Наблюдатель

Наблюдатель

Ну, в общем и целом Отец бросил семью. Это случилось не вчера и не сегодня, добрых три месяца прошло с тех пор, но вчера произошло то событие которое (как я чувствую) потянет за собой многие и странные другие.
Последняя фраза получилась глупо, а если учесть тот факт что она одна из первых в моём расказе — то получается ещё глупее. Все что случается — от огромных событий до мелких заурядних происшествий — всё несет в себе последствия, всё что с нами происходит (ну со мной по крайней мере, за других я не ручяюсь) это звенья неразрывных цепей, очень странных временами, и дотрагиваясь до одного звена, а чаще всего оно дотрагивается до нас само — не считаясь с нашими желаниями, нелзя не почувствовать звено последующее, вот только форму его предугодать нам не дано.
Именно в этом и заключается одна из главных (многих) моих проблем — на протяжении всей моей сознательной жизни я разговариваю сам с собой так, как будто я пишу книгу, даю интервью или кому-то что-то объясняю. Не важно кому и не важно что, важно что Я. По этой причине возможно некоторые места покажутся вам не к месту высокопарными или просто вырванными из контекста — в таких случаях не обращяйте внимания, просто притворитесь что слушаете меня, так же как я притворяюсь что у меня есть слушатели.
Сюрпризом тот факт что Отец окончятельно отвалил ни для кого не стал, поскольку уже почти год он и так находился в доме чисто формально и «семьёй» данное собрание людей назвать давно уже было невозможно. И тем не менее для матери это было очень тяжело. Во первых потому что она его любила (несмотря на больше двадцати лет брака), а во вторых в основе всей истории лежит несправедливость которая её очень ранила. Этой несправедливостью был я, точнее не я сам а подозрение папы что папа не он. Неприятная ситуация, причем неприятная для всех. Отцу роль Отэлло не нравилась абсолютно, а сходство сценария с кучей старых анекдотов выставляло всё в ещё более пошлом свете.
Отец отнюдь не принадлежит к числу тех идиотов которым нравится разыгрывать грязные сцены, просто для того чтобы внести свежесть и разнообразие в скучный застой семейной жизни, дабы серые будни стали не такими серыми а приобрели бы этакий говняный оттенок. Нет, это развлечение не для него, но проблема в том что только слепой не заметит что я похож на него в той же мере в какой Йозеф Геббельс походил на идеального арийца.
О чем ему не забывали напоминать ни на одной семейной посиделке ибо родственники его были многочисленны, по стариковски бестактны и обладали в большинстве своём хоть и слабым но компенсированым очень сильными очками зрением. И когда очередной дядя самодовольно улыбаясь сравнивал нас сквозь диоптрии, можно было ясно увидить как отец невольно бледнеет. Замечал это разумеется и очередной дядя (они вообще очень наблюдательны когда не следовало бы) и тогда зревшая в нем колкость мгновенно созревала и выход её на свет был обсолютно незбежен.
Началось это очень давно, тогда ещё когда никакого cходства, даже если бы такое и имелось, быть и в помине не могло. В конце концов все младенцы похожи друг на друга но никто из них не похож на своих родителей, даже не отдаленно. Но тетки и бабки что как коршуны набрасываются на каждую новую коляску вкатываемую в зал в котором проходит то или иное торжество (а зачастую появление на свет содржимого коляски и является тем самим торжеством), мгновенно оценили — не похож. Им было достаточно одного взляда а некоторые наверное вообще смотреть не стали, так определили — по запаху. Впрочем нет, новерное посмотрели все таки все, поскольку в некоторых вопросах они тошнотворно любопытны, а кроме того из за тайной но плохо скрываемой, лицемерной ненависти по отношению друг к другу проверка и контроль были в обязательном порядке. Таким образом, чутьем делящим всех смертных на категории «свой» — «чужой», было моментально установлено — «чужой» и на отца моментально посыпались когда более когда менее завуалированные насмешки.
Следует отдать ему должное, по началу он выносил это всё стоически. Ни на какие провокации не потдовался и ни каких подозрений в своё сердце не запускал чем заслужил ещё большее уважение жены и так его любившей. На подколки родственников ему было плевать. Но беда в том что время идет очень быстро и поначалу каждый год, а позже и каждый месяц стали совершенно отчетливо показывать — первичный анализ был верен — я не похож на него абсолютно, причем как то погано не похож — предательски.
Тогда-то и обратился он к матери с вопросом — а как же так?
Опять хочется отметить — ситуация пошлая и не приятная ни для одной из сторон. Мать разумеется ответила ему на чистоту, а именно — «Не морочь мне голову, ты знаешь все лучше меня. Я же все время была только с тобой». И отец конечно же знал но все же скользкая змея сомнения закралась в его душу, а стыд пред собой за это сомнение стал их вечным спутником. Этот стыд увязался за ними и с того самого дня их не отпускал. Он садился со всеми за стол не давая развязатся беседе, он ложился с ними в кровать и с тех пор дверь в их комнату стала реже запиратся. Спать мне стало конечно тише, но как-то беспокойнее.
Как уже было сказано, родственики тоже не упускали возможность ему этого напомнить и меня долго мучил вопрос: зачем они это делали? неужели они не видели что ему это неприятно? конечно видели, иногда отец и сам просил сменить проклятую тему разговора, однако смелости и решительности раз и навсегда присечь её у него не хватило. Что же тогда? были ли они настолько глупы, погрузились ли настолько глубоко во старческий маразм, в котором что на уме — то и на языке? не думаю, почти все они были люди высоко образованные и совсем не все были на столько стары. Так что-же, они были просто злы? едва ли. Наличие обсолютного, беспричинного, чистого зла всегда представлялось мне маловероятным, а предположение что его воплощением стала горстка рускоговорящих евреев в Израильском городе Хаифа тупо до такой степени что это право даже не смешно. На самом деле мне кажется что ещё ранше чем я, сам отец так же не прошел полиграфический тест «свой» — «чужой» и он просто не совсем вписывался во всю остальную мишпуху. Был бы он таким же как они, он и сам бы отпускал подобные шуточки в чужой адрес а на подколки других не обращал бы внимания. Это ведь были и не подколы вовсе а просто такой способ общения — по нормальному они к сожелению не умели а он этого не понимал. Что ж, по крайней мере в одном мы были с ним похожи — мы были оба чужие.
Итак, снова повторюсь, после долгих раздумий и колебаний отец собрал монатки и отчалил. Стоит отметить (опять-же в его пользу) он не бросил на мать всю заботу о предмете раздора, то есть обо мне, а рыцарски колебался до тех пор пока предмету не исполнилось двадцать лет (отец вообще никогда не любил скороспелых решений) и он ни стал вполне самостоятельным.
Окончив школу в восемнадцать лет я попал в армию. Не то чтобы воинский призыв стал для меня неожиданностью, мне по глупости своей было даже интересно сменить обстановку, просто очутившись там где я очутился я понял что я именно «попал», причем как говорят — «по полной».
Мне кажется «что такое армия» все более или менее представляют, поэтому не буду вдаваться в малоинтересные подробности призыва и не долгой службы. Конечно же у израильской армии есть свои особенности но их мы может быть коснемся чуть позже. Конечно та смена обстановки на которую я надеялся не бывает легкой ни для кого, но один аспект новой реальности в которой я оказался поразил меня больше всего остального, а именно: судя по календарю, на дворе стоял двадцать первый век. Некоторые полагают что самого этого факта достаточно дабы сообщить времени в котором мы живем черты прогресса (как технологическго так и этического) и некоей развитости (опять же и в нравственном плане тоже). Так вот, в армии эти черты отсуствуют напрочь причем исчезают они с такой изящной легкостью что ты невольно задумываешся — а были ли они действительно когда нибудь? а если были но так просто исчезли, стоят ли они вообще чего нибудь? реальны ли они?
Армия заключала с солдатом немой договор — солдат предоставлял в распоряжение армии свои физические ресурсы, за что армия милостево позволяла ему быть скотом. Следует ли упоминать что многие мои сослуживцы чувствовали себя в этой атмосфере как рыбы в воде.
Насколько мне представляется, в западном мире существуют два места где царит подобная первобытная архаика — это армия и тюрьма. Мне было занятно наблюдать как то что во внешнем мире на словах отвергалось как недостойное «современного» «свободомыслящего» человека, в армии являлось обязательным требованием и хоть не предписывалось уставом, негласно ожидалось от каждого. Особенно следовало почитать древнеримскую пословицу согласно которой человек человеку волк. Сразу же намечалась иерархия причем что интересно — молодой член групы соответствующий поведению и даже больше чем поведению — духу группы что ли, принимался и ценился выше старших но в чем-то выпадающих из общего потока индивидов в то время как младших и не вписывающихся мучили якобы именно из за нижестоящего положения в плане выслуги лет. К чему я клоню всем этим разговором? а к тому что именно там мне было наглядно продемонстрировано — наши современные социальные устои это липа и лицедейство, так как охраняются они мини-обществом в котором действуют законы племени которому ещё лет пять тысячь ждать прихода моисея с его десятью заповедями. Быть может это всего лишь на три года, быть может это только вынужденная реакция на стрессовую ситуацию, и по истечению этих трех лет эти люди вливаются в нормальное цивилизованное общество становясь его примерными членами, я продолжаю придерживаться обратного мнения — просто само общество состоит из прошедших небольшую школу дикости обитателей современных пещер.
Однако мы совсем отвлеклись, на самом деле данное отступление не имеет обсолютно ни какого отношения к событиям о которых я изначально намеревался вам расказать, но раз уж вы тут…
После уже описаных событий отец поселился на первых порах у своего брата а мать в свою очередь решила крепиться и быть стойкой. Раз уж такая несправедливость и выпала на её долю жизнь все равно должна продолжаться. Лично на мой взгляд крепиться она стала не самым лучшим способом — нет, не при помощи выпивки, но начав всерьез увлекаться всякой растетельной лажей для легкого и здорового похудания. Поначалу она вступила в группу где каждую неделю проводились тематические встречи, обменивались результатами прошедшей недели — кто сколько грам сбросил, у кого как улучшилось самочуствие и тому подобное самовнушение. Примечательно что группа состояла сплошь из разведенных, брошенных, ушедших или овдовевших дамочек всех котогорий «не первой свежести» и одного старика решившего не восмом десятке «взятся за здоровье». Однако не прошло и полтора месяца как мать решила перейти к более серьёзным мерам и «продвинулась» в распространители этой дряни. Не могу сказать что я был в восторге однажды обнаружив кухню нашй квартиры превратившуюся в склад, где коробочки с растворимыми протеиновыми смесями для завтрака, каплями аллоэ-веры и слабительными чаями громоздились до самого потолка. Однако я её не винил так как понимал что стоит за этими потугами себя отвлечь от действительности. Дело конечно же было не в чаях.
И всё же судя по всему полностью выдавить из сердца обиду, полностью отгородится от боли этим ей не удалось, так как однажды вернувшись домой я нашел на кухонном столе, так же заваленом разнообразными мультивитаминами и облепиховыми масками для лица, листок бумаги. Листок этот, как я понял, был напечатан в какой-то чясной клинике и реч в нем шла о результатах какого-то анализа ДНК. По началу мне подумалось что мама решила развлечься игрой в частного сыщика и это какое-то её расследование. Потом я разглядел что имена упомянаемые в этом листке принадлежат мне, ей и отцу и ещё наверное чтобы не оставалось сомнений, рядом с каждым именем стоял номер удостоверения личности.
Я не сразу вник в содержание данного документа. Официальные бумаги часто вызывают у меня своего рода ступор, и даже если их содержание не очень трудно понять, до меня оно доходит с трудом и не сразу. Эта бумажка не была исключением однако её содержание было настолько странным что я изо всех сил попытался в нем разобратся.
Насколько я понял, опять же не берусь ручятся что я понял всё и полностью, но из того что мне удалось разобрать попытки матери отвлечься от семейной драмы, как я уже упомянул, не увенчались успехом. Наверное для того чтобы доказать отцу его неправоту она обратилась в клинику для проведения анализа ДНК. Предметом анализа были почему-то она и я. В данном анализе отец участия не принимал что меня совершенно сбило с толку. Она что себя что ли проверяла? не была уверена родила ли она меня? насколько я себе представляю, в таких вещях трудно быть не уверенной, не много места для пространных спекуляций. Однако ещё в документе упомянался другой, предыдущий анализ но о его результатах небыло сказано ничего. Наверное есть ещё одна такая бумажка в которой это все описывается.
Как и следовало полагать первого документа я не нашел хоть и перерыл и мамину комнату, и гостиную и кухню. В моей она вряд ли стала бы это прятать, не правда ли?
Из того что мне удалось узнать складывалась следующяя картина — сначала она как и предписывал здравый смысл сделала тест отцовства, и тот факт что она не побежала с результатами к отцу дабы доказать ему что он ревнивый идиот и вернуть под семейную кровлю, а вместо этого решила проверить ещё и себя, говорил о том что результаты первого теста подтвердили старое семейное подозрение. В принципе могла бы и не прожигать такие огромные деньги на все эти экспертизы. Пошла бы к любой тетке родственнице, та бы ей сразу сказала тоже самое и ещё по женски посочувствовала бы. Однако к делу — в найденой мной бумаге речь-ведь тоже шла об анализе. Было там и его заключение — а именно, что и данная экспертиза, да да именно «И данная», родственной связи между исследуемыми (повторюсь — на этот раз это были я и она) не обнаружила.
В следующее мгновение я почувствовал себя очень, как бы сказать, одиноко что-ли… нет одиночество не совсем точное определение. Что что, а быть одиноким для меня было никак ни внове. Это чувство сопровождало меня большую часть моей сознательной жизни, причем появилось оно внезапно и однажды появившись не исчезало больше никогда. Очень просто, как однажды ты замечаешь что на руке у тебя появилась ещё одна родинка и с этих пор она будет навсегда с тобой. Так же и с этим чувством — просто однажды я заметил что между мной и тем миром в котором я играл и между которым и мной небыло никаких границ, никаких перегородок, оказывается был тоненький слой вакуума, почти незаметная плёночка пустоты которая с того момента ни одной игре не позволяла захватить тебя полностью, ни одному человеку полностью слится с тобой в одном настроении, одной печяли, одной идеи. У каждой печяли есть много сторон и нет ни одной идеи которая не была бы палкой о двух концах а осознавать это не нравится никому. С самого начала это было предопределено. «свой» — «чужой».
Почувствованое мной по прочтении той бумаги было скорее потерей почьвы под ногами. От одиночества было в этом конечно что-то тоже, но не от «микро» одиночества, обусловленного изолированностью от мира в его отдельных составляющих, а от «макро» одиночества похожего на парение в открытом космосе, где чуждо всё по самой своей природе а не лишь отделено от тебя плёнкой пустоты. Это мир в котором действуют иные законы физики одиночества.
В подобные моменты, в смысле когда становилось больно, я часто пытался размышлять логически. Конечно же это удовалось не всегда, да и само авторство попытки трудно назвать полностью моим. Это скорее было побочным эффектом той стороны одиночества что не давала мне полностью, на все сто процентов погрузится во что-либо, даже в собственную печаль.
Отношения с отцом у меня всегда были странные, отчасти из за того самого ощущения которое невольно заставляло его брать меня в кавычки. Ощущение которого отец сам стеснялся и которое заставляло его иногда чувствовать себя не удобно в моём присутствии. Этого нельзя было не почувствовать и это смущало его ещё больше. Разумеется причины всего этого мне никто не объяснял и все продолжали себя вести так, как будто ничего не произошло. Не скажешь-же в самом деле ребенку: «Не обращяй внимания, просто папе кажктся что ты не его сын. Иди поиграй». Не хорошо это как-то. По этому все притворялись что все хорошо, но призрак комунизма все-таки бродил по европе и временами его присутствие было чуть ли не физически ощутимо.
Как ни странно, в этом была и крайне позитивная сторона, а именно — я был избавлен от некоторых аспектов отцовского внимания которое в свою очередь накладывали и некоторое обязательства а иногда вытекали и в определенные комплексы. Один мой знакомый к примеру часто бывал подавлен обнаружив в себе какую либо, настоящую или вымышленную черту принадлежащею его отцу, как будто тот её запатентавал и другим иметь её уже воспрещялось. Парню иногда всерьёз казалось что из зеркала на него смотрит его отец, и что его судьба предрешена этим сходством. Его мания хоть и была несколько преувеличинна однако одинок в ней он отнюдь не был. Мне встречялись довольно многие люди чьё самоосознание и жизненные цели и приоритеты находились под более или менее сильным влиянием их родителей, а именно самого их присутствия. Были даже и такие которые своих предков боготворили и стремились им подражать, таких правда было чертовски не много, в основном все стремились к своего рода «индивидуальности» вытекавшей из критики или наоборот осознания достижений прошлого поколения и на основании вторичности отметавшие уже якобы хоженый «семейный» путь. Смешно что большенство из них в своей «индивидуальности» теряли малейший намёк на оригинальность, и от скуки все равно повторяли те-же самые ошибки коими грешили и те от кого они пытались открестится.
В конечном итоге, если отложить всю чудовищность ситуации в сторону, должно ли моё отношение к родителям основыватся исключительно на метке с надписью «родители», которая между прочим является одной из наипервейших вещей воспринимать которые нас обучяют с самой колыбели? меняет ли ошибочьность этой метки тот факт что теплом и заботой этих людей я был окутан на протяжении всей моей жизни и что эти тепло и забота давались мне обсолютно бескорыстно? Нет, это не меняет ничего, но в то же время горький осадок предательства по прежнему оставался и смыть его подобными мыслями не получялось.
Так или иначе, спекулировать на эту тему самостоятельно было хоть и увлекательно но бессмысленно. Дело было не шуточное и прояснить его необходимо было с теми кто в нем замешан кроме меня. Матери дома небыло а детали и подробности мне хотелось узнать немедленно. Поначалу промелькнула мысль позвонить отцу, но очень быстро возникло и немедленно окрепло подозрение что он ещё тоже может ничего не знать. Судя по дате на бумаге напечатана она была только вчера и Мать скорее всего была слишком потрясена чтобы сразу всё ему рассказать. Будь я на её месте, мне бы точно потребовалось бы некоторое время чтобы привести мысли в порядок.
Другая опция была бы позвонить в саму клинику и попытатся выведать побольше информации, но вероятность того что они стали бы давать по телефону вообще какую-либо информацию была крайне мала. Да я и сам к тому же не совсем представлял как следовало бы вести подобный разговор. Робость граничащую с трусостью отец мне все таки передал, если не на генетическом уровне то как виральное заражение.
Ожидая пока мать вернется я решил пройтись по округе а зоодно и выпить пива, на работу мне седня было не нужно. Было начяло Апреля и погода на улице была просто прекрасной. Несмотря на запах пыли немедленно пришедшей вслед за потеплением, как всегда радикальным как и всё в этом регионе, можно было ещё чувствовать слабый намек на свежесть, усиливающуюся если пройти в сторону моря. Взяв в маленьком квартальном гастрономе, «Маколет» по просту говоря, который держал пожилой кавказец с грустными глазами и толстой нижней губой, банку красного Туборга, я увидел сваленые кучей ящики Мацы и вспомнил что через неделю Песах и хрен бы я тогда попил пива — квасного-то в большинстве магазинов не продавали. Хотя он скорее всего будет продавать так или иначе. Теперь ясно и почему так много детей играют на улицах и кричят они как то особенно самозабвенно — каникулы похоже уже начялись.
Медленно шагая в сторону моря я решил ни о чем пока не думать. Да и чего собственно об этом думать? Даже если все мои догатки подтвердятся, что тогда? в подать в депрессию? бежать неизвестно куда искать неизвестно кого? какой во всем этом толк? кому от этого будет лучше? Но я же решил об этом не думать…
Сидя на берегу моря лучше всего вообще ни о чём не думать. Сиди себе, смотри как волны гонятся одна за другой, мутные от поднятого со дна песка, похожие на ветер так же несущий пыль из какой-то пустыни. Пыль забивается в щели окон, остаётся на жалюзи — на «Трисах» по нашему — а если ещё выдастся последний скупой дождик, перед тем как станет по настоящему жарко, она оплывет и оставит грязные подтёки как намокшая тушь для ресниц.
Я чувствую вам становится скушен мой рассказ. Мне правда не хотелось бы злоупотреблять вашим вниманием, поэтому вкратце расскажу вам что вернувшись я застал мать дома. Ей было похоже не ловко со мной, поэтому она старалась заниматся какой-то посторонней ерундой вроде подщета и сортировки своих коробочек. Моего взгляда она старалась избегать. На замечание на счет того что я нашел тот листок она ничего не ответила. Тогда я попросил напрямую объяснить в чем дело. Сначяла она сказала что никакого «дела» нет и что всё нормально. Потом все ещё не смотря на меня она рассказала мне то, что в принципе я и предполагал. Как я и думал, отец ничего ещё об этом не знал.
— «Разве не могло у них быть никакой ошибки?» — спросил я, разглядывая как она всё еще перебирала свои коробочки с порошками, сверяла содержание с написанным на этикетках и временами записывая что-то в свой блокнот.
— «Они сказали что вероятность конечно есть, но очень маленькая» — вставая из за стола, все ещё глядя в блокнот — «Свой тест я делала дважды».
— «Ааа…» — хотелось сказать ещё что-то но больше в голову ни чего не приходило. А, вот пришло — «Ну и что теперь делать будем?»
