— Жить!!! Я хочу жить!!!
Казалось этот крик: должен был сбить с деревьев листву, пробить белые облака и рвануть туда… в огромное синее небо, прямо в уши Господу Богу. Этот крик должен был расколоть броню душ окружающих людей стальной болванкой. Этот крик должен был испугать саму смерть. Только не было этого крика. Из обожженного рта, вместе с кровавыми пузырями, вылетел лишь тихий хрип. Санитар, пожилой мужик, наклонился над носилками – «Никак кончается сердешный… Эх война, какие молодые пацаны в танках горят!» Он долго и витиевато крыл отборным матом Бога, всех ангелов и архангелов, правителей, генералов… А по морщинистым щекам санитара текли крупные мужские слёзы. Стоявший у операционной палатки военврач Арчил Вахтангович часто затягиваясь, курил папиросу. Которые сутки без сна. Раненые, раненые, раненые! Весь мир – скопище людских тел, искромсанных свинцом и железом. Который месяц мы рвёмся к Таганрогу. Третий месяц держат нас, на Самбекских высотах, немцы. Потери ужасные. Здесь в обороне у них четыре эсэсовских корпуса. Каждый день падают навзничь наши солдаты, и горят русские танки… Каждый день. 60 км от Ростова до Таганрога, всего лишь 60. Можно за день дойти пешком, 5-ая ударная армия Южного фронта не может пройти их с февраля. В феврале сдался Паулюс и был освобождён Ростов. В феврале! Сейчас конец августа! Шени дада! А этот, хрипящий танкист, не жилец. Разорвана грудная клетка, видно пробитое лёгкое. Кусок подбоя брони застрял в кишечнике. Сильно обожжена вся верхняя половина тела. Нет, не жилец. Как же хочется спать. Нет сил, совсем нет. Надо идти в операционную. Врач повернулся к санитарам- «Отнесите танкиста в сторону, туда вон под сирень. Давайте в операционную вон того пехотинца, и того, с почти оторванной ногой».
… Почему?! Почему этот грузин сказал, что я не жилец?! Я должен жить. Я очень хочу жить! Просто жить. Работать на заводе, возвращаться усталым домой. Слушать голос жены. Самый любимый на свете голос. Смотреть в её серо-зелёные глаза. Есть её борщ. Она не умеет его готовить, но так старается. Да, Господи! Я хочу в наш маленький домик. Выйти с ней вечером в двор, сесть на лавочку под сиренью. Гладить лобастую голову нашего пса. Слушать как верещат сверчки в сгущающейся тьме. Я хочу жить!!!
Что за белое пятно рядом? Почему лист с сирени повис в воздухе? Куда исчезли шум и вонь прифронтового госпиталя? Я умер? Скажите мне – что нет! Прошу! Меня ждёт жена. Я не могу умереть! Не имею права!
— Нет, пока ещё ты не умер.
— Кто ты?
— Твой ангел-хранитель.
— Я не верю в Бога!
— Он верит в тебя… Ты ведь крещённый. Помнишь бабушку Нюру? Окрестила она тебя тайком от родителей. А раз крестили тебя – положен тебе ангел-хранитель. Вот я здесь. Молю тебя, обратись к Богу. Чиста твоя душа, жизнь ты отдал «за Отечество и други своя», ведь в Рай попадёшь. Баба Нюра ждёт тебя там.
— Херня! Нет никакого Бога! Я комсомолец!
— Эх, священника бы сюда. Да ближайший в 30 верстах отсюда, за немецкими окопами. Под надзором фашистов литургию ведет. Помолись, своими словами помолись. Предстань, очистившись, пред Его ликом.
— Иди ты на…! Очнуться, мне надо очнуться! Я должен сказать этому сонному грузину – что я буду жить! Пусть режет. Мне надо очнуться!!!
— Ну очнись…
… Я очнулся в больничной палате. 1-ая травматология, 5-й горбольницы. Разбита голова, отбиты ноги, ушиблено лёгкое. Главное – в дребезги разнесена ключица. Три месяца в гипсе… три месяца. Этот скот на «Рено Логан» сшиб меня прямо на пешеходном переходе. В мой день рождения. Да нет, я был трезв. Вечером собирался выпить. Днём был на работе. А теперь вот… Дома все в шоке. Бабушка сильно болеет, а тут такая новость.
