— Чего такой мрачный? В троллейбус оштрафовали? Дай поцелую.
— Все люди — сволочи!
— Я читала, что все писатели или те, кто себя к ним причисляет, с годами становятся мизантропами. Может, у тебя хандра?
— Какая «хандра»?! Просто я понял, что никому ничего не надо! Все, все, что я делаю, им до жопы!
— Я почему-то считала, что все, что ты делаешь, ты делаешь для своего удовольствия. Н-да, я была лучшего мнения о своем друге. А ты, оказывается, переживаешь, что тебя не знают, не читают, не славят.
— Чукча ты деревянная! Я действительно все это делаю для себя, но иногда… иногда хочется поделиться радостью с другими… уродами.
— У-ти — пути, добренький мой! Последним делиться с детишками! Давай я тебя за щечку потреплю. Он, понимаешь, все для людей, все в их дом, а они — свиньи неблагодарные — не хотят классику при жизни памятник ставить!
— Я сейчас выгоню тебя из дома. Ты такая же, как и все.
— Но в чем-то я лучше, правда?
— Не хочу я.
— Вот так?! Психическая травма лишила тебя желания. Ну-ка, давай так попробуем.
— Отстань!
— Да, болезнь запущена… Хочешь, давай пиявки поставлю?
— Себе поставь.
— Ну и дурачок. Неужели ты не понимаешь, что у каждого свой мир, и никто не соглашается играть по чужим правилам. И, вообще, сейчас все люди спят. Они долго работали и имеют право на отдых. Тихий час человечества, даже — тихий век. А тут ты бегаешь и гремишь консервной банкой. Кому это понравится?
— Тогда почему я не сплю?
— Может, раньше выспался, а может, у тебя бессонница… Ты бы сел тихонечко на кухне и приготовил завтрак на всех. Такая почетная миссия: приготовить духовный завтрак для изголодавшегося, спящего пока, но просыпающегося человечества!
— Может, мне человечеству тихонько постирать обосранные трусики, пока оно спит?! Просыпается засранное человечество, а я во фраке разношу им чистые, проутюженные с двух сторон трусы!
— Зачем с двух сторон?
— Чтобы оно не дай Бог глистами не заболело. Красивую ты мне участь приготовила! Выпить хочешь?
— В такую жару! Ты с ума сошел! Я не буду.
— И правильно. Но ведь кто-то должен пить, пока все спят. Вот проснутся они, а тут — накусь-выкусь -кто-то выпил всю водку!
— Ого, еще и водку! Ну, ты даешь!
— Вчера, как последний поц, написал «Первый Манифест «Пи-Арта!», бегом в редакцию и говорю своей главной шалаве: «Опубликуй для продвинутого человечества. Мне и гонорара не надо». А это…существо бесполое, которое когда-то было женщиной, глазками поводило, носиком поморщило и залепило мне такую фишку: «По-моему, у тебя проблемы с женщинами!» Во, дятел!
— Успокойся, конечно, она не права. Проблемы у тебя без женщин, а с женщинами — тьфу-тьфу -вроде не замечала. Ну, хочешь, я пойду в редакцию и скажу ей…Что же ей сказать? А, вот так: «Ну, ты, коза очкастая!» — она наверняка в очках, да? — так вот, «…очкастая! У него никаких проблем с женщинами…к моему сожалению». Или, давай ты ее трахнешь, а я за уши держать буду, хочешь?
— Ты не далеко от нее ушла. Лучше давай я тебя за уши подержу, а ты ее трахнешь. На такую месть я согласен. Невежды! Они скоро и не вспомнят, кто такой Петрарка или Микеланджело!
— За последнего не беспокойся — одну из черепашек-ниндзя зовут именно Микеланджело, так что его имя бессмертно.
— Что, правда? А… другую?
— Только не смейся — Рафаэль. Мультики надо смотреть, а не отрываться от народа. Третью же зовут Боттичелли. Тебе следует побеспокоиться, чтобы следующую назвали твоим именем, вот тогда ты утешишься.