Первый раз мать подняла на меня взгляд — «А ничего не будим. Как жили так и будем жить, ты занимайся своими делами. Папе я ничего говорить не буду. Пусть думает что хочет»
Как обычно голос говорил одно а всё остольное другое. Сразу было ясно что хоть мама и честно старается себя убедить, у нее это не очень получяется.
Я решил её больше не мучить. В конечном итоге она права — по большому счету от всего этого мало что меняется и надо просто жить дальше.
2
Поскольку на финансовое учястие отца в семейных делах уже давно не следовало полагаться, ещё во время армии, перед тем как послать их к чёрту, я стал понемногу подрабатывать.
Единственное место куда я смог устроиться имея при этом возможность, пусть даже и совершенно символически, исполнять свои «служебные обязонности», была забегаловка в которой можно было в течении 24 чясов в сутки заказать разного вида сложности бутерброд. К тому времени меня перевели служить ближе к дому так что я не был так сильно зависим от базы. Фактически, каждый день с обеда я уже был свободен. Выходные разумеется тоже были в моём полном распоряжении, что вполне позволяло попробовать влезть в кабалу труда. Кроме того, очень скоро я решил откосить полностью а изможденный вид придаваемый ночными сменами с которых я переодевшись в форму приезжал прямо на базу, приходился в данном случяе очень кстати.
Поскольку тот факт что единственные кто охотился за этой работой, так как это было единственным местом куда их могли принять были старшеклассники, которым требовалось все больше карманных денег для хорошего времяпрепровождения и хитрожопые солдаты действительной службы которым тоже многое чего хотелось, был управляющему заведением более чем хорошо известен, использовал он его на полную катушку, платя своим работникам сущие гроши. За обычные чясы платилось чуть меньше общего минимума, за сверхурочные, по ночям, по выходным и праздникам платилось столько-же. И все же все были довольны.
Мне больше всего в этой работе импонировали две вещи: свежый хлеб и поздние ночи. Или звёздное небо над головой и нравственный закон внутри нас, как вам будет угодно.
Хлеб на месте был конечно-же покупной, но покупался он в виде замороженного теста в ящиках и хранился в небольшой морозильной камере. При надобности тесто доставалось, раскладывалось на противни и ставилось в специальную печь, температура в которой была не высокой но воздух был очень влажным благодаря воде испарявшейся из двух контейниров стоявших на дне печи. В этой тропической духоте тесто пробуждалось к жизни, набухало и мягчело заполняя собой весь противень, после чего его переставляли в другую печь, открывая которую лицо обдувал сухой обжигающий как в сахаре воздух. Кстати, если тасто забывалось в первой печи, то простояв слишком долго набухало как воздушные шары и становилось уже не пригодным для выпечки.
Открывая герметичную дверцу второй печи, что немедлено наполняло всю комнату удивительным, апетитным, здоровым ароматом свежего хлеба, я как никогда остро ощущял призрачность моего прибывания в армии, а перед этим в школе, а перед этим ещё где нибудь, исполняя ту или иную социальную функцию которая, как утверждалось, была неоходима а на самом деле была фикцией но признав её фикцией, пришлось бы признать так же лживость настолько многих других вещей что этого никто не мог себе позволить, как двое слишком завравшихся влюблёных боящихся первым из двух признаться в нечестности. Вынимая горячие, живые буханки мне было радостно, так как в отличии от повседневных дел смысл которых был туманен и спорен, моё существование в тот данный момент приносило пользу с которой не возможно было поспорить, поскольку спорить с запахом свежего хлеба не под силу никому.
Другая приятная сторона о которой я упомянул была работа по ночям, а как новичка меня в основном на ночные смены и ставили. Конечно проводить всю ночь на ногах не всегда было самым легким делом но поскольку на эту смену всегда приходилось море работы скучять не приходилось. Самым интересным было наблюдать как оживленная улица за окном постепенно устаёт, пустеет, начинает клевать носом и под конец погружается в короткий, беспокойный сон. Всего лишь на пару чясов. С того момента как исчезает последний пешеход и хозяин кафе на против составив пластмассовые стулья в стопку и перехватив их на всякий случяй цепью, закрывает решетчятые ставни на окнах и сам растворяется в предрассветней прохладе, до первых дворников лениво стучащих мётлами и металлическими совками по тротуару, до первых спортсменов на велосипедах и почтальонов с красными глазами из которых ещё не смылся последний сон, до мусороуборочных машин с желтыми мигалками и приимущественно черными мусорщиками. До того как темноту разбавит первое сияние исходящее неизвесно откуда, но беспрерывно разрастающееся, до всего этого и конечно до гула голосов который это всё будет сопровождать, улица засыпает и хоть короток её сон но благ и торжественен.
Любоватся этими красотами мне пришлось не долго. Вскоре после боя продолжавшегося месяц с армейским психиатором, после порезанной руки и горсти таблеток которые мне пришлось выпить чтобы ему подыграть, меня отпустили восвояси.
Оказавшись свободным человеком я ещё пару недель поработал на прежнем месте а потом стал искать что нибудь более оплачиваемое.
Почему я не пошел учится? почему не пошел сделать с собой что-либо существенное? не снял сам комнату? не завел подругу? не начял закалачивать кучю денег? не купил машину? не обзавелся нормальным сотовым телефоном — Ай-фоном там или Галакси в замену моего доисторического дерьма? не стал бы ходить в нормальные клубы? не стал бы нормальным членом общества? Возможно причина этого в том, что до этой точки моя жизнь воспринималась мной скорее со стороны наблюдателя чем непосредственного учасника событий. Я как будто бы зашел в кинотеатр со многими залами и когда одна из лент мне наскучивала я просто выходил в другой зал где шло что-то ещё.
Наутро после уже известного вам разговора с матерью, предшествовали которому уже известные вам события, мне нужно было отправляться на нынешнею мою службу.
Сюжет картины просматриваемой мной на данном этапе развертывался в компании сотовой связи. Название сей фирмы «Блю», и как и двум её главным конкурентам, условия работы в которых ровно такие же скотские, так как конкуренция на рынке не оставляет зазора ни для малейших различий, ей постоянно нужны новые кадры. Главные причины тому — естественная текучка вызванная повышеной тошнотворностью обязанностей, и конечно же увольнения и проряжения персонала ради повышения его квалифицированности, а заодно чтобы не платить увольнительные тем кто работал меньше года. Все гениалное просто.
Сама работа заключалась в «обслуживании» клиентов. А именно, если у человека хватило наглости чтобы позвонить в компанию, а так же упорства чтобы дозваниться, твоя задача убедить его в его неправоте дабы он не повторил этой ошибки впредь.
Следует заметить что причины для недовольства иногда бывали действительно весьма значительные. Но пойдём по порядку.
Зачем нормальному человеку нужен сотовый телефон? чтобы звонить? чтобы иметь возможность сообщить другим людям о своём местонахождении или состоянии и узнать об их? чтобы боротся со скукой с помощью интернета? глупости. Сотовый телефон давно перерос эти базовые функции модифицировавшись в некую дополнительную часть тела, без которой существование представляется крайне затруднительным то есть вообще невозможным. Тем не менее, это с позволения сказать интимная связь с прибором не мешает многим добрым потребителям регулярно его терять, ломать, и при первом же удобном случяе заменять на новую, более усовершенствованную, то есть более разрекламированную модель.
Разумеется, не возможно от него отказаться и при поездке за границу. Разве кто то едет в чужую страну для того чтобы любоваться пейзажами, осматривать достопримечательности или пытаться прикоснуться к иной культуре? да кому это нужно! Человек летит за границу для того чтобы молоть языком по телефону и торчать в социальных сетях в интернете. Конечно же я преувеличиваю, есть такие которым действительно необходимо всё время быть на связи. Таким глубоко плевать на пейзажи и достопримечательности а за границей они проворачивают свои дела и по просту делают денги. Однако такие чижики редко попадаются в отличии от обычных дуристов. Итак, рассмотрим классический пример. Улетает эдакий любитель путешествий в дальние края, а иногда и не в дальние, иногда он вообще на машине пересекал границу дружественного Египта дабы насладиться радостями курорта Шарм-эль-Шейх или ещё какой нибудь лажей. Любимый Айфон разумеется в кармане и разумеется получяет сообщения от друзей в Фэйсбук-Месенджер. По апликации GPS проверяется дорога ну и разумеется Инстаграм тоже под рукой, ведь надо же всем друзьям немедленно показать какую диковинную хрень съел наш путешественник сегодня на обед. После недели такого курорта бедолага обнаружит что его текущий счет в сотовой компании составляет почти полторы тысячи баксов. Удовольствие на любителя. Само собой разумеется данный клиент звонит в компанию и приятную беседу с ним имеет ваш покорный слуга или один из его колег. Я сразу стал рассказывать про такой, на первый взгляд не обычный аспект жизьни компании сотовой связи, потому что как и любой другой муровейник, данный имел строго разграниченные функции, специализации и ячейки и ответственность за каждую нес один определённый отдел. Это позволяло сделать обслуживание клиента более быстрым, квалифицированным и эфективным. Ну и ещё по пути создавало почву для такой чудовищной, наглой и циничной бюрократии, при виде которой даже Кафка бы побледнел.
Если в вас есть хоть капля веры в человечество и вам приспичело её во что бы то ни стало потерять, ни один вид деятельности не подойдет для вас лучше работы оператора сотовой связи по телефону. Если не ошибаюсь, так звучяло полное название нашего почетного труда.
Мне это к счастью ни чем не грозило, так как тот странный год проведенный мной в лоне армии, не оставил после себя ничего что могло быть потеряно. То что не прочно болталось было вырвано с корнем, то что выжило было теперь моим навсегда (я говорю символически разумеется). Кстати, обе организации несмотря на видимые различия своих предназначений имели на удивление схожую структуру. Кроме очевидной иерархической организации, несмотря на то что аспект дисциплины в армии был куда стороже, в обоих основах лежали те же самие принципы и законы. Мы уже упомянали первобытной базис армейского общества, так вот кооперотивное общество основывалось на той же самой архаике с тем лишь различием что данное общество ступило таки на следующею эволюционную ступень. То есть за теми же самыми действиями за которыми раньше стояла воля группы, теперь стояли денги. Других различий мне обнаружить не удалось.
Быть может это характерная черта всех групп, а может быть только у этих двух организаций было еще одно сходство — обе они требовали от того кто вступает в их круг систематически закрывать глаза на то что ему кажется несправедливым, я бы не стал называть это словом «принципы» так как уж очень это громко звучит и кроме того, по настоящему «принципных» людей мне встречать не доводилось. Так вот, от индивида требовалось закрывать глаза на несправедливость так как кому-то другому (а в случае с армией на пример, этот «кто-то» назывался громкими именами: страна, общество, народ и т.д) эта несправедливость приносила пользу. Попросту говоря — бабло.
Для того чтобы работа могла делаться легче и для более хорошего результата, инструменты для истребления или хотя бы приглушения в себе этих самых принципов, давались вновь принятым работникам в самой начальной, ещё подготовительной стадии, а именно во время так называемого «Курса». Эссенцию этих методов можно выразить тремя словами «Клиент Всегда Неправ». Имея эту святую истину всё время перед глазами можно без зазрений совести выдержать любой напор. Да кстати, сама совесть так же является крайне нежелательной помехой как при выполнении служебных обязанностей так и для продвижения вверх по служебной леснице.
И всё же иногда, видит Бог, эта прописная истина была сущей правдой. Ведь для иной дамочки, достаточно было бы всего лишь на короткие две минуты вытащить голову из задницы чтобы понять что интернет в её планшетке взялся не из воздуха и что его использование где нибудь в Испании, таки будет чего нибудь стоить. «Но ведь внутри страны это же бесплатно…» — возражает дамочка голосом не оставляющим сомнения в том что она скоро разревёться. Ну да бесплатно, а за свой пакет ты платишь просто так, по привычке… и если бы ты там решила по телефону звонить, цена бы осталась точно такой же как внутри страны…»Но почему же так дорого?» — дамочка уже во всю глотает слёзы. А почему ты перед тем как лететь сама не проверила цены? «Но же я не знала! Меня никто не предупредил!» — она уже в истерике и её вполне можно понять. Когда цена одного мегабайта примерно 20 долларов, есть отчего впасть в истерику. Для непросвещенных, что такое мегабайт в интернете? а ничего, может быть хватит на то чтобы открыть страничку вашего почтового ящика.
Причиной таких грабительских цен назывался тариф установленный заграничным провайдером, на сети которого гостила наша путешественница. Разумеется это была чушь собачья но настоящих расценок, пешкам вроде нас, конечно же не называлось.
В конечном итоге, дамочке милостиво вернут какие нибудь 30% а остальное услужливо предложат разбить на платежи. Вот и всё. Это было рутиной финансовых несчастий разных размеров. Если ты мог себя убедить что звонящий тебе человек круглый идиот и что он сам виноват в том что с ним произошло, тогда ты молодец. Твое намерение будет несгибаемым, голос твердым и если ты будешь и дальше так держать, начальник вызовет тебя на разговор и может быть предложит кое что поинтереснее твоих нынешних забот. Другими словами, твой путь к успехам открыт.
У меня почему-то это не получялось никогда. Это никак не значит что я мог бы похвастаться христианским милосердием, обостренной чувствительностью или гипертрофированным состраданием к бедам ближниго. Просто очень часто я замечал что несмотря на очевидный идиотизм происходящего, при известных обстоятельствах я бы и сам мог оказаться на месте одного из них, чего бы мне никак не хотелось, а притворяться что тебе все эти вещи которыми другие пренебреглали, и из-за чего садились в лужу, давно известны, означало бы слишком явно лицемерить. Если уж лжешь себе, надо это делать по крайней мере хорошо, с усердием что ли. Кроме того сказывалось количество. Поставленное на конвеер глупое человеческое горе вместо того чтобы очерствить и огрубить сердце, вызывало свинцовое чувство изнуряющей, давящей безысходности, прививая противный привкус стыда или вины с которым приходилось идти домой и долго ещё ждать пока пройдя по кровеносной системе этот яд окажется наконец в печени и почках, чтобы быть окончательно выведенным из организма. До следующей смены.
Если с начала смены настроение у тебя было хорошим, тогда возможно тебе удастся закрыться щитом безразличной веселости, эдакой бодростью висильника который не пологается уже ни на что, даже не на милость божью. Всё происходящее протекает мимо тебя, всё твоё существо, всё сознание становится как сито или грубая дерюга через которую протекает мощный напор помоев действительности. Лучше всего если в голове играет музыка. Желательно погромче, желательно злая. Это не только заставляет время течь быстрее, но при таких условиях происходящие может даже доставлять своего рода мрачное, мазохистическое удовольствие.
Если же вышеуказанное тебе не удалось, или если настроение было плохим изначально, очень скоро тебя захлеснёт испепеляющая волна тоски. Куда бы ты ни устремил свой взор, что бы ни попало в поле твоего внимания, везде и во всем будет видеться только один вопрос «ЗАЧЕМ?». Как если бы весь окружающий тебя мир был соткан из одной единственной материи имя которой «Бессмысленность». Отсутствие логики было абсолютным ибо в основе каждого рассматриваемого случая лежала боль разной степени абстрактности но от этого не менее ощутимая. С другой стороны ситуация была также и в высшей степени логична так как приносила совершенно не абстрактные денги, в том числе и тебе тоже, а всё сущее, как известно, разумно. Впрочем, после общения с некоторыми моими коллегами, в последнем я разубедился напрочь.
Абсурдность потребительской гонки, нашей каждодневной работой показывалась настолько очевидной что с этим соглашались все, но уже через мгновение, на перерыве они обсуждали между собой кто когда купил какую модель телефона, сколько за неё отдал и куда дел старую. Кто куда летит в этом сезоне отдохнуть, где дешевле и как лучше лететь, а летали все регулярно но ЗАЧЕМ? Этот вопрос висел в воздухе во всём Call-центре, а именно — огромной, пустой комнате, разбитой на бесчисленные маленькие ячейки-соты где в каждой стоял компьютер и телефон — наши инструменты труда.
Сам я был за границей, кроме места моего рождения (нет не родины, а просто — места где я родился, это как говорится, две большие разницы) только один раз — вместе с родителями, когда мне было где-то одиннадцать лет. Не то чтобы мне не хотелось посмотреть на мир и вообще ни до чего не было дела, нет, просто те фильмы на которые я попадал, разыгрывались все в том месте где я до сих пор жил, а сама возможность путешествий оставалась где-то так сказать, за кадром, то есть в потенции. Даже традиционное послеармейского путешествия я предпринимать не стал. Традиционное оно, поскольку практически каждый молодой человек отслужив в армии, нахлебавшись обычного, дежурного военного дерьма, покиснув в штабных офисах или набегавшись с автоматом по долинам и по взгорьям, тут как известно, каждому по заслугам его, так вот вкусив всей этой прелести, каждый считал своим долгом как минимум на пару месяцев исчезнуть в Индии, южной Америке или на самый худой конец в каком нибудь Амстердаме. Там новоиспеченные дембеля выкуривают огромные количества дури, разглядывают неописуемые пейзажи и вообще во всю прикасаються к неизведанной доселе духовной стороне жизни, перед тем как начать так называемую «серьёзную жизнь».
Вообще-то, не стоит забывать что само армейское приключение я себе сократил на добрых две трети, от части по этому и разъезды казались не совсем уместными. А ну и кроме того, денег на прощание от армии я получил не столько что далеко уедешь. По этому-то я пошел сразу же по освобождению искать что нибудь поприличнее в денежном плане чем та закусочная где мне нравились хлеб и ночь, но заработок был по истине смехотворный. Правда назвать такой расклад  «началом серьёзной жизни» тоже как ни крути не получялось.
Однако мне не дают на долго погрузиться в раздумья, пора подключаться, я и так урвал себе почти пятнадцать минут в течении которых мне надо было быть подключенным и вовсю принимать звонки во благо труда и родной компании.
Ещё одна сторана нешей деятельности, не такая драматичная в отличии от уже описанной мною, это отправление клиентов за границу, то есть конечно же не само отправление, а подготовка во всем что касается тех услуг что наша компания предоставляет, то есть сотовой связи. Звонящего нужно уведомить о расценках, проверить открыта ли его линия вообще на роуминг, то есть сможет ли его аппарат ловить заграничные сети, дабы наш турист приземлившись в далеком зарубежье не оказался, извините, вместо работающего телефона с членом в руке. Разумеется следует постараться втюхать ему соответствующий пакет для звонков за границей, а под словом «соответствующий» подразумевается — по возможности дорогостоящий. Да к стати, не плохо было бы ещё и обяснить нашему пилигриму как именно ему следует звонить на родину и ещё стоит хотя бы всколзь, лишь бы на записи разговора (а все разговоры записываются) было отображено что если он будет звонить любым другим способом, разговор не будет засчитан в рамках пакета и подлежать будет отдельной оплате по полному тарифу. Самое удивительное что люди эти пакеты действительно покупают. Клянусь это меня поражало раз за разом, а это значит поражаться примерно раз в пять — десять минут. Это очень много и уж поверьте мне на слово, очень утомительно. Каждый раз мне хотелось кричать в трубку: «Какого чёрта тебе сдался этот пакет?! Оставь свой телефон дома, отключись, исчезни один раз. Хоть один раз в жизни отдохни по человечески!». Однако наш Одисей выбирал себе пакет и был доволен, а ещё больше он оставался доволен по еврейски побурчяв, какой плохой пакет я ему продал. Это было свыше моего понимания. Тогда я бывал даже рад этот пакет ему всучить. Если человек не только достаточно глуп чтобы покупать всякое дерьмо но ещё и старается попить тебе при этом кровь, во истину он заслуживает своей глупости. Однако, может быть я и не прав, но плевать. Не о таких субъектах сейчас речь.
В принципе, это легкая сторона работы и в большинстве случяев больших эмоциональных затрат не требует. Исключение составляют пожилые люди. Сам факт их готовности и желания разбираться в более или менее новых технологиях вызывают во мне как глубокое уважение так и коварный, гнетущий страх ибо всякий раз услышав в наушнике голос, скрипучесть которого позволяла предполагать что он обращался ещё к Голде Меир, становилось ясно — придётся попотеть. Иногда тревога оказывалась ложной и попадались на удивление ясные и сообразительные стариканы но в большинстве случяев это была война на истощение, и хоть мне и некуда было торопиться, на определенном этапе повторяя уже сказаное в различных формулировках шесть раз подряд седьмой раз, я чувствовал что готов взорваться. Я прекрасно понимаю что старик не нарочно морочит мне голову и для него этот разговор, вполне возможно не менее мучителен чем для меня, возможно ему противно чувствовать себя как школьник который несмотря на свои усилия одолеть задачю с которой остальные уже давно и без особого труда справились, осознаёт свою бездарность, а ведь ему уже может быть скоро грядет девятый десяток и в жизни наступает момент когда человек устаёт чувствовать себя отстающим школьником. Но он с упорством Дон Кихота снова и снова пытается одолеть мельницу которая всё крутится и крутится и то что её крутится заставляет, это ветер того самого времени что он тщетно пытается поймать и которое всё равно от него безжалостно ускользает. Созерцать эти потуги не самое приятное занятие.
