ВВЕДЕНИЕ

Наказание применяется в целях восстановления

социальной справедливости, а также в целях

исправления осужденного и предупреждения

новых преступлений.

Уголовный кодекс Российской федерации, ст. 43 ч. 2

В данной работе описаны судьбы и психологические портреты подростков, содержавшихся в учреждении с августа 2004 по январь 2008. Ничего не выдумывалось, изменены только фамилии и некоторые аспекты паспортных данных; из портретов изъяты результаты углубленного изучения личности, понимание которых требует узкоспециального владения терминологией. Описание представленных портретов произвольное, хотя были выбраны те люди, поведение которых в условиях учреждения наиболее часто занимало внимание психологической службы следственного изолятора и сотрудников отдела по воспитательной работе с подозреваемыми обвиняемыми и осужденными.

В процессе написания книги сознательно минимизирована терминология, упрощены описанные консультативные и манипулятивные техники, многократно описано только то, что надежно работает.

Психологические портреты составлялись по следующему плану: социальный анамнез, внешний вид и поведение, результаты изучения личности, выводы и рекомендации, которые включают в себя возможные типы конфликтогенных ситуаций, наиболее вероятная линия поведения в ИУ и ВК (исправительные учреждение, воспитательная колония), рекомендации для воспитательной и коррекционной работы.

Тип телосложения описан по Э. Кречмеру (1995). Ссылки на предположение о межполушарной асимметрии сделаны по антропометрическим показателям (Е.П. Ильин, 2000).

Психологический портрет составлялся на основе использования следующих диагностических методов: изучение личного дела, наблюдение, беседа, тест личностных акцентуаций В.П. Дворщенко, восьмицветовой тест М. Люшера, тест «HAND». Иногда использовался тест фрустрационной толерантности Розенцвейга (обычно в паре с «HAND»).

Хотелось бы, чтобы исследование было полезным для психологов и воспитателей, работающих в уголовно-исполнительной системе, а также сотрудников других служб, чья деятельность связана с общением с подозреваемыми, обвиняемыми и осужденными.

Автор

НАЧАЛО

В начале было Слово…

Евангелие от Иоанна

– С чего мне начать свою работу в учреждении? – спросил я в первый свой трудовой день у начальника СИЗО.                                                                                                 – Изучайте свои функциональные обязанности. Первое время кабинета у Вас пока не будет. Используйте приемный кабинет воспитателей и учебный класс. В сотрудничестве с воспитательным отделом подключайтесь к работе с несовершеннолетними – это самый трудный и ответственный участок Вашей работы. К тому же это наиболее близко к тому, с чем Вы ранее имели дело.

Опять эти подростки – я расстроился. – Только что сбежал от них после 12 лет ра­боты школьным психологом. Опять эти «прыщавые» проблемы. Даже лязг ворот шлюза, длинный, пропитанный сыростью переход в режимный корпус и отсутствие собственного рабочего кабинета не могли мне так испортить настроение в первый день работы, как это известие. Хотя чего я собственно хотел?

На столе начальника воспитательного отдела лежат рапорта на несовершеннолетних, написанные за ночь (ночь – наиболее активное время в тюрьме: спят, как оказалось, они днем) инспекторами дежурной службы и тыловиками после утреннего обхода камер.

– Ты вообще собираешься работать с малолетками?! – почти орал здоровый красивый майор на сорокалетнего лейтенанта (в практике – выдвижение на офицерские должности лиц из числа младших инспекторов – поэтому много в уголовно-исполнительной системе сорокалетних лейтенантов, а то и младших  лейтенантов) с железными зубами. – Вот же взял в свой отдел Дауна!

– Я что, должен жить с ними?! – на повышенных тонах возмущался воспитатель, ответственный за работу с несовершеннолетними.

– Живи! Хоть на параше у них сиди, хоть под шконкой у них в камере ночуй, но чтоб по утрам мне не высказывал начальник за твою работу! Все начальники отделов по утрам на совещании с нормальным настроением. Меня же каждое утро пользуют из-за того, что ты не работаешь. Смотри: в 226 камере разбили унитаз, устанавливая межкамерную связь, – первый рапорт, как игральная карта, упал на стол, – Шуляков послал Вальку, бабулю из третьей смены – скоро он и тебя пошлет, – второй рапорт на столе, – а Маневич отказывается жрать! Да, Красюкова еще начала любовь крутить. Скоро забеременеет – ты будешь отписываться! – еще шесть-семь листов исписанных рапортами (жалобами на правонарушения) хлопнулись на стол.

– Ты наш новый психолог? – заметив меня, попытался сменить тему воспитатель несовершеннолетних.

– Иди! Иди и разбирайся с рапортами, развлекай их, чтобы они ночью спали, а не коней гоняли. Пляши с ними, хоть зад им чеши, но чтобы все рапорта были отработаны, проведены беседы, вынесены выговора! А завтра чтоб их хоть наполовину было меньше. Иди, не стой! – Юра (так звали воспитателя, ответственного за работу с несовершеннолетними) поковылял из рабочего кабинета воспитателей в хозяйственном дворе учреждения в режимный корпус.

– Сергей Витальевич… Серега, – представился начальник воспитательного отдела,  – учу этого дебила работать уж больше года – хоть какая бы отдача. На малолетке бардак, а их сегодня всего двадцать. Когда я там работал, их количество доходило до семидесяти, но порядка было больше.

Знакомство с тюрьмой в первые дни удручает впервые попавшего сюда человека как с одной стороны забора, так и с другой (только что привезенного этапом арестанта и только что взятого на работу сотрудника).

Во-первых – это особый запах, который присущ только тюрьме (и дело здесь не столько в санитарном состоянии); испытывающие и недобрые взгляды конвоируемых на прогулку, в баню или еще куда-либо преимущественно здоровых и сильных в основном молодых мужчин; взгляды младших инспекторов, задающих немые вопросы: «Это еще кто? И нафиг ты здесь нужен?»; наконец, постоянный грохот музыки в прогулочном дворике, которую выгуливаемые все время стараются переорать (установить связь между соседними прогулочными двориками). Вся эта какофония образов, запахов и звуков – своего рода «пограничный опыт» особенно для тех, кто впервые оказался заключенным под стражу. Конечно, страшнее и «пограничней» столкновение со смертью. И все же наверняка этот опыт первого соприкосновения с пенитенциарной системой должен выводить на границу пересмотра собственных ценностей и поведения «интеллектуально и ценностно сохранных» людей.

Вот приемный кабинет воспитателя – бывшая одноместная камера, впоследствии ставшая рабочим кабинетом психолога. Главное неудобство – это то, что окно приемного кабинета выходит на прогулочные дворики, так что о тишине можно было только мечтать.

Стены приемного кабинета были выкрашены изрядно выцветшей синей краской, потолок – белой. На стене висели рисунки несовершеннолетних: церкви с башнями (по числу «ходок», как выяснилось позже), девушки, рисунок матери. На зеленой доске несколько фотографий – вот подростки играют в шахматы, вот смотрят телевизор. Минимум мебели – письменный стол и несколько стульев.

Телевизор со встроенным видеомагнитофоном – использовался в качестве поощрения за отсутствие рапортов, дачу «явки с повинной» и т.п.

До 2006 года  лишь в немногих камерах были только личные телевизоры заключенных, и вывод на просмотр фильмов или телепередач, самой популярной из которых было просто прослушивание музыки на музыкальном канале (особенно всем подросткам нравилась композиция про сумасшедшего лягушонка), был вполне уместной формой поощрения правопослушного поведения.

Сейчас я впервые увижу подростка за решеткой. Фильмы наподобие сериала «Зона» (телесериал демонстрировался по НТВ) сформировали не очень подходящие для начала работы в уголовно-исполнительной системе ожидания: несчастный подросток (или какой другой страдалец) с несложившейся судьбой, измученный умственно ограниченными алкоголиками в погонах. Еще в этих ожиданиях было что-то про пытки.

– Пиши объяснительную! – громко требовал Юрий Васильевич от сидящего за столом прыщавого малорослого подростка, одетого в засаленную фланелевую рубашку. Пальцы были в перстнях (татуировках), а выше кисти из-под рукава виднелся узор. В глаза бросались сильные деформации ушных раковин и черепа (как тут не вспомнить Ч. Ломброзо).

– Ничо я не буду писать. Она сама нас заводит. Дебилами называет, – протестовал подросток.

– Тебя на жбан взять или печень проверить?! – заводился воспитатель, угрожая ударить головой (слово жбан он произносил смачно: дьжьбан) или по печени. – Человек тебе в матери годится, а то и в бабушки, посылает он. Щас пошлешь у меня!

– Я так и напишу, что послал ее за то, что она нас назвала дебилами, – подросток притянул к себе лист бумаги и начал корявым почерком писать объяснительную.

– Ты чо пишешь?! Ты, внук Ельцина Бориса Николаевича, смотри на меня! Ты меня до инфаркта с миокардом довести хочешь?! – чуть было не завыл Юра.

– Чо тут Ельцин-то?!

– А то, что ты такой же ЕБН! Пиши, как положено! Вот читаю из рапорта: «…висел на отсекающей решетке, на замечания реагировал оскорблениями, пытался установить межкамерную связь…».

– На, читай! – воспитатель бросил рапорт под нос несовершеннолетнего.  Скажи еще, что не так все было!

Подросток демонстративно бросил ручку на стол.

– Товарищ психолог, выйдите на несколько минут из кабинета. Я проведу индивидуально-воспитательную работу с этим злодеем.

Через закрытую дверь из-за музыки в прогулочном дворике было почти ничего не слышно. Было слышно, что воспитатель о чем-то орет, а несовершеннолетний как-то вяло оправдывается. Крики через три-четыре минуты стихли. Юрий Васильевич выглянул из кабинета.

– Заходи, индивидуально-воспитательная работа проведена.

Подросток почти ноет, но пишет, хотя признаков применения физической силы не видно. Может, подзатыльников надавал? Были бы волосы взъерошены. Может в печень? Или по заду, чтоб не показал следов побоев на медосмотрах? Держался бы за больные места.

– Как Вам удалось, Юрий Васильевич? – спросил я.

– Не вникай! – эта фраза, наверное, любимая у него. И, уже обращаясь к несовершеннолетнему: Давно бы так. Получишь последний выговор, а там готовься отдохнуть в карцере суточек семь. Пошли в камеру, Шуляков.

Они ушли.

Через минуту Юра вошел, закурил, сухо сплевывая.

– Как он меня достал. Один из самых больших злодеев на малолетке. Ничего не понимает. И больше семи суток малолетке карцера не впаять, да и карцера сейчас такие – ежа голым задом скорее напугаешь. Пора и впрямь печень начать проверять. Не знаешь, где Витальевич?

– Он – по делам.

