«Глаза у него добрые были. Знаете, как будто он хочет вам конфету подарить, но стесняется. Хотя видели бы вы, что он в магазине творил. Точно чокнутый. Чокнутый с добрыми глазами. Бывает же такое»
— Ниночка, кассир в магазине дисков
Борис понял, что он гей к концу школы. Когда решил найти себе девушку и приглядел одноклассницу Машу. Она была не похожа на других. Все прочие девчонки собирались в кучки, обсуждали всякую ерунду и громко смеялись, Маша же молчала и всегда была одна. Сидела за первой партой и, пожёвывая косичку, читала учебник. Борис с какой только стороны ни подходил, как только ни вздыхал, она не замечала. А когда он решился заговорить, длилось это недолго. Остановившись напротив неё, он громко выдал:
— А мне сегодня снились рыбы. И зонт.
И едва не обесцветился, хотя без того был от природы аристократично бледен. Когда Маша подняла взгляд, смотреть было уже не на кого.
Борис всё переживал, не подумала ли она чего, нервничал, решил объясниться на следующий же день, сел с ней рядом в столовой и стал кашлять, привлекая внимание. Кашлять пришлось так долго, что он едва не охрип и вдвойне растерялся, когда Маша всё-таки на него посмотрела.
— Они со мной разговаривают, эти рыбы,- просипел он.- А я закрываюсь от них зонтом. Как думаешь, что это значит?
Маша пару раз моргнула.
— Что тебе пора к психиатру?
Борис так искренне расстроился, что стал похож на потерявшееся дитя. Маша улыбнулась и вдруг спросила:
— А что ещё тебе снилось?
Бориса вряд ли можно было назвать красивым, но он был человеком приятным. Лицо его, вроде бы простое, излучало улыбку в любом его состоянии. Казалось, такой человек не может злиться, разве что расстраиваться, но и тогда весь облик его не терял светлости. К тому же он всегда был аккуратен. Укладывал чёрные кудри гладкими волнами и носил строгие костюмы. Руки у него были нежные, мягкие, а если случалось застать его с подвёрнутыми манжетами, можно было разглядеть яркие полосы проступающих на запястьях вен.
Он повёл Машу в кафе. Она сидела напротив и смотрела пристально то на руки его, то в глаза, а он всё рассказывал про сны. В глаза ей смотреть было трудно, потому что Борис никак не мог понять, какого они цвета: серые или зелёные, а может, серо-зелёные. Он смотрел на официанта, и в тарелку, и куда-то ещё. А потом Маша хотела его поцеловать, и всё поломалось.
Борис разволновался, стал путанно объясняться сплошным потоком слов, рассказал о родителях и зачем-то о церкви, стал убеждать, что она хорошая, просто он болен, раньше сомневался, а теперь точно понял, что болен, но никто его не вылечит. Едва не плача, Борис бежал из кафе, сто раз извинившись и оставив на столе деньги по счёту.
Горечь жгла изнутри, он не соображал куда идёт, ноги принесли его в какой-то бар, где после двух рюмок коньяка, он уже исповедовался забавному бармену-мальтийцу.
— А тебе когда-нибудь снились рыбы? – бубнел Борис, и мальтиец расспрашивал подробности: какие рыбы, что говорили.
Потом рядом оказался красивый парень, или красивым он только показался, но было уже неважно. Борис ещё что-то пил, бросал куда-то пиджак и галстук, говорил, не переставая, и покорно шёл, когда его уводили. А после была темнота, горячие губы, руки, скользящие по коже касания и сладостная истома в теле.
«Я так и прозвал его Рыбой. Любил его истории. А он радовался, что я их слушаю. Эээ, друг, говорю, сегодня у твоих рыб прям какой-то родительский тон. А он смеётся»
— Марсель, официант
Из Бориса постоянно пытались что-то вылепить. Мама таскала его в церковь, читала Библию перед сном и день изо дня твердила о морали, о том, что правильно, а что нет, и каким человеком нужно быть. Борис терпел всё это покорно, делал всё, как говорила мама, но в тайне боялся, что она надумала сделать из него священника.
Отец в свою очередь пророчил Борису карьеру бизнесмена. Водил его по своим магазинам и знакомил с деньгами. Ему казалось, что он обнаружил у сына отличную способность к счёту. Может, оно так и было, но деньги Бориса тоже не завлекали.
Ему чудились заоблачные дали. Хотелось даже не славы, но самого свершения, ощущения свободного парения в небе.
Но всё же он очень не хотел разочаровывать своих родителей и мечты свои держал при себе.
Потому, проснувшись в то утро, Борис вместе с головной болью ощутил приступ жуткого стыда. Он понял, что ненормален. Именно так это называла мама. Болезнью. Моральным уродством. Отец же обзывал попросту мерзостью.
И всё это было о нём. Борис думал, что никогда больше не сможет смотреть в глаза родителям и что лучше ему умереть в этой постели. Но потом он понял, что находится в своей комнате, испугался ещё больше, ощупал кровать и обошёл всю квартиру. Никого, кроме перепуганной его видом мамы, он не нашёл. Пришлось убеждать её, что всё нормально и прятаться за закрытой дверью.