Также я не люблю когда люди звонят как раз перед тем как сесть в самолет. Отчасти это противно из за того что у них времени в обрез, они нервничают, хотят получить всё и сразу. Но это пол беды, им это скорее доставляет больше неприятности чем мне, ведь мне по большому счету на все это плевать. То что придаёт всей беседе действительно странный оттенок это голос аэропорта который доходит до меня через трубку звонящего. Я могу чувствовать дыхание этого огромного существа в кишках которого наш клиент ползает как глист. Или чтобы не так сильно ранить его самолюбие, а примерно 95% звонящих в центры обслуживания обладают чудовищно пышным насколько и ранимым самолюбием, мы сравним его с Ионой. Он барахтается во чреве кита и я слышу в своём наушнике удары огромного китового сердца. Я слышу женский голос объявляющий посадку на рейс и мне начинает казаться что я чувствую тот особый, волшебный аэропортовый запах, таящий в себе немое но клятвенное обещание — обещание приключений.
В такие моменты мне становилось тоскливо и космически одиноко (я недавно объяснял вам что это такое). Я никак не мог взять в толк, как люди могут работать в аэропортах. Видеть как все непрерывно улетают и прилетают обратно а ты остаёшься на месте, представляется мне невыносимым, правда и моё нынешнее поприще нельзя сказать что было бы намного лучше.
Вот и на этот раз звонок поступает из самого сердца аэропортовой гущи. Пока бедняга ждал на линии ему уже вот вот нужно садиться в самолет. Одновременно разговаривая со мной, он ещё и расплачивается за какую-то дребедень которую его дочка нашла в дьюти-фри, и как будто этого не достаточно, выслушивает упрёки жены, ибо отдых без ссоры это, как известно, не отдых и начинать следует как можно раньше. Я слышу что наш Цезарь уже действитель на пределе своих умственных возможностей и смысл моих слов доходит до него только отдельными фрагментами. Что ж, винить я его не стану, меня самого и на половину подобного мультитаскинга не хватило бы но он похоже уже давно не салага в семейной жизни, и знаком с более серьёзными нагрузками.
Но вот это случается снова. Я понимаю что он меня уже совершенно не слушает и гул голосов на фоне, против моей воли затягивает в свой водоворот. «Объявляется пасадка на рейс 27649 в Копенгаген, пассажиров просят….» «Зачем ты ей это покупаешь?! а что будет там? ты собираешся….» «…чемодан, а я возьму эту сумку или…» «Алло! АЛЛО!» Ой это наш бедняга понял что из общей монотонной массы голосов исчез мой и что в трубке которую он всё ещё прижимает к уху до него доносится только моё молчяние. Но мне уже все равно, пускай он себе летит с миром, какое мне до него дело? Меня уже захлестнула волна аэропортового одиночества, песок размывается под моими ступнями а цепкие щупальца обвившиеся вокруг моих лодыжек, тащат меня на ту глубину пустоты и тоски откуда не выбирался ещё никто. Для чего мы бегаем по кругу? Почему жизнь это только тонкая грань между обслуживанием кого-то и быть обслуживаемым кем-то, между потреблением и способствованием другим потреблять, ведь ни одна из ролей не доставляет нам настоящего удовольствия, а тот эмоциональный суррогат кажущийся целью для достижения которой стоит прилагать любые усилия, мгновенно растворяется и сердце остаётся пустым как и прежде и единственная причина по которой мы этого не замечаем это нехватка  времени и своеобразная расфокусированность сознания. Наше сознание, точнее наше восприятие настраивается (для того чтобы кождый индивид мог исправно функционировать в обществе) на по возможности широкий спетр охвата, тем самым однако сужая и уменьшая глубину восприятия. Иными словами предназначение восприятия сегодня (может быть так было и всегда, я не знаю) сводится к регистрации окружающих нас явлений и событий, без возможности однако, эти явления и события анализировать. Фактически, как и на самых ранних стадиях эволюции, мы снова ведомы инстинктами а не интеллектом, что было бы в общем не так уж плохо если принять во внимание известную слабость интеллекта и склонность его попадать в разные, самим собой же вымышленные ловушки. Но беда в том что инстинкты эти не базисные, основанные на единственной цели — выжить, а какие-то извращённые, порожденные самим интеллектом перед тем как тот оканчательно впал в спячку. Наше сознание похоже на сейсмометр — оно точно отмечяет что вибрация по силе достигает 7,8,10 баллов но сделать следующий шаг — понять что речь идет о землетрясении и делать из этого соответствующие выводы, оно не способно. Так же оно похоже на зашоренную лошадь с той лишь разницей, что вместо того чтобы закрывать все кроме находящегося прямо перед лошадью, шоры эти действуют наоборот — лошадь видит всё вокруг себя но не знает что несется на кирпичную стену.
А она именно несется, ибо скорость это ещё одна черта нынешнего сознания. для анализа нет времени ибо картинки сменяют друг друга с чудовищной скоростью. Воистину правы были древние индусы говорившие что сознание человека это колесница с лошадьми. Либо он ей управляет либо она управляет им и в конце концов привезет его к его смерти. В общем и целом, это безумная скачка, аммок. За пять тысячь лет практически ничего не изменилось
Я отключил разговор с главой семьи, пусть разбирается сам со своим бытом. Отключил телефон, вышел из системы в компьютере но выключать его не стал. Компьютеры работают крулые сутки.
Листы бумаги на которых я в случае надобности делал заметки или просто рисовал каракули от скуки, я оставил возле клавиатуры а шариковую ручку положил в карман, это была хорошая ручка и к тому же моя.
Возле двери я уже слышал как начальник смены, а точнее начальница — махонькая, молоденькая девушка, может быть на год старше меня но по всей видимости с зубами и амбицией с которыми мои даже близко не сравнятся, и ещё с голосом обратно пропорциональным её крошечным габаритам, выкрикивает моё имя. Скоро мне станут звонить на мобильник, лучше зарание отключить звук.
Если вы не против, мне бы хотелось ещё раз коснуться армии, совсем коротко. Просто наша начальница смены мне кое о чем напомнила. Да кстати, может быть не все знают кто вообще токое этот начальник или начальница смены. Так вот, это тот человек которого на древних египетских папирусах изображали немного большего роста чем простых рабов которые таскают огромные корпичи для пирамиды. В руке у него, как правило, был хлыст а в нашем случае он сидел за компьютером который показывал имена всех тех кто должен находиться на смене и их настоящий статус, то есть находяться ли они в разговоре с клиентом, звонят ли они сами, на перерыве ли они (а все перерывы расписанны строго и выходят на них только по команде нешего надзирателя) или просто ни черта не делают. По этому-то у нашей маленькой управляющей и заняло некоторое время вычислить что филоню именно я, она просто увидела что подключенных стало на одного меньше и нужно было сверяясь со списком вычислить кто подлец.
Так вот, то что я хотел сказать изначально, это то что в армии именно такие же маленькие девочки с характером сторожевых собак тщательно отбирались на низшие командирские должности. Как и у всего другого в армии, у этого тоже была своя извращённая, абсурдная логика. Такие девчушки обычно проводили вновь призванным лоботрясам мужского пола курс молодого бойца. Ну вы наверное знаете, это типа игры в индейцев где они были вождями, или вождицами — не знаю как правильно. Для сырого материала требующего обработки, а именно нас — призывников, это призвано было быть дополнительным стресс фактором, так как само собой не всем самцам нравиться когда то что они ещё пару дней назад пренебрежительно рассматривали как объект предназначенный для перепихона, то что ростом доходит им самое большее до плечя, посылает их чистить сортиры, причем отнюдь не в виде просьбы. Кавказским жеребцам приходилось особенно трудно, тут же было дело чести. Для самих же дамочек это было своего рода вызовом и компенсацией всевозможных женских комплексов. Так что, все были довольны результатом, ну или почти все, ну или вообще никто — это не так важно, а важно то, что вступив впервые под неоновые своды Call-центра и увидев тот же самый типаж надзирательницы, на специальном подиуме с которого она могла лучше за всеми наблюдать, я понял — все муравейники одинаковы.
Но вернемся уже в который раз к нашему делу. Выйдя из здания я твердо решил туда не возвращаться. Поскольку от привычного мира который уже долгое время по маленьку крошился, стали отваливаться особо крупные куски, поскольку я в определенном смысле осиротел, поскольку всё происходящие так или иначе изначально было фарсом и абсолютной бессмыслицей, я решил что можно было бы компенсировать себе отсутствие путешествий избранное мной добровольно. Если мои несчастные соотечественники которых я целыми пачками отправлял за границу обеспечивая им мобильную связь, не умели как следует насладиться побегом из скучных будней, я сделаю это вместо них.
В городе Хайфа определенно есть свой шарм. В начале старого фильма «На Последнем Дыхании», Жан-Поль Бельмондо нагло глядя в камеру и вертя во рту толстенькую сигарету Житан говорил: «Если вам не нравиться солнце, если вам не нравиться море, если вам не нравиться жизнь…. Идите вы к черту». Я полагаю что он имел в виду Хайфу. Признаться, от солнца у меня уже с души воротило, а море мне больше нравилось как понятие, присутствие, идея. Завидев груды тел разбросанных по нежно желтой полосе песка заставляя её выглядеть как последствие гигантского побоища, мне становилось не по себе. Ну а насчет жизни… она тут была ни при чём.
К чему я собственно всё это —  а к тому что пора снова сменить обстановку, прейти в другой кинозал.
Пункт назначения при уже известных вам предпосылках был выбран как-то сам собой. С самого начала было ясно что я не поеду куда-нибудь на дальний восток или экзотические южноамериканские тропики. Просто самим собой разумеющимся образом, стало ясно что мне предстоит отправиться искать тех кому я обязан своим появлением на этот свет. Совместить, так сказать, приятное с полезным. Впрочем, вопрос о полезности данного предприятия был насколько спорен на столько же и бессмысленен.
Ещё в школе было принято устраивать так называемые «Экскурсии к Корням». Детки доставали своих родителей вопросами о бабках и дедах которых те уже очень слабо помнили, отыскивали на картах отдалённые махонькие поселки с польскими, румынскими, немецкими или же арабскими названиями, от которых как предполагалось должно веять забытым но живым, хоть и находящимся под спудом времени, прошлым. Мне кажется, поиск корней это любимый еврейский вид спорта. Апофеозом всего этого была, конечно же, поездка в одиннадцатом классе в Освенцем.
Вот так вот, время показало что моя лень в школьные годы, странным образом себя оправдала. Работы я сдавал всегда только самые необходимые и глубже требуемого уровня (как правило не особо глубокого) не копал. В Польшу я так же не поехал, так как не смотря на искренний интерес, я старался в то время по возможности минимизировать контакты со своими сверстниками, может быть позже я расскажу вам об этом подробнее. Кроме того, мне претило старание привить печаль и траур механическим способом. В этом было что то от собаки Павлова. Появляется снимок ворот Освенцема и у наблюдателя автоматически наворачиваются слёзы. Разумеется ничего веселого как в самом снимке так и в том что с ним связано нет, но такой подход не оставляет места для личностей за трагедией, тех чья боль, чьё страдание, чья смерть, этой самой трагедией и были. Это сводит все к числам — «Шесть Миллионов». По началу звучит чудовищно, но вскоре слух привыкает, а так как у многих людей с математекой не связаны нити ведущие к сердцу, ужас постепенно блекнет. За шестью миллионами теряется единица не постигнув которую невозможно постигнуть и общую сумму, а это значит — теряется масштаб. Грусть привитая насильно не остаётся на долго, и не составляло особого труда заметить что для многих школьников понятие «Холокост» уже не значит ничего. Просто ещё одна глава в книжке истории, скучной так как скучно преподается.
Это всё я к тому, что хорошо что я не пустился в своё время слишком рьяно откапывать свои корешки, иначе сегодня, а точнее вчера, я бы узнал что найденные мной корни вовсе не мои. Конфузная ситуация.
Но если подумать об этом серьёзно, откуда же мне начинать свои поиски? кого вообще я намереваюсь, а точнее надеюсь найти? Ни малейшего понятия. Единственная нить, которая может меня привести к моему истоку, это роддом в городе в котором я родился. Если люди которых я привык считать своими родителями ими не являлись, значит когда-то мной подменили кого-то другого. Если меня перепутали с кем то другим, это могло случиться только там, в самом начале. Не могу сказать что эта зацепка была очень уж многообещающей. В каждом роддоме ежедневно раждаются десятки младенцев, кто спрашивается будет помнить всех рожденных двадцать один год назад? кто мне сможет помочь? не известно. Но всё упрощает тот факт что данная зацепка это все что у меня есть и ничего другого мне в голову не приходило.
Итак, отправиться нам предстоит в город Богородск что находится в нижегородской области, недалеко от Нижнего Новгорода.
От растерянности я даже решил проверить в интернете, а вдруг у них окажется сайт на котором можно будет найти список всех рожденных, составленный по именам или датам. Интернет сайт у роддома действительно оказался, что меня не мало удивило. Не хочу показаться снобом, но о технологическом прогрессе на необъятных просторах бывшей родины, особенно в раёнах находящихся за пределами садового кольца, я имел крайне смутные представления. Львиная их доля основывалась на маминых рассказах о её детстве, часть которого она проводила у своих бабушки с дедушкой в начале семедисятых годов. Описываемые ею пасторальные пейзажи и подробности быта, как и сам тот факт что она называла Богородск деревней, заставлял предполагать что несмотря на звание «Города», данное ему судя по краеведческим книгам в 1923 году, о полной урбанизации разговора не шло. Ещё вспоминались рассказы о моём младенчестве, когда отцу приходилось вставать в пять утра, чтобы занимать очередь за хлебом и молоком. Политические и социальные причины описываемых событий были мне тогда не ясны и история двадцатого века, на закате которого я появился на свет стала размываться перемешивая события не взирая на их хронологический порядок — октябрьская революция, танки стреляющие по думе, брежневский застой и Путин что то бубнящий про подлодку Курск. Эти события я помню ещё сам,  это часто было по телевизору и под тяжелый, гнетущий видеоряд очень любили пускать песню группы Любэ, там где «ждет Севастополь, ждет Камчятка, ждёт Кронштадт». Довольно цинично на мой взгляд.
Никакого списка, само собой разумеется, я на сайте не нашел. Само предположние что нечто подобное может там быть, конечно же нелепо, ведь это было бы не совсем законно, как мне кажется. Впрочем, точно утверждать не берусь, я не юрист. Зато сайт мог предложить очень милый форум, на котором роженицы города Б. обменивались мнениями о роддоме, обсуждали новинки а так же качество обслуживающего персонала. Очень мило, а главное познавательно.
Больше ничего полезного я там не нашел. Вот только адрес я себе выписал на всякий случай.
Ну что ж, больше тянуть время смысла не было. У меня имелись кое-какие сбережения, так как за последнее время примерно половину денег отдавая матери, половину я откладывал, так как не имел особой цели вложения. Тратил же я крайне мало.
Итак, нужно заказать билет. Насколько я знаю, делать это лучше тоже через интернет и хоть у меня нет своей кредитной карточки, для подобного предприятия  я решил всё-таки воспользоваться карточкой матери. Денги я ей верну. Следующий вопрос заставил меня колебаться немного дольше. Брать ли билет в одну сторону или же всё-таки с возвращением. Продолжительность моей поездки я себе совершенно не представлял. Вполне возможно что уже через день станет ясно что я пытаюсь поймать воздух и никаких шансов на успех, или вообще на какой-либо результат у меня нет. После некоторого раздумья, трусость взяла таки своё и я решил взять и обратный билет. Дадим первой попытке неделю.
Следующий вопрос был ночевка. Около пяти лет назад родители заезжали в Богородск навестить каких-то своих старых знакомых времен института и родственников матери, до сих пор живущих в Богородске. Заезд был, так сказать, мимолётом, как короткое отступление от главной цели поездки — навестить тех, кто не эмигрировал вместе со всеми. Другими словами — на могилы. Во всех еврейских семьях, в большей или меньшей мере существует эта практика заботы об усопших. Брошенные надгробия, памятники, плиты становились жертвами вандалов, природы или просто времени и отсутствия ухода. Их нужно было чистить, подкрашивать стёршиеся надписи, а в крайних случаях заказывать новые. Находился пункт их назначения довольно далеко в стороне — на границе с Украиной. Так вот, из тех трех дней проведенных в Богородске, они останавливались у одной маминой тётки, но в последний день что-то у них не поладилось и им пришлось срочно искать ночлег на последнюю оставшуюся ночь. Они потом очень восторженно отзывались о маленькой гостинице, прямо напротив вокзала. По их отзыву она была очень опрятная и не дорогая, вот только ночью было слышно проезжающие невдалеке поезда. Тогда я посмеялся над подобным удовольствием, но теперь этот вариант казался мне совсем не таким абсурдным, и порывшись в памяти я кажется откопал его название а потом порывшись в интернете и местонахождение. Будем надеяться что у них будет свободный номер. Я ведь понятия не имею какие там у них распорядки.
Мой самолёт вылетал завтра рано утром и вдруг, будто чья-то холодная рука легла мне на плечо я вздрогнул. А вдруг мой паспорт просрочен, я ведь его уже пару лет в глаза не видел. Порывшись в сумочке в которой мать хранит документы я его нашел, раскрыл и стал нетерпеливо перелистывать чистые страницы, пока не открыл первую страницу на которой была моя фотография. Слава богу, срок его годности истечет только в конце этого года. Кстати фотография, она была старая, почти детская. Глядя на такие фотографии особенно на официальном документе испытываешь странное чувство, будто бы это и не ты вовсе на фотографии, а паспорт этот ты вроде как украл. Предъявляя его чувствуешь себя неудобно, хочется виновато улыбнуться, может быть тогда поверят что это ты? Отчасти ведь так оно и есть, ты уже давно не тот мальчик на фотографии и был ли им когда либо не известно, так как кем он был, как он мыслил, как ощущал окружающий мир, этого давно уже никто не знает. Даже ты сам.
Никакого чемодана мне не понадобилось, пра смены белья и носков, ещё одни брюки, майка, свитер и куртка на всякий случяй, да ещё и банные принадлежности легко легли в рюкзак. Раздумывая что ещё мне может понадобится я оказался на кухне. Ну конечно же — чяй. Может быть это вам покажется глупым но ещё с армии (ах, как многому она меня научила) куда бы я не отправлялся я брал с собой достаточное количество хорошего, черного чая, предпочтительно сорта Эрл-Грей. Разумеется выходя в магазин за хлебом или просто отправляясь чясок прогуляться я не таскал с собой как идиот чяйные пакетики, но на работу например, без них я не приходил не разу. Причина тому, ясное дело, в том что там куда я шел, чая либо вовсе небыло либо он был на удивление дрянной. Это поразительно насколько люди не внимательны к подобным вещям как хороший чяй или кофе, свежая еда а иногда и красивая одежда. Раньше вкус к подобным вещям прививался с детства, и я отказываюсь понимать куда это внимание к мелочам которые делают жизнь приятней а тебя и окружающий тебя мир заставляют воспринимать с большей ответственностью, исчезло, а главное отказываюсь принимать причину его исчезновения.
Опять же, не сочтите меня снобом, отказаться от дорогих вещей вроде элитного алкоголя и табака в пользу дешевых сортов для меня само собой разумеется, но то о чём я говорю, не требуя больших затрат является всего лишь делом выбора. Впрочем на данный момент это не так важно.
Кроме чая, из кухни отправилась в рюкзак пачька печенья, а из моей комнаты — MP3 плеер, блокнот с записанными адресами, документы и распечатка авиабилета. Вернувшись на кухню, я окинул взглядом полки и на глаза мне попалась бумажка с результатами анализов, положившая начало моим скитаниям и поискам, которые должны были вот-вот начаться. С минуту постояв в нерешительности я взял с собой и её.
Надо было ещё сходить в банк снять денег, обменять их на рубли, а потом если удастся, немного вздремнуть.
Проснулся я около десяти часов, когда услышал что мать вернулась. Я вышел на кухню поздороваться с ней, но на моё приветствие она ответила довольно сдержанно. Не вполне понимаю было ли это вызвано её разочарованием от этих злополучных тестов, или же стыд передо мной из за них же, так её сковывал или вся ситуация в целом была абсурдной и неудобной и она просто не знала как ей лучше себя вести. Именно в этот момент мне особенно сильно захотелось её обнять, как бы там ни было — в моём сознании её роль осталась нетронутой, биология не играет здесь никакой роли. Надеюсь, она это тоже почувствовала.
3
Сев на ночной поезд, проезжающий через все станции вплоть до самых крошечных, ведь ночью экспресс поезда не ходят, и прибывающий в конечном итоге в аэропорт, я заметил как минимум ещё двух пассажиров едущих отдельно и одну пару у которых были с собой объёмные чемоданы, по которым в них легко угадывались будущие туристы. Ещё на работе меня поражало сколько людей летит за границу, постоянно, во все сезоны, в любое время дня и ночи кто то улетал и кто то возвращался. Интересно, по мне тоже видно что я направляюсь в аэропорт? мой рюкзак довольно большой и со школьником решившим прокатиться на трех часовом поезде, меня точно не спутаешь. Может быть не по чемодану в человеке угадывается путешественник, может что то в выражении лица, в блеске глаз выдает его бытность в пути. Точно сказать не могу.
Поставив рюкзак на сидение рядом с собой, благо вагоны в такое время всегда почти пусты, я стал смотреть на глубокую, колыхающаюсю темноту за окном. Темноту из которой временами выплывали точки далеких уличных фонарей похожих на искры вспыхивающие и немедленно затухающие, и в которой отчетливо отражалось внутреннее пространство ярко освящённого вагона. Это отражение было намного лучше видно чем то что находилось снаружи, мимо чего мы проезжали и это немного обескураживало.