– У него дела служебные выполняются срочно, а личные – безотлагательно. Одно слово – Мастер!

– За что он сидит, я про Шулякова?

– Замочил пьяного, спящего в подъезде, обчистил карманы. Молотком по башке. Рублей двадцать забрал. Так что пей дома. Пока не пообещал ему перед судом вложить все рапорта в личное дело и поселить в одну камеру с Маневичем, он рогами упирался. А с Маневичем он уже сидел. Тот еще больший змей. Он Шулякову вообще не давал спать сутками. Ты еще познакомишься с ним. Так, какой у нас следующий рапорт? – он начал перебирать бумаги на столе. – Красюкова, звезда моя, устанавливала межкамерную связь с Рогожиным. Кстати, этот демон состоит на профучете как склонник к побегу. Вот карточки подростков. Читай. Я приведу Красюкову.

Дневник индивидуально-воспитательной работы (то, что называют карточками) – это сложенные пополам несколько листов формата А4. На титульной странице приклеена фотография подростка (примерно три на четыре), написаны его паспортные данные, каким судом и когда осужден, статья (-и) УК РФ, срок лишения свободы, начало срока, конец срока. Вторая страница – общие сведения об осужденном – имеет следующие пункты для заполнения: национальность, семейное положение, сведения о родственниках (ФИО, степень родства, место жительства), образование до осуждения, профессия (специальность) до осуждения,  краткое изложение преступления и отношение к нему (если причинен материальный ущерб, то указываются его размеры), сведения об имевшихся судимостях и основания освобождения, медицинское заключение о состоянии здоровья, иные обстоятельства, характеризующие осужденного и подлежащие учету в воспитательной работе с ним. На третьей странице – индивидуально-психологические особенности личности несовершеннолетнего. Под ними, согласно этой самодельной книжке, понимается следующее: направленность личности (мотивы совершения преступления и отношение к нему; жизненные планы и ценностные ориентации), психологическая характеристика несовершеннолетнего по мере необходимости, сведения о поведении осужденного, оценка выполнения им требований законодательства и правил внутреннего распорядка исправительных учреждений. Остальные страницы исчерчены строками для записи мероприятий, проводимых с данным несовершеннолетним. Предпоследняя страница – таблица учета поощрений и взысканий. Последняя – деятельность, направленная на адаптацию к условиям жизни в ВК (формы деятельности – беседы, занятия), совместно с психологом.

Таких карточек более двадцати, они уложены в специальный ящичек с ячейками в алфавитном порядке. Записи ведутся аккуратно. Вот карточка Красюковой. Хороша.

– Заходи, солнце мое! – Юра привел симпатичную, ухоженную брюнетку. Физиологически девушка развита не по возрасту. На вид – лет двадцать. – Что, Таня, будем ругаться? Или, может, тебя пора уже пороть начать? Что это за любовь за решеткой?!

– Юрий Васильевич, зачем Вы…– видимо, она стеснялась разговора при незнакомом человеке.

– За шкафом! – еще одна любимая его фраза. – На свободе с одним любовником забили насмерть какую-то бабку ради ее пенсии. Еще и труп сожгли. Прошло две недели – она уже в тюрьме крутит романы с другим. Тут у нас даже поэзия процветает, – он начал вслух читать стихи из перехваченной записки с объяснениями в любви (знаки препинания и ошибки во всех сочинениях заключенных сохранены как в оригинале).

Как на ветер бросаю слова,

Они клеются в фразы неискренние.

Забита моя голова

Разными, разными мыслями.

На бумаге все глупо, все пусто.

Не могу я тебе передать

То милое, нежное чувство,

С каким буду тебя вспоминать.

Вот стихи. Мои чувства и мысли я

Напишу здесь нетвердой рукой.

Мой любимый, мой милый единственный,

Почему ты так далеко?

Я пишу. Знаю я, снова встретимся

И не буду я больше бояться.

Ведь мы любим друг друга и значит,

Что с тобой не должны мы расстаться!

В процессе чтения Красюкова пыталась выхватить листок из рук воспитателя, но осеклась после паузы перед третьей строкой. Осунулась и покраснела.

– Хочешь с Рогожиным не расставаться? А твой новый любовник уже отписал, что раскрутился на пятнашку особого? Пятнадцать лет в колонии особого режима, как тебе?

– Он будет писать жалобу в Верховный Суд, – сухо сказала Татьяна. Обиделась.

– Конечно, его тут же освободят, и он будет дожидаться тебя в целомудрии …

В это время в дверь постучали. Не дожидаясь разрешения, в кабинет вошел младший инспектор дежурной службы.

– Юрий Васильевич, Шуляков опять висит на отсекающей оконной решетке и орет в окно. На замечания не реагирует.

– Все?

– Все…

– Понятно, иди.

Когда дверь закрылась, Юра закурил и беззвучно засмеялся, театрально схватившись за лоб.

– Ну же демон! Вот же змей! Он же доведет меня, что я сам вскроюсь, а ты, товарищ письхолог, будешь отписываться. Нет, пора, точно наступило время печень проверять!

Татьяна, молчаливый свидетель последней сцены, заулыбалась. Видимо, живо представила вскрывающего вены Юру.

– Ладно, Таня, ограничусь устным выговором. В последний раз. Или может тебя выпороть?!

– Устный выговор лучше.

– А если серьезно, Таня, то он в последний раз устный. Пойдем.

Вернулся он через полчаса, красный и нервный. Видимо, орал, приводя, в порядок Шулякова.

– Как меня достал этот воспитанник второго интерната для умственно отсталых деточек! Как бы мне смыться из этого отдела. Я уже неврастеник.

После обратился ко мне:

– Да, тебе посылка от бывшего психолога и начальника канцелярии – кстати, ты с ней познакомился? Симпатичная. Да и она еще родственница нашего мастера широчайшего профиля, Сергея Витальевича, – он достал из сейфа толстую пачку брошюр, приказов и других документов, регламентирующих деятельность психологической службы УИС. – Читай, потом зайдешь в канцелярию и за каждую бумажку распишешься.

Юрий Васильевич снова открыл сейф и достал коробку с видеофильмами.

– От кнута на сегодня меня тошнит, – продолжал он, – займемся раздачей пряников. Это мы смотрели вчера, это – на прошлой неделе, здесь есть постельные сцены – изнуряющая мастурбация в наши планы не входит. Вот! Не фильм, а песня. Видели мы его уже больше месяца назад. Зато он смотрится хорошо и  чему-то учит, хотя чему их можно научить? Смотрел «Достучаться до небес»? – не дождавшись ответа, он вышел и через пять минут привел шесть подростков (больше при всем желании не вместилось бы в кабинет) для просмотра фильма.

– Хорошая гайка, – указывая на мою печатку, обратился ко мне, слегка шепелявя, самый крупный, атлетически сложенный подросток. – На свободе бы я ее отжал.

– Смотри кино, связист, любитель чужих мобил! Еще слово – пойдешь в камеру, – резко оборвал его Юра.

Подростки смотрели фильм, Юра делал записи в дневниках воспитательной работы, я пытался делать вид, что читаю приказы. Мысли комом. Среди эмоций доминирует тревога. С чего начинать с подростками? А есть еще профучет: лица, склонные к побегу, нападению, провоцированию массовых беспорядков, членовредительству, суициду и к другим видам невинного проказничества в местах лишения свободы. Хорошо только, что в первый год работы не наказывают. Можно ломать дрова, запускать ориентировочные рефлексы, механизмы ориентировочной деятельности. Надо ехать на стажировку к соседям (в ближайший следственный изолятор).

ГАЛЕРЕЯ 1

МУЖСКИЕ ПОРТРЕТЫ:

ОТВЕРГАЕМЫЕ («обиженные»)

Те, которые выдумали ложь, были из числа вас:

ее вы не считайте злом для себя; напротив,

она добро для вас.

Коран, глава 24 СВЕТ, ст.11

В связи с написанием отчетов я уже около 10 дней не был на «малолетке». Когда работал в школе, отчеты занимали максимум два дня неплотной работы. Здесь же – просто кошмар. Чем более закрытая система, тем больше бумаги и времени переводится на написание всевозможных отчетов и контролей (например, по приказам, требующим выполнения каких-то телодвижений к тому или иному числу). Сходить к подросткам? Или пройтись по тарочкам (вызвать заключенного по его требованию для беседы, консультации и проч.)? Дописать этот чертов отчет, а после работы купить водки и отметить окончание года и написание этих сатанинских стихов для рейтинговой оценки?

Еще в помещении ДПНСИ (дежурного помощника начальника следственного изолятора) получаю так называемые похоронки – письма с воли, в которых цензор нашел известие о смерти кого бы то ни было из близких осужденного. Это самая морально тяжелая часть работы, которую приходится выполнять с периодичностью примерно один раз в десять дней.

Прошу галерного (младшего инспектора дежурной службы) вывести заключенного в комнату НКО (начальника корпусного отделения) и посидеть с ним несколько минут, пока я буду разговаривать с камерой. Как можно «сопровождать горе» в условиях СИЗО, передвижений заключенных в суды и ИВС (изоляторы временного содержания). Открываю камеру, прошу подойти к решетке всех. Объясняю, что сегодня их сосед по камере получит известие о смерти матери, ему будет плохо. От них требуется приглушить звук постоянно работающего телевизора. Выполнить несколько моих рекомендаций:

1) Освободить его от каких-либо обязанностей, если у него таковые есть.

2) Не лезть к нему с разговорами, утешениями или советами, если он сам этого не попросит.

3) Если у него будет истерика, ни в коем случае не успокаивать и не вмешиваться (во всяком случае, до попыток членовредительства). Чем сильнее внешнее проявление горя, тем лучше.

4) Если он будет выглядеть спокойным – последить за ним ночами.

5) Если он начнет раздаривать свои вещи (вплоть до предметов личной гигиены), говорить об усталости жить или привлекательности смерти, писать прощальные письма и т.п. – срочно вызвать психолога.

И главное – быть готовым откликнуться на его просьбы, желание поговорить, потребность в соучастии.

Это – то немногое, на что, хорошо ли плохо ли, но способно окружение при «сопровождении горя». И этот ресурс надо всегда использовать.

Заходим в мое подобие рабочего кабинета. Оцениваю ситуацию: сейчас я отдам ему письмо с известием о смерти матери. У него атлетическое телосложение при росте около двух метров и весе около сотни килограммов. Если начнется истерика, мне его не остановить (я уже не однажды слышал, как в таких ситуациях заключенные (з/к) нападали на гонцов). Под письменным столом так, чтобы не видел з/к, ощупываю ножку от стула (ПР-73 мне не дают, а тревожной кнопкой можно и не успеть воспользоваться) – мало ли что.

