Промозглое утро. Холодный апрель,
Тревожится глухо кукушка –
По первому свету начнётся дуэль
На тихой, туманной опушке.
Всё ревность – несчастье на все времена,
Любому сословью отрава.
Два графа, две сабли, и нервы – струна –
Один лишь останется правым.
По взмаху руки первый луч на клинках
Сверкнул, и горячая ярость
Залила дворян до ломоты в висках,
И брошена всякая жалость.
Клинки скрежетали и пели, и стон
Рождали измятые гарды,
И сыпались искры, и каждый наклон
Мог стоить трехцветной кокарды.
И каждый неверный, неправильный шаг
Вёл прямо в безмерную вечность.
Толстой сделал выпад нежданный, и враг
Увидел бытья быстротечность.
Как острое жало избитый клинок –
Калёная сталь иноверцев –
Вошёл без усилий, черня кровосток,
Сопернику прямо под сердце…
***
Граф Фёдор Толстой – балагур и герой,
Буян и храбрец, забияка,
Хоть был и не мистик, но принял тот бой,
Как нечто, подобное знаку.
Картёжник, гусар, предводитель кутил,
Любимец салонов и спален,
Толстой, не жеманясь, по краю ходил
И был адюльтерами славен.
Был славен как бретер, рубака, стрелок,
И часто, от скуки, скандаля,
Желающих хаму отвесить урок,
Без малого дюжину сплавил.
Одиннадцать душ. Был он богом храним –
Одиннадцать жизней — не шутка,
Но первый младенец, его херувим…
Лежит на погосте малютка.
Граф счастлив был в браке, насколько дано,
Познать это счастье мужчине,
Дуэли и карты, кутёж и вино
Забыл он в своей половине.
Но дети рождались и гибли, и рок
Предчувствовал старый гуляка –
Платить по счетам неминуемый срок
Всегда наступает, однако.
Он вспомнил все лица, года, имена,
Проставил забытые даты
И список хранил в сундуке у окна,
Но всё умирали ребята.
Двенадцать детей, да одиннадцать душ,
Загубленных глупо, за шутку.
«Мы квиты» — подчёркивал в списке. И — глушь.
И жизнь пролетела минуткой.
И думалось тяжко осенней порой
О смысле бытья, о сединах,
О том, что всегда соразмерной ценой
Мы платим за женщин и вина.