Может быть я зря бросил мать именно в такое время, может быть ей нужна была поддержка, нужно чтобы кто то был рядом? А может быть и наоборот, ей хотелось бы побыть сейчяс одной, собраться со своими мыслями, привести все в порядок. Эти тонкости мне никогда не удовалось уловить из за чего моё присутствие часто бывало назойливым в то время как моё отсутствие выглядело вероломным. Так мне по крайней мере казалось, может быть обычно люди вообще не уделяют этому так много внимания и все происходит как бы само собой… Понятия не имею, знаю только что сам я все время уделял этому внимания и на отношение с людми это сказывалось ни как не положительно, придавая им излишнею тяжеловесность.
Музыку слушать пока не хотелось, на это у меня будет предостаточно времени во время полета, не плохо было бы что нибудь почитать но книги с собой у меня не было. Моя личная библиотека вообще была довольно скудной, так как я практически не покупал книг. Почти 99% из прочитанного мной найдено было в электронных библиотеках и только если я по настоящему влюблялся в книгу или по какой-либо причине не находил её в интернете я её приобретал. Объясняется это конечно же моей скупостью и скромностью бюджета, особенно в детстве. Исключение составлял Генри Миллер чьи труды почти полностью были собраны на моей полке. Несмотря на то что такие вещи как «Биг Сур» или «Аэрокондиционированный Кошмар» оставили меня абсолютно равнодушным, да и в трилогии «Роза Распятия» многие места были по моему слабоваты, величественность «Тропиков» настолько меня поразила, что я готов был скупать все что не только принадлежало перу, но и просто имело хоть какое то отношение к этому гению. Например случайно найденный мной том из дневников Анаис Нин, в котором кроме её приключений с Миллером, упоминались и другие крупные личности вроде Дали или Пикассо. Дневник как литературное произведение, мне лично кажется вещью довольно странной и зачастую просто скучной, не всё же я жаждал заглянуть в будни на фоне которых писалось то, после прочтения чего, как бы пошло это ни звучало, моя жизнь изменилась навсегда. Гадкое выражение, после него даже во рту противно, но то что я ощутил в первый раз сев читать «Тропик Рака», первое что я читал у Миллера, я чувствую до сих пор и мне до сих пор не ясно, были ли это его слова и идеи так легко восприняты мной, или он просто озвучил то что я озвучить не мог но внутри знал всё время? Ясно мне одно, то ощущение что то что ты читаешь адресованно тебе, что это послание которое шло к тебе сквозь десятилетия, сквозь государственные границы, сквозь лингвистические различия, сквозь события изменившие мир навсегда и в тоже время оставившие его прежним, сквозь твоё рождение и его смерть призвано передать тебе что то чертовски важное, это чувство можно мало с чем сравнить. Возможно,  больше всего это чувство похоже на внезапное осознание того что ты больше не одинок. Как будто бы паря в вечной невесомости одиночества, средь его бескрайних космических просторов, внезапно начинает осознаваться не знакомая доселе (или знакомая но давным давно похороненная в глубинах подсознания)  сила притяжения, ты попадаешь во чьё то гравитационное поле и твоё движение, до сих пор хаотичное и бесцельное, приобретает упорядоченную закономерность. Причем стоит отметить, что  тот факт что цепь одиночества прерывается не на физическом уровне в текущем времени, а в совершенно иной временной плоскости идущей параллельно ежидневно осознаваемому нами ходу событий, не умаляет его красоты, и облегчение в данном случае ощущается не менее сильное чем от чьего то физического присутствия. Это ощущение своего рода братства не обоснованого биологической или хронологической связью. Возможно поэтому мне было не так трудно принять факт моей непринадлежности к тому что до недавнего времени ещё называлось «семёй». Осознавая связь с далекими и незнакомыми, легче принять внезапное отстранение от знакомых и близких.
Размышления на эту тему занимают не хуже книги, и к слову, мы уже подъезжаем к аэропорту. Даже со всеми остановками, поездка занимает от силы два часа. Два часа чтобы пересечь пол страны, мне это до сих пор кажется странным. Там куда я еду должно быть несколько иные понятия о пространстве.
Ну вот, наконец то и я здесь, пройдя бюст Бен-Гуриона я иду на контроль безопасности. В Россию. В Хайфе. Да со мной только рюкзак. Да упаковывал сам. Нет никто ничего передовать не просил. Да он всё это время был со мной. На неделю. Очередь в кассу за биллетом. Протягиваю паспорт. Распечятка заказа билета в интернете остаётся в руке. Рука потеет. Я волнуюсь. Вежливость. Учтивость. Подождите минуточку пожалуйста. Все в порядке. Ваше место в проходе. С8. Рейс отправляется из терминала А. Номер рейса 1385GH. Благодарю. Прохожу дальше. Паспортный контроль. Сдержанность. Сухая кожа. Такое же выражение лица. Строгая форма. Выглядит так, будто он поведет самолёт. Печять в паспорте.
Все воспринимается размыто, как будто бы слезятся глаза или как если бы забыл очки которые всегда носишь. Единственная разница в том, что я не ношу очков и вижу все остро но в голове все находится в текучем, несколько отстраненном состоянии. Я тут но происходит всё это будто бы не со мной. Как смотреть фильм в котором герой сам смотрит фильм. Какой то фонтан, человеческое море бьющее волнами в двери магазинов товары в которых не облагаются налогом, отчего их цена завышается изначально. Табло больших часов говорит что до посадки остаётся ещё целых полтора часа и я позволяю потоку лиц, рук, голосов покрываемых временами сообщениями по громкоговорителю, нести меня.
Утомившись от суеты по которой так тосковал, слыша её отголоски по телефону на работе, я нашел ворота у которых висело табло с номером моего рейса, а снизу как бы для того чтобы не оставалось сомнений стояла надпись — «Москва». Двери разумеется были ещё закрыты а прилавок возле них пустовал. Несколько других будущих пассажиров были разбросаны в дремлющем состоянии по креслам стоящим рядами перед дверьми. Ещё кто то листал журнал, мать пыталась откупиться от скучающего,назойливого ребенка бутербродом. Сев подальше от них, я закрыл глаза.
С одной стороны пытаясь успокоиться, с другой стороны боясь задремать я тщетно старался привести свои мысли в порядок. Они разбредались, наслаивались одна на другую, то лениво ползя то мечясь из стороны в сторону. Скорее бы открыли двери и можно было сесть в самолет….
Очнувшись и подскочив в кресле, я понял что все-таки задремал но панический страх вспыхнувший в одно мгновение давольно быстро угас, когда я заметил что все те же люди сидят на своих же местах. Судя по часам я проспал около двадцати минут и вскоре две стюардессы или просто работницы аеропорта выросли из под прилавка возле дверей, перед которым немедленно образовалась очередь в которую встал и я.
Когда очередь дошла до меня мне улыбнулись, оторвали часть билета и пропустили в рукав ведущий во чрево самолёта.
Мне немного жаль, ведь я хотел для себя задокументировать, запомнить, вызубрить все вплоть до малейших деталий полета, но всё что мне ещё удалось зафиксировать это потрясающей красоты розово-желтая полоса из которой вот-вот должно было появится солнце. В следующий момент я провалился в глубокий, черный сон.
Приземлившись в Москве, первое что я почувствовал был холод. К таким температурам я привык в самые холодные дни зимы, и полсе теплого, пыльного ветра Хайфы, разница была особенно ощутима. Одев на себя все что привез кроме смены белья и вторых брюк, с рюкзаком заметно потерявшим в объёме, я пошел искать такси.
Первый пункт назначения был Казанский вокзал, откуда судя по моим предварительным поискам я мог взять поезд до Нижнего Новгорода.
Как оказалось, мой поезд отходил только около полуночи и ранним утром прибывал на место. Поначалу проверяя расписание я сильно запаниковал, так как станции «Нижний Новгород» в нем не значилось. Объяснила мне ситуацию кассирша. Похоже я был не единственным кто не знал что несмотря на то что после падения союза, город получил обратно своё историческое имя, о названии станции забыли или же оставили нарочно. Так или иначе, нужный мне пункт назначения, как и тридцать лет назад, назывался «Горький». На первый взгляд — ни чего особенного, однако ничем сладким от этой тени забытых предков не веяло. чуть позже объясню вам почему, вот только заплачу девушке за билет, а потом мы чего нибудь перекусим. У нас ещё целый день впереди, о многом ещё можно будет поговорить.
И так, позавтракав в маленьком ресторанчике возле вокзала, омлетом и кофе я в относительной степени пришел в себя но иллюзорность происходящего, призрачное ощущение полуреальности, стряхнуть все-таки не удалось. Грустить по этому поводу было бы глупо и лучше всего было бы просто принять это как данность, может быть это просто защитная реакция организма на новые впечатления.
У той же коссирши что продала мне билет и раскрыла тайну названия Новгородской ЖД станции, я узнал как мне доехать до Красной площяди. Да, довольно тупой выбор, но ничего друго чем я мог бы себя занять мне на ум не пришло. Тем более что у меня был первый в жизни день в Москве и его надо было провести хоть мало-мальски культурно, с пользой черт-побери.
Скажу вам чесно, решение лететь в Россию не прибавило мне легкости и беззаботности на душе. По правде говоря, я боялся той страны в которой родился но чьих повадков, законов, чьегу духа я не помнил абсолютно а точнее не знал вообще, так как в том возрасте когда сами эти понятия начинают формироваться в сознании меня там уже не было. Мои представления о ней основывались на двух диаметрально противоположных источниках — литература и информационные медиа — интернет и телевизор. По большей части различия в получаемой информации были на столько разительными что я просто не знал чего ожидать.
Картина представляемая СМИ была мрачна, груба и веяло от нее вечным перегаром и такой же безвыходностью. Москва представлялась эдакими извращенными джунглями в которых унаследованные с коммунистических времен ограниченность и провинциализм и вступили в дикий, пугающий симбиоз с капиталистической жестокостью . Конечно же это искаженное восприятие реальности. Общество не может делиться только на Равшанов и Джумшутов с одной стороны и Тимотей с Бьянками с другой. Но все же, когда таким это общество сознательно показывают ему же каждый день по телевизору, значит какая-то доля правды в этой картинке есть, как есть и люди пытающиеся под этот имидж подстроиться. Остаётся только надеятся что таких не слишком много.
Однако вливаться в это общество меня ведь никто и не просит, да у меня это никогда и не получится, но иногда даже места к которым у тебя хоть и не прямая, но всё же связь есть, лучше посещать как гость, турист, посторонний наблюдатель. В конце концов, это моя функция в любом месте, где бы я ни был, какими бы людьми ни был окружен, какое бы у меня ни было предназначение по их мнению, настоящим моим занятием было наблюдать, фиксировать, заносить в воображаемый архив события на первый взгляд тривиальные, но в то же время в своей тривиальности знаковые, это была жизнь как метафора, как символ, где каждое событие кроме себя обозначало и тысячи других, каждое чувство было символом сотни других чувств, каждая радость или неудача заключали в себе все остальные радости и неудачи. Для чего это делалось? Кому эта информация сможет понадобиться? Не имею ни малейшего понятия, но это и не важно. Иди и смотри. Я архивариус, хранитель не значащий ничего сам по себе, но охраняющий бесчисленные полки, витрины и шкафы забитые ветошью и хламом сумма которых — жизнь.
И я пошел, точнее поехал на Красную площадь. Сев на станции «Комсомольская» на метро линии «Сокольническая» («Ни в коем случае не перепутай! Не бери Кольцевую! Приедешь совсем не туда» — звучал в моих ушах голос кассирши неопределенно помятого возраста с большим и добрым сердцем) я доехал до станции «Боровицкая», где понял что объяснение остального пути я забыл и мне пришлось срочно искать где бы я мог купить карту города. Её я нашел в газетном ларьке.
Описывать достопримечательности города Москвы представляется мне бессмысленным. Как выглядит Кремль, Красная Площадь или собор Василия Блаженного знают все, а тот кто не знает приглашается на досуге погуглить. Я просто гулял, стараясь ни о чем не думать, дышать незнакомым мне воздухом и любоваться пеленой тучь, что становились все плотнее. Если пойдет дождь — зайду в кафе или ресторанчик, если нет — сделаю то же самое. Ещё было бы интересно попасть на Курский вокзал, там кажется стоит памятник Веничке который спешит на поезд в Петушки.
Мне всегда очень нравилось гулять, просто идти пешком, без цели, без определённого места куда собираешься попасть или полу в шутку, понарошку выбирая точку, просто что бы начать двигаться. Неважно попадешь ты туда или нет, неважно когда взбредет тебе в голову свернуть и наметить другую точку или просто плыть по течению улиц. Выполнив «обязательную» программу красной площади (и чего она мне далась?) это праздношатание было особенно приятным.
Погуляв по городу до вечера, обнаружив что никакого памятника Веничке на Курском уже не стоит и что перенесли его в какой-то парк, стандартное название которого немедленно выветрилось из моей головы, я решил что почтить литератора можно и другим способом. Купив в супермаркете бутылку портвейна я отправился обратно на вокзал. Пора приступать к делу.
После длинной прогулки и портвейна, путь до Нижнего новгорода я крепко проспал. Перекусив в вокзальном буфете у меня оставалось ещё пол чяса до поезда на станцию «Кожевенное» то есть в Богородск. Соранные какие-то названия у этих ЖД станций, какие-то нечеловеческие, и веет от них либо мрачным недавним прошлым, либо удручающим давним. На сумбурное настоящее или туманное будущее ни что не указывало и это оставляло трудно уловимый нелет безысходности, привкус отчаяния, хотя возможно это просто вчерашний портвейн. Вчера в поезде, перед тем как уснуть я решил сыграть в игру «Серп и Молот — Корочарово». Главное было не увлекаться, ведь участь героя трагедии мне повторять совсем не хотелось. В конце концов, я приехал по делу, но ведь и он ехал по делу… Все, хватит глупостей, вон подъезжает поезд и надо еще обдумать куда ехать первым делом.
«Куда ехать первым делом?» — было разумеется вопросом риторическим, ехать мне было только в одно единственное место — в роддом.
«Я вернулся в свой город знакомый до слёз», не нужно быть историком литературы чтобы знать что эта строка написана Мандельштамом не про Богородск, да и сам город мне не то что «до слёз», вообще знаком не был. Но всё же….
Выйдя из пропахшего табачным дымом и потом такси, довезшим меня от станции «Кожевенное», внешний вид которой соответствовал кондовасти, посконности и домотканности названия, к кирпичной коробке роддома, у меня случился приступ малодушия.
И что спрашивается мне теперь им говорить? как это вообще может делаться? законно ли то что я прошу? противное чувство слабости знакомое до тошноты.
Однако не ехать же, в конце концов, обратно. Решив немного пройтись я набрел на маленький продовольственный магазин со старой выгоревшей вывеской. Собственно о том что магазин продовольственный можно было догадаться только по бабке вешедшей из него и несшей в руке полиэтиленовый пакет с каким-то явно съестным добром, да еще пара ханыг стоявших с пивом и о чём-то оживленно но медленно переговаривавшихся.
В общем, город начинал новый будний день. Солнце светило ярко но задумчиво что подчеркивали прохладные порывы ветра.
Выйдя из магазина с коробкой конфет в своём рюкзаке, я с одной стороны почувствовал себя уверенее, с другой — настоящим идиотом. О двуличность, о расщепленность бытия и смущенного сознания. Ох, не зря мне вчера весь день Веничька вспоминался… Насчёт уверенности мне нечего добавить, насчёт идиотичности (или идиотства, не обессудьте, в такой ранний час я не помню как правильно) могу пояснить что когда-то где-то я слышал о древней традиции подношения подарков, которая в некоторых случаях в Росии делает невозможное возможным. Верить этому или нет я не знал, отсюда и неоднозначность предчувствий, но проверить этот вариант всё же следовало.
Внутри коробки роддома, возле входа было нечто среднее между высоким письменным столом и низким прилавком. За этим сооружением полу-сидела полу-стояла молоденькая медсестра, объясняющея что-то бабке, для которой в силу её возраста, стол-прилавок был очень удобен, так как медсестра говорила с ней, то что называется, на уровне глаз. Что эта бабка делает в роддоме я себе смутно представлял, так как если она собирается рожать это несомненно будет должно войти в библию. А может быть она просто пришла кого то навестить или же ей все равно в какую лечебницу пойти, лишь бы почувствовать присутствие белых халатов, или же….
— «Что вам, молодой человек?» — голос медсестры выгнал меня из раздумий о бабке и застав врасплох, заставил совсем смешаться.
— «Эээ, я… Дорый день, я хотел кое-что узнать…эээ» — короче чтобы не смущать вас своей бессвязной речью, скажу лишь что я немного запутано, но по возможности вкратце, изложил ей обстоятельства и цель своего визита.
Лицо молоденькой медсестры смотрящее на меня с низу вверх из за странного предмета канцелярской мебели за которым она восседала, оставалось непроницаемым. На определённом этапе моего рассказа она вообще предпочла заняться какими-то бланками на своём столе.
— «Но зачем же вы пришли к нам? Вам наверное стоит обратиться в муниципалитет или где-там записывается население?»
Тогда я попытался ей объяснить, что я понятие не имею где-там это население записывается, и что меня всё равно среди него уже нет, так как я уже даже не гражданин страны. Не знаю причём был последний довод, но похоже что в купе с 50 долларовой бумажкой, которую я набравшись наглости галантно положил среди её бланков, он произвел должное впечатление.
— «Я пойду узнаю у главврачя» — чуть порозовев бросила она и скрылась в коридоре справа от нее.
Не скажу что я ожидал столпотворения в подобном месте, однако этот роддом был какой-то особенно пустынный, может быть не сезон. Хотя, понятия не имею как обычно роддома выглядять, от единственного посещения в одном из них, в этом же самом, между прочмм, у меня не осталось никаких впечатлений.
— «Чем могу служить молодой человек?» — сухой и в то же время чуть насмешливый голос средней октавы, чуть скрипучий. Бордка, проглядывающая лысина, очки в овальной оправе. Ну прямо иллюстрация в словаре под графой «Врач». Ему больше бы подошла медицинская кафедра в Петербурге чем нынешние декорации.
— «Я думал вам объяснили»
Остренькие глаза за стеклами стали ещё чуточку острее — «Хотелось бы из первых рук»
И я повторил свою историю, только в чуть более упорядоченном виде.
Если чесно, глядя в его остренькие глазки, смотря на то как он кивает головой а иногда и поддакивает во время моего рассказа, к концу у меня сложилось впечатление что дослушав он немедленно укажет мне на дверь.
Но он похоже решил плюс ко всему ещё и поиздеваться напоследок.
— «Какого кино вы насмотрелись, молодой человек? навскидку могу припомнить пожалуй только «Однажды в Америке», хотя скорее всеге вы его не знаете, а в новом я не разбираюсь».
Фильм «Однажды в Америке» я знал очень хорошо. Отец его очень любит и временами даже пересматривает. Указав на сходство с сюжетом какого-то филма доктор решил бить ниже пояса. Подъебать, попросту говоря.
Тогда я показал ему израильский паспорт, билет на самолет, и в конце то самое чёртово письмо с которого всё началось, хоть он ни слова бы из него не понял. Если бы у меня был обостренный приступ потребности над кем нибудь подшутить, уж наверно я бы выбрал более простой способ чем переться для этого к черту на рога в другую страну.
— «А с чего вы взяли что у нас есть такого рода записи?» — на это я ничего не ответил. «Ладно, пройдемте со мной» — похоже услышав это, удивление настолько явно проступило на моём лице что наш лекарь не смог сдержать косую ухмылку — «Что не вериться, да?» — ну да, как-то не верилось.
— «Год?» — кортко, по армейски бросил он отпирая ключем дверь перед которой мы оказались пересеча коридор, спустившись один лестничный пролет пахнувший сырой краской и хлоркой вниз, и в заключение пройдя ещё часть коридора уходившего куда-то вглубь. Прямо подземелья Ватикана.
— «Девяносто первый». В комнате, а это была именно комната а не кабинет, до самого потолка громоздились шкафы картотеки. Похоже что несмотря на наличие у роддома интернет сайта, с компьютерами здесь не особо дружили.
— «Месяц?»
— «Июнь».
— «Число?»
— «Восьмое»
— «Звание?» — опять ухмыльнувшись он бросил на меня короткий взгляд через плечо — «Ладно, как фамилия, ты говоришь?». Я назвал. Перемена тона и переход на ты сразу напомнили о серьезности того чем мы сейчас занимались если к чему-либо вообще можно было относиться серьезно.
Доктор (к сожалению я так никогда и не узнал его имени или фамилии) стал рыться в картотеке, тихо бубня пролистываемые даты и фамилии незнакомых мне людей родившихся под той же крышей что и я.
— «Ну вот» — сказал он раскладывая на столе стопку тоненьких папок — «Будем сейчас составлять тебе гроскоп» — опять короткий взгляд поверх очков. — «Вот он ты, что тут у нас?» — заглядывая в одну из папок — «Принимал не я, ну и слава богу. Вот и остальные кто родился в то же число. В папки заглядывать не разрешаю, только имена»
Я окинул взглядом папки лежащие предо мной, ну вот они, мои сверстники. Восьмое Июня девяносто первого года было в Богородске явно урожайным днем. Вряд-ли девять новорожденных в один день было для маленького двухэтажного, Богородского роддма нормой. К счастью, пятеро были девочками и их кандидатура сразу же отметалась. Одним из четырех остальных был я, что сужало наши опции до трех претендентов чьи имена я записал в блокнот.
