Ты же знаешь эту игру, да? Ну, легко: называешь город, а следующий – на последнюю букву названия. И так по цепочке – до бесконечности… городов много! Но! Давай усложним условия! Надо не просто назвать город, а рассказать о нем какую-то историю. Все знают, что есть Чикаго, к примеру. Вот сказанула – где МЫ, и где ЧИКАГО! А все же: «Мы не в Чикаго, моя дорогая!» И мистеру Твистеру привет, и Сергею Михалкову respect, и… Филиппу Киркорову несколько горько-сладких напоминаний! О как! И теперь – на последнюю букву – следующий ГОРОД!
Ну, что? Договорились? Условия понятны? Начинаем? Кто первый?
Так… А кто – первый?! А-а-а, ладно! Будем последовательно и предсказуемо банальны, политкорректны и исторически справедливы! – Санкт-Петербург!!!
ПИТЕР.
Кому как, а мне – навсегда и никуда не денешься – колыбель! Родилась я там. Как революция. Как миллионы людей. Не это важно.
История… что рассказать-то?…
Нежный возраст воспоминаний не оставил… Потом, девочкой, смутно – как бежала по Марсову полю навстречу кому-то, блестящий серебряный кофейник в буфете великого Зимнего дворца Эрмитажа. Нет, конечно, кроме кофейника еще часы-павлин, почему-то голландцы: что-то в этой средневековой тщательности очень всегда привлекало и грело. Точно! Теплые они! Это – в цвете и свете – везде окна и игра освещения. Наверное, так! Надо же, как вдруг сложилось! Тридцать лет не могла сообразить!!! Полезная игра!
…Не то, не то… Коммуналки? Да, это тоже ВПЕЧАТЛЕНИЕ. Не для клаустрофобов. Руки разведешь – от стены к стене дотянешься. Комната такая! А потолка – не видно! Теряется где-то в темноте и паутине. Это долгая история: как людей из хижин во дворцы переселяли, а они потом от неуюта и тоски ДВОРЦЫ в ХИЖИНЫ переделывали. Подгоняли действительность под мировоззрение.
Не то!…
Тогда так… Мои шестнадцать лет. Лето. Петроградская сторона. Улица Льва Толстого. По тротуару бежит мне навстречу мальчик. Бежит сосредоточенно и целево. Почти разминулись…
— ЭЙ, привет!!!
— Привет!!!
— Ты что тут делаешь?
— А ты????
Высшее образование мы собрались осваивать. Оба. В этом городе, «знакомом до слез»…
И двинулись гулять. Каждый день… Ночи-то нет – поэтому, честно глядя маме в глаза: «Светло же еще!!!!»
Прошли Васильевский остров с МОИМ университетом, Петроградку – с ЕГО медицинским…
Гуляем…
— Ты английский учишь???!!!
— Учу-учу… Ага, как бы не так!
В конце концов занесло нас в Павловск. Гулять так гулять! Парки, скульптуры, пруды, роскошь и … лето чудесное! Солнце, тепло – редкий питерский подарок! Весь мир у наших ног! На катамаране по павловским прудам катание – это что-то!!! Мальчики из Нахимовского показывали класс: пытались нас атаковать и взять на абордаж! Брызги фонтаном, девочки визжат! Гангутское сражение!!! Весело!
Присели на лавочку, возле очередного лукавого греко-римского божка… И он положил мне руку на плечо. Не обнял! Положил руку. И попытался к себе чуть-чуть повернуть….
…А дальше???
А – ВСЕ!!! Не было у меня в ЭТОМ городе, в ТАКОЕ лето, с МОИМ мальчиком ПЕРВОГО поцелуя!!! НЕ БЫЛО!!! И помню поэтому каждый кусочек того дня: густую зелень, яркие цветники, величие и благородство дворцов, сияющие брызги на пруду, лихие нахимовские бескозырки…
Нет, все, конечно, в жизни правильно идет. Все за нас решено и просчитано. И только сейчас, так же, как родственность с основательными и жизнерадостными голландскими художниками, я поняла, что неслучившийся тот поцелуй стал ИСТОРИЕЙ. Мой Питер – это моя первая любовь. Прости меня, моя любовь… Трусливая была девушка, с ДОреволюционными принципами… ОРТОДОКС-С-С…
СТАРАЯ РУССА.