– У Вас произошла трагедия – умерла ваша мать, – отдаю ему письмо. Глупость подготавливать к такому известию человека – это только нагнетает тревогу. Смотрю – читает. Еще раз читает.

– Я пока займусь своими бумагами, если что – я здесь, с Вами. Вижу: он стесняется моего присутствия, но сейчас изойдется в истерике. Перелистываю один из основных документов – журнал учета индивидуальной работы со спецконтингентом.

– Можно я закурю, – просит он трясущимся, слегка подсипловатым голосом.

– Простите, что Вы сказали, – пытаюсь создать иллюзию, что я не заметил его слабости, а занят своими делами.

– Закурить можно, – голос почти надрывный – вот-вот разревется.

– Пожалуйста, курите.

Не затянувшись, беззвучно заревел. Из беззвучного плач превратился в голосовой рев – он уже не сдерживался. Среди слов отчетливо слышались: мама, б…, сволочь, прости, падлы, виноват.

Все нормально, этот не бросится на меня. Истерика первично продлилась около десяти минут.

– У Вас остались еще близкие?

– Дочь. Когда я освобожусь – ну, дадут они мне максимум три с полтиной – я уже здесь полсрока отсидел – мы поедем отдыхать в Абхазию.

Рассуждаю: есть чувство «мы» и планирование будущего – можно расслабиться.

Читает еще раз, уже не сдерживается – слезы после каждой фразы.

Через полчаса отревелся. Тупо курит.

–  Отведите меня  в камеру, – уверенный голос, почти требование.

– Пойдемте, Ваша камера предупреждена о Вашей трагедии, если захотите – пишите тарочку – я сразу же выведу Вас.

Сохранено чувство «МЫ», планирование будущего, он выревелся – аффективная разрядка имела место – надеюсь, не вскроется и не вздернется.

Отвел в камеру, телевизор приглушен, все сокамерники смотрят на него.

Подходит к своей шконке (двухъярусной кровати), залезает на второй ярус, отворачивается к стене, накрывается с головой одеялом – горе ведет свою работу.

Моя же работа с ним на сегодня (а может, и вообще) закончилась.

ПОРТРЕТ ПЕРВЫЙ:

КОЖУХОВ ПАВЕЛ АЛЕКСЕЕВИЧ

В кабинет влетает Юрий Васильевич, красный и злой:

– Кожухов, дебил, только что вскрылся. Щас его увели в санчасть. Начальник отдела выступает: когда на малолетке будет порядок. Я сейчас этого козла приведу.

Как влетел, так и вылетел.

Кожухов, Кожухов… Это тот, которого Юра недавно переводил в другую камеру по каким-то там причинам. Видать, не туда перевел, раз подросток вскрылся.

Приводит небольшого роста паренька с перебинтованным левым предплечьем и сам же начинает разговор:

– Ну, в чем дело, Паша? Кто сейчас тебя обижает (при этом слове у подростка появляется гримаса не то ужаса, не то стыда – это слово имеет подтекст – ты становишься отвергаемым), – Юра осекся, но через секунду уже продолжал: Тебе Маневич мешает спокойно жить?

– Когда они уснут, я их грохну, – почти прошептал подросток, хотя прозвучало достаточно убедительно.

– Я их сейчас сам на жбан возьму и Маневичу, змею, печень проверю. Ты посиди здесь, а я пойду покубатурю с операми, в какую камеру тебя перевести.

Мы остались вдвоем с подростком. Пытаюсь прочитать по его внешнему виду историю его жизни. Грязный старый свитер: если его одежду не отобрали сокамерники, видимо, он из бедной семьи, скорее всего, мать одиночка из какого-нибудь поселка Новопедрищенска. Брюки явно не по размеру и носков нет – все-таки одежду, наверно, отмели сокамерники. В глазах апатия, бинта на перевязку ушло много, тяжело фокусируется, глаза плавают, как у поддатого – крови, видимо, потерял достаточно – порыв был от души.

– Хочешь поговорить? – пытаюсь прервать несколько затянувшуюся паузу.

– Я не хочу с Вами разговаривать.

– Так мерзко на душе?

Вместо ответа начинает то ли стонать, то ли беззвучно хныкать. Потекли слезы. Пусть проревется, не надо мешать. Делаю вид, что отвлекся на бумаги, меня нет. Истерика шепотом длится минут десять, может пятнадцать. Идет идентичная работа горя, потери статуса, разрушение прежних представлений о себе и своем месте в мире, чувство обиды – здесь целый букет. Залетел, наверное, под шконку (стал «обиженным», отвергаемым в уголовной среде).

– Вы можете попросить оперов перевести меня в одиночную камеру? – проревевшись, со страшным блеском в глазах и надеждой просит.

Ага, побегу я к операм с низкого старта, а ты в первую же ночь вскроешься или повесишься. И мой зад станет дежурным.

– Опера с воспитателями сейчас что-нибудь придумают, – на его лице гримаса разочарования, – можно я тебя завтра приглашу поговорить.

– Пригласите.

– Я Маневичу печень проверил, – громко начал вещать Юра, входя в кабинет, – пойдем Паша, мы нормальный двойник скомпоновали, пойдем, все будет нормально.

Знаю я, как ты проверяешь – поорешь, напишешь выговор. Это все, на что сегодня способен воспитатель в подобной ситуации. Двойник – это малонаселенная камера, рассчитанная на двух человек – лучшее, что воспитатель может сделать в такой ситуации. Сожаление о том, что когда-то можно было более адекватно реагировать, долго не покидает меня. Я предполагаю, что и Юра, отводя обиженного подростка в камеру, думал примерно так же.

К середине следующего дня заглядываю в двойник – Паша только что-то писал. Уж не прощальное ли письмо матери? Свежие царапины уже на правом предплечье – левое все еще забинтовано. Эти царапины уже не глубокие. Может, и правда он так успокаивается? Сосед по камере спит – опять всю ночь «коней гонял» (устанавливал межкамерную связь – наиболее активное время для этих действий – после отбоя).

– Паша, пойдешь ко мне сегодня?

– А вы мне дадите закурить?

– Дам.

Входим в рабочий кабинет. Достаю сигарету, он почти выхватывает и, оторвав фильтр, жадно курит.

– Когда я заглянул в твою камеру, ты что-то писал.

Что? – только бы не письмо матери или какой-нибудь другой вариант предсмертной записки.

– Я сочиняю стихи.

– Дашь почитать?

– Может, потом, – он глубоко затянулся, сухо сплюнул прилипший к губам табак.

Глаза – это взгляд не дебила, не прищуренный взгляд криминально ориентированного «отрицалово». Это взгляд затравленного дитя, волею судьбы попавшего туда, где ему, наверное, все-таки, не место.

– Паша, что будем делать с этим, – кивком указываю на лежащую на подлокотнике кресла перебинтованную в области предплечья левую руку.

– Я их ненавижу, если я попаду с ними в одну камеру – они сдохнут, – он очень акцентировано произнес последнее слово,  на несколько секунд лицо застыло в оскале.

– Ты их сейчас ненавидишь, они тебя просто бесят, и если ты попадешь с ними в одну камеру, ты им отомстишь, – пытаюсь разогнать эту тему, применяя «активное слушание» (активно слушать – это «возвращать» сказанное, при этом обозначив чувства, которые испытывает говорящий)  и «отзеркаливая» его язык жестов.

– Они той ночью…, они меня… – беззвучные рыданья сменяют волчий оскал, слабый рывок из кресла к выходу, но даже не встал, разревелся в голос.

Прошло около семи-десяти минут. Напряжение в его теле спало, плечи опустились, слабые дыхательные судороги во время вдоха. Предполагаю, что эти признаки депрессии – предтеча принятия своего статуса в криминальном мире, статуса «обиженного».

Самая морально тяжелая задача для «обиженного» – это принять свой неформальный статус в криминальной среде. Это сродни состоянию после утраты близких по эмоциональному накалу. Теперь ты на дне криминальной иерархии, твое место – возле параши (благодаря гуманизации – возле евроунитаза). Отныне после твоих рук никто ничего не возьмет. Даже тебе принадлежащую дачку, посылку от родителей, ты возьмешь самым последним, если хочешь хоть как-то ладить с сокамерниками.

Попасть в тюрьму – это упасть на дно. Стать «обиженным» – провалиться на нижнее дно, в отстойник этого дна.

С таким статусом легко примириться – это значит не иметь даже зачатков чувства собственного достоинства. Теперь твое место в «гареме», в «курятнике», в «петушатне». Было бы не так обидно, если бы ты был «голубым», педофилом или каким-либо другим половым извращенцем.

Данный процесс (процесс принятия статуса «отвергаемого») сопоставим с пятишаговой концепцией принятия собственной смерти Кюлбер-Росс (отрицание, гнев, торг, депрессия и принятие – все эти этапы легко обнаруживаются в своей, преломленной на тюрьму и статус специфике).

Это крайне суицидоопасный этап адаптации к жизни в местах лишения свободы для некоторых лиц. Им приходится пережить его, причем, большинство проходят через это, будучи несовершеннолетними.

Бесполезно отныне пытаться повысить свой статус – можно просто погибнуть. Можно поднять статус только в среде таких же отвергаемых (но не среди «порядочных арестантов»), стать своего рода главной птицей, царем петухов.

Главная задача воспитателей, оперативников и режимников (сотрудников отдела режима), чтобы этап гнева не закончился расправами с подонками-сокамерниками.

Задача психолога – сделать все, чтобы этап депрессии не закончился суицидом.

Пусть говорит, кричит о своих чувствах, пусть плачет, пусть задыхается в истерике. Когда плохо и больно – правильно плакать и кричать. Моя задача – быть с ним, принимать его.

Окончательно процесс принятия статуса «отвергаемого» завершается после адаптации к условиям жизни в колонии либо в общей камере, где содержатся разностатусные заключенные (во многих следственных изоляторах низкостатусные заключенные содержатся отдельно – так администрация пытается оградить их от издевательств и унижений).

_____________________________________

Не подлежит разглашению.

В личное дело.

Достоверно в течение шести месяцев.

Фамилия, имя, отчество: Кожухов Павел Алексеевич.

1. Общие биографические данные

Дата и место рождения, национальность: 1989; пос. N-ск, где и проживал.

Образование и специальность:  закончил 8 классов; специальности нет.

ПСИХОЛОГИЧЕСКИЙ ПОРТРЕТ

2. Социальный анамнез.

Образ жизни до осуждения (записывается со слов: особенности семейного воспитания, учеба в школе, трудовой стаж): до 4-х лет воспитывался в полной семье, единственный сын. Отец злоупотреблял спиртными напитками, в состоянии опьянения неоднократно применял к матери подследственного физическое насилие, зачастую в присутствии сына. С 1 по 4 класс обучался преимущественно на «5». С 5-го класса начались пропуски уроков, нарушения школьной дисциплины. Алкогольное поведение с 9 лет, злоупотребления – с 10. С 9 лет – бродяжничество (в пределах пос. N-ск). Обвиняется по ст. 111 ч.4 УК РФ (умышленное причинение тяжкого вреда здоровью, повлекшее по неосторожности смерть потерпевшего). В СИЗО-2 с декабря 2004 г.