— «Он тебе вряд-ли подойдет. Он умер уже через сутки после рождения. Врожденный порок сердца.» — сказав это он взял папку со стола и увидев что я вычеркнул стоящее на ней имя из своего списка, вместе с остальными вернул в шуфлядку ящика, после чего запер её на ключь.-  «Прошу на выход».
— «Одну минуту, а вы знаете что с остальными? Ну, где их можно найти?»
— «Не знаю, и вообще хочу тебя попросить, где бы ты их не искал, обо мне не заикаться, понял?» — я кивнул — «Знаю только что Маркины уехали в Германию а твоя семья в Израиль».
Я насторожился.
— «А откуда вы это знаете?»- ох уж не прост этот главврач.
— «Ну я же и врач в нашей клинике — гинеколог. Если только в роддоме ошиваться, можно или от скуки или с голоду сдохнуть. А врач, он же как почтальон — всех знает. Тем более городок у нас не большой, не столицы всё таки. Как там, кстати твои поживают?»
Странный вопрос, если учесть обстоятельства нашей с доктором встречи, то есть то что «мои» вовсе и не «мои», но было ясно что доктор не имел в виду ничего дурного.
— «Нормально, устроились помаленьку» — вводить его в подробности семейных перепитий мне совсем не хотелось. Да он судя по глазам-иголочкам и сам всё понял, ответ и вправду прозвучал как плохая отговорка если учесть всё тот же факт моего нынешнего визита.
— «Ну что-ж, при случае передавай привет».
Я пообещал обязательно передать, поблагодарил доктора и уже направился к выходу как вспомнил о лежавшей в моём рюкзаке коробке конфет. Я уже собирался обернуться но чувство неловкости которое доктор, очевидно, замечал и которое его, очевидно, забавляло, заставило меня идти дальше чувствуя на спине, проникающий свозь рюкзак, конфеты и одежду острый, чуть глумливый взгляд.
Итак две опции — Германия и неизвестно где. По причине её географической отдаленности, Германию мы оставим на потом. Для начала следует узнать что стало с семьёй, местонахождение которой доктор мне не смог или не захотел назвать. Возможно они не уезжали из города и помочь нам узнать это может простой телефонный справочник
Судя по справочнику (который я смог раздобыть на почте) из города они похоже действительно не уезжали. Не только не уезжали, но судя по всему ещё и клонировались, нужные мне имя и фамилию носили три разных человека. Что ж, будем искать.
Выписав адреса «подозреваемых» я отправился на поиски чего-нибудь съестного, так как время уже близилось к часу и я проголодался.
Маленькие ресторанчики. Наверное они во всех точках земного шара, куда добрались русские люди разных происхождений, одинаковые. Свет включенный только наполовину по тому что всё равно людей ещё нет, чего зря жечь? Название заведения выведенное на оконном стекле буквами-наклейками, клеенки на столах, немолодые, полные официантки-хозяйки с проступающими корнями темных волос но давно окрашенной под блонд голове, их неторопливое, небрежное, в той или иной мере гостеприимное хамство, магнитофон играющий пошлейшую музыку с претензией на эстраду, островки такого же пошлого, провинциального шика проявляющегося обычно в отдельных предметах интерьера вроде занавеса из красного бархата или греческой колонны, сиротливо и неумесно стоящей посреди и так не большого зала, визуально дробя его на ещё меншии.
Меню устно как легенды до изобретения письменности.
Вся атмосфера так живо напомнила мне русские рестораны в Хайфе, в которых так любила собираться моя родня (как всё таки трудно избавиться от привычки называть её моей) и в которых тоска и безысходность вырванности из контекста, неуместности, нелогичности и общей трагичности бытия ощущались особенно сильно. Впрочем, судя по тому как остальные веселились, было похоже что чувство это крайне субъективно, и всё как бы говорило — «Что ж, если ты такой дурак что вместо того чтобы веселиться пить, есть, танцевать и чесать язык вместе со всеми, ты занят всякой внутренней ерундой, тогда пожалуйста — сиди, ощущай» и я ощущал. Совершенно не хотел, но против своей воли ощущал.
Ощущал и тут, но тут мне на это было наплевать. Вся атмосфера даже вызвала какой-то постыдный прилив ностальгии. Это поразительно как любое дерьмо когда-либо с нами происшедшее приобретает некоторый приятный, иногда умилительный оттенок, стоит ему отойти достаточно далеко в прошлое. Какое-то мазохистическое свойство.
Отднако, как уже было сказано, сегодня мне всё это совершенно параллельно. Я здесь для того чтобы съесть замечательную дымящуюся солянку, передохнуть и продолжить дальше по своим делам.
А дела вели меня на первый в моём списке адрес. А как же ещё, собственно, мне взглянуть на них? как опознать их среди других людей? но если идти к ним домой, то под каким предлогом, и что я вообще собираюсь увидеть? Не имею ни малейшего понятия. Однако вперед, позволим нас вести вдохновению.
Приехав на первый адрес, я вооружился ручкой и блокнотом и узнав в первой попавшейся квартире на каком этаже находится квартира подозреваемого, нажал кнопку звонка. Звонок мелкой лихорадочной дрожью пробежал по квартире вызвав неторопливые, чуть шаркающие шаги.
— «Дорый день! Я могу видеть Свысенко Виталия?»
— «Ты его видиш» — отлично, минус один. Этот жлоб никак не может быть нашим кандидатом так как на моего сверстника, даже очень плохо сохранившегося он никак не тянул.
— «Хотел вас заинтересовать новой моделью стационарного домашнего компьютера производимого нашей фирмой» — по моим расчётам сейчас он должен был захлопнуть дверь мне в лицо.
— «Ну ну, заинтересуй…» — похоже у него была уйма свободного времени и тут мои фантазия и технические ресурсы иссякали.
Пораздумав пару секунд я просто повернулся и бросился вниз по лестнице.
— «Пидарас» — лениво донеслось уже откуда-то сверху.
Хрен с ним. Нет смысла слишком долго с ним возиться, если ясно что это не он.
Следующего по списку не оказалось дома. Хотя бы увидел на остановке, расписанной и заплеванной, каким автобусом сюда можно доехать так как разъезды на такси грозят сильно потрепать мой и так не особо высокий бюджет.
В следующем доме бывшем заметно ухоженее двух предыдущих и находившимся в более современном на вид раёне, был домофон. Позвонив в домофон я прислушался к тишене прерываемой громкими ударами моего сердца. Наконец ответила женщина. Спрашиваю дома ли он. Нет. Благодарю.
Похоже на сегодня всё. Можно ещё немного пройтись по маленьким улочкам, после чего отправляться в гостиницу. Эта улица, например, выходит на небольшую площадь на краю которой стоит аккуратная церковь окрашенная в белый и голубой с граненным позолоченным куполом и двумя маленькими выкрашенными в серый луковицами. Что-то в этом сочетании белого и светло небесного цветов показалось мне очень трогательным, не скажу родным, дабы не распускать излишней сентиментальности, но всё же правильным и знакомым. В нем отсутствовала громоздкая помпезность огромных храмов слепящих золотом и пахнувших ладаном и нечистым способом полученными деньгами. Простота двух серых луковиц внушала доверие а голубые полосы на стенах, будь они чуть темнее заставили бы фасад выглядеть вполне по сионисски — в духе израильского флага, в свою очередь берущего свои цвета, от талеса коганов — ну священнослужителей другими словами. Все мирно уживалось в этом здании и это вселяло спокойствие, кокого со времени приезда мне ещё не приходилось ощущать.
Погуляв ещё немного я отправился на вокзал, напротив которого действительно стояла гостиница о которой я раньше слышал.
На следующий день я вышел в шесть часов утра. Вы спрашиваете «какого черта»? — план таков: встать недалеко от дома с домофоном и подкараулить почтальона. С ним и зайти внутрь. Если повезет ещё успеем с утра и второго застать дома, тем самым покрыв все опции.
Почтальон не шел долго. Завтракать пред выходом я не стал и теперь об этом жалел. Наконец, какой-то человек с сумкой остановился у двери и позвонил в домофон, очнувшись я поспешил из своего укрытия за ближайшим углом стараясь всё таки не привлекать особого внимания. Ну прямо как налётчик. Я полагал что у почтальонов есть какая-то униформа но похоже я ошибался, или может быть это только в больших городах. Какая к черту разница, тут бы сосредоточиться а он о всякой фигне думает, утренний час все таки берет своё.
Почтальону как-раз отперли дверь когда я попросил придержать и прошел вместе с ним в подъезд. Квартира кажется пятнадцатая но я могу и ошибаться.
Нет, все верно. На звонке квартиры номер пятнадцать стояла нужная фамилия. Удача, было слышно как за дверью кто-то ходить и чем-то шуршит, возможно одеждой. Так мой визит хоть и не покажется менее подозрительным но покрайней мере не поднимит никого с постели.
С ручкой и блокнотом в руке, на этот раз я решил постучать. Дверь немедленно приоткрылась на щелку, показав часть свежевыбритого, квадратного лица на прямом, коротком носу которого сидели квадратные очки носимые судя по всему ещё со времен когда такая форма не была повально модной и не называлась «Хипстерской», а просто так делали очки. Волосы посыпанные сединой были подстрижены под средней длины офисный ёжик прекрасно дополняемый галстуком в полоску. Запахло одеколоном.
— «Да?» — спросило интеллигентное лицо несколько подозрительно.
— «Доброе утро, вы Свысенко Виталий?» — я постарался чтобы это прозвучало по возможности дружелюбней, но похоже вышло не очень, ибо интеллигентное лицо стало полностью подозрительным почти утратив свою интеллигентность.
— «Нет, а что вы хотели?»
Сердце забилось ещё сильнее, наверное передо мной его отец.
— «Я из молодежного журнала «Богородск Пипл», мы проводим опрос и котроткое интервью под названием «Рожденный в СССР», опрашиваем молодых людей которые родились перед самым падением союза» — если он спросит почему я сначало спросил он ли это, я буду в неприятном положннии. Вроде как вчера.
Похоже хипстерские очки позволяли ему читать мысли так как следующее что он спросил было: «А зачем же вы тогда спросили я-ли Виталик?»
— «Видите-ли, в телефонном справочнике есть три человека под этим именем. Будь это вы, это значило бы что ошибся» — Каждый ребенок знает что иногда лучше всего говорить правду.
— «Рожденный в СССР? пожалуй вы могли бы спросить и у меня» — мало помалу лицо стало менее подозрительным и снова приобрело ителлигентность к которой примешивался тонкий сарказм.
— «Пап, кто это?» — молодой голос из глубины квартиры.
— «Иди сюда, тебя что-то хотят спросить. Мне уже на работу пора» — последняя фраза была сказана тише и я не вполне понял кому она адресовывалась. Возможно никому.
Из квартиры послышались приближающиеся шаги и повернувшись ко мне спной, отец семейства шепнул что-то подошедшему после чего освободил дверной проём.
Сначала я подумал что мне показалось, ибо передо мной предстали те же самые квадратные очки только на этот раз действительно хипстерские. Если не учитывать модной прически темных волос состоящей из коротко подстриженных сторон и более длинного, причесанного назад верха со стоячим чубом, и какой то трудноуловимой женственности черт, лицо вопросительно глядящее на меня в этот момент было в точности идентично предыдущему. Такое сходство пугало, так как заставляло подумать о каких-то неестественных способах размножения и тому подобной фантастической чепухе.
— «Здрасте» — сказала молодая копия предыдущего лица подбадривая меня поскорее выложить то зачем я пришел. Я совсем забыл об этом погрузившись в разглядывание такого поразительного сходства.
Тут я спохватился и повторил ахинею насчет журнала и опроса. Лицо пару раз кивнуло после чего со словами «Спосибо, не надо» закрыло дверь. Вот что называется «образованные», «культурные» люди. Вежливо выслушали, вежливо отказались. И себе время сэкономили и прешедшему мозги не парили в отличии от вчерашнего мудака.
В том что эти двое были одной крови не могло быть ни тени сомнения. Так же я был практически уверен что этот парень и есть мой бывший сосед по палате новорожденных, однако чтобы не было абсолютно никаких сомнений, следует проверить и последнего кандидата. Но сначала — завтрак.
Вернувшись в дом, дверь в котором мне вчера никто не открыл, я позвонил снова. После нескольких секунд тишины мне показалось что я уловил тихое шарканье ног, немедленно затихшее. Больше ничего не нарушало тишину. Я позвонил ещё раз и дверь находившаяся за моей спиной скрипнула. Тихо лязгнула цепочка и из соседней квартиры высунулся старушечий нос.
— «Сергеичь вам не откроет, уходи отсюда!» — и дверь сразу же захлопнулась прекратив тошнотворный поток смеси запахов кошачей мочи и чего-то варящегося хлынувший из узкой щели. Проверив последний раз фамилию на звонке я со спокойной душой поспешил покинуть душный подъезд, где свет падавший сквозь окна, либо голые, либо с обломками прежних стекол, прорезал спертый воздух высвечивая кружащеюся в нем пыль и наводя на мысли о витражах кафедральных соборов. Больше с собором у этого подъезда не было ничего общего.
Итак, что мы имеем в итоге? В итоге мы не имеим ничего. Мы, так сказать, имеем отсутствие того кого мы искали. Да, хочу ещё раз оговориться, я говорю «мы» так как рассказываю об этом вам и тем самым вы как бы становитесь моими спутниками. Кроме того, здесь говорит так же врожденная неуверенность в себе, ведь говоря «я», человек берет на себя определенную ответственность. Ну это так, к слову.
А если к делу, то вот что мы узнали. Из моих сверстников которые могли-бы всё это  время быть моими «ИО сына» у людей которых они ошибочно называли-бы «родители», тот что остался в городе, очевидно не подходил на эту должность, а второй, то есть единственный возможный, находился где-то в Германии. Не очень утешительно хоть на душе и полегчало.
На получение данной информации ушло два с половиной дня, что делать с остальными четырьмя с половиной я не представлял, однако сдается мне что кое-что ещё можно узнать и здесь.
Проверив что купленная вчера коробка конфет ещё лежала в рюкзаке и вроде-бы несильно примялась, я отправился снова в роддом. За столом-прилавком дежурила на этот раз другая медсестра. Она была намного старше, опытнее и от этого ощутимо менее приветлива.
— «Что вам» — инквизиторским тоном «поинтересовалась» она.
Объясняю что хочу увидеть главврача.
— «Зачем» — это был не вопрос, вопросительная интонация, по видимому, не была ей знакома, это был отказ с помощью слова, обычно служащего для вопроса.
Объясняю что по личному делу. Напрягаться чтобы придумать ложь для такой противной старой карги нет никакого желания.
— «Его нет» — смесь безразличия с удовольствием отказа.
— «А где он есть? Когда будет?» — начинаю терять терпение.
— «В клинике на дежурстве» — Формулировка предложений состоящих более чем из пяти слов, было явно ниже её достоинства. Такая вот жаба.
Доехав до городской клиники, находившейся на растоянии двух кварталов, и дорогу до которой мне подсказали на остановке существа которые казалось относятся к отличному от Жабы за прилавком биологическому виду, настолько разительно было различие в способе коммуникации, я направился к информационному столу приемного отделения, где мне было предложено, хоть я и не записался заранее, подождать в очереди. К врачу гинекологу.
Я думаю немногие мужчины ждали раньше очереди на прием к гинекологу, и моё присутствие среди пришедших на прием, страждущих дам довольно сильно бросалось в глаза.
Очередь оказалась не длинной и вскоре я уже сидел перед знакомым врачем.
— «Нус, на что жалуетесь?»
— «Пришел вас поблагодарить» — выкладывая на стол конфеты -«А заодно хотел ещё кое-что у вас узнать»
— «Иного не ждал»
— «В какой город в Германии уехали Маркины?»
— «Ты помнишь что я тебе говорил насчет меня?» — Такие меры предосторожности будто он выдовал государственную тайну. Я кивнул.
— «Если я не ошибаюсь они в Берлине»
Я сердечно его поблагодарил а он был даже настолько добр что ответил на последний мой вопрос — назвал мне имена его (оставшегося парня) а может быть и моих родителей. Это всё я записал в блокнот после чего мог покинуть город в котором появился на свет, теперь уже навсегда.
В Москве я не задержалсь слишком долго. Мне удалось без особых затруднений обменять свой билет на более ранний рейс, и в конечном итоге я вернулся домой на три дня раньше чем предполагал.
Дома всё казалось было по старому. Мать была на работе и весь остаток дня я проспал так как несмотря на то что рейс был ночной, сомкнуть глаз мне не удалось ни разу. Я вспоминал врача очереди к которому я дожидался, его хитрый взгляд и то что он определенно знал больше моего и чего-то мне явно недоговаривал. Он ведь даже не очень удивился,черт побери, когда я в первый раз к нему пришел, как будто к нему каждый день ходят люди ищущие своих настоящих родителей. И все же он был добр ко мне. В конце концов помогать мне вовсе не было его обязанностью и он имел полное право, при желании, послать меня на все четыре стороны.
Многое о чём можно успеть подумать во время полета. Например, мне почему-то не давал покоя тот малыш что умер на следующий день после рождения. В этом было что-то странное что умер именно он, а не тот что теперь был интеллигентным Богородским хипстером, или Маркин которого мне ещё предстоит как-то отыскать, или в конце концов я сам. Хоть и не будучи болезненным ребенком, у меня, как и у любого другого из нас, были возможности присоединиться к нему на том или ином этапе жизни (разумеется на определенном этапе никто этого не избежит). А кто такой теперь этот Маркин? похож ли он на моих сверстников с которыми я ходил в школу? Буду ли я его боятся так как боялся их? Со школьных времен моим любимым местом была библиотека. Там, в пыльной прохладе освещенной вечным светом неоновых ламп, я прятался от тех с кем мне полагалось играть или просто проводить время на переменах. Меня поражала их жестокость, беспричинная настолько же насколько и бурная. Я не мог уловить те волны ответственные за то что считалось «классным» и что считалось «отстойным». Эти неуловимые для меня потоки менялись, перемешивались, сливались и расходились с головокружительной скоростью и неумолимым постоянством, и тем не менее остальные похоже, то ли интуитивно то ли мастерски научившись, плавали в этих водах с удивительной, мерзкой грациозностью не задумываясь откуда они вытекают, куда выливаются и почему все должны в них плыть. Я вполне отдаю себе отчет в том что молодежь на то молодежь и есть, и старался не выдвигать к моим сверстникам слишком высоких требований, но всё же если неуместность и нелогичность всего терзала меня, мне по крайней мере было любопытно почему не терзает их. Почему мучаюсь я один? Я не считал себя выше их, честное слово, но и их ощущать веше себя мне не хотелось, однако в компании как будто бы не существовало понятия «Нейтральной Полосы», ты не мог просто «быть», что бы быть причастным ты должен либо «быть лучше» либо «быть хуже» и другого не дано. Выходя из соревнования ты снимаешь опознавательные знаки тем самым невольно представляешь скрытую угрозу неизвестности к которой относятся в большинстве случаев враждебно, даже те кто младше тебя. Это дразнит их как собак. Если ты был «лучше», и мог доказать это другим, тебя любили, перед тобой заискивали, твоей компании добивались. Некоторые чтобы стать «лучше» лезли из кожи вон, у некоторых это получалось как-бы само собой, естественно и таких любили сельнее и искреннее.
Тех кто был «хуже», за глаза или в лицо, называли лузерами но и у них был лучь света освещавший их жизнь — потенциальная возможность когда нибудь свершить надлежащие изменения в себе, какие именно никто не знал но я подозреваю что достаточно было просто немного оскотиниться, и перешагнуть в заветную категорию. Это было вроде игры «Царь Горы» только сталкивать и бороться приходилось не с другими участниками а с бесплотными призраками в своей собственной голове. Перед вами ещё одна ипостась Космического Одиночества.
Если приглядеться — общество взрослых не отличается ничем, просто больше жеманства. Мне всегда была противна идеализация, превозношение детства, но заметив однажды сходство между детьми и взрослыми я понял что в ней есть свой смысл. Взрослые как будто сохраняли детскую глупость преумножая её подавленностью и озабоченностью каждодневной битвой за выживание. Любопытство и простота чувств теряються по дороге, и с этих пор называються иллюзиями молодости. При таком раскладе, детская фаза действительно предпочтительна, хотя бы потому что таит в себе то что так дорого каждому человеческому существу — надежду на то, что на этот раз все сложится хорошо, на этот раз что-то получится. Надежду на чудо.
Мне кажется, по какому-то странному стечению обстоятельств я был с рождения стариком. Не зря же мне всегда было интереснее в компании взрослых людей чем своих сверстников. Однако те времена уже позади. Времена когда это вгоняло меня в настоящею депрессию пока наконец в один прекрасный день я не понял с кристальной ясностью — хоть мы все и одинаковы, мы также и абсолютно разные. О том чего ты не можешь изменить грустить глупо. Вещи поддающиеся премене нужно пытаться изменить обязательно. Грусть подкупающая своей философской романтичностью и возвышенностью не более чем ловушка в которой можно барахтаться бесконечно. Кажется есть такая молитва, просящая душевного покоя для того чтобы принять вещи, изменить которые мы не в силах, и смелость изменить то что мы все таки можем, а главное возможность отличить одно от другого. По сути это действительно все что нужно и для печали, в компании которой я провел долгие годы, здесь места нет.