Вот тут подсознательное пересиливает. Потому что ГОРОД ДЕТСТВА. Каждое лето вывозили нас с сестрой к бабушкам. Забирали в августе. САМОЕ счастливое и сладкое время! И ведь не помнишь девять месяцев осени-зимы-весны с холодом, болезнями, детскими обидами и утренним недосыпом. Стирается. А три месяца безмятежного счастья, покоя и абсолютной гармонии и согласия с окружающим – и есть самое дорогое воспоминание.
Сначала – ДОМ. Деревянный, родной, исследованный от подвала до чердака, от сараев до палисадника, от июньской клубники до августовских желтых медовых слив, похожих на лимончики. Дом, где просыпаешься утром, спрыгиваешь с кровати и по крашеным половицам, по домотканым коврикам, по солнечным теплым дорожкам – к умывальнику. Чугунный умывальник со стерженьком. Струйка воды в синий тазик. Бабушкина кухня. «Оладики»(!) под перевернутой тарелкой, вазочка с густым засахаренным вареньем (вишневое, конечно, У ВСЕХ – любимое!)…
Потом – из дома, с высокого крылечка – куда глаза глядят! Но можно и с закрытыми, потому что наизусть, до мелочей, до каждого камушка на дороге знаешь, как идти к реке. ЛУГ. Разнотравье мы почти не заставали: скашивали быстро. Поэтому босиком по колкой стерне, но – удовольствие! И перевернутые лодки на лугу. Под ними можно бесконечно и разнообразно придумывать: миры, сказки, истории, песенки, наряды, прически – да что угодно! Два волшебных места: этот самый луг и бабушкин плюшевый коврик над кроватью. На нем река, сад и дом среди деревьев. Так вот! Этот чудесный дом можно было бесконечно дофантазировать! Поселить в нем человечков, расставить мебель, украсить и ОЖИВИТЬ… но это – вечером, на сонные глаза. А утром – к реке.
РЕКА. Мы все очень рано научились плавать. Потому что река – широкая, важная, маслянисто-коричневая – очень по-доброму нас принимала и поддерживала. А в августе она мелела, и можно было, подобрав подол, перейти на другую сторону города, куда вокруг, по суше, через мосты и улицы, добираться с полчаса пришлось бы…
ЦЕРКОВЬ. Воскресенский собор. XVI век. Так и называлось испокон веку – Соборная сторона. Я его разным застала: сначала запущенным и неухоженным – склад был, потом тщательно выбеленным и безликим – музей открыли, наконец – нарядным, ярким, с золочеными купольными луковицами и торжественно-звонкой колокольней. Рисовать собор было одно удовольствие: и сидя у реки на каких-то непонятно откуда и неизвестно зачем взятых артиллеристских орудиях, и с крыши бабушкиного дома. Простой карандаш я не любила, выбирала всегда коричневый, розовый и фиолетовый – закатные пейзажи получались вполне…
Еще была квартира ДРУГОЙ бабушки, с огромной библиотекой СОБРАНИЙ СОЧИНЕНИЙ, где вычитано было ВСЕ: от Жюля Верна и Вальтера Скотта до Диккенса и Шекспира. И даже (ой-ей!) похабные и матерные Пушкинские стишки-грешки. Аллеи курорта минеральных вод, где я слонялась часами, качалась на чудо-скамейках, подвешенных на цепях, и читала-читала-читала, пока прием у бабушки не заканчивался и она не забирала меня обедать…
Так вот… О чем это я? О состоянии АБСОЛЮТНОГО, БЕСКОНЕЧНОГО, ПОЛНОЦЕННОГО СЧАСТЬЯ и БЕЗМЯТЕЖНОСТИ. Когда тебя все вокруг любят, мир ласков, солнечен и понятен, и ты защищен этой бесконечной любовью НА ВСЮ ЖИЗНЬ. Как крепостной стеной, как надежным щитом, как древним заклятьем, нет!… МОЛИТВОЙ…
Поэтому мне снится Старая Русса. Нечасто. Но очень ярко, детально. И всегда одно и то же: я иду (можно с закрытыми глазами!) от бабушкиного ДОМА, через ЛУГ, мимо РЕКИ к СОБОРУ… И чувствую во сне невидимую защиту и любовь, мою опору и оружие, мой флаг и крест, моих ЛЮБИМЫХ и УШЕДШИХ, которые все же со мной – НАВЕК….
