Сносили дом. Чугунной, мятой бабой
крушили стены верхних этажей,
валила пыль из старой кладки слабой,
осколки в рамах – лезвия ножей;
гнилые двери – ртов беззубых дыры,
пустые окна выплаканных глаз.
Три этажа. Здесь праздники всем миром
справляли шумно много-много раз.
Здесь, на верёвке между старых клёнов,
от веку сохло чьё-нибудь бельё;
менялись гимны, флаги, свод законов,
менялся мир, — здесь было всё своё.
На чёрный день откладывали крохи,
справляли свадьбы, просто, без затей,
кричали дети в разные эпохи
и пили, у колонки, из горстей;
одних с цветами ждали у порога,
других, с венками, провожали в путь…
Стоял весь век, а кажется: дорога,
да столько вёрст, что пальцев не загнуть.
Сносили дом. Летела дрань с извёсткой.
Курганом поминальным – кирпичи.
Спросил огня старик на перекрёстке:
— Ломают, брат, что делать… Помолчим.