Социальные связи с близкими родственниками во время нахождения в учреждении: сохранены связи с матерью, тетей.

2.1. Внешний вид и поведение: диспластическое телосложение. Имеют место признаки правополушарной асимметрии (антропометрические показатели). На левой руке более 40 неглубоких шрамов – нанесены в СИЗО – объясняет потребностью наносить себе шрамы в периоды нервного напряжения. Внешний вид неопрятный. Во время беседы ведет себя спокойно, охотно отвечает на вопросы, проявляет интерес к результатам изучения личности. Аграмматизмов и парафазий не выявлено. Неоднократно запрашивал психологическую поддержку в связи с переводом в ту или иную камеру, вплоть до перемещения в двухместную камеру, где содержится низкостатусный подросток. В общей камере подвергался издевательствам (не сексуального характера) – испытывает чувство ненависти к бывшим сокамерникам, вплоть до угроз физической расправы со спящими бывшими сокамерниками. Жалобы на «жар и дрожь в теле» при потребности физической расправы над кем-либо. Суицидальные намерения не отрицает.

Кругозор узкий. Словарный запас бедный. Пытается писать стихи.

Преступление совершено в состоянии опьянения. Совершение преступления объясняет непереносимостью оскорблений. Испытывает чувство вины перед родственниками потерпевшего и своей матерью.

2.2. ОСОБЕННОСТИ МЫШЛЕНИЯ: интеллектуального снижения не выявлено, бедность познавательных интересов.  Имеет место выраженная категоричность в оценивании различных ситуаций (нет полутонов).

2.3. ОСОБЕННОСТИ ЛИЧНОСТИ: низкая вероятность проявления открытой агрессии. Возникающие проблемы решает посредством актов аутоагрессии демонстративно-шантажного характера. Чувство неполноценности за свое низкостатусное положение. Тревожность. Поведенческая бедность. Выражены индекс наличия психопатологии и тенденция к уходу от реальности.

ИСТЕРОИДНО-ЭПИЛЕПТОИДНЫЙ ТИП АКЦЕНТУАЦИИ ХАРАКТЕРА.

Дискордантность (наличие несочетаемых характерологических свойств) по сенситивному типу. Конформность (склонность человека к добровольному сознательному (произвольному) изменению своих ожидаемых реакций для сближения с реакцией окружения) – выражена. Реакция эмансипации (борьба за независимость, самоутверждение) – выражена.  Соотношение мужественности и женственности – преобладает мужественность. Склонность к алкоголизации – умеренная. Склонность к отклоняющемуся поведению – есть. Склонность к депрессии – не выявлена. Риск наркотизации – умеренный. Дифференциация суицидных попыток – прогноз неопределенный (в состоянии аффекта могут иметь истинный характер). Риск социальной дезадаптации – выраженный. Вероятность формирования личностных расстройств – имеет место.

Ценностные ориентации криминально не искажены; сформирована направленность на профессиональное обучение и труд.

Доминирующие черты: эгоизм, жажда внимания, удивления и сочувствия окружающих. Высокая способность к фантазированию. Интенсивность и инертность протекания психических процессов, проявляющиеся в следующих особенностях: в склонности к постепенному накоплению сильного и продолжительного тоскливо-злобного настроения с последующей импульсивной агрессивной разрядкой на найденном «козле отпущения»; в болезненном отношении к несправедливости. По дискордантности: повышенная чувствительность и впечатлительность. Легко возникает чувство собственной неполноценности. Робость и застенчивость среди незнакомых людей и в необычной обстановке.

Отрицательные черты:

Злопамятность нанесенной обиды и причиненного ущерба с последующей мстительностью. Аутоагрессивное поведение (с целью удовлетворения потребности удивлять окружающих); склонность к острым аффективным реакциям без учета вредных последствий. Повышенная обидчивость и конфликтность.

2.4. По сознательно заторможенной потребности.

ФИЗИОЛОГИЧЕСКАЯ ИНТЕРПРЕТАЦИЯ: стресс как результат чрезмерного самоконтроля в попытке завоевать уважение и признание других.

ПСИХОЛОГИЧЕСКАЯ ИНТЕРПРЕТАЦИЯ: имеет неудовлетворенную потребность в единении с другими, стремится выделиться среди обычных людей. Находит ситуацию неприятной и хотел бы вырваться из нее, но отказывается идти на компромисс в своих взглядах. Не может разрешить ситуацию, потому что постоянно откладывает принятие необходимого решения, так как сомневается в своей способности выдержать противодействие, которое обязательно бы при этом возникло. Нуждается в высокой оценке со стороны других для того, чтобы чувствовать себя уверенно и непринужденно.

КРАТКО: упрямое, но безрезультатное требование уважения.

АКТУАЛЬНАЯ ПРОБЛЕМА: хочет, чтобы его ценили и уважали, пытается найти это в близком и спокойном общении, основанном на взаимном уважении.

3. Выводы и рекомендации (для режимных, оперативных и воспитательных отделов):

3.1. Возможные типы конфликтогенных ситуаций: длительное систематичное унижение со стороны окружения; вольное или невольное задевание самолюбия; равнодушие со стороны окружающих, а тем более сознательное игнорирование его личности.

3.2. Наиболее вероятная линия поведения в условиях ИУ: поиск поддержки и сочувствия со стороны как администрации, так и других заключенных; борьба за повышение неформального статуса при неудачах может приводить к актам членовредительства или внешне непредсказуемой агрессии к кому-либо из окружения. Выражена направленность на получение профессионального образования.

3.3. Рекомендации для проведения воспитательной и коррекционной работы: постоянно отслеживайте эмоциональное состояние через переписку и беседы (на которые он охотно часто идет). Спокойно относитесь к рассказам о необходимости кровопускания (членовредительства) с целью снятия нервного напряжения, но внимательно отслеживайте взаимоотношения с сокамерниками и т.п. Терпеливо объясняйте необходимость того или иного поведения, исключая возможность привлечения к сотрудничеству с оперативным отделом (в случае разрастания конфликтов реакция может быть непредсказуемо сильной). Привлекайте к работе в небольших группах (по 2-3 человека). Оберегайте от столкновения практически со всеми несовершеннолетними (в первую очередь, для их же безопасности), содержавшимися в СИЗО г. N-ск (спросите, с кем ему наиболее трудно уживаться). В случае нарушения режима содержания, отсрочка наказания имеет воспитательный эффект.

3.4. Обратить внимание на необходимость отслеживать взаимоотношения с окружением; не верьте случайному появлению следов побоев («нечаянно упал»): необходимо учитывать то, что фантазии мести легко могут перейти в реальные действия.

12.01.2005

________________________________________________________________________

Примерно через неделю можно отметить положительную динамику эмоционального состояния: способен спокойно обсуждать различные (в том числе и болезненную) темы, строит планы на среднесрочную (как будет жить в воспитательной колонии) и долгосрочную (после освобождения) перспективы. Эти планы достаточно конкретны, исполнимы, реальны.

Дает читать свои стихи, выдает их за свои, хотя, кажется, я их слышал и раньше:

Я устал от тюрьмы, от дурдома и злобы.

От нервной судьбы заперевший засовы.

Надоели мне нары, на которых мы спим.

И ночные кошмары, где по вам мы грустим.

Тесной хаты, давно, надоело убранство,

И тюремной прогулки небольшое пространство.

Всё достало до боли, но закрыты засовы.

Ах как хочется нам, как охота свободы!

Я резал руки и не чуял,

Как по рукам стекает кровь.

Писал я кровью на бумаге

«Свободу зеку и Любовь»

Подобная окололитературная чушь в местах лишения свободы не редкость. Здесь ее целесообразно использовать как форму выражения эмоций. Уверен, что эта чушь в тюрьме несет психотерапевтическую и воспитательную нагрузку. Подростков, склонных к тому или иному виду творческого самовыражения, полезно побуждать самовыражаться.

КТО ПОТЕРПЕВШИЙ?

– Этот козел, сегодня ночью ему конец. Мы с Толяном либо изуродуем его, либо обоссым, – Паша еще долго фантазировал, что они сегодня будут делать с новым сокамерником.

– Вас перевели в тройник?

– Лучше бы не переводили. Жили мы спокойно с Толяном две недели, пока этого пидара к нам не подсадили.

Их спокойная жизнь в течение двух недель была костью в горле воспитателей и оперативника, ответственного за работу с несовершеннолетними. Юра уже всеми правдами-неправдами собирается свалить из воспитательного отдела в дежурную смену. Там и денег платят больше, и после работы можно расслабиться (а не думать, «что в эту ночь выкинут эти полтора-два десятка кретинов»).

Вместе с Толиком они писали прощальные письма родственникам, совершали попытки суицида (на этот раз вешались) и затем друг друга спасали. Частота и алгоритм действий такие: одна неделя – одна попытка повеситься, вслед за которой следуют дружеское спасенье, дружеское участие, поход к психологу, продолжительные разговоры с воспитателем и оперативником.

И вот эту эмпатийную идиллию разрушил перевод в тройник и подселение нового сокамерника, бывшего воспитанника (как я узнал позже) интерната для детей с нарушениями развития.

– Паша, из-за чего ты раздражаешься на него?

– Он к нам обращается: «девчонки», «подай тапки, цыпочка», «не трогай дачку, пока я не возьму». Мы ему с Толяном уже объясняли, что он такой же, как мы, раз сидит в этой камере. Говорить бесполезно. Сегодня мы с Толяном его накатим и обоссым! – угроза в голосе, кулаки сжались.

– Правильно ли я тебя понимаю: ты бесишься из-за того, что к тебе он относится как к «обиженному»?

– Сам он пидар, а сегодня будет еще и обоссанный пидар! – Паша распалялся.

Каких-то три недели назад его горе в результате потери статуса было уже в стадии принятия, сейчас он откатился назад и балансирует между этапами отрицания и гнева. Некачественно работаете, товарищ психолог, не довели начатое до конца.

– Ты покраснел и дрожишь – тело не обмануть. Эта тема в данную секунду максимально эмоционально заряжена, готова к работе. – Ты готов его убить…

– Обоссать, – поправляет Паша.

– Да, за то, что он напоминает тебе о том, что ты обиженный, – Пашино лицо краснеет еще сильнее, – но это правда. Ты действительно «обиженный», –  максимально выделяю интонацией, наклоном корпуса. –  И, правда, твой сокамерник не виноват в этом.

В кабинете повисла тишина. Пауза. Полминуты, минута.

