Белый снег вокруг. Маленькие босые ножки оставляют на снегу следы. Четырехлетняя Галина бежит босиком, раздетая — в одном платьице. Холодно, но зато не страшно. «Оставили одну», — думает девчушка, и слезы катятся из глаз. Бежать далеко, нужно спуститься с горы, и только там будет колодец, возле него должна быть старшая сестра Лена. Ведра с водой тяжелые, да и обувка мокрая, поэтому попросила Елена малышку: «сиди дома, жди». Да где же там усидеть Гале в доме, страшно одной, уж лучше побежать за сестрой. Только ушла Елена по воду, малышка разбила окно, вылезла через него и побежала.
— Ты что же это делаешь? Где ты взялась на мою голову? Как ты открыла дверь?– закричала Лена, увидев сестренку. — Иди сюда, шкодница.
Лена сняла с себя пуховый платок, закутала в него малышку, взяла на руки. Галя доверчиво прижилась к сестре, стала всхлипывать. Теперь в объятьях сестры ей было тепло и совсем не страшно: Лена большая, она все знает, в обиду Галю не даст.
— Ну что с тобой поделаешь, Галка? – прошептала Лена, оставила ведра и понесла сестренку домой.
Их домик низенький, старый, с соломенной крышей, небольшими окошками стоял на тихой улице. Только в четырех соседних избах жили люди, остальные пустовали: война опустошила их. Здесь, на этой улице с узкой дорогой, разделяющей соседские строения, всегда было тихо. Домик хоть и неказистый, маленький, но любимый. В нем девочки жили с мамой и двумя братьями, там им было тепло и уютно. Белые стены, подведенные снизу темной смолой, весной украшали избу, а зимой заметал снег дорожки и стены дома, в иные дни до окон насыпала снега зимушка-зима, лед сверху покрывал снег тонким шаром, тогда уж становись, не провалишься. Бывало, снег заметал всю улицу, тогда рыли туннели в снегу, чтобы пробраться к центральной улице в деревне.
— Ой, окошко разбила! Вот как ты, Галка, выбежала! Что же мама теперь скажет, когда вернется? И где стекло то возьмем, война ведь? – бормотала десятилетняя Елена и слезы большими прозрачными каплями падали из ее глаз прямо на прижавшуюся к ней малышку. Лена отпустила сестру на землю, тяжело вздохнула.
— Заходи уж в дом, шкодница. Теперь подушкой придется закрыть окно, чтобы тепло было. Я закрою, а ты сиди, жди. Мама придет, даже воды нет. Мне сейчас еще и ведра нужно забрать. Пошла я, а ты сиди. Смотри, Галка, ведь совсем нестрашно, — сказала Лена и потихонечку пошла к выходу.
Галя легла на печь, сжалась в комочек и снова заплакала. Страшно ей одной было оставаться, но и сестру огорчать не хотелось. А Елена вышла, плотно закрыла дверь и побежала быстро по ведра с водой. Принесла воды, залезла к малышке на теплую печь, обняла, поцеловала Галю в заплаканные глаза, сказку рассказала. Лене самой страшно, но плакать было бессмысленно. Так и уснули в обнимку на теплой печке. Проснулись вечером, братья с мамой вернулись из другой деревни от тетки, принесли немного продуктов. Мать, увидев разбитое окно, не ругалась, только вздохнула так тяжело, что Лене совестно стало: не углядела за малышкой. Взгляд у мамы был таким грустным, что Елене хотелось расплакаться, удержалась, стала Гале косички плести.
Мать наварила картошки, покормила детей. Старшие дети полезли на печь спать, но долго не могли уснуть, перешептывались. Галинка попросилась к матери на кровать. Вытерла ее мама Тоня водкой, чтобы не заболела после прогулки по снегу, песню спела, уснула малышка. Старшие дети на печке замолчали, видимо задремали.
Не стала тушить свечу Антонина, села на широкую скамейку возле стола, взгрустнула. Дети подумали, что из-за окна расстроилась. Оно конечно, из-за окна тоже, где взять стекло, придется так и зимовать с подушкой в окне. Но у Антонины была иная причина грустить, большая беда выедала волком сердце. На прошлой неделе почтальонша Екатерина принесла плохое известие: Семен пропал без вести. Хорошо, детей в доме в тот момент не было, спрятала под блузку конверт и промолчала. Катерину попросила, чтобы она тоже молчала, никому в деревне ничего не говорила. Катьке можно верить, если обещала, выполнит. Теперь этот конверт Антонине тяжестью ложился на грудь, давил, волком прогрызал тело, к сердцу пробирался. Держалась днем, будто все в порядке. БЕЗ ВЕСТИ….Может живой, может вернется. Только бы вернулся, дети ждут.
Антонина медленно встала, платок сняла, волосы свои распустила. Упали они длинной черной рекой к полу. Семен говорил, что за эти волосы до пят и карие глаза с лучинкой он ее полюбил. Все девчушки когда-то завидовали ей, коса привлекала внимание. Расчесывала волосы и тихонько плакала. Красивая, молодая. Да некому было этой красоте радоваться: забрала война-злодейка мужа. Потом, как злой художник, война стала на лице Антонины морщины рисовать, волосы на висках серебрить, чтобы и следа от красоты не осталось. Но была Антонина из тех женщин, красоту которых война стереть не могла.
Тяжело от слез стало, невмоготу было держаться, чтобы рыдания не выпустить наружу. Набросила Тоня пальто на плечи, валенки обула, на улицу выбежала. А на улице шел снег…
Белый пушистый снег падал на землю. Зима засыпала пушистым снегом муки людские, прятала под белым покрывалом кровь и страдания, покрывала снегом преступления человеческие, заглушала стеной снега стоны заживо погребенных в земле людей и последние слова, вздохи убитых солдат.
Долго стояла Антонина, всматриваясь в небо, протягивая ладони для падающих снежинок. Снежинки падали на ладони и таяли. Казалось Антонине, что тающие снежинки – это слезы загубленных людей, снежинками они возвращаются к матушке-земле.
Не ведала тогда Антонина, что еще две зимы снег будет прятать муки людские, а потом больше 60-ти лет будет сниться ей этот белый снег и война, будет во снах приходить Семен, пропавший БЕЗ ВЕСТИ.
_________
Посвящается Плаксий Анне Семеновне