Ветер швырял мокрый снег в окна домов и лица прохожих. Бродячие псы свернулись клубками и превратились в маленькие живые сугробы, дышащие облачками пара. В белом мареве мелькали, словно тени, фигуры людей, спешащих по своим делам. Шум машин, тяжелое серое небо, боль и усталость, одиночество и тоска… Неужели это и есть ад? Смешно. Артём улыбнулся. Нехватало еще стать философом. Один –то уже есть. Будет не кафе а – приют спившихся интеллигентов. Он открыл дверь с неброской вывеской. Улыбнулся бармену и прошел во второй зал. Там уже года полтора как образовался клуб. Клуб местных неприкаянных душ тех, кому нечего делать дома. Кому некуда и незачем спешить. Их собралось с десяток. Здесь ели, выпивали, играли в «штуку» и « техасский безлимит». Спорили, ссорились, мирились… и снова пили. Нет, не до « изумления и выпадения рассудка». Многие работали, идти утром на работу с гудящим черепом – занятие тяжеловатое. Они все разные, и одновременно похожие. Выпавшие из жизни, живущие скорее по привычке. Пустые глаза бездомных псов, в которых медленно умирала надежда. Они собрались в этом кафе и создали свой мирок, куда очень неохотно пускали чужих. Разные… Работяги и интеллигенты, строители и недоучившиеся студенты… Одинокие потерянные души.
«Штуку» уже расписали. Артём взял свой поднос с нехитрой закуской и стаканом водки. Он всегда брал стакан, тянул его весь вечер, отпивая по глотку. Официантка предлагала: « Налить эти несчастные двести грамм в графинчик». Но он ответил – « Пролетарий должен пить из стакана! Графинчики и рюмки для недорезанной интеллигенции». Сегодня повар — Костя видно был в настроении. Дежурное блюдо удалось на славу. Шницель и картошка, салат из капусты… Блаженство. Первые сто грамм одним махом. Потом поесть. Остальные уже неспеша. Он доел и закурил. Ребята шумели за картами. Не хотелось вписываться в игровые разборки. Артём смотрел в окно. Его взгляд прилип к окну дома напротив. Это окно всегда было темным. Теперь – на окне горела свеча. Колыхалось слабое пламя, исчезающее за порывами снега. Возвращалось огненным мотыльком, больным и озябшим, и снова билось в холодное стекло окна. Словно хотело вырваться и полететь… Полететь может быть в бескрайнее синее небо, где живут мириады таких мотыльков. Синее небо… Оно осталось в далёком городе. Здесь небо другое. Тяжелое и серое. Оно давит тебя к этой болотистой земле, желая: что бы ты поскорее улёгся в яму, вырытую в тяжелом и мокром грунте.
Артём махнул рукой официантке и она принесла еще стакан водки. Тяжело. Этот огонёк свечи в окне разбудил в душе спящего зверя тоски. Зверь медленно потянулся и выпустил когти. Душа заорала от ужаса. Надо напиться… Что бы не думать. Не вспоминать. Иначе зверь сожрёт. Что тогда? « Баяны» с « ширевом»? Не для него! Многодневный запой? Уже не молод. Не вернуться из этого угара. Как же тяжко! Твою мать! Бармен включил музыку. Из колонок раздалась песня, точно в тему!
«Даже тени обрыдлой тоски не нашел
Когда вывернул наизнанку нутро.
Пустота и такая, что нехорошо,
Словно зря сорок лет прошло
Как яйцо в руке — раздавил стакан,
И провел всей ладонью в стекле до в крови.
По лицу моему чуешь — какой обман
В тех, которые не свои»*
Может и правда – раздавить в руке стакан, провести по лицу и выйти в соседний зал. Там гуляет молодняк. Понтовые базары, дешевые расклады. Может ринуться в бой и эта схватка выгонит тоску из души? Ну кто зажёг эту свечу?! Ведь душа уже уснула. Кто разбудил её?! Лучше пойти в этот дом и набить морду этому любителю свечек! Да, наверное так и будет. Пусть молодёжь «гудит» спокойно дальше. Они не виноваты в том, что ты никому не нужен. В том, что ты боишься сдохнуть и завоняться в пустой квартире. В том, что тебе нельзя болеть – ибо некому даже вызвать « скорую». Они не виноваты в том, что много лет назад ты потерял любовь. Тогда это не казалось концом света. Была семья, ты был нужен родным. Верилось – что будет еще настоящая любовь. Только вот… Умерли родные, пролетели года. Любовь больше не пришла. Она ушла тем осенним солнечным днём. Босиком по желтым листьям. Со сломанной туфелькой в руке. Она ушла и даже не оглянулась. Тысячи дней и километров назад… Да заткните же этот «патефон»! Нельзя слушать это:
«Я хотел окликнуть, его догнать
Чтобы верный спросить маршрут
Жаль тех, что хотят и умеют ждать
Тех, которые ищут и пьют.