– Можно закурить?

– Нет! – нельзя чтобы он сбежал в курение. Он должен пожить с этим сейчас.

Вторая минута, пятая. Раньше, когда я только осваивал роль психолога, я боялся пауз, избегал их. Сейчас я начинаю любить паузы.

Кровь отлила от лица, глубокий вдох, плечи опустились.

– Как ты?

– Да ничего, нормально. Мы уже с Вами говорили об этом, но все-таки трудно к этому привыкнуть.

– Согласен, но с этим нужно смириться, потому что это так и ничего с этим не поделаешь, – снова выделяю последнюю фразу.

Снова минутная пауза.

– Я знаю, – соглашается Паша уже спокойным голосом.

– Ты еще хочешь набить рожу сокамернику? – тело его сейчас расслаблено, надеюсь, что привлекательность агрессивных намерений ослабла.

– Хочу отомстить тем … – думаю, речь шла о тех подростках, которые его опустили на дно тюремной иерархии. – Этот придурок здесь ни при чем.

– Я выдерну тебя к себе завтра?

– Да.

Пока я сопровождал его в камеру, видел усмешки (а может быть, и фантазировал, что они подсмеиваются над душевными страданиями «обиженного» – они были достаточно далеко, поскольку стараниями сотрудников дежурных смен и отдела режима заключенные из разных камер редко могут встретиться лицом к лицу) конвоируемых в баню или на прогулку заключенных.

– Я зайду за тобой утром, – младший инспектор помог мне справиться со старым камерным замком.

После общения с Пашей я разыскал оперативника, ответственного за работу с несовершеннолетними. Женя слыл одним из самых энциклопедически грамотных сотрудников в нашем учреждении.

– Жень, что там за новенький в камере Кожухова?

– Его ночью увезут в М-ск, даже не заморачивайся с ним.

– А почему именно в камеру Кожухова?

– Почему? Почему? Вот ты с этим вопросом. Потому что в ИВС один айзер попросил сделать ему «хорошо», и он это сделал, проявив энтузиазм и личное рвение. Да и в интернате он, поговаривают, уже любил это дело. Еще вопросы?

– Отсутствуют, – бесполезно выспрашивать опера, откуда он все это знает.

На следующее утро Кожухов уже снова в двойнике. Настроение нормальное. Улыбается.

– Пошли, Паша?

– Пойдемте, но перед беседой Вы же дадите мне покурить цивильных сигарет?

– Дам, но только раз.

Придя в кабинет, коричневыми от никотина пальцами он оторвал фильтр от моей сигареты. Закурил, затянулся.

– И зачем надо было брать цивильную, если ты все равно оторвал фильтр? – спросил я, разглядывая его руки (новых шрамов вроде не появилось).

– Я на свободе курил цивильные.

– Паша, мне интересно услышать про твое преступление. Как так получилось, что ты забил того мужика насмерть, – он уже докурил и готов к беседе.

– Когда я пьяный, меня лучше не обзывать. У меня срывает башню, – как-то заученно ответил он.

– Каким образом, как у тебя «срывает башню»?

Он слегка заерзал в кресле.

– Что значит как? Я бешусь и бью, пока он не перестает шевелиться, – он начал краснеть, зрачки заметались между визуальными воспоминаниями и ощущениями (согласно нейролингвистическому программированию, глазодвигательные реакции отражают репрезентативные системы опыта). – И чем он здоровее, тем скорей у меня сорвет башню. Так я его и грохнул.

– Тот, кого ты «грохнул» был здоровым, вообще ты помнишь подробности?

– Ну да, примерно такой, как наш воспитатель. Говорил мне при моей девушке, что я еще сопляк покупать водку и что матери моей пора самой слезть со стакана и начать следить за мной. Я отправил девушку домой и заставил его ответить за базар.

Он замолк. Наверное, накатили воспоминания. К лицу еще сильнее прилила кровь, он слегка задрожал. Дыхание стало прерывистым. Все признаки ассоциированного воспоминания. Он сейчас, очевидно, внутри той ситуации, а не просматривает ее как кинофильм.

– Ты сейчас сильно покраснел и дрожишь, – заметил я ему его телесные реакции.

Он на секунду замер, как бы оценивая мою фразу и свое состояние.

– И что? Я бешусь. Я всегда, когда бешусь, дрожу и у меня жар в теле – такое всегда перед тем, как могу сорвать башню.

– Можешь сказать, когда у тебя такое получилось в первый раз?

– Дрожать? Сколько себя помню, столько это со мной. Сколько себя помню, столько ненавижу здоровых мужиков, которые могут обозвать меня или мою мать.

– Правильно ли я тебя понял – с детства, когда оскорбляют тебя или мать, ты начинаешь беситься, дрожать и у тебя появляется жар в теле? – слегка переформулировал я его фразу.

– Да.

– Кто ж тогда в детстве мог оскорблять тебя или твою мать?

– Отец… Я помню, что он бил маму. Я прятался под кроватью, а он бил ее. А она кричала. Она лежала на кровати, под которой я прятался. Я чуть не задохнулся. Я не люблю это вспоминать.

– Это, правда, больно вспоминать, – надо постараться, чтобы он не соскочил с темы.

Он оглядывается, ища глазами пачку сигарет. Отрицательно киваю головой, мол, не дам, пока не закончим.

– Даже когда они развелись, и я уже ходил в школу, он приходил к нам и бил мать, а меня выгонял на лестницу в трусах. Пока он не уехал из поселка. К бабушке.

– Понимаешь, Паша, ты вроде как бы бил своего отца…

– Наверное, да… – проговорил он сдавленным голосом.

– Ты мстил за кровать, под которой лежал, за «подъезд в трусах», конечно, за мать…

– Да, мстил…– голос еще более сдавленный.

– Все правильно, Паша, за это нужно мстить. Есть только одно но. Паша, человек, которого ты «грохнул» был не твой отец, – я попытался выделить это таким же сдавленным голосом.

– Да, это не он…

Зазвенела пауза. Даже музыка в прогулочном дворике стала практически неслышной.

– Я как-то так живо себе представил тебя маленького в подъезде в трусах, и мне стало как-то тошно, – скольжу от образа к ощущению, его опыт представлен так же. – Мне самому стало холодно и страшно, и так хочется броситься и бить.

– Можно на сегодня все, хочу побыть один…

– Пошли.

Позже у нас было еще две встречи с периодичностью раз в неделю, где я пытался привести его к осознанию связи между потребностью резать руки,  дрожью и жаром в теле и событиями детства. Не все шло гладко, хотя дрожать он практически перестал в моменты злости, реже занимался членовредительством. Фантазии мести ослабли. Парень более-менее успокоился. Наверное, мы нашли с ним истоки его «срывания башни», скрытые мотивы его агрессивного поведения. Это внушает  робкую надежду на то, что он больше никого не убьет. И, может быть, больше не сядет.

В день этапирования он вызвал меня.

– Сегодня ночью я уезжаю, – последние недели мне было не до него. Я даже не поинтересовался, на сколько лет его осудили.

– Сколько?

– Пятера. Кассатаку я не писал. И так дали по минимуму.

– Хочешь, на этап пойдешь из камеры? – очень часто отвергаемые просят, чтобы их не собирали в одной камере и одном боксе со всеми эпатируемыми, а выводили к автозаку прямо из камеры.

– Нет, как все. Знаете, я хочу подарить Вам эту тетрадку, – он протянул мне замызганную тетрадь на сорок восемь листов. Правда, раньше она была гораздо толще. – Это я написал здесь.

– Оставь на столе.

– Ну, это все, – он встал, – мне еще надо повидаться с Юрием Васильевичем. Он – настоящий мужик.

Отвожу его в камеру. Руки за спиной. Бинтов на руках нет. Сегодня его увезут.

На его месте, если по справедливости, должен быть его отец. Где ты, Кожухов Алексей Скотинович? Тебя бы, мразь, в камеру пидаров, а еще лучше – на место потерпевшего. Пьешь сейчас, наверное, падла, на маткину пенсию.

Что-то я расфантазировался. Надо будет не забыть зайти к Панкратову Толяну.

ПОРТРЕТ ВТОРОЙ:

КОВАЛЕВСКИЙ СЕРГЕЙ ЕГОРОВИЧ

Начальник в отпуске. Заместитель начальника учреждения по режиму – человек более мягкий, но и он на утреннем совещании не особо стесняется в выражениях, описывая эффективность воспитательной и психологической работы с несовершеннолетними. Больше всего достается за брагу, которую режимники изымают чуть ли не через день. Новый воспитатель (Юра все-таки перешел в дежурную службу) – молодой парень, всегда тактичный. За этим тактом прячется неуверенность, незнание как себя вести с этой публикой. Психологическая работа с подростками сведена к минимуму – встретить вновь прибывших заключенных, объяснив им негласные правила поведения в этой среде, чтобы не залететь под шконку (не попасть в «обиженные»):

1) не рассказывать про свою сексуальную жизнь;

2) соблюдать гигиену;

3) не играть в азартные игры;

3) молчать про свои силовые возможности;

4) больше слушать, чем говорить;

5) не хвастаться своими отсидевшими друзьями – мало ли они сами были «дырявыми». Короче, чем меньше болтаешь языком – тем меньше шансов попасть на дно.

6) в случае активных попыток унижения – смело противостоять (лучше быть избитым, чем «обиженным»).

Некоторым, способным слушать (что бывает не часто в первые дни заключения) можно добавить, мол, относитесь к тюрьме как к жизненному уроку, шансу переоценить себя и окружение. Кто-то весь срок мечтает о дозе, а кто-то получает образование, овладевает иностранным языком и т.д.

Групповые занятия проводятся не чаще одного раза в месяц (когда воспитателем был Юрий Васильевич, проводились еженедельно). Эти групповые занятия все больше похожи на беседы о жизни со столкновением идеологий – идеи вседозволенности силы и мнения, что эта идея изначально пагубна. Группа подростков все более однородна – при уменьшающемся количестве детей резко возрастает процент воспитанников интернатов для детей с нарушениями развития. Работать в такой группе становится менее интересно.

Единственно, где честно и удовлетворительно удается отрабатывать – это в написании психологических портретов для воспитательной колонии и в индивидуальном консультировании.

В учебном классе уже появился новый компьютер – подарок норвегов. Александр Янович (новый воспитатель по несовершеннолетним, литовец по происхождению) старательно выводит на нем план воспитательной работы, прям на целое полугодие.

– Как мне было хорошо, когда я катал пальчики. Спал спокойно, в выходные почти сидел на попе ровно – дернул же черт согласиться стать воспитателем, – как и большинство выдвиженцев на офицерские должности, он из младших инспекторов отдела режима.

– Чьи это шмотки?

В углу, рядом с компьютерным столом, большая сумка с вещами.