В конце концов глупо тосковать о том что не понимаешь других и из за этого не можешь сократить растояние световых лет лежащего между вами, хоть на физическом плане ты и можешь дотронуться до своего собеседника просто протявнув руку. Некоторые вещи ты даже понимаешь острее их самих, хоть это, опять же, вас и не сближает. Например: почему они так сильно ненавидят учителей. По тому что те, якобы, лишают их свободы? Бред! Просто напросто учетеля сами себе противоречили ибо слова их учили нас как надо жить, в то время как сам образ их представлял полную тому антитезу. Пропагандируя определенный путь, обусловленный определенным способом мышления, одновременно показывая негодность этого пути так как вел он не к счастью, не к успеху и самореализации и даже не к богатству. Он вел к порабощающему быту, тоскливой повседневности проводимой за нелюбимым занятием и возможно с нелюбимым человеком. Он ведет в замкнутый круг работы, тоскливого размножения, сомнительных развлечений а в конечном итоге — к старости, медленной, ползущей, подавляемой разнообразными медикаментами но непобедимой и к смерти, точно такой же как и миллион лет назад. Есть на земле вещи неизменные. Согласитесь, это может взбесить любого, бесило и их, и ненависть их была не личностноя, направленное против отдельных печальных индивидов, а против самого противоречия излучаемого ими.
Впрочем «Противоречие» было абсолютно естественной средой обитания Хомо-Сапиенс различных возрастов. Оно присутствует во всем, в воздухе которым мы дышим, в пище что мы потребляем, оно было в желании выделиться покрывая себя такими же в точности татуировками, и прокалывая те же места что и миллионы других «бунтарей», оно было в отрицании одной поп культуры во имя основания другой, страдающей ещё большим безвкусием, оно было конечно же и в похоронах свиньи.
Как, я не рассказывал вам про похороны свиньи? Простите, я думал вы уже об этом слышали.
Это, как и многое другое, было во время моей короткой но насыщенной армейской службы. Исполнялись мной в то время обязанности водителя, а водить предполагалось большой, тяжелый внедорожник марки Форд, обладавший четырьмя местами и вместительным крытым кузовом. Обычным времяпрепровождением была перевозка бинтов, шприцов, инфузий и прочей медицинской дряни из складов на место тренировок. Ах да, забыл вам сказать, это была подготовительная база для полевых медиков.
Иногда ради разнообразия требовалось отвести на стрельбище продовольствие и инвентарь вроде мишеней, древок, потронов и командирш которые по долгу службы чмурили курсантов, а в машине где можно было забыть о строгостях субординации, ведь я им не был подчинен, становились простыми девчонками, смеющимися, болтающими всякую чушь и в конце засыпающими. В сущности такие же дети как те которыми они командовали.
Однако однажды задание было иным.
— «Возьмешь Форд, поедешь к Главному зданию с заднего входа и будешь ждать. Там будет солдат, поедешь куда он скажет» — Командир был немногословен но не особо строг. Солдаты его за это не уважали, но на открытый конфликт не шли и особо не прекословили. Я совсем не прекословил, чем вызывал его подозрение, как будто он не совсем знал чего от меня ожидать. Я и сам не знал, поэтому взял ключи, расписался на специальном листике на котором расписался и он (так делалось перед любым использованием армейской машины чтобы солдаты самовольно не катались на казенных тачках, не попадали в аварии и не жгли государственный бензин. Ну, кроме тех случаев когда им надо было на амбулансе сгонять в город за водкой. Все водители поголовно были русскими), завел машину и укатил к главному зданию.
В главном здании располагались аудитория, классы в кторых курсантов учили правильно колоть и штопать и лаборатория. Задний вход вел именно в лабораторию и скоро из него показался толстенький солдат без верхней части формы, то есть в грязно-белой майке поверх которой был одет нейлоновый прозрачный фартук. На руках резиновые перчатки, точь в точь мясник или герой фильма Гая Ричи.
Мясник был веселый и воспользовавшись перерывом чтобы покурить, ввел меня в курс дела. Оказалось что у них сейчас какие-то крупные учения и наша задача была доставить на маленький полигон неподалеку, где они развернули импровизированный мед-пункт, раненного солдата. Настоящего солдата ранить для этой благой цели не стали и его предполагалось изображать свинье. «Кому?» — не понял я. Свинье, повторил толстенький мясник и затянулся последний раз уже совсем маленьким окурком. «Как свинье?» — опять не понял я. «Сейчас увидишь. Открой багажник, будь добр» — и скрылся в дверях , окрестив меня наверное в сознании своём «Долбаным Салагой».
Мои познания о свиноводстве на святой земле, каюсь, были и остаются крайне скудными. Все что я знал, это что формально свиней выращивать было запрещено, но чтобы утолить страстную потребность душ, преимущественно с советским прошлым, в запретных гастрономических наслаждениях, некошерное парнокопытное все-таки разводилось на специальных фермах вроде кибуца «Мизра», согласно легенде, на специальных возвышениях, дабы своим копытцем животное не осквернило священную землю. Мне кажется, что это мягко говоря брехня, но точной информации на этот счет у меня нет.
Через несколько минут дверь снова открылась, видимо её открыл кто-то кого мне не было видно, так как уже знакомый мне солдат на этот раз вышел спиной вперед а руки у него были заняты. Он держал ручки носилок с другой стороны поддерживаемой другим солдатом. На носилках лежала свинья, самка, усыплённая но живая. Изо рта у нее выходила трубка оканчивающаяся кислородной подушкой, а в треугольное ухо была воткнута игла капельницы для верности приклеенная куском клейкой ленты чтобы не двигалась. Ухо было покрыто редким белёсым пухом. Такой же пух только гуще и грубее на вид покрывал спину животного.
Засмотревшись от удивления вызванного каким-то сюрреализмом происходящего я не заметил что загораживаю собой открытый кузов, и спохватился только когда толстый солдат пыхтя под тяжестью свиньи сказал мне отойти в сторону.
Погрузив свинью в кузов толстый сел со мной в кабину показывать дорогу к их тренировочному мед-пункту, а второй залез в кузов к свинье следить за её жизненными показателями.
— «Смотри не очень тряси» — сказал мне толстый. Я кивнул в ответ и мы поехали. Весь путь я проделал механически, как во сне. Мозг отказался с нами играть.
Выгрузив раненого, или точнее раненую, и занеся её в палатку с красным магендовидом стоящею на краю полегона, мои спутники приказали мне запереть машину и погулять пол часа.
Где я гулял эти пол часа помню смутно. Когда я вернулся в машину в назначенное время из палатки ещё никто не выходил. Ещё минут через десять выглянуло пухлое лицо знакомого солдата и увидев что я их жду улыбнулось и помахало мне его рукой в той же белой резиновой перчатке. Как будто ничего не изменилось.
Однако, это было не так. Вновь появилась его спина а затем и он сам держа ручки носилок (почему он нес их как положено, лицом вперед?) но на этот раз на носилках лежал серый пластикоый пакет, на вид очень тяжелый. Носилки силино пргобались под дабавившимся весом смерти. В остальном, вся процедура повторилась в обратном порядке, только второй солдат на этот раз с нами не поехал.
— «Где аграрный институт знаешь?» — толстый был весел, как бывает весел любой человек окончивший тяжелую часть труда и которому осталось закончить ещё одну мелочь, после чего можно будет отдохнуть.
— «Нет»
— «Тогда поехали, я покажу»
Ну мы и поехали, опять же совершенно машинально. Пунктом назначения оказался огороженный колючей проволокой участок с разбросанными по нему невысокими постройками. Возле одной из них он мне сказал притормозить.
— «Открой пока, а я тачку достану» — Дожидаясь у открытого кузова я осмотрелся но не понял чему эти постройки служат. Судя по виду в них могло находится всё что угодно от мастерских до аудиторий.
Прикатив тачку, он с мой помощью вывалил в неё пакет оставивший в кузове маленькую лужицу прозрачной жидкости и укатил её в калитку в металлическом заборе окружавшем ближайшее к нам сооружение. Сквозь щелку видную с того места где я стоял был виден лежащий на боку конский круп и ляжки.
— «Что здесь?» — спросил я когда мой спутник, уже совсем довольный, вернул тачку на место и мы снова сидели в машине.
— «Крематорий» — ответил он.
Вот так. А через пару дней на базе была инспекция армейского Раввината. Значение и  красота армейского духовенства описывалась уже не раз, а Ярославом Гашеком она воспета настолько блестяще что повторять написанное не имеет смысла тем более что лучше этого сделать я не смогу.
Целый божий день эти дармоеды в форме прочесывали кухню, обследовали столовую, ползали по ларьку, залезали в каждый имеющийся на базе холодильник чтобы удостоверится что нигде, не приведи господь, мясо, не то что не соприкасается, не находится в радиусе одного метра от ближейшего молочьного продукта. Водители ворчали и весь день разъезжали хмурые, так как бухло находившееся в маленьком казарменном холодильнике пришлось в срочном порядке перепрятывать и хронить без охлаждения, что как любому ребенку известно, является форменным безобразием.
Вот так. А у меня перед глазами все ещё стоял розовый треугольник покрытого белёсым пухом уха, с торчащей иглой инфузии зафиксированной куском клейкой ленты.
Противоречием пропитано всё.
4
Как я вам уже говорил, дома почти ничего не изменилось, только мать вернувшись с работы была, как будто, особенно рада меня видеть и очень долго и крепко меня обнимала.
Однако, сделана была лишь половина дела, вторая половина вела меня в совершенно другом направлении.
Итак, если воспользоваться любым онлайн-словарем, можно узнать что «Телефонный справочник» на немецком будет «Telephonbuch«, не перепутайте с «Gelbe Seiten» — это эквивалент наших желтых страниц то есть номера и адреса там только комерческих предприятий, частных лиц там нет, я искал и совершенно напрасно.
Маркиных в Германии оказалось таки не мало, явственно ощущалась волна пост-перестроечной эмиграции, однако сведя поиск только по Берлину результат оказался более обнадеживающим.
Маркиных оказалось четверо, одна из них была какая-то Бэлла, которая у меня нигде не значилась и жила отдельно от трех остальных, черт с ней с Бэллой, не будем обращать на нее внимание.
Особенно удивило меня то, что похоже мальчик всё ещё жил у родителей. Понятия не имею в каком возрасте европейские, ну условно европейские, отпрыски оставляют родительское гнездо, но мне почему-то казалось что обычная израильская практика оставаться до второй половины третьего десятка под родной кровлей, была скорее местной особенностью обусловленной повседневными реалиями и возможно национальными характеристиками, правда насчет этого я сомневаюсь, чем тенденцией распространенной во всем мире. В конце концов, если к восемнадцати годам ты только оканчиваешь школу, потом три года проводишь в армии, потом ещё пол года год путешествуешь и гоняешь балду отдыхая от служебного бремени — глядишь и четверть века проведенная тобой на этой планете незаметно ускользнула. Добавим к этому дорогое высшее образование, особенно по сравнению с Германией где оно бесплатно насколько мне известно, хотя я не ручяюсь — вот вам и ещё одна причина оставаться в комнате которая до сих пор носит смешное название «Детская», хоть детского в ней уже ничего и не осталось. Есть даже такая песня на иврите «Тридцатилетний Мальчик» — очень грустная и очень красивая, она определенно охватывает и отображает этот пласт реальности.
Но мы вновь отклонились от темы. Я выписал их телефон, не знаю зачем, просто так, на всякий случай, а также адрес. Адрес былл обсолютно не читаем и заставлял подумать об уставшей руке, обессиленно упавшей не клавиатуру дав тем самым название очередной улице. Карта города, однако, утверждала что улица находилась не так далеко от центра, хотя понятие «не так далеко» становится крайне растяжимым когда речь заходит о карте.
Теперь перейдем на личности. Социальные сети, такие как Фейс-бук, В контакте или отстойные Одноклассники, хоть и являются культурным и социальным бичем современного общества, переместив простое, до сих пор, межчеловеческое общение всецело в метафизические просторы киберпространства (не люблю это слово) и создав свой собственный упрощенно-извращенный синтаксис, имели также и бесспорные достоинства.
Нет надобности далеко ходить за примером, для Пинкертонов-любителей в которых мы в данный момент играем они могут быть крайне полезными.
Фейс-бук страничка есть сейчас практически у всех, и я ни за что не поверю что наш подследственный составляет исключение. Проблема лишь в том что большинство молодых людей с претензией на оригинальность не используют своих настоящих имен. С родителями однако же все обстояло проще, и найти их не составило особенного труда. При виде его (или всё же не его?) отца, моё сердце о чём то задумалось и пропустило один удар, затем очнувшись стало биться снова но теперь со странной, томительной, зудящей болью. Лицо смотревшее на меня с фотографии на профильной страничке казалось самодовольным, хитроватым, шея под подбородком была перехвачена узким, белым воротничком сорочки в котором, тропической змеей свернулся темно-красный галстук показывавший морду узла лежащаю поверх уходящего вниз, туда где фотография кончалась, хвоста. Но главное — это лицо. Лицо так же окропленное родинками как и моё собственное, такие же дуги бровей что я видел ежедневно в зеркале мягко выгибались над глазами блеск которых говорил о намного большей смышлености и извертливости коими обладал хозяин тех с которыми я их сравнивал.
Придавленный тяжелой лапой тоски навалившейся на меня в эти минуты я увидел страничку женщины на которой согласно фейс-буку он был женат.
Выкрашенное в черный каре, легкое прикосновение косметики, не броские но подобранные со вкусом, дорогие на вид украшения, из тех что украшают больше своей неброскостью и очевидно высокой ценой чем другими визуальными достоинствами. Несколько усталые глаза, нос обладателем репродукции которого мне посчастливилось быть, это и слепой бы заметил. Красивая женщина, прекрасно осведомленная в факте своего начинающегося увядания и борющаяся с ним ровно в той мере в какой это выглядит красиво.
Это меня всегда восхищало в людях, это качество данное далеко не многим. У подавляющего большинства людей не получается нащупать ту тонкую границу отделяющую потакание возрасту приводящее к преждевременному одряхлению и потере формы, от яростной битвы граничащей с обсессией, стремлением поймать призрак прошедших лет в результате чего человек выглядит неестественно и жалко, так как не догнав ушедшую красоту он убил ту особенную пришедшую с новым возрастом, и теперь остался у разбитого корыта своего внешнего вида и своей самооценки.
Глядя на фото этой женщины было ясно что ей каким-то чудесным образом удалось сохранить этот баланс. Глядя на эту фотографию давление вечного вакуума космического одиночества на грудную клетку чувствовалось особенно сильно и от тоски становилось трудно дышать. Почему я так хочу её увидеть если кроме обсурдной формальности её условного материнства меня с ней ничто не связывает? Если мы по сути чужие люди. Если той женщине которую я всю жизнь называл «мамой» я обязан никак не меньше той, чьё фото я сейчас разглядываю. Если я её никогда раньше не видел и не узнай я случайно о её существовании прекрасно жил бы себе дальше. Почему мне так знакомы её черты и так неудержимо к ней тянет? Почему мне так хочется восстановить справедливость и является ли действительно та ситуация в которой я сейчас нахожусь несправедливой?
Ответов на все эти вопросы я не знал, но намерение зревшее во мне, теперь окончательно окрепло. Я открою им истинное положение вещей, даже если я буду осмеян, даже ценой неверия, враждебности, всё равно. Даже не приняв меня всерьёз они не смогут не задаться вопросом, семена сомнения будут в них посеяны. Пусть и они поживут в этой проклятой двоякой неясности в которой я живу всю жизнь и которая само понятие «семья» свела на нет, превратила в пустой звук. Пусть и сынок зажиточных эмигрантов узнает каково это жить под знаком вопроса, когда простейшие, каждодневные слова не грех и обдумать, переосмыслить, попытатся понять их истенную природу а истинная природа их эта Хаос и Пустота. Даже такие слова как «Отец», «Мать», «Дом», «Связь». «И будет слово ваше да да или нет нет а все остальное то от Лукавого» — это я познал на собственной шкуре, только вот отвечать на вопросы «да» или «нет» чертовски редко бывает возможно. Да я чувствовал себя обделенным, по праву ли или нет, мне все равно. Разъедающую кислоту зависти, обездолености это не смывало. Я не в чем не испытывал недостатка на протяжении жизни, ни в чем кроме одного — твердой почвы под ногами, уверенности в простейших понятиях. Я чувствовал себя обездоленным и жаждал этим чувством поделиться.
На страничке матери мне бросилась в глаза графа «Семья». Со страничкой мужа я уже успел ознакомиться а кроме него в графе значилась только дочь. Дочь? Судя по именам родителей я не ошибся но откуда взялясь дочь? Уж не примкнул ли подследственный к слабому полу став из Андрея какой нибудь Андрэей?
Нет, на сцену решила вернуться уже забытая нами Бэлла оказавшаяся старше и, судя по отдельному адресу, самостоятельней брата, внешность которого до сих пор мне была не известна.
Если подумать то в этом есть своя логика, кому какая радость от того что твоя мама читает твои откровенные посты, а может еще и захочет, не дай бог, накоментить, или будет любоваться твоими фотками с последней вечеринки где ты так обдолбался и напился что твой мозг, дабы смягчить позор, решил спрятать прошедший вечер в милосердном тумане беспамятства. Радости от этого никому.
Зато с сестренкой можно быть на более короткой ноге, времена её бурной юности ушли ещё не так далеко в прошлое и вообще с ней можно иногда пооткровенничать, она поймет.
Ну да, вот и он. Мне повезло что для Бэллочки семейные узы играют похоже большую роль и прятать она их не любит. Вся семья собранна и отмечена… Но что же это получается, в итоге она мне сестра что ли? В такие глубины вникать у меня не было желания. Просмотрев страничку создания именовавшего себя Dunkel Lord Markinus, я отодвинулся от компьютера.
Выбора нет, то есть он конечно есть, но его отсутствие служило бы отличным оправданием для быть может не самой правильной затеи, надо довести начатое дело до конца.
Следующий день я провел в приготовлениях к полету, бывшими практически идентичными приготовлениям к первому моему путешествию. Только на этот раз я решил не брать с собой роковое письмо. Бумажка на непонятном языке не на многих произведет впечатление поэтому надобности в ней на этот раз не было. Вместо этого я заказал нотариально заверенный перевод сего документа на немецкий язык. В риме будь как римлянин, ну или что то в этом роде. Стоило это не дорого, особенно если учесть щекотливость темы, всего семьдесят шекелей и уже на следующий день мне позвонила строгая девушка из бюро и сказала что я могу забрать свой заказ.
Как я уже говорил все остальное не особо отличалось от подготовки к полету в Россию, и ночью следующего дня я уже был на борту самолета летящего в европу.
Фейс-бук страничка Лорда Маркинуса имела мне сообщить о нем некоторую информацию, во всяком случае ту что сам Андрюша избрал сделать достоянием общественности, а судя по количеству, эта информация охватывала львиную долю его социальной и внутренней жизни, а если нет и это только часть, то наш Лорд ведет завидно насыщенный образ жизни и стандартное кольцо двадцати четырех часов явно слишком туго для него.
Впрочем, завидной насыщенность его будней и праздников была так или иначе. Он диджеил, он играл на клавишах в какой-то электро банде, он тусил, он позировал и каждый божий день, иногда по два раза, он испытывал потребность поделиться с миром чем то умным, что каждый раз, как отколовшийся кусок скалы упавший в море, поднимало пенящеюся волну лайков и комментариев, ответную мудрость которых оценить мне было не дано, так как большинство из них было на немецком. Само чудо писало на английском, вероятно, дабы заморские друзья также смогли согреться в лучах его размышлений.
Израиль славен в миру многими вещами. Солнце, богатая история, святые места, постоянные конфликты, панибратское жлобство принимаемое туристами за простоту и гостеприимную открытость восточного народа и прочее дерьмо не даром сделали его обожаемой туристической целью. Так называемыми субкультурами он почему-то не знаменит. Возможно, от того что их там попросту нет. Является ли причиной этого всеобщее отождествления с культурой массовой, или же не желание отдельных индивидов что-либо предпринимать, я не знаю. Возможно дело было в несовместимости с жарким климатом. Временами проводились то тут то там концерты различных направлениев металла на которые я ходил из чистого интересса, и некоторые из них были сыграны и обставлены действительно с душой. Отрадно душным июльским вечером видеть парней раскрашенных корпс пэйнтом, дробящих классический блэк на фоне самодельного флага с надписью «Бога Нет». И все же несмотря на оригинальность акта вызванную вырванностью из средиземноморского контекста, от подобных действий веяло некой вторичностью и подражанием своим норвежским собратьям.
То же самое наблюдалось и на других сценах. Готика как таковая, то есть без примесей металла и не состоящая полностью из электроники отсутствовала. Возможно сам жанр изжил себя, но заглянув в интернет становилось ясно что за границей жанр все еще существовал, даже если он просто двигался по инерции от толчка полученного еще в восьмидесятых годах. Но он был, и это факт. А в Хайфе его не было. Не было его и в Иерусалиме (по понятным причинам), то что было в Тель-Авиве было скорее дискотекой проводившейся раз в пару недель чем образом жизни, это не формировало определенной, пусть спорной, эстетической формы мышления что в конечном итоге и является, на мой взгляд, определением «субкультуры». Означает ли это что израильская молодежь перешагнула условности и рамки мини-стад, тенденции в которых, так же как и в большом стаде, определялись непонятно кем и всем поголовно навязывались? Я ставлю это под сомнение. Впечатление сложившееся у меня это что всем просто лень.