От судьбы получая затрещины…
Вот — я, сам не свой, на своём стою.
Я ищу в этом городе женщину-
Ту, единственную свою» *
По плечу хлопнули. Артём оторвал взгляд от окна. За столик присел Тоха – Философ. Бывший студент. Хороший парень, хоть и со странностями. Нет, нормальный парень. Только вот глаза… Глаза будто со старых икон. Всепонимающие и всепрощающие глаза. Эти глаза резко контрастировали с небритым лицом, перегаром и вечной мятой сигаретой в углу рта. Люди сторонились Тоху. Только Артёму удавалось найти с ним общий язык. Сегодня Тоха был здорово пьян. Оторванный карман куртки, ссадина на лице. Где-то уже отметился. Тоха звучно икнул и спросил:
— Бухаешь, бродяга? Я вот тоже. Как — то у нас совпадает. Прикинь – щас на остановке «школота» хотела меня на « гоп-стоп» взять. Теперь маменьки пусть им кровавые сопли утрут. Троих раскидал – как щенков. Я старый пёс! И не таких рвал. Может сыгранём в покерок? Сотня на блайнд.
— Нет, Тоха. Настроение – фуфло.
— Чё так?
— Видишь окно? Свечку кто-то зажёг. Чёто душу мутит. Не пойму – почему.
— А чё понимать? Свеча в окне – знак того, что здесь кого-то ждут. Очень ждут. Надеются и верят. Налей. Хорошо пошла… Так вот. Тот, кто зажёг свечу – верит в то, что любимая душа узрит этот свет. Сквозь непогоду и время она придёт на этот огонёк и они снова будут вместе. Раз твоя душа кричит от боли – значит этот огонёк твой. Иди туда. Хватит спать в коме. Пора жить. Жить – а не вспоминать тот осенний день. Пора выгнать из души зверя тоски. Пора любить.
— Кто ты, Тоха? Я даже по пьяни никому не рассказывал про тот осенний день. Кто ты, гад?! Откуда ты всё знаешь?!
— Твой ангел-хранитель, мля. Спился, тебя охраняющи. Достала твоя душа! Ни хрена не хочешь делать! Лапки сложил и смерти ждёшь. Тормошишь тебя, тормошишь. А толку – с Гулькин хрен! Тут любой ангел запьёт!
— Где ж крылья твои, ангел?
— В гардеробе, нах! Сдал и забыл – куда. Иди туда, к этой свече. А не то, я тебе харю на прощанье начищу и свалю. Разбирайся с бесами сам. Достал! И мне надо будет к своим. Во, как этот чудик из колонок заливается:
«Я уже любой, настоящей рад.
С мясом рву лады, режься в кровь струна
Понимаешь брат, ты всё понимаешь брат..
Без своих здесь нам всем — хана»*
—Хана это точно. Я твою водяру допью, а тебе хватит. Тебя ждут. Вали отсюда, нытик хренов. Иди, или тебя туда на пинках донести? Машенька! Ещё водки. За этого декадента я плачу. Он уже уходит. А я гуляю! – Внезапно, тихим трезвым голосом Тоха сказал – Иди, Артёмка. Тебя там правда ждут.
… Артём стоял перед дверью квартиры. Он никак не решался нажать кнопку звонка. Хмель давно выветрился из головы. Он уже повернулся к выходу из подъезда, когда дверь распахнулась. Женщина пристально взглянула в лицо Артёма. Он несмело ответил на её взгляд…
— Ты? Ты всё же пришёл. Столько лет я искала тебя, столько городов. Я молилась в монастырях и спала на вокзалах. Я искала тебя. Я знала – твоя душа кричит от боли. Ты помнишь и любишь меня. Я приехала в этот город, будто кто-то за шкирку тащил меня сюда. Сняла эту комнату. Зажгла свечу на окне… И ты пришёл. Ты ведь никуда не уйдёшь?! Скажи это мне!
— Я никуда и никогда не уйду. Я всю жизнь любил тебя. Только тебя.
Он шагнул к ней. Её голова уткнулась ему в грудь. Горячие слёзы выжигали лёд из его души. Он впервые за много лет искренне улыбнулся. В кафе напротив Тоха тоже улыбался. Он допил водку и встал из-за стола. Пора было идти. Забрать свои крылья. И взлететь в бескрайнее синее небо. Небо, которое видит всё и всех. Даже сквозь тяжелые серые тучи. Небо, которое умеет ждать. Если в твоей душе ещё плачет маленьким ребёнком вера… Если ты умеешь верить – тебя услышат. И если ты попросишь, искренне… от всей души, тебе помогут. Тоха улыбнулся и шагнул из тёплого кафе в белое марево мокрого снега…
*- Г. Лепс и « Любэ» песня « Свои».
31.01.2013
Царское Село.