– Ковалевского. Попросил сохранить, пока он в ИВС, – Саня слегка пнул по грязной сумке, там явно была не одежда. – Не понял?

Еще раз пнул, затем бросился к сумке и быстро расстегнул. По классу распространился запах браги. В сумке, в ведре из-под мусора, было около десяти литров коричневатой жидкости «с характерным запахом».

Воспитатель бросился к окну, распахнул форточку. Вот-вот пойдет с обходом новый начальник областного управления – мимо класса он не пройдет. Я схватил сумку, выглянув из класса, увидел Валентину, старейшего работника учреждения.

– Валя, у нас ЧП! Где начальник управления?

Валя свой зубр, она не сдаст, она прикроет.

– Сейчас уже должен идти сюда.

– Валечка, прикрой-ка нас.

Я с брагой, а вслед за мной бросился в служебный туалет для работников Саня. Мы успели захлопнуть дверь туалета, изрядно облившись этой жидкостью «с характерным запахом», когда через секунду громко грянул женский голос: «Товарищ полковник, младший инспектор дежурной смены…», – Валентина громко рапортовала, отвлекая на себя внимание начальства.

– Саня, я воняю, как первач. Если что, я заболел. Похоже, мы на параше здесь просидим, пока начальство не обойдет все камеры малолеток, – остатки браги стекли в унитаз вокзального типа.

– Классно он придумал, где сохранить пойло, – никто бы не нашел. Лучше бы я катал пальчики! – уже звучит как молитва.

После обхода начальника областного управления, мы, короткими перебежками проскочив хозяйственный двор учреждения, спрятались в кабинете воспитателей.

– Чем от вас воняет?! – разорялся Мастер. – Где ты был, прибалдос?! Почему я опять крайний по малолетке?! – он уже не столько злится, сколько показывает новому подчиненному, кто хозяин.

После живописующего рассказа событий последнего часа Мастер закуривает.

– Витальевич, ты это чего? – удивился Саня. Мастер не курил уже более десяти лет.

– Чувствую – не доживу до пенсии: буду курить, пить, жрать грибы, колоться и нюхать бензин с клеем. Закончу свою жизнь на свалке – буду там делать шашлыки из собак и запивать их стеклоочистителем. Буду сожительствовать с бомжихой, воняющей как психолог сейчас. У нас будет коттедж из коробок от телевизоров. И все благодаря удивительным специалистам по работе с несовершеннолетними, благодаря асам педагогического мастерства, служащим в отделе по воспитательной работе с подозреваемыми обвиняемыми и осужденными! – тон этой декламации заставил бы рассмеяться даже покойника. Мастер уже не злится, но переживает.

В конце недели из ИВС привезли Ковалевского. За выходные он опять спалился с брагой, и терпенье администрации лопнуло. Количество выговоров позволяло его еще недели две назад отправить на отдых в карцер. Перед заседанием административной комиссии я хотел пригласить его на беседу, а заодно и написать на него характеристику.

– Я не пойду к тебе, мне не о чем с тобой говорить. Пугают меня здесь пупкари карцером! – подросток агрессивен, озирается – ищет одобрения в глазах сокамерников. Хочет, подняться по криминальной иерархии. Стоит в трусах и майке, весь в татуировках.

– Ты чего так категорично-то?

– Я вообще не хочу разговаривать с красножепыми, да и в карцер вы меня не посадите! – снова взгляды в поисках одобрения на сокамерников.

– Хоть ты и не хочешь говорить с красножепыми, тем не менее, я прошу тебя одеться и пройти со мной.

Главное – не перейти на крик, включая «заигранную пластинку» (настойчивое повторение своего требования).

– О чем нам разговаривать?!

– О тебе. И прошу тебя хотя бы на минуту выйти из камеры.

Сейчас важно лишить его зрителей. Скорее всего, этот юноша истеричный. Там, где есть зрители – там он на коне.

Все еще в трусах, накинув рубашку, он вышел из камеры. Младший инспектор, здоровый парень, десантник, пулеметчик, прошедший Чечню образца 1999-2000 годов, под стать своей фамилии, быстро захлопнул дверь, лишив его тем самым зрителей. Молодец Быков!

– Я прошу тебя одеться и пройти в мой кабинет. Это ненадолго.

– О чем говорить-то? – без зрителей уже не так Ковалевский.

– О тебе, иди, оденься. И это ненадолго.

– Но только недолго, а то мне не о чем разговаривать, – он повернулся к двери своей камеры.

– Возьми руки за спину!

Быков не собирается открывать дверь камеры. Здесь зрителей нет, а в сравнении с этим сержантом Ковалевский проигрывает значительно. Он ежится, берет руки за спину.

– Лицом к стене! – Быков делает видимость неполного обыска. Кураж Ковалевского растворился. Куда делся будущий лидер криминального мира?

Уже одетый, в кабинете – это другой человек. Он теперь забыл про только что примерявшиеся одежды «смотрящего за малолеткой». Шутит. Рассказывает, какой он крутой на свободе, как он пойдет вверх по криминальной иерархии по стопам своего отца. Тут же меняет тему и планирует остаться в бригаде хозяйственного обслуживания, чтобы получить условно-досрочное освобождение (как-то не стыкуются планы воспитанника интерната для детей с нарушениями в развитии).

– Сережа, ты понимаешь, что тебя сегодня ожидает комиссия по карцеру?

– Они не имеют права сажать меня в карцер! – настроение его снова начало портиться. – Чего я сделал такого?!

– А брага?

– И что брага?! – он искренне удивляется кажущейся ему незаслуженности административного наказания.

– Брага запрещена…

– А чем я здесь должен заниматься?! – искренность его удивления и возмущения поражает, если не делать скидку на умственную отсталость.

_______________________________________________

Некоторые выдержки из психологического портрета, характеризующие ситуацию, в которой формировался подросток и выраженные личностные особенности (без выводов и рекомендаций для сотрудников различных служб).

Фамилия, имя, отчество: Ковалевский Сергей Егорович.

Общие биографические данные.

Дата и место рождения, национальность: 1989, г. М-ск, где и проживал.

Образование и специальность: 9 классов, поступил на 1 курс ПУ № Х, проучился

5 месяцев.

Социальный анамнез.

Образ жизни до осуждения (записывается со слов: особенности семейного воспитания учеба в школе, трудовой стаж):

воспитывался в детском доме № Х, школа-интернат № 2. Второй по порядку рождения (всего пятеро детей). Отец неоднократно судим (отбывал наказание в местах лишения свободы более одиннадцати лет). Мать злоупотребляла спиртными напитками (неоднократно усыновляла собственного сына, которого впоследствии изымали из семьи органы опеки). Старшая сестра проживает в г. Санкт-Петербург, дважды отбывала наказание по статье 161 УКРФ (грабеж). Третий сын усыновлен бездетной семьей, проживает в г. М-ск. Четвертый сын усыновлен бездетной семьей, проживает в США. Пятый ребенок, младшая сестра, проживает с отцом в г. М-ск.

Мать умерла в 2000 году от цирроза печени.

Алкогольное поведение – с шести лет; злоупотребления – с одиннадцати лет, в тринадцать – запои длились месяцами. Токсикомания – с пятнадцати лет. Однократное употребление героина. С пятнадцати лет внутривенное употребление лекарственных средств. Неоднократно подвергался административному аресту. Многократно судим. Реального срока наказания не получал. Многократно проходил лечение в областной психиатрической больнице. Обвиняется по статье 161 ч.2 УК РФ (грабеж, совершенный группой лиц).

Социальные связи с близкими родственниками во время нахождения в учреждении: не сохранены.

Внешний вид и поведение: внешний вид опрятный. Тип телосложения – атлетический. На левой руке татуировки – «50 cent», «Коваль». На правой – узор, который интерпретируется как «отомстить врагам». Татуировок много. В настоящее время подросток в камере адаптирован; в среде несовершеннолетних, содержащихся в учреждении, пытается занять доминирующее положение. Суицидальные намерения отрицает. Во время беседы ведет себя спокойно, бравирует своими преступлениями, считает воровскую жизнь интересной, хочет идти по стопам отца, являющегося известным криминальным авторитетом. Речь бедная, предложения преимущественно простые, состоят из нескольких слов, выраженная экспрессия. Лживость, приукрашивание себя и воровской жизни. Не испытывает чувства вины перед потерпевшими.

ОСОБЕННОСТИ МЫШЛЕНИЯ: имеет место интеллектуальное снижение. Узость интересов – все интересы вращаются вокруг криминальных порядков жизнедеятельности в местах лишения свободы, способов получения состояний эйфории.

ОСОБЕННОСТИ ЛИЧНОСТИ: низкая вероятность проявления открытой агрессии (при внешней браваде и агрессивности – труслив). Очень развита потребность в общении (крайне тяжело переносит одиночество), при этом испытывает трудности в развитии эмоционально окрашенных отношений (эмоционально холоден, позиция в общении: «Восхищайтесь мной!»). Не развито чувство социальной ответственности. Имеют место признаки эмоционально-волевого недоразвития и социального паразитизма (все ему обязаны дать и предоставить различные государственные органы).

Доминирующие черты: беспредельный эгоизм; ненасытная жажда внимания, восхищения, удивления, почитания, поклонения и сочувствия окружающих; демонстративность эмоциональности при отсутствии глубоких чувств; склонность к рисовке, позерству, лживости и приукрашиванию себя; неспособность к упорному труду в сочетании с высокими притязаниями; претензии на первенство или исключительное положение в среде сверстников; высокая способность к фантазированию, вживанию в роль и к искусной игре, попытки добиваться всего любой ценой.

Отрицательные черты: склонность к интригам, демагогии и оппозиционности при неудовлетворенном эгоцентризме; игра в вожака вместо настоящего лидерства; ненадежность, лживость и лицемерие; задиристость и бесшабашность; необдуманный риск (только в присутствии зрителей); хвастовство несуществующими успехами; учет только собственных желаний; явно завышенная самооценка; обидчивость при задевании личности.

Обратить внимание на: необходимость психологического и психиатрического сопровождения. Выраженные угрозы конфликтов и попадания в «отвергаемые» (за язык). Лживость и умственное снижение.

20.02. 2007 г.

_______________________________________________________________________

В административную комиссию входят, кроме начальника учреждения и его замов, начальники всех отделов. Обязательным является присутствие медика и психолога.

Исполняющий обязанности начальника учреждения советуется с сотрудниками различных отделов и служб по поводу того, сколько суток пребывания в карцере назначить. Ковалевский систематично нарушает правила внутреннего распорядка, и, тем не менее, он – несовершеннолетний.  Все остановились на пяти сутках (максимально возможное наказание для несовершеннолетнего – 7 суток).