— Если у меня есть право выбора, то я предпочел бы трансформера или другого технического педрилу. Ладно, ты меня успокоила. Может, все-таки выпьешь?
— Мне за руль. Не смотри на меня. Пей и рассказывай.
— Не о чем рассказывать.
— Твое мрачнобесие сильно тебя старит.
— Устал я, Принцесса. Устал в который раз. Иногда я сомневаюсь в том, что делаю. В моем возрасте уже как-то неловко вести «рассеянный» образ жизни. Мне нужна подпитка от людей, обратная связь с перекачкой энергии. А то я, как паяц с батарейкой «энерджайзер»: все еще спят, а я уже нет. Как ты говоришь: бегаю и гремлю в спальне консервными банками. А у этих спящих не то, что энергией разжиться, так они еще и мою забирают. Любой «энерджайзер» однажды иссякает.
— А от меня ты разве ничего не получаешь? Никакой энергии?
— Н-ну…это совсем не то. На тебя я трачу еще больше, чем на все спящее чавкающее человечество. Ты, вообще, как черная дыра: сколько не вливай в одну трубу — из другой ничего не выливается.
— Может, вливаешь не в ту трубу?
— Это как?
— Подумай на досуге. Тем более что меня не будет две недели.
— Опять к турецким берегам? Ну, ну, счастливого пути, Маргарита Готье. Страна наденет траурные одежды до твоего возвращения.
— Дурачок! Я уезжаю на…обследование.
— Куда?
— Сначала в Киев, потом…В общем, пока ничего говорить не буду. Вот, заехала попрощаться.
— Гуманно. Может, все-таки выпьешь? Свидимся ли вновь?
— Ты — неисправимый дурак! Чего ты каркаешь, мне и так не по себе.
— А муж?
— Объелся груш. Он вообще ничего не знает. Сказала, что еду к родителям.
— Поверил?
— А что ему еще остается? Так что вот так что. Все, мне надо идти. Пожелай мне удачи, она мне очень пригодится!
— Так все сразу… Ну, ты не это…не переживай. Все обойдется, правда?
— Наверное. И все-таки, вот, возьми. Только не читай раньше времени. Это так. На всякий.
— Ты что, Принцесса?! С ума сошла? Ничего не случится, вот увидишь. Я буду тебя ждать. Туда можно позвонить?
— Не надо. Я сама позвоню, если все будет хорошо. А если… будешь обо мне думать?
— Дурацкий вопрос! Конечно. Ну не переживай ты так, а то и я буду нервничать.
— С какой стати? Я же твоя шлюха по вызову.
— Не говори ерунды.
— Ты сам так говорил.
— Так то в шутку.
— Тогда и сейчас в шутку вызови меня к себе на дом через две недели.
— Чокнутая!
— Нет, я и вправду твоя шлюха и очень хочу, чтобы ты попросил, нет, потребовал, чтобы я зашла к тебе через две недели. Ну, давай же, приказывай!
— Я тебя очень прошу…
— Приказывай!
— Я… я приказываю тебе вернуться как можно раньше.
— Ну вот, другое дело. А то сопли развесил. Сентиментальный ты, оказывается. Ладно, жди. Может и зайду, если не будет клиента.
***
— Вот, а ты боялась — даже юбка не помялась! А паники сколько было: «…операция, умру, духовное завещание»! Так всегда, пообещает кто-нибудь умереть, а потом живет до упора, как последняя сволочь, и всех поочередно «засовывает».
— Это я от страха так говорила. Просто врачи хорошие попались. Обследовали и сказали, что можно обойтись гормонотерапией. Теперь у меня попа будет синей от уколов тестостерона и еще всякого дерьма. Ты, кстати не… вскрывал мое письмо? Только не ври!
— Как же, опубликовал вместе с твоим портретом на первой полосе и с некрологом, подписанным группой товарищей.
— Ну очень смешно, очень! Прости, что не оправдала твоих ожиданий, отделалась уколами в интересное место.