На тему «есть ли в этих субкультурах смысл? представляют ли они какую либо идейную или на худой конец культурную оппозицию страдающему стагнацией, лихорадочно ищущему в тех же субкультурах новых источников вдохновения, энергии и по премеру заложенному поп артом, денег и эти же источники один за другим убивая, Мэйнстриму?» можно спорить очень долго. Сказать что те кто считает что данные социальные сооружения являются просто видом эскапизма, побега от реальности и что разговоры членов этих мини обществ о высоких философских аспектах их убеждений, если они вообще в чем-либо убеждены и во что-либо верят, не более чем вид самоубеждения и самовнушения, абсолютно не правы было бы не верно. Приверженность к любому обществу, от крохотных до гигантских предполагет значительную долю самовнушения, а что до эскапизма то и тут все абсолютно так же, укажите мне на одно человеческое занятие которое занимало бы сознание и не являлось бы побегом от реальности и я укажу вам на смысл бытия. Назвать это скорее стоит не побегом от реальности а способом контакта с нею, то есть времяпрепровождением. Не этим ли мы все заняты всю свою жизнь?
Так же невозможно отвергать на корню и претензии самих этих мини-обществ на белее обширное поле для самовыражения и как результат — самопознания (тоже может быть спорного) чем то что они имели будучи заключенными в рамки мэйнстрима, что и является базой доктрин большинства субкультур. По сути, они и не выходили из этих рамок а просто отошли на периферию набравшись смелости использовать те эстетические инструменты к которым их тянуло но которые не были общепринятыми. Сам же Мейнстрим дабы они не представляли ему угрозу свержения, уже давно их поглотил и сделал неотъемлемой своей частью ибо как издавна известно «дом разделившийся внутри себя не устоит». Разделения никакого по сути и нет, вопрос всего лишь в том-же самом времяпрепровождении. Иными словами, «блажен кто верует».
Однако, мы снова отклонились от темы. Судя по фотографиям мальчик жил чтобы тусить, что делало еще более жгучей загадку какого черта он до сих пор живет у родителей. Впрочем, если вдуматься, в отличии от многих других аспектов его быта, этот вопрос меня не касается.
Выйдя из аропорта Тегель я решил в первую очередь осмотреть поле боя. Для этого если верить сайту BVG докладывающему с немецкой точность и скрупулёзностью как добраться из любой точки берлина в любую другую, мне нужно было проехать в начале на электричке идущей внутри города и являющейся чем-то вроде наземного эквивалента метро, затем пересесть на метро обычное и выйдя на станции «Розенталер Платц» пройти немного пешком.
Для человека жившего в городе гордящимся официально самым коротким метро в мире, состоящего из шести станций расстояние между которыми, не будь они расположены на довольно крутом хайфском склоне горы, можно было пройти за пол часа, метро состоящее из девяти веток (не считая уже упомянутой электрички) представляет собой довольно сильное переживание. Подобное чувство я испытал совсем недавно в московском метро, богатство отделки и украшений станций кторого придавливал входящего еще сильнее в купе с количеством нищих лежащих на полу, сидящих на обрывках картона, протягивая грязные, заскорузлые ладони с тёмно серыми ногтями и мольбой почти полностью сменившейся безразличием ко всему включая свою собственную судьбу.
Здесь нищих было не так много, а сами станции значительно скромнее и чище. Спускаясь по ступенкам в прохладу подземелья тебе в лицо ударял яркий, опьяняющий, удивительный запах с которым ни один другой невозможно сравнить чтобы его описать, запах метро. Глупое описание: чем пахнет метро? метром, но никакого другого я найти не могу. Кроме того, к этому запаху примешивался запах свежей выпечки исходивших из кафе-ларьков находившихся буквально на каждой станции, и из за которых спуститься в подземку без того чтобы началось слюноотделение решительно невозможно. Вечером окраска запаха снова менялась ибо запах выпечьки тускнел освобождая место для запаха перегара. По вечерам метро походило на бар — все с бутылками.
Но все эти подробности рутины немецкой подземки я узнал позже. Пока что я просто ехал посмотреть на дом в котором, при известных обстоятельствах, я мог бы провести дни своей юности.
Проведя короткий опрос местного населения около площади Розенталер с её маленьким парком и памятником Гёйне, я нашел искомый адрес.
Вам знакомо чувство социальной несправедливости? Возможно виной всему немецкий воздух загрязненный дыханием Карла Маркса, но увидев небольшой, аккуратный особняк ставший пристанищем семьи Маркин на чужбине, это чувство кольнуло меня особенно сильно. Похоже уехать из Богородска было не таким уж и плохим решением, только вот подумать как было сколоченно состояние необходимое для такого скачка было страшновато. «Весь современный капитал нажит нечестным трудом» по словам известного бородачя, однако похоже что капитал Херра Маркина был нажит вполне честно, если я правилно понял надпись выгравированную на табличке справа от калитки, гласящею «Augenarztpraxis«. На всякий случай я чуть позже погуглю это, чтобы быть уверенным что это действительно означает «окулист» а не что нибудь ужасное.
Что ж, первое впечатление получено, можно обдумать следующие шаги.
А следующие шаги, точнее один шаг, был ознакомиться с объектом наблюдения в его естественной среде обитания. Я уже зарание послал ему запрос дружбы в том же Фейс-буке из расчета что он вряд ли слишком разборчив в отношении того что сулит обратить на него еще немножко внимания, и этот расчет оказался верен — он утвердил меня уже через пол часа, и теперь я знал на какие вечеринки ходят такие крутые парни как он.
Для того чтобы выследить его, мне нужно было выучить о нем все что можно, все что мне сможет помочь к нему подобраться, а помочь может любая мелочь. У меня было такое чувство будто бы я планировал убийство, однако это было не так. Во всяком случае не в прямом смысле слова.
Конечно же необходимо было ознакомиться и с творчеством его группы, которая как оказалось играет вполне не плохую помесь синт-попа с И.БИ.ЭМом. Вы не знаете что вся эта тарабарщина означает? Тогда представьте себе два шара — один красный в зеленую полоску, другой красный в зеленую точку, разница не значительна а конечный итог един — жонглирование названиями.
Сегодня это между прочим очень существенное искусство, и я имею в виду ни как не синт-поп а именно то самое жонглирование. Новых музыкальных стилей не изобреталось лет уже как двадцать и основной тенденцией остаётся переработка и смешения вместе старых стилей. Некоторые называют это постмодерном, я называю это регрессом всегда приходящим в истории после бурного развития и скачка вперед. В советском союзе достаточно было сказать «Я играю рок» и всем все сразу было ясно, особенно комсомолу. В сегодняшних реалиях подобное предложение настолько же бессмысленно как заявление «Я ем еду». Терминология осложнилась дабы компенсировать упадок изобретательности, и число груп запутывающихся в направлениях своей собственной музыки все больше. Сам наш герой утверждает что играет пост-агротек. Возможно он прав.
Из множества ивентов в которых он собирался участвовать предстояло выбрать один, в надежде что завязать с ним знакомство получится с первого раза. Были эти ивенты различны и как я уже сказал многочисленны. Это были, концерты, вечеринки, презентации каких то альбомов или мини альбомов и даже одна выставка. Оказывается легенды воспевающие Берлинскую ночную жизнь не лгали. Возможностей с пользой провести вечер было действительно предостаточно. На собраниях в которых намереваются принять участие меньше людей выследить его было бы проще, однако выше и риск что в конце он туда не придет. На больших же мероприятиях которые обещают быть более важными найти его вернее, хоть и не так просто. В конечном итоге, немного поразмыслив я выбрал вечеринку под многообещающим названием «Black Friday», отчасти потому что она должна была состояться послезавтра. Позволить себе ждать тусовок которые должны будут собраться через пару недель я разумеется не мог.
Зачем вообще я так маниакально стремлюсь его выследить и с ним сблизится? По нескольким причинам: во первых с его помощью я надеялся пробраться в отчий дом, хотя для этого я бы мог просто под каким-нибудь предлогом добиться на приём к Маркину старшему который на поверку оказался окулистом как я и предпологал. Хотя тут могли бы возникнуть свои сложности и возможно после стольких лет на чужбине, он уже полностью перенял немецкую любовь к точности и порядку и на человека не застрахованного в немецкой больничной кассе даже и смотреть бы не стал. Кроме того, во вторых, и это имело для меня особое значение, мне хотелось поближе узнать человека с которым в своё время меня перепутали. Мне хотелось узнать, если это вообще будет возможно как на него повлиял тот факт что он был выращен в этой определенной семье а не в какой-либо другой. Мне было интересно попытаться спроэцировать этот вектор заданный ему Маркиными как родителями, на себя и попытаться представить каким был бы я сложись обстоятельства двадцатидвухлетней давности иначе. Разумеется рассматривать личность отдельного человека всецело как продукт полученного им воспитания глупо, но отрицать его важность так же нельзя и если повезет, мне удастся понять каково же его реальное значение. Прямо хоть дисертацию пиши.
Клуб в котором вечеринка проводилась назывался «Кит-Кат». Мне это название, кроме давней, виденной еще в Росии рекламы шоколадного батончика в которой два медведя Панда ездили на роликовых коньках, рекламы непостижимым образом оставшейся в памяти как заноза застрявшая в каком-то уголке мозга и пустившая там корни, не о чем не говорило и ничего не напоминало. Как оказалось на деле, речь шла совсем о других батончиках. Клуб «Кит-Кат» оказался клубом садо-мазо в котором временами проводились также и отвлеченные от даной благой темы музыкальные вечеринки.
Оделся я неподобающе скромно, хоть и во все черное но все таки без того развязаного лоска с которым наряжались остальные прихожане. Хотя, возможно что и мои узкие черные джинсы, и свободная черная сорочка а-ля Роберт Смит имели свое стилистическое название. Как и в музыке, в одежде развешивание ярлыков и кропотливая каталогизация занимали важное место и играли значительную роль. Итак, дожидаясь нашего подопечного я ошивался среди дам и господ облаченных под «Трад-Гот», «Сайбер-Гот», «Лолита», «Фетиш», «Элегант» и прочие словосочетания укузывающееся даже на пригласительной, дабы не впущенные внутрь из за дресс-кода знали почему пенять им следует именно на себя.
Не скрою, вся атмосфера была мне непривычна. В Тель-Авиве существует клуб под названием «Dungeon» объявивший сам себя самым горячим, порочным и разнузданным клубом Израиля. Многие фетишисты и разного рода личности стремящиеся к подобного рода развлечениям а чаще к самой эстетике запретности, печерпнув из интернета что это идеально дополняет имидж человека слушающего определенную музыку и вообще имеющего уже упомянутую нами претензию на оригинальность. Часто подобная претензия сопровождалась также и определеной нагрузкой на интелект ибо некоторые стремились искать крутизну также в более глубоких материях, таких как литература. Они отыскивали труды Де Сада и Захер Мазоха, Стокера и Лавкрафта и взлелеянный визуальный образ становился еще завершенней и его получалось еще лучше объяснить и внушить самому себе. Я их не в коем случае не осуждаю, так как мы уже говорили что в конечном итоге все сводится к способам времяпрепровождения.
Так вот, посетив из любопытства этот «храм запретных развлечений» как гласила вывеска, я вышел в смешанных чувствах, среди которых было также и чувство что меня надули, и сегодня я понял наконец почему. Тот выкрашенный в черный цвет подвал, с шестом для стриптиза, крестом к которому предполагалось приковывать желающих которых в тот день не нашлось, не очень вразумительным темным лабиринтом предположительно призванном предоставлять определенного рода интимность, и немногочисленной публикой состоящей преимущественно из людей готовящихся в скором времени справить пол века своего существования, не шел ни в какое сравнение с этим бразильским карнавалом в котором я оказался. Сдав вещи в гардеробе на входе двум обнаженным дамочкам, можно было пройти в любую и трех залл, в каждой из которых играла разная музыка и стены которых украшали различные веселые порнографические сцены нарисованные фосфоресцирующими красками сияющими в спышках ультрафиолетового света. Можно было танцевать под три различных вида музыки между которыми, тем не менее, была связь и все органично вписывалось одно в другое, кроме пожалуй позолоченного дракона извергавшего время от времени настоящее пламя от которого становилось жарковато. Расставленные повсеместно по периметру танц-площадки пуфы, кровати, клетки, и всевозможные приспособления для связывания и сковывания, невольно заставили улыбку умиления расплыться по моей физиономии, не столько из за сексуального возбуждения которое они были призваны вызывать, сколько из за той любви которую хозяева и декораторы вложили в это место. Мне нравятся хорошо сделанные вещи, хорошо сыгранные, не обязательно профессионально, но с душой, с вдохновением спетые песни, одежда подобранная с чувством, не обязательно желанием что-то сказать, слова — дешевка, но которые указывают на то что у того кто их сшил, подобрал, напялил на себя бьётся внутри сердце. Еда приготовленная с любовью, с желание доставить удовольствие, пренести хоть немного счастья или хотя бы его иллюзии. Потому-то мне и понравилось это место. Страсть его создателя, желание сотворить идеальную иллюзию, реальность параллельную, оторванную от повседневности, наполненную пусть и пошлыми но доставляющими радость образами, была очевидна.
Особенно мило выглядела одна парочка в масках, для которых этот клуб был судя по всему вторым домом. Кроме нескольких ремней и кокетливого кружевного передничка у не молодой, судя по несколько обвислым грудям, дамы, они расхаживали в чем мать родила, и все были довольны.
Сама публика была занята в основном танцами или выпивкой за барной стойкой или на одном из пуфов. Не торопясь просканировав все помещения, искомого объекта я не обнаружил и
примостившись в углу с бутылкой пива стал разглядывать танцующих что тоже может быть на редкость увлекательно.  Вот две девушки, совсем молоденькие, на вид еще нет и двадцати, однако сразу видно что подобные мероприятия их естественная среда, они здесь как рыбы в воде, причем рыбы хищные. Если быть еще точнее хищная только одна, вторая просто на привязи. Вторая мне понравилась, в ней была какя-то скромность, которой уж точно не было у её подруги. Выглядели они по уставу — татуровки змеящиеся то тут то там по рукам, по груди, иногда заползая на шею, внушительное количество метала пронизывающего самые разнообразные части их лиц и скорее всего и тел тоже, хоть видеть это мне было не дано. У обоих небольшие ирокезы, у той что скромнее сиреневый (если мигающее цветное освящение меня не обманывает), у той что раскованее розовый. У обоих глубокие декольте позволяющие оценить товар лицом, несколько слоев рваных колготок из под коротенькой юбки у той что поскромнее и из под еще более коротких тугих шортиков у той что посмелее. Обе на огромных платформах перемещаются от одного парня на танц-площадке к другому, цель чего определить мне не вполне удалось так как даже встретив взаимность в ответ на их зазывные танцы, они двигались дальше. Видно цель была не найти партнера или источник выпивки а просто немного подразнить. Святое дело.
Снова мне вспомнился Миллер. Подумать только, пейзажи его тропиков нисколько не устарели хоть прошло уже почти сто лет. Лица городов изменились до неузнаваемости, они были изувечены войной, отстроенны и перестроенны, овеяны ветрами различных переворотов, тенденций, течений, до нынешнего времени когда шарлатаны-архитекторы поддерживали их каркасы с помощью пластических операций, надеющихся с помощию стали и стекла, а так же лихорадочно ищя оставшиеся золотые крупицы во всех песках от классицизма до футуризма, скрыть их прекрасное разложение, вечное как вода в пересекающих их каналах, или в такой же степени временное и преходящие. И несмотря на все изменения, по их тротуарам, мостовым, асфальту течет как тек столетия назад, невидимый но немедленно ощутимый эфир секса. Он пронизывал все радиоктивным излучением ни оставляя в пораженном мозгу ничего кроме зуда своего присутствия. Он окрылял и отуплял. Он заключал в себе все, находился во всем и в то-же время сводил все на нет.
Почти половину своей сознательной жизни я провел опаляемый его лучами, омываемый его водами и не имея возможности ни на минуту забыть или хотя бы притупить ежесекундное осознание его вездесущности. Однако, это отнюдь не сделало меня какого-либо рода любимцем дам, секс гигантом, не сделав при этом и озабоченным, повернутым на теме, или извращенцем если таковые вообще встречаются в природе. К сожалению мне не доводилось обследоваться у психиатора (если не считать моих стараний откосить от армии, но с той психиатрицей на серьёзные темы говорить, к сожалению, было не возможно) поэтому, утверждать со стопроцентной уверенностью что никаких отклонений у меня не наблюдается было бы несколько опрометчиво, но по крайней мере, мне не кажется что этих самых отклонений у меня больше чем у обычного среднестатистического индивида. Одним из немногих внешних проявлений этого вечного осознания была некоторая приторможенность обусловленная химической реакцией в которую вступали мои трусость и некоторые зародыши нравственности с этой вечной эманацией человеческого существования, реакцией превращавшей простые ситуации в требующие углубленного анализа, а ситуации чуть посложнее в совершенно неудобоваримые. Этот фон, как звуковые волны неулавливаемые нашим слухом но давящие на психику всегда присутствовал в общении с представителями разных полов, делая меня не самым желанным членом веселых компаний. Впрочем это ощущение так же было мастерски воспето в Тропике Козерога, и возможно вам теперь стало чуточку яснее почему эта книга меня так сразила. Это как если бы ваша жизнь была просто Кинофильмом, который без вашего ведома кто-то снимает. Вроде «Шоу Трумана», вы думаете что ваши соседи обычные люди а на самом деле они актеры, горизонт за линию которого закатывается шар солнца каждый вечер — просто нарисован. Так вот представьте себе ощущение которое вы бы тогда испытали, попади случайно в ваши руки сценарий этого фильма и пойми вы по каким законам разыгрывается весь этот фарс. Представили? Вот вам и стало ясно что я тогда испытал.
Однако будучи вечен и вездесущ так же он и коварен. Опьяняя своими водами он также грозить и засосать тебя в один из своих многочисленных водоворотов, попав в который можно бродить кругами как Данте без надежды выбраться наружу. Окрыленность сменяется обсессивностью, на смену зудящему потрескивающему как электричество вдохновению приходит зацикленность, зашоренность, однообразие и подобно луне занимающей место солнца на небосводе, похмелье сменяет приятный дурман. Переступая в эмоциональной вовлеченности определенную черту, поддавшись на зов сирен, Одисей понимает что взращенный им цветок завял, а горячо любимые фантастические создания мертвы. Такая вот «Горькая Луна», созвездия вокруг которой образуют цитату из уже не раз упомянутых произведений: «Наслаждение полученное неестественным путем сеет вокруг себя разрушение».
В этих лабиринтах можно блуждать бесконечно, ведь как известно, время безумия никаким часом не измеришь. Но проплыв вокруг опасных рифов пристрастия, слепоты, жадности чувств можно выплыть в простор безграничный и вечный — океан не знающий ни мели, ни берегов, Океан любви в котором не смотря на его покой и необъятность действуют похожие законы что и в беспокойных, изменчивых каналах секса, и корабль мореплавателя решившего остатся на месте и бросить якорь, немедленно пойдет ко дну. Возможно природа просто не терпит стагнации, застоя и сказавшиму «остановись мгновенье, ты прекрасно» сразу же приходится не сладко.
Но вот, как всегда со мной случается, мы отклонились от нашей темы. Любуясь двумя маленькими шлюшками я так глубоко задумался, что спохватившись и вынырнув из своих размышлений я заметил что во первых, пиво в бутылке заметно потеплело став еще горче чем до того, а во вторых, что совсем не далеко от моего угла стоял некто подозрительно похожий на того за кем мы сюда явились.
Одет он был подобающе случаю и похоже успел заранее хорошо набраться, или просто я так надолго выпал из реальности что он успел вовсю оценить прелести местного бара. Огромная удача что я вообще его не упустил. Теперь он стоял несколько грузно навалившись на стойку бара и кричал что-то на ухо какой-то девице. Музыка действительно была очень громкая но иногда он похоже переоценивал окружающие децибелы и девица невольно отшатывалась в сторону дабы не оглохнуть. Если он с ней всерьёз занят это может сильно усложнить задачю, и вообще я должен был заранее учесть подобное развитие событий. Впрочем разговор казалось имел скорее дружеский нежели романтический характер. Девица похожая на Эльвиру в поиске новых источников вдохновения, поначалу живо ему отвечала но вскоре полезла в сумочку за сотовым и что-то в нем прочитав ушла вглубь зала, крикнув что-то в объяснение на ухо нашему герою, который решив особо не скучать принялся за очередной дринк.
Это было время действовать. Зайдя с фронтальной стороны я приблизился к нему и попытался привлечь его внимание помахав рукой. Возможно он подумал что я сигналю бармену или просто не особо уже следил за происходящим. Тогда я приблизился практически вплотную и дотронулся до его руки обтянутой сетчатой помесью чулка и перчатки. Только тогда он обратил свой взгляд блуждавший до этого между танцующими на меня и с некоторым трудом сфокусировал его на моем лице, у него были линзы в виде вертикальных зеленых зрачков.