Наконец дежурная служба вводит Ковалевского: вальяжная походка, во взгляде – вызов, войдя в кабинет, подросток развалился в кресле, стоявшем у входа.

– Встаньте и представьтесь, – исполняющий обязанности начальника учреждения, Николай Геннадьевич Шатов (он же в отсутствие начальника учреждения является председателем административной комиссии), пытается сразу напустить строгость. Ковалевский медленно встает. – Представьтесь! – повторяется председатель.

– Ну… Ковалевский…

– Обвиняемый по статье?! – жестко вмешивается начальник оперативного отдела, которого сразу же начинает раздражать вальяжность и чувство безнаказанности Ковалевского.

– Ну, по 161-ой…

– Номер камеры?! – гневно продолжает председатель комиссии.

– Сто тридцать восьмая…

– Зачитайте материалы об административных нарушениях этого обвиняемого, – Николай Геннадьевич обратился к инспектору отдела режима, который тут же начал читать длинный список нарушений Ковалевского. В этом списке фигурировали неоднократные попытки изготовления бражной закваски, хамство по отношению к сотрудникам дежурной службы, попытки установления межкамерной связи и другие нарушения правил внутреннего распорядка. Единственное, что мог возразить на все это Ковалевский, когда инспектор отдела режима закончил перечисление нарушений, бесед и выговоров, это был возглас:

– Опа!

– Вот Вам Сергей Егорович и «опа». Вы у нас получаетесь злостным нарушителем режима содержания. С Вами неоднократно проводилась разъяснительная работа, но должных  выводов Вы не делаете. Так получается? – Шатов подчеркнуто корректен.

– И чо? – по Ковалевскому видно, что он хочет возражать, но малый словарный запас от злости на «красножепых» и страха перед карцером еще более сузился до междометий и матов.

– А то, что правами начальника учреждения я назначаю Вам административное наказание в виде пяти суток карцера. Побудь в одиночестве, поразмышляй над собственным поведением.

– Вы не имеете права меня в карцер! – все, что бы сейчас ни говорилось, Ковалевский не в состоянии понять. Он действительно искренне уверен в малозначительности своих выходок.

– Имею. И по закону это сделаю.

– Это наказание выносится согласно закону об административных правонарушениях… – начал было поддерживать исполняющего обязанности учреждения Артур Сергеевич, начальник оперативного отдела.

– Не имеете! Меня нельзя в карцер! – Ковалевский все больше распалился.

– Ознакомьтесь с законом, – председатель комиссии протянул книгу в сторону Ковалевского, но тот даже не шелохнулся с места.

– Не имеете! Вы здесь кто?! – подросток пошел в отчаянное наступление умственно отсталого.

– Я – заместитель начальника по режиму, исполняю обязанности начальника учреждения, – начал было объяснять Шатов, опешив слегка от невиданной наглости.

– Вы здесь никто! Здесь начальник – Жданов! Вы не можете в карцер! Я подам жалобу прокурору! – Ковалевский выкинул все спрятанные козыри в расчете на то, что кто-то должен испугаться.

– Хорошо, что ты знаешь фамилию начальника СИЗО, но сейчас он в отпуске и я выполняю его обязанности!

– Пожалуйста, жалуйся, но все сделано по закону, – снова вмешался Артур.

– Вы здесь ваще кто?! – снова прицепился к Шатову подросток.

– Прекратите этот балаган! Уведите его немедленно, – наконец-то прозвучало что-то разумное из уст доктора, доселе молча взиравшего на истерический спектакль умственно отсталого подростка. Доктор имел прекрасную психиатрическую подготовку, его голос отрезвил всех, кроме Ковалевского. Все замолчали.

– Я все равно не буду в карцер! – уже за дверью громко возмущался конвоируемый.

– Так кто ты здесь, Николай Геннадьевич? – начал посмеиваться Артур.

– А что, доктор с психологом заранее не могли ничего сказать? – поскольку вопрос сначала к доктору, пусть доктор и объясняет, они с Шатовым приятели.

– Они не хотели лишать нас такого шоу? – снова язвит главный опер.

– Расходитесь по рабочим местам! – скомандовав, Шатов пошел перекуривать стресс. Здесь давно уже заключенные не ставили под вопрос его авторитет.

Через два дня Ковалевский забросал тарочками все службы изолятора. Одиночество действует на него прекрасно, воспитывающе. Он открыто кается во всех своих прегрешениях, пытается завести почти дружеские отношения со всеми сотрудниками, а Шатов, с его слов, – просто справедливо разгневанный Господь.

– Егорыч, он же Горыныч, пойдешь ко мне? – открываю карцер сразу, поскольку знаю: не то, что пойдет – бегом побежит, чтобы поболтать и стрельнуть сигаретку.

– Пожалуйста, поговорите с Николаем Геннадьевичем, чтобы он уменьшил мне карцер, пожалуйста, я не могу сидеть больше один, – Ковалевский без спроса залез в пепельницу, вылавливая наиболее жирные бычки.

– Тебе и так-то дали всего пять суток. Куда уж меньше?

– Ну, пожалуйста, я уже с воспитателями говорил, с операми. Поговорите с Николаем Геннадьевичем. Я клянусь, что больше не будет браги! – вся крутизна слетела, как шелуха.

– Да после твоего поведения на комиссии по карцеру если кто-нибудь заикнется Шатову про то, что ты просишь, он снесется.

– А Вы объясните: я осознал и впредь этого не повторится. И воспитатели тоже так скажут, – будущий лидер криминального сообщества спекся. Лучшим наказанием для него стало вынужденное одиночество и ограничение круга общения. Конечно, он успокоится ненадолго. Держать обещание он не сможет, но, тем не менее, хамство и борзость поуменьшатся.

К вечеру, поддавшись уговорам воспитателей, Шатов освободил Ковалевского из карцера. Уже подходя к своей камере, счастливый подросток, перефразируя вслед за Трахтенбергом известный шлягер Земфиры, вызывающе запел на все корпусное отделение: «Ты задохнешься от нежности в моей мохнатой промежности…»

– Успокойтесь, Ковалевский! – младший инспектор отдела режима захлопнул за ним дверь камеры. Крики радости Ковалевского потонули в какофонии звуков голосов других заключенных, телевизоров и радиоприемников корпусного отделения.

Авторитет Ковалевского пошатнулся. В явное «отрицалово» он играть, пока, не станет.

ПОРТРЕТ ТРЕТИЙ:

НЕНАШЕВ АЛЕКСАНДР АЛЕКСЕЕВИЧ

К лету 2007 года ситуация на «малолетке» принципиально поменялась. Если в 2004 до четверти содержащихся в учреждении несовершеннолетних относились к касте «обиженных», то к лету 2007 данной категории подростков почти нет. Когда же со свободы привозят подростков, ставших по тем или иным соображениям ставших «дырявыми» («отвергаемыми»), возникают трудности размещения их по камерам – сидеть одному, согласно закона, несовершеннолетнему не положено. Поселить «обиженного» в общую камеру – запрещает начальник учреждения, чтобы не провоцировать издевательства над ним со стороны сокамерников. Вот и дергаются режимники, оперативники и воспитатели, если он на какое-то время остался один: как бы чего с собой не сделал. А если к нему кого-нибудь подселили – как бы чего с ним не сделали.

Ковалевский, как и ожидалось, попал в «отвергаемые», но попал он в колонии общего режима, уже будучи совершеннолетним. Сейчас он находился в учреждении, проходя свидетелем по одному из уголовных дел. Он упал на самое дно криминальной иерархии из-за мести бывших друзей из интерната, по отношению к которым в период обучения он относился с жестокостью. Падение не охладило его интереса к криминальной тематике и желания все же подняться в этой среде. Скудный ум не позволял осознать факта, что теперь это невозможно никогда. Нет, где-то ему могут позволить что-то: провоцировать его руками конфликты с администрацией, орать во дворик, пытаться тянуть «дороги» (осуществлять межкамерную связь). И если, не приведи Господь, дело дойдет до массовых неповиновений или до заложников, вероятность того, что «обиженные» будут принимать в этих действиях самое активное участие, крайне велика. В истории учреждения, где-то в начале девяностых был факт, когда «обиженные» захватили в заложники, а затем убили дежурного сотрудника изолятора.

В камере, где содержатся заключенные данной категории, Ковалевский пытался создать своего рода иерархию, на вершине которой он мыслил, разумеется, себя (своего рода король «петухов»), но, в конце концов, отказался от этой затеи.

– Как, Сергей, случилось, что ты стал «обиженным»? – он напросился по старой памяти на «поговорить», и чтобы «поговорить» не превращалось в болтовню, а имело хотя бы намек на внутреннюю работу, стоит начать с самого болезненного.

– С нашего интерната, я их бил раньше, как псов. Вот меня оговорили, – темп речи высокий. Кроме злости и желания отомстить ни в позе, ни в голосе ничего не наблюдается. – Это они по беспределу. Мой отец – авторитет. Они еще хапнут горя.

– Ну, про них понятно. А ты-то как себя чувствуешь в этом положении? – так часто видел его вызывающим, наглым, унижающим других. Каково же ему быть среди «обиженных»?

– Да я-то поднимусь. Я отписал отцу. Я не могу не подняться, – напрочь блокируется разрушающая информация, мощно включаются психологические защиты, сохраняющие благоприятное самопредставление о себе пусть не в настоящем, так в гипотетическом будущем. Сейчас они сохраняют его. Можно попытаться их разрушить, но это, скорее всего, породит еще большую злость на обидчиков.

– Ладно, Сергей, чего хотел от меня?

– В тюрьму привезут Саню Ненашева. Он мне по воле куртку должен. Я ему подогнал, когда учился в интернате, принесите мне ее.

– Все, что касается вещей, ценностей – все это через оперативников.

– Ну чо, Вам трудно? Ну, пожалуйста, мне не в чем ехать обратно на зону…

– Егорыч, исключительно через оперативников – разговор на эту тему закончен. Кстати, я недавно видел начальника оперативного отдела. Ради такой фигуры, как ты, он точно отложит все свои дела.

– Ну ладно, ладно. А журнал Вы дать можете? – все не унимался Ковалевский, хотя я уже несколько раз сделал движение корпусом назад, давая понять, что разговор закончен. Видимо, его бессознательное, читающее язык жестов, столь же малограмотно, как и сознание.

– Все через библиотеку. Пошли в камеру, – после очередного движения корпусом назад он наконец-то встал с кресла и, шлепая, старыми ботинками без шнурков, побрел в свою камеру.

Через несколько дней Саня Ненашев отметился рядом неглубоких шрамов на руке. Худой, маленького роста подросток с крупной для такого телосложения головой лежал на кровати, отказываясь принимать пищу.