— Не больно оно интересное после уколов.
— А ты видел?
— Звонили, рассказывали…
— Кто?
— Твои многочисленные лечащие врачи. Почему их так много было? Они что, вахтенным методом… обследовали? Да еще мой телефон дала этим «исследователям», чтобы они в подробностях сообщали, как синеет интересное место.
— Дур-рак ты! Никому я твой телефон не давала, никто тебе не звонил, ничего не… Чьи это тапочки?
— Тогда откуда они узнали мой номер? И зачем звонили?
— Я спрашиваю, откуда у тебя женские тапочки?
— Как же я узнал про исколотую задницу, если я — единственный, кто ее еще не видел?
— Ты можешь сказать: чьи это тапки?
— Это мои тапки.
— Твои? Правда? А на тебе чьи?
— Тоже мои.
— Тогда откуда…? А ну-ка примерь их, сейчас я посмотрю, как ты будешь изворачиваться. С каких пор ты стал ходить в женских тапочках тридцать шестого размера?
— Тридцать седьмого, вообще-то.
— Отлично! Выяснили: у нее ножищи тридцать седьмого размера! Здорово живем! Меня не было всего восемь дней, а у него в доме тут же прописались женские ласты тридцать седьмого размера!
— Хватит, это я тебе купил! Мне надоело, что ты ходишь по квартире в грязной обуви. Нравятся? Можешь примерить.
— Мне?! Да ты врешь!
— Правда. Надевай, если нравятся.
— Их точно до меня никто не надевал? Что-то не верится в твою заботу.
— Я же думал, что ты вернешься инвалидом, как и обещала. За тобой нужен будет уход: мисочки, горшочки, халатик, теплые носки, тапочки. А она… здоровая, как мухинская Колхозница, да еще до синевы на заднице «обследована» бригадой врачей! Безобразие! Да я на них в суд подам! Я им такое «дело врачей» устрою, не отвертятся на этот раз! Использование служебного положения в интимных целях. Статья… м-м, черт, какую бы статью им вспомнить?
— Слушай, действительно впору. Спасибо конечно, но я до сих пор не верю в твою заботу. Поклянись, что это — мне!
— Господи, хочешь, я покажу тебе набор клизмочек, надувную «утку», спринцовку, халат — всего двенадцать наименований. Показать?
— Во, дурак! Да если бы такое случилось, то я к тебе никогда не пришла болеть. Я ведь не нужна тебе больной, не так? Шлюхи не имеют права болеть на работе.
— Ты бы сказала это тем… «исследователям».
— Да не было никакой бригады, что ты вбил себе в голову? Я была в больнице на обследовании, а ты начинаешь ломать комедию. Но я тебя прощаю. Только… ну-ка, покажи мне что-нибудь из списка «покупок».
— С чего начнем?
— Давай с клизмочек.
— Так я и знал. Вот, и в комнате еще две.
— Но она не новая… Ею уже… пользовались?
— Нечасто. Я же должен был на ком-то научиться.
— На ком?
— На соседке. Эй, ты что швыряешься? Она же — бабка!
— Которая рожает каждый год?
— Ну да.
— И ты ее клизмил?
— Не на себе же учиться.
— Все, твое вранье мне надоело! И, вообще, я зашла к тебе, чтобы убедиться.
— В том, что у меня развернутый полевой госпиталь и все готово для приема умирающей? Убеждайся. Я даже составил завещание и заверил его у знакомого юриста. Тебе осталось только подписать его слабеющей рукой.
— Засунь его себе в… нет, лучше — проклизменной соседке. А я ухожу, ты меня обидел.
— Тем, что увернулся от клизмы? Или тем, что купил тебе тапки?
— Тем, что тебе безразлично, что со мной происходит. Тебе наплевать на мое здоровье, на мои чувства — на все!
— И ты убедилась?
— Вполне.
— И?.. Ну, давай, еще слезу выдави.
— Я…остаюсь.
(Продолжение следует).