Разговор состоявшийся между нами был на английском, которым мы оба владели в довольно средней степени что облегчило взаимопонимание. Весь разговор целиком я уже не помню. Мигающий свет, громкая музыка а главное волнение от того что я нахожусь у самой цели, стерли из моего мозга значительную часть нашего диалога. Он его тоже вряд-ли запомнил в деталях учитывая выпитое.
Для начала я все-же удостоверился что не обознался, что-он и подтвердил несколько удивленный, а это означало что теперь было самое подходящее время начать играть на знании собранном мной о нем. Можно было польстить ему насчет его группы, побалтать о музыке которую конечно-же ОН любил и минут через двадцать разговор потек уже так будто мы были знакомы всю жизнь, особенно после того как я заказал нам обоим выпить. В определенный момент он поинтересовался откуда я сам, это было примерно так:
— «А откуда ты сам-то?»
— «Из Израиля»
— «Лол, мои родители часто говорили что пред тем как они решили переехать сюда, они думали переехать в Израиль. Прикинь, я мог-бы быть на твоём месте..»
— «А я что, был бы тогда на твоем что-ли?» — Перерыв на пьяный смех. Я не уверен что он подобрал правильное выражение на английском для того что собирался сказать, но в конечном итоге он был прав.
— «А твои родители что, не немцы?» — спросил я невзначай, как будто-бы я не знал его биографию лучше него самого.
— «Неее, они из Росии»
— «Да ну… » — ну и так далее в том-же духе.
В течении вечеринки он пару раз веходил потанцевать предваряя это фразой «Ооо вот это песня…»
Глядя на этого длинноволосого парня в черной майке с пришитым по центру рядом ничего не закрывающих застежек и металлических колец, длинной юбки из черного кожзаменителя с такими же навешанными застежками, кольцами и наклепками и прочей дребеденью, выкидывающего вперед руки под громыхающий бит с простой мелодией, качающегося на высокой подошве огромных черных ботинок которые можно найти в основном только в особых магазинах специализирующихся на обеспечении людей у которых не хватает воображения или времени или умения или любой комбинации из этих трех, но бывших в достаточной мере самобытных чтобы не покупать по бараньи любые тряпки и шузы что выкидывают на прилавки и ветрины сетей гигантов в огромных торговых центрах, но не сумевших придумать самим чем прикрыть свою наготу и для этого обратившиеся к альтернативному эквиваленту упомянутых нами сетей, правильными прикидами. Смотря на его пьяное, синкопическое кочание то в, то вне ритма я с одной стороны не чувствовал ничего что нас связывало бы кроме той умозрительной связи известной лишь мне, ничего что могло бы нас объединять и что я надеялся разглядеть войдя с ним в контакт. Он так и был «он» а я оставался «я» и вряд ли бы мы оказались один на месте другого сложись все иначе в Богородском роддоме. И в тоже время странное чувство близости, как внезапная слабость охватила моё существо. Отвлеченное чувство родства, не острое но заметное, наверно подобное я бы чувствовал по отношению к брату или сестре будь они у меня.
Потанцевав он возвращался за барную стойку и мы беседовали еще. Ночь медленно проползала таща по кругу стрелку моих часов. Однако, поделив временную массу на день и ночь во всем мире, Бог похоже забыл про клуб «Кит-Кат» где этих понятий попросту не существовало, здесь просто была вечеринка не смущенная ограничениями минут, часов и дней. Однако тела пришедшие из мира внешнего все-таки помнили отдаленно о течении потока времени, даже если умы одурманенные атмосферой отключенности отказывались признавать его. Наш герой заметно устал и я решился как-бы между прочим ввернуть что мне, дескать, не где сегодня переночевать и он немедленно предложил мне перекантоваться у него. Удивительно быстрая реакция для такого количества выпитого. И несколько подозрительное гостеприимство.
Когда я спросил когда он собирается уходить он ответил что с удовольствием выпил бы еще по коктелю, и я стал всерьёз опасаться что домой мне придется его тащить. Адрес-то я конечно знал, и были мы в общем-то не далеко но все равно ничего приятного это не сулило.
Но все хорошее, как известно, слава богу, заканчивается, и наконец подпирая друг друга плечами мы выбрались на улицу залитую белесым, мутновато-молочным рассветным светом смешанным с чириканьем уже проснувшихся птиц.
В метро, которое то ли уже начало свой трафик, то ли ходило всю ночь напролет не переставая, он казалось задремал и я тоже мог немного погрузиться в раздумия из которых, однако, меня очень быстро вывела его рука, мягко опустившаяся мне на ногу, чуть выше колена. Да, теперь-то я понимаю что нужно быть по настоящему полным идиотом чтобы этого не заметить сразу, но все это время я был на столько увлечен своей основной целью, что попросту не видел всю ситуацию под каким-либо другим углом. А под любым другим углом получалось что я весь вечер его клеил, причем на удивление успешно, хоть и сам того не желал. Объяснять ему сейчас что вышло некоторое, так сказать, недоразумение, означало бы пустить прахом труд всего вечера и может быть вообще навсегда закрыть двери в дом в который я должен попасть во что-бы то ни стало. Поэтому я просто улыбнулся.
5
Ну вот я вхожу в двери, войти в которые и было целью моего путешествия, как по росийской глубинке так и по немецкой столице. Из прихожей с вешалкой для одежды и большим зеркалом в позолоченной барочной раме, паркетный пол вел в просторную гостиную, в углу которой стоял круглый обеденный стол массивной древесины, а дверь возле него вела по всей видимости в кухню. На входе я спросил его: «Эй Андреас, надо снять обувь?»
— «Да забей ты!» — был ответ. Прост, короток и лаконичен. И хоть я понимал что парень пьян, ответ этот мне совсем не понравился, так как абсолютно ирационально, абсолютно без каких либо правовых на то оснований я чувствовал себя одним из обладателей этого дома и мне было неприятно подобное проявление неуважения со стороны «гостя». Я понимаю что это полнейшая чушь, но это было чувство пронзившее меня в тот момент когда я услышал эти слова и увидел как он ни минуты не колебаясь зашагал в своих грязных ботинках по чистейшему паркету, а за тем и по ковровому покрытию ступенек ведущих наверх в его комнату, куда и я за ним проследовал.
Закрыв дверь своего логова походившего на некий храм посвященный индастриалу и И.БИ.ЭМ музыке, он принялся раздеваться под внимательными взорами своих бесчисленных кумиров, постеры с лицами которых, чуть не в два слоя, покрывали стены комнаты.
В этот ранний утренний час, неподготовленность моего организма к такому продолжительному веселью уже начала брать своё и из всего сумашедшего, бурлящего водоворота смешанных, сливающихся друг с другом эмоций и мыслей что бился уже на самых задворках моего сознания, явственно чувствовались только усталость, волнение от близости к цели и некоторой скованности вызванной тем что я понятия не имел что мне теперь следовало делать, как подобало себя вести. Впрочем, не будь я таким усталым, мое замешательство было бы многократно сильнее и я бы наверное вообще вошел в ступор или выкинул бы какую нибудь глупость от напряжения. Благодаря же усталости мне уже все в известной мере было все равно, и это значительно все упрощало.
Сняв майку он резко повернулся ко мне и лицо его оказалось неожиданно близко к моему, практически нос к носу и заглянув в вертикальные зрачки его линз, так внезапно оказавшиеся на уровне моих собственных, хоть ростом он был несколько выше меня, я испытал легкое головокружение, усилившееся сильным запахом перегара от его дыхания которое я теперь чувствовал на своих щеках и губах.
Прежде чем я успел сообразить, он схаватил воротник моей рубашки и пытаясь расстегнуть её стал обрывать пуговицы. Не приди я ему на помощ, он бы не оставил не одной, как будто бы это и было его целью. Впрочем, несмотря на косую похотливую ухмылку, движения его выглядели несколько неестественно и в них чувствовалась некоторая механичность.
Освободив меня от рубашки он откинул её в сторону и прильнул своими губами к моим одновременно дав руке скользнуть по моей груди к животу и ниже остановившись под поясом. Как бы вам описать то что происходило у меня в голове в это время? Почувствовав его настойчивые губы и язык выскользнувший из них как змея из щели между камней, первое пришедшее мне на ум было тот первый неуверенный раз когда я поцеловался с девушкой в далеком девятом классе. Не знаю почему я вспомнил именно её. Ни окружение, ни само тактильное ощущение не походили на тот далекий вечер школьной вечеринки. Она не обменялась со мной ни единым словом с того самого раза, даже не смотрела в мою сторону, просто подарила это удивительное преживание соприкосновения с чем-то неизведанным и волшебным, о чем все говорили строя из себя долбаных экспертов чтобы произвести впечатление на сверстников, но чего по настоящему не понимал никто. Даже взрослые, ибо они давно перешагнули эту стадию волшебства войдя в намного более порочные земли и тем самым потеряв навсегда незаметный вход в тот волшебный сад. Я тоже его потерял но теперь он по непонятной причине вновь распахнул свою калитку предо мной, породив однако не сладость вновь обретения потерянного, сколько сожаление о самой потере, как если-бы тогда давно на улице, в переулке возле здания где гремящая музыка и смех наших одноклассников сотрясали стены, прижав свои губы к моим, пронзив языком их слабое заграждение, наполнив меня своим особым, призрачным оттенком вкуса она посеяла семя в моём мозгу, которое пролежав годы под покрытием снега и забытия внезапно пустило мощный росток боли и воспоминаний.
Повалив меня на себя, что обрушило нас обоих на его широкую полуубраную кровать, пахнувшую недавней стиркой которую делал явно не он, снова впившись своими губами в мои, он принялся лихорадочно бороться с застежкой моего ремня, бывшего для него похоже гордеевым узлом с которым я не собирался ему помогать.
Будь благословенна природа заставляющая солнце и луну вершить свои вечные циркуляции в прохладе атмосферы, заставляющая весну топить снег казавшийся вечным, а так же заставляющая инстинкт самосохранения отключать мятежный мозг не обращающий внимания на требования утомленного тела, всецело поглощенный идеей, желанием, капризом подобный избалованному ребенку готовому причинить вред себе и другим лишь-бы уовлетворить свое моментальное желание. Рука героически бившаяся с моим ремнем слабела на глазах и хоть хозяин и пытался быть дееспособным, Морфей безжалостно утягивал его все глубже в пучину бессознательности и сна.
— «Спи. Завтра. Завтра будет время.» — Прошептал я ему, отстраняя совсем уже вялую руку и кладя её на живот её законного обладателя. Затем я прикрыл его одеялом и его дыхание немедленно стало ровным и спокойным продолжая источать винные пары уже на желаемом автопилоте.
Ну вот и все. Я тоже был дьявольски уставшим и не найдя для себя другого места лег рядом со спящим сном мертвецов хозяином комнаты, предварительно поставив будильник на через три часа и переведя его на режим вибрации чтобы никого кроме меня не разбудить хоть в этом и небыло особенной необходимости, так как в комнате можно было из пушки палить не опасаясь что кто либо проснется.
Я с трудом закрыл глаза зудящие от каменной усталости лежавшей плитой на мне однако несмотря на нее, желанного сна не было и в помине. Непонятно откудо пришедшее воспоминание первого поцелуя запустило механизм мозга с новой силой и работал он теперь против моей воли.
Пронесшееся словно сон перед моими глазами недавнее путешествие по Росии отошедшее под давлением преследуемой цели так далеко на задний план, что теперь казалось будто оно происходило годы назад, снова всплыло и предстало передо мной в деталях о существовании которых я ничего не помнил. Более того, эти подробности стали смешиваться с событиями последними и образовавшаяся каша стала выкристаллизовываться в сознании в некую странную квинтэссенцию всего моего путешествия в ходе которого я явно у знал больше чем собирался (Здесь я невольно покосился на мирно храпевшего около меня братца).
Как ни странно, являясь главным побуждающим фактором, по ходу процесса а точнее по неясной мне причине за последние пол часа, злость и чувство обделенности куда-то улетучились оставив место непонятной тоске, сродне тому космическому одиночеству о котором я вам уже не раз рассказывал раньше.
Тоска эта вошедшая в меня как яд, оставшаяся на моих губах после глупого, пьяного поцелуя которым мой противник обезоружил меня лишив моей злости и ненависти, окрасила все воспоминания в странный и какой-то мучительный оттенок тщеты.
Гуляя по улицам Москвы, мне казалось обсурдной тяга к имперству или к любой другой форме помпезности которой были полны улицы столицы, как будто величественным фасадом Москвичи или те кто ими поганял, стремились что-то стушевать, скрыть в шкафу какой-то скелет. Было такое впечатление что проклятый призрак раз уже изгнанный вернулся с другими злейшими и вместе они снова принялись бродить, толко не по европе а по уже знакомым и полюбившимся просторам. Саму идею коммунизма я всегда отвергал на корню по причине старого закона «Дерево узнаете по плоду его». Плод его, представлявший собой миллионы человеческих жизней упраздненных, уничтоженных с головокружительной легкостью и простотой, история уже видела причем в разных странах, но казалось что люди просто настолько жаждали тех маленьких профитов получаемых если удавалось занять правильное место, что боль и страдание в масштабе всей страны их просто не интересовали. Это похоже на игру в лото — вероятность проиграть неизмеримо выше возможности выиграть но крупица шанса блестит так ярко и заманчиво что о последствиях никто не желает думать. Как оказалось люди азартны.
Особенно мне претило отношение власти к поэтам. Воздвигая огромные высотки покрытые как лишаем лепниной арнаментов и символов, страна обесточивала себя затыкая глотки, приследуя и истязая поэтов, художников, мыслителей, музыкантов.
Одним из них был Александр Введенский и лежа в этой комнате, перебирая в голове все события произошедшие со мной за последнюю пару недель, его стихи сами собой начали всплывать в моем сознании. Феномен возникновения, существования и творчества Футуристов как течения так и отдельно взятых личностей поистине захватывает дух, хотя бы по причине глубины и точности некоторых их предвидений. И этим Введенский меня особенно поразил так как строки его Элигии как нельзя лучше описывают ту тщету и тупиковость, ту странную, мучительную тоску наполнившие мое сердце в присутствии Андрея, и всплывавшие безжалостно и безостановочно с воспоминанием высвобожденным на волю его поцелуем, сыпля соль и усугубляя мучительное чувство утраты грозившее охватить всю вселенную повергнув её в непроницаемый мрак.

«Нам восхищение неизвестно
Нам всюду пасмурно и тесно
Мы друга предаем бесчестно
И Бог нам не владыка
Цветок несчастья мы взрастили
Себя самим себе простили
Нам тем кто как зола остыли
Мелей Орла гвоздика»

Поиски новых свежих переживаний, ожидание вечера пятницы, развлечения, нового Спасителя который придет совсем не для того чтобы взять на себя чьи-то грехи, никому это даром не надо, но просто для того чтобы развлечь. Прошедшие два тысячелетия не изменили ничего и потребность в хлебе и зрелищах остается остра как и прежде. Очертя голову мы гонимся за всем чей облик хотя бы отдаленно обещает придать какой либо смысл повседневности, и хоть он раз за разом на поверку оказывается лживым, сама погоня заняла его место и время кажется не так бездарно растраченым.

«Я с завистью гляжу на зверя
Ни мыслям, ни делам не веря
Бороться нет причины
Мы все воспримим как поденье
И день и тень и сновиденье
И даже музыки гуденье
Не избежит пучины»

Гудение музыки в туманных залах, клубы дыма, искусственного и сигаретного, в которых пронизывают яркие массивные лучи разноцветного света и узкие, острые лучи лазеров. Две молоденькие шлюшки пробующие себя в новой роли, трущиеся обо всех подряд, оценивающие свою собственную притягательность. Все это похоже на сон. Наверное сном это и является. Места созданные для развлечений. Сомозабвение, отключка с одной стороны, еще более строгий контроль над своей личиной, желание покрасоваться, понравиться с другой. Под знаком циркуляции меж этих двух полюсов и проходит тот временной отрезок называемый «Жизнь».
Я чувствую что не засну ни за что. На часах 8:20, дольше валяться рядом с бездыханным на вид телом не имеет смысла. Голова гудит, тяжелая, медлительная. Легкий звон в ушах — эхо прошедшей вечеринки.
Прихватив рюкзак и накинув рубашку не оставляющей надежды на то чтобы её застегнуть, тихо закрываю дверь и только теперь осознаю смрад стоящий там. По сравнению со свежим воздухом коридора, духота и запах пергара на прощание ударяют по и так беспокойной голове вызывая легкий приступ тошноты. Вниз по лестнице, гостиная, с боку кухня. Осталось самое главное, самое важное.
Сейчас я оставлю на кухонном столе перевод письма и краткую историю моего путешествия, дабы чета Маркиных узнала истинное положение вещей, дабы следующий мой визит, еще не спланированный, будет финальным.
Ноги болят страшно, сажусь на один из стульев около небольшого кухонного стола. Наверное большой стол в гостиной для торжественных случаев, тут судя по всему они едят в более непринужденной обстановке. На матовой, темно синей поверхности столешницы остались разбросаны редкие крошки, около раковины стоит не помытая чашка.
Внезапно донесшийся звук тихо закрываемой двери и тихие шаги прервали мое созерцание кухонной обстановки. В нерешительности схватившись за рюкзак я собирался было достать все необходимое пока еще была возможность, но тут на кухню вошла она.
Я видел только несколько её фотографий в интернете но ошибиться было решительно невозможно. Предо мной была она, моя мать. Только вот какого-то благоговейно-праздничного ощущения это не вызывало. Она похоже тоже не ожидала меня здесь застать и мое неожиданное присутствие её похоже не на шутку напугало. Отшатнувшись назад она раздраженно выпалила что-то вроде «Wer bist du denn?»
Собственно вопросительный знак в конце стоял только благодаря интонации, значения я разумеется не понял.
— «Извините, по немецки я совсем не понимаю» — ответил я, сам не знаю почему на русском. Наверное от усталости мозг сам перешел на наиболее знакомый ему язык.
Похоже она не ожидала перехода на великий и могучий, хоть и давольно вялый из моих уст.
— «Я друг Андреаса» — пояснил я. Не думаю что это прозвучало слишком убедительно.
— «Ааа» — кажется только проснувшись, её раздумия имели примерно такую-же скорость что и мои из за недосыпания — «Ну и чего ты тут тогда сидишь, сделал бы себе кофе хотя-бы…».
Мне была приятна её забота. Интересно, она так относится ко всем неожиданным гостям появившимся в доме по сыненой воле? Впрочем, сейчас мне это почему-то было все равно. От кофе отказаться я не мог, как и от возможности просто побыть рядом с ней.
Пока я пил с ней кофе мы очень мило беседовали, легко и ненавязчиво. Я рассказал ей о жизни в израиле (себя я по прежнему выдавал за интернет-друга её сына), она мне по моей просьбе о первых годах в Германии которые, как оказалось, были очень не легки и о том что сын их этого не ценит, и что ему на все плевать. Конечно же она старалась не очень жаловаться дабы ни чернить его в моих глазах, в глазах его предполагаемого друга, но все-таки в её голосе временами проскакивали нотки разочарования.
Мы просидели за разговором около часа.

Вечером того же дня я уже сидел в самолете поднявшем меня в алые, оранжевые и темно синие слои вечереющего неба, чтобы поздно ночью высадить уже во второй раз в Бен-Гурионе.
Документы привезенные мной в Германию, моё оружие возмездия остались мирно покоиться в мусорной урне в парке возле Розенталер Платц.
Что меня связывало с этим местом? Ничего. Что меня связывает с любым другим? Так же мало. Смог бы я влиться в ту семью, прижиться в доме в который я пробрался лазутчиком, при условии что остальные захотели бы меня принять? Может быть да а может быть и нет. Важно другое, важно то что у всего происходящего есть какой-то странный смысл, любую мелочь овевает дыхание призрачного, незаметного на первый взгляд смысла, который, если к нему присмотреться, нельзя сбрасывать со щетов. Каждые родители заслуживают своих детей, однако не в биологическом плане, по которому я непременно должен был привести свой план в действие, а в плане воспитания и собственного поведения. То что Андрей сейчас такой какой он есть, а я такой какой я есть, находится в тонком балансе и закономерности с личностями людей в среде которых мы вырасли, и нарушь я этот баланс я не восстановил бы справедливость и ничего бы не поправил, а внес бы еще большую смуту в жизни проживаемые людьми, которые и так смутно но неотвратимо чувствуют что по какой-то причине все пошло не так. Это нормально, это чувствуют все, наверное это естественно.
Как ни странно, на окончательное мое решения встать и уйти из той милой кухни навсегда, была именно та женщина с которой я пил кофе и вел неторопливую беседу. Она как будто бы чувствовала кто я такой и зачем я пришел, и как будто бы без слов умоляла меня уйти не нарушая их, хоть и хрупкого, иллюзорного но с таким трудом достигнутого, маленького покоя. Для нее было бы невыносимо осознание того, что тот о ком они с мужем так пеклись несмотря на наплевательское отношение в ответ, кого они любили несмотря ни на что и кого искренне считали своим продолжением, этим продолжением не был, а тот кто пришел в замен и по идее является истинной их частью — чужой человек, к которому надо будет как-то привыкать. Это чувство ирационально и попытка рационально его упорядочить причинит только злейшую боль.
Завтра я съезжу к отцу и расскажу ему о моих приключениях. Несмотря на некоторый идеализм он все таки не дурак и наверное вернется к матери.
Мне же наверное, надо будет начинать какой-то новый путь.

май-июнь 2013