… Сняли гипс. Пережил три месяца кошмара. Спал час через час. Гипс давил на позвоночник, просыпался от боли. Ходил по комнате. Опять ложился. Так три месяца. Рука еще не отошла. Не работаю. Сижу у компа. Играю в игры, хожу по всяким форумам. Сегодня ночью был на военно-историческом форуме. Спорил о бронетехнике. Смотрел фотографии. Вдруг что-то ударило под сердце. Фото развороченной из «ахт-ахт»* «тридцатьчетвёрки». Недалеко от сюда. На Миусе. Там страшные бои были. Дед мой танкистом был. Без слёз и мата не мог вспоминать – как освобождал мой город. Смотрю на фото и чувствую как поднимаются волосы на голове. Откуда я знаю – что у этого танка часто горел левый фрикцион и механик – Колька проклинал всё на свете, чиня его?! Откуда я знаю – что у командира танка Сашки – одессита недавно родилась дочка?! Откуда я знаю что под боеукладкой, слева, лежит фляга с чистым спиртом, честно украденная в госпитале?! Кем украденная? Да мной же! Я схожу с ума? Я схожу с ума…
Я схожу с ума. Ушла бабушка. Я упал на кладбище. Друзья подняли. Только вот кого они подняли? Я не знаю. Я смотрю в их лица, смотрю вокруг… Это фильм. Это не моя жизнь. Я умер в свой день рождения, там на пешеходном переходе. Я лежу на раскалённом асфальте в луже своей крови. Это всё бред. Мои все живы! Они ждут меня домой, а я не дошёл 700 метров. Сон… Я сплю. Живу как во сне. Дом пуст. Глажу пса, готовлю нам жрать, выпиваю… Живу. Вечером слушаю как дождь стучит по крыше. Мне кажется – он что-то пытается рассказать. И ещё мне кажется – я понимаю что. Попробовать записать эти рассказы? Не знаю. Друзья совсем забыли. Лучший друг даже в больницу не пришёл ни разу. Тишина. Шелест листьев и шум дождя. Надо начинать писать. Иначе я действительно сойду с ума. Пишу. Выложил это в сеть. Появились читатели. Не ожидал. Теперь пишу для них, мне кажется – им это и вправду интересно.
Замучила «дежа-вю». Я знаю – что и как должно произойти. Я вижу это. Это не жизнь, это сон, повторенный тысячи раз. Я предугадываю слова собеседника в диалогах, я знаю — чем кончится вызов к начальству. Я видел всё это. А может — читал. Может быть моя жизнь, просто написанный кем –то рассказ. Что ж ты, автор – сука, накарябал мне такую историю?! За что? Как пишут в сети: «Аффтар, убейся об стенку». Я это не я, я это килобиты информации на чьём то сервере. Я это неровные строчки, написанные гусиным пером на толстой бумаге. Я это пиктограммы, высеченные на камне сильной рукой. Есть ли я? Или я снюсь самому себе? Не знаю, ничего не знаю. Просто живу. Как говорил Марк Аврелий: «Делай – что должен. И по хрену – что будет».
Женился. Почему у меня ощущение – что именно её я любил всё время. Даже не видя, не зная её – я любил. Я писал ей стихи. Именно ей. Ведь именно её я предал и нас изгнали из Рая. Она простила мне всё. Через тысячелетия и расстояния – мы рядом. Она всегда со мной. Звук её голоса слаще пения ангелов Господних, свет её глаз заменяет мне и солнце и луну. Дышать и жить только ей. Это наверно счастье. Неужели и это только сон?! Или чья- то фантазия?! Да нет. Нет! Нет!!! Это жизнь, та единственная жизнь на этом свете, что дал мне Господь. Господи! Ты ведь слышишь меня, ты всегда незримо был рядом! Пусть это будет не сон! Молю! Я не хочу, Господи, терять её! Я боюсь- что очнусь, а её рядом нет. Я боюсь очнуться… Очнуться…
— Очнулся, танкист?
— Очнулся, ангел.
— Готов идти за мной?
— А жена?
— Венчаны – встретитесь, нет – не знаю.
— Он даст мне время? Я хочу стать с женой пред Его ликом.
— Не знаю. Спрошу. Жди.
… Арчил Вахтангович уронил папиросу на халат, завоняло палёным. Только он не слышал. Перед ним стоял танкист. Тот, что должен был умереть ещё утром. Танкист улыбался. Военврач осенял себя крестом. Ошарашенные санитары, попеременно повторяя: «Господи помилуй» и « .. твою мать» пятились спиной к выходу из операционной палатки. Танкист подошел к операционному столу и лёг на него. «Я должен жить. У меня есть одно очень важное дело. Режь, доктор» — сказал он. За стеной палатки раздался крик: «Наши взяли этот чёртов Таганрог!» Немцы откатывались на Украину. Хоть какая –то передышка. Хоть немного. Стихал далёкий рёв орудий, стал слышен шелест дождя. Врач негромко сказал раненому танкисту: « Ты будешь жить, парень. Видно – у тебя и впрямь очень важное дело».
*Ахт- ахт (нем)- « восемь-восемь». Зенитная 88мм-ая пушка, использовавшаяся вермахтом как противотанковая. Пробивала броню любого советского танка на расстоянии до 2 км.
Шушары
08.04.2013г