– Саша, ты решил объявить голодовку? – Александр Янович поднимает его и, не дождавшись ответа, начинает выяснять причины отказа принимать пищу. Подросток явно не хочет говорить, опасаясь, что сокамерник, в это время беседовавший по поводу этого инцидента с начальником оперативного отдела, объявит его стукачом. Кстати, сокамерник тоже из «обиженных», по своим ухваткам и замашкам просто брат-близнец Ковалевского (разве что немножко поумней), который стал принадлежать к этой категории, обучаясь в СПУ закрытого типа.

Сначала мы радовались, что их двое, что не по одному, потому что никто из оставшихся 16 малолеток с ними сидеть не стал бы. Сейчас же дело принимает не очень спокойный оборот, на языке разбора конфликтных ситуаций, оно называется «внутрикамерный межличностный конфликт».

– Я просто не  хочу есть, Александр Янович, – опустив голову, бормочет подросток.

– А это ты просто решил немножко поцарапаться… так, чтобы лишнюю кровь выпустить, – воспитатель взял и развернул руку подростка порезами вверх.

– Можно, я буду сидеть один. Этого тогда никогда не повторится, – в голосе почти мольба.

– По закону нельзя, Саша. Но мы с твоим сокамерником что-нибудь придумаем…

– Он здесь ни при чем!

По этой вспышке стало понятно, что подросток запуган. Оставлять его одного нельзя. Надо что-то делать со вторым, с сокамерником.

_____________________________________

Некоторые выдержки из психологического портрета, характеризующие ситуацию, в которой формировался подросток и выраженные личностные особенности (без выводов и рекомендаций для сотрудников различных служб).

Фамилия, имя, отчество: Ненашев Александр Алексеевич.

Общие биографические данные.

Дата и место рождения, национальность: 1990, г. К-ск, где и проживал.

Образование и специальность: закончил 7 классов,  специальности нет.

Социальный анамнез.

Образ жизни до осуждения (записывается со слов: особенности семейного воспитания учеба в школе, трудовой стаж): воспитывался в полной семье, двое детей; младший по порядку рождения (дети от разных отцов). Родители злоупотребляют спиртными напитками, отец периодически ведет паразитический образ жизни, в состоянии опьянения избивает жену и собственного сына (старший брат от первого брака матери, Рязановский Андрей Павлович, 1985 года рождения систематически избивал отчима; в настоящее время находится в местах лишения свободы). С первого по четвертый класс обучался преимущественно на «отлично». С пятого класса начались пропуски уроков, употребление токсических веществ и алкоголя. Употребление наркотиков отрицает. С четырнадцати лет – имели место запои. Впервые осужден в январе 2005 г. по статье 158 ч. 3УК РФ (кража, совершенная с незаконным проникновением в жилище, либо в крупных размерах) к полутора годам лишения свободы условно. Наказание было условным в связи с состоянием здоровья (болезнь сердца). Всего три судимости (все по статье 158); в местах лишения свободы (СИЗО) – с августа 2007 года.

Социальные связи с близкими родственниками во время нахождения в учреждении: сохранены с матерью и братом. С отцом старается связей не поддерживать.

Внешний вид и поведение: внешний вид – неопрятный, тип телосложения близок к диспластическому (дисгармоничное телосложение). Во время беседы ведет себя спокойно; имеет место некоторая тревога за последствия суицидального акта и возможные последствия откровенного разговора с психологом (в процессе беседы сообщил, что вены резал с целью прекратить издевательства и побои со стороны сокамерника). Легко и охотно идет на контакт. Относится к «отвергаемым» из-за несоблюдения правил гигиены (сексуальное насилие над собой отрицает). Преступления совершал под давлением отца, требующего денег на спиртные напитки (о чем на суде не было известно по настоянию отца). Склонен к членовредительству демонстративно-шантажного и протестного характера (на левой руке десять шрамов). 05.07.07 совершил акт членовредительства – три глубоких пореза куском зеркала. Всего совершил три попытки членовредительства, две из которых имели место на свободе (протест против избиения отцом матери и его самого). В камере находится в положении чернорабочего (вечного дежурного, прачки и т.п.). Признает наличие суицидальных размышлений – нежелание жить усиливается при наличии систематических издевательств со стороны сокамерника. Испытывает чувство вины перед матерью и потерпевшим.

ОСОБЕННОСТИ МЫШЛЕНИЯ: мышление операционально развито, бедность познавательных интересов. Информацию развивающего характера получает исключительно из СМИ (любит смотреть канал «Discovery»).

2.3. ОСОБЕННОСТИ ЛИЧНОСТИ: низкая вероятность проявления открытой агрессии (в связи с выраженной тревожностью агрессивное поведение, включая самозащиту, в настоящее время практически невозможно). Возникающие проблемы пытается решить за счет общения, а также актов аутоагрессии демонстративно-шантажного характера. Имеет место чувство неполноценности за свое низкостатусное положение. Выраженная потребность в общении имеет преимущественно формальный характер. Эмоциональная противоречивость, склонность к раздумыванию вместо действий. Настоящее и влечения воспринимаются через призму зависимости и тревоги (чувствует себя униженным, зависимым и всего боится), будущее фантазирует как время, где ему придется проявлять агрессию.

Ценностные ориентации не искажены; сохранена направленность на профессиональное обучение. Относится к «отвергаемым» – высокая  вероятность того, что он будет объектом издевательств и унижений.

Доминирующие черты: нерешительность; тревожная мнительность в виде опасений за будущее – свое (опасение подвергнуться насилию) или близких (опасение за мать, которая может подвергаться насилию со стороны отца); неспособность дифференцировать второстепенное от главного (все важно); склонность к рассуждательству (фантазированию), вместо действий.

Отрицательные черты: нерешительность; ограничительное поведение: постоянные попытки избежать неудач, нежели добиться успеха. Немедленное осуществление уже принятого решения, часто опрометчивого (это особенно касается членовредительства).

Обратить внимание на: необходимость отслеживать взаимоотношения с окружением; не верьте случайному появлению следов побоев («нечаянно упал»), однако проводите разбирательство так, чтобы на него не пала тень сотрудничества с администрацией (высокий риск членовредительства вплоть до суицида в случае мести со стороны других заключенных).

10.08. 2007

_______________________________________________________________________

Через полчаса начальник оперативного отдела Артур Сергеевич в приемной объяснял, что не может держать малолетку одного и уверен, что сокамерник Вихорский успокоился.

– А ты, Александр, запускаешь работу с подростками. Думаешь, если «обиженные» сидят тихо, значит, все нормально? В тихом омуте черти водятся, – наезжает на правах старшего офицера и оперативника на Саню, хотя размещение по камерам – его прерогатива, причем в первую очередь.

На следующий день Ненашев повеселел, ест. Вихорский заискивающе смотрит в глаза: мол, все нормально, мол, я все понял. Чувствуется железная рука оперов и режимников – на некоторых, хотя далеко не на всех особей демонстративного типа действует отрезвляюще. О самом Вихорском Сергее Петровиче следует добавить (информация, полученная при прибытии подростка в СИЗО из личного дела, первичной беседы с воспитателем и первичного психологического обследования) следующее:

до восьми лет он воспитывался в полной семье; двое детей, младший по порядку рождения. Из-за злоупотребления спиртными напитками отцом проживал преимущественно у бабушки. Отец часто избивал мать, вел преимущественно паразитический образ жизни. Алкогольное поведение – с семи лет, злоупотребления – с восьми. С этого же возраста находится на наркологическом и психиатрическом учете: бродяжничество и токсикомания. Когда ему было десять лет, появился отчим, с которым до четырнадцати лет не мог найти общего языка – в результате чего продолжал бродяжничать. С четырнадцати лет – героиновая наркомания. В четырнадцать  – две попытки суицида. В пятнадцать – пережил гибель старшей сестры. Впервые осужден в пятнадцать по ст. 161 ч. 2 п. «г» УК РФ (грабеж, совершенный с применением насилия, не опасного для жизни и здоровья, либо с угрозой применения такого насилия). В настоящее время обвиняется по ст. 162 ч. 1УК РФ (разбой). Все преступления совершал в состоянии опьянения под давлением группы (на «слабо»).

– Сережа, я хочу, чтобы мы поговорили о Саше, твоем сокамернике…

– Что о нем говорить? Я закурю? – не дождавшись разрешения, он задымил мой рабочий кабинет. – Я уже говорил на эту тему и с операми, и с режимниками. Все будет нормально.

– И все-таки, как человеку более сильному, более уверенному в себе, я хочу сказать тебе, что всем нам хотелось бы верить, что у тебя получится, тебе «не слабо» быть для него своего рода заступником. Ему, как и тебе, пришлось с детства терпеть унижения отца, как и ты, он не хотел временами жить. Ты знаешь, когда я думаю о том, как его отец унижал, вынуждал вскрываться, чтобы прекратить этот кошмар, понимаешь, какой он пидар был? – Вихорский как-то потерялся, вероятно, его бессознательное подсказывало, что здесь не все про отцов и общность, и самое обидное оскорбление в тюрьме… Возможно, это фантазия про его потерянность.

– Ладно, не гоняйте из-за моего сокамерника. Все будет норма, – манипуляции, видимо, достали его. Было видно, что он не в своей тарелке, и даже ему как-то стыдновато. – Я пойду в камеру. Все будет норма…

На некоторое время проблема возможного насилия над Ненашевым отпала благодаря усилиям многих служб. Сколько времени пробудет здесь еще Вихорский, а сколько Ненашев? Этих подростков нельзя вывести в класс, где собираются остальные подростки, чтобы поболтать, поиграть в компьютер, попить чай. Однажды, в начале службы, подобная попытка чуть было не привела к массовой потасовке. Если бы вовремя не пришел в класс начальник воспитательного отдела, неизвестно, чем бы все закончилось. Следовательно, эти двое всегда получали меньше внимания, чем остальные шестнадцать человек. Однако «обиженный» подросток да еще с минимумом участия старших – это всегда как-то движение по лезвию. На самом деле они нуждаются в значительно более плотном педагогическом, психологическом и оперативном сопровождении всех заинтересованных служб.

Что касается манипуляций, то это основная манера общения в среде заключенных. Чем выше с точки зрения криминальных порядков заключенный, тем он больший мастер манипуляций. На местном наречии это называется «развести». Развести на чай, сигареты, деньги, на статус….

Когда тобой манипулируют, часто остается осадок, что тебя использовали (развели). Умение понимать, когда тобой манипулируют, умение самому манипулировать, когда нет возможности (или желания) вести честный диалог, нужно тем, кто работает с заключенными.

– Ты, как специалист и серьезный мужик, собираешься помогать нам с полугодовым планом, – мастер манипуляций, начальник воспитательного отдела всегда это делает красиво и убедительно с точки зрения языка жестов. – Да, мать Ненашева приехала, когда ты сможешь с ней поговорить? Она ждет.

– А отец не приехал?