня любишь?»
— Да!
— А это главное. И мы уж как-нибудь с тобой совместными усилиями разберемся, с тем, что нам делать… со всем этим богатством…
Занавес закрылся, а артисты с удивлением и еще ничего не понимая, смотрели на целующихся Нину и Максима… Но вдруг, кто-то крикнул:
— Свершилось! Наша «железная» Черкасова наконец-то влюбилась влюбилась!
Нина посмотрела на всех, стоящих рядом:
— Я выхожу замуж и расстаюсь с театром… Это был мой последний спектакль…
— Но так нельзя! Эту роль некому больше играть! — закричал Иван Сергеевич. — Без ножа режете, без ножа… Лучше застрелиться…
— Есть! Леночка Волкова сможет ее сыграть не хуже, и она знает эту роль… Я просто очень люблю Максима и хочу быть рядом с ним. — сказала Нина, держа Максима за руку.
— Ну, вот так вот, как всегда, на самом интересном месте, как в классической мелодраме, — вдруг кто-то крикнул из актеров в след, уходящим Нине и Максиму…
Они оглянулись и помахали оставшимся, сказав в один голос:
— А на свадьбу ждем вас всех в наши Малые Перекаты!..
— Ну слава богу, хоть в жизни, все завершится свадьбой, а не так, как в спектакле… Я чего-то не предусмотрела! — тихо, чтобы никто не слышал, сказала Марина Свиридова, открывая последнюю страницу пьесы, и что-то на ней дописывая или исправляя…