Но всё-таки он заболел. Слёг на несколько дней с высокой температурой. Мама прыгала вокруг, причитала и охала, а ещё молилась всё время. Борис не мог всё это выносить и заставил себя выбраться из постели.
А в школе выяснилось, что все знают. Борис впервые услышал по отношению к себе такие слова как «голубой», «педик» и несколько грубостей похуже. И все смотрели на него, как на какого-то урода. А потом среди толпы выделилось лицо с рыжими косичками. Обиженная и уязвлённая девушка Маша, которую он бросил посреди свидания, вдруг смотрела испуганно, будто поняла, что натворила.
Последние пару школьных месяцев были для Бориса сущим кошмаром.
«Никогда не забуду тот его взгляд. Снится мне, как его чёртовы рыбы, каждую ночь»
— Маша, одноклассница
Поступив в Университет, Борис первым делом переехал в съёмную комнату. Но даже туда никогда никого не водил, был очень осторожен. И о своей личной жизни он ни с кем, кроме бармена-мальтийца, не разговаривал. Тот любил пошутить что-то типа «вон смотри, какая принцесса, точно для тебя», и это не было обидно. Потому что говорил он без отвращения.
В бар Борис приходил в раз неделю, пил мало, чтобы не терять голову, а потом уводил какого-нибудь сладкого мальчика к себе на тайную квартирку. Хотя потом ему было жутко стыдно, без этого он просто не мог. Он каждый раз будто пугался, когда его касались губы, вздрагивал, словно от поцелуя Дьявола, а потом поддавался и жадно брал своё. Каждый раз как грехопадение.
Первое время в Университете Борису всё казалось, что он ловит на себе косые взгляды, но потом это прошло, и он стал понемногу общаться с людьми. К тому же отец тут же пристроил его себе в магазин управляющим, а там народу всегда бывало много. Борис смотрел на этих людей и пытался представить, какие сны им снятся. Хотя не всем это нравилось, Борис впервые нашёл себе занятие по душе. И стал всё записывать.
Если в магазин заходил мужчина, Борис мог ткнуть в его сторону ручкой и громко заявить.
— А вот вам снятся быки! – а потом кивал и тут же записывал.- Точно-точно, определённо быки…
Или когда какая-нибудь девушка расплачивалась у кассы, он подходил, и, не отрывая ручки от блокнота, бубнил:
— Вам снятся люди, их много, и вам страшно, потому никого из них вы не знаете, — и уходил.
За некоторыми людьми Борис наблюдал долго. Пока они выбирали диски, он ходил у соседнего стеллажа и всё поглядывал, отмечал выбранный товар и делал заключение.
— Ко-ри-до-ры…
Или сухо:
— Бессонница.
Кассирша Ниночка смотрела на него и удивлялась, как ему удаётся учиться, практично вести дела и быть при этом таким чокнутым.
«Борис умел своего добиваться. Редко встретишь такую упорность. Он мне всё издательство замучил, пока таскался со своей книгой каждый день. Месяц ходил. Пришлось прочитать. Ну, она под стать ему оказалась. Я сразу понял, что это шедевр»
— Игорь Сколкин, старший редактор издательского дома
Первая книга называлась «А мне сегодня снились рыбы». Борис оборудовал стеллаж под её продажу, и люди, которые не боялись заходить в магазин, потихоньку стали покупать её.
Только отцу это не понравилось, он видел сына бизнесменом, а не каким-нибудь почеркушником. Он устроил ему воспитательную лекцию и запретил заниматься такой ерундой. Пришлось убрать стеллаж и торговать из-под прилавка. Борис не мог отступиться, он чувствовал, что вот, наконец-таки, то самое свершение, о котором он мечтал, и оно так близко, что только протяни руку.
В тот момент, наверное, его никто не понимал. Мама только вздыхала, что он никак не женится. Она так и не увидела своего сына счастливым. Потому что не смогла привить ему своё понимание счастья.
«Борька? Ха-ха, ну то вообще, конечно, кадр! Без улыбки не вспомнишь. Он ко мне в театр пришёл, прямо за кулисы. Я сижу наполовину в гриме и тут вдруг Борька. Говорит: вы должны играть в моём фильме. У меня аж ус отклеился, ха-ха»
— Сергей Бондаренко, актёр
Но Борис был счастлив. Именно так, по-своему, как всегда и мечтал. Когда на большом экране впервые появилось его имя после слов «снято по роману…», Борис забыл обо всём, что его мучило, забыл, что одинок и что не оправдал надежды родителей. Он даже забыл, что он неправильный. Он даже вдруг на какое-то время почувствовал себя нормальным.
«Постоянно мешал работать. Чуть актёры что начинают говорить – вздыхает и лезет в кадр. Сам показать не может, только причитает: ну нет, не так. Я со психов однажды его вывел, а у них вдруг вообще перестало получаться. Никогда не понимал, что в нём такого. Но что-то было»
— Дмитрий Дьяченко, режиссёр