КИЕВ.
О-о-о, конечно же, чудо-торт! Боже, как это было вкусно даже на вид! Круглая высокая коробка с каштановыми нарисованными веточками, а внутри – сказочное лакомство! И кремовая цветущая пирамидка (абсолютно как настоящая!), и нежнейшее безе с орешками (только кешью!!!)… Ну, воспринимать город на уровне торта тоже можно, многие так до сих пор развлекаются: а мне привезите «Киевский торт»! И достаточно!!! Город – огастрономлен!…
Нет-нет! Все не так, не так… Киев – это размашистый Крещатик, крутая Владимирская горка, таинственная Лавра, уютный Подол и самое главное – Софийский собор. Его бесконечность, величие, древность и вечность. Его певчие и теплые свечи, мощные стены и темные фрески, толпы людей и душноватый полумрак. Это Булгакову, Михаилу Афанасьевичу, привет! Он этот город ТАК нам подарил, что после него стыдно и соваться…
Но… есть ведь СВОЕ… И тоже с Булгаковым понятое. Вот – ЧТО…
Рядом с Софийским собором – скверик. Посидеть-отдохнуть-поболтать-познакомиться… Вот и присели. Напротив скамеечка. На ней … не мужчина уже, старик. Плащ, шляпа, седой, но не дряхлый еще. Что украшает и интригует – букет алых тюльпанов. Лежит эта красота вольно у него на коленях и кого-то ждет… Кого? Вот же – ОНА! Пришла, села напротив старика, свободно и легко закинула ногу на ногу. Достала сигарету и шикарно так закурила. Сразу непонятно: сколько лет… Настоящая женщина! И это прочиталось даже не в ней самой, хотя смотрелась ярко (брючки, тяжелый хвост волос, темные очки, шелковый шарфик), прочиталась ЕЕ неповторимость и вечная женственность в том, как старый мужчина-верный поклонник вскинулся и подался ей навстречу. А она – хоть бы что! – курит, молчит, слушает… Вот ТАК они и сидели. ОН ей что-то горячо и увлеченно рассказывал, ОНА – спокойно и слегка надменно слушала. А я, девчонка, во все глаза на эту пару смотрела. И вопросы в моей голове бились селедками в рыбацкой сети: КТО они друг другу? О ЧЕМ говорят? ПОЧЕМУ – здесь, места другого нет? И, наконец, КОГДА же чудесные пронзительно красные цветы будут переданы даме? А они, не замечая никого вокруг, отгородившись от этого солнечного весеннего беспечного дня, сидели и сидели…
… Я ушла тогда раньше их. Цветы лежали на коленях старика… Женщина курила…
И …Михаил Афанасьевич, простите за фамильярность!.., захотелось мне, как Вам когда-то пришло в голову своих героев из плоских строчек слепить в одушевленный объем, эту пару допридумывать и оставить жить вечно. Потому что ну как же возможна ЛЮБОВЬ в ИХ возрасте?! А если возможна, то наверняка — тайная, раз встречаются где-то случайно! И то, что до сих пор не дает мне покоя: НЕУЖЕЛИ огненный знак их отношений, пылкие и нежные лепестки так и осыпались с колен мужчины, так и не попали в руки, занятые сигаретой…
Это была моя первая встреча с искусством. С тем невольным, смутно осознанным чувством СОПРИЧАСТНОСТИ миру и тягой интерпретировать подсмотренное, подслушанное, сынтуитивленное – неловко, робко и горячо ПЕРЕДАТЬ ПО-СВОЕМУ. Мое прикосновение к литературе как насущной потребности растущей души. А душа растет, пока ты жив и дышишь… Иначе – НЕЛЬЗЯ…
ЯЛТА
И – как хотите! Машите руками, цыкайте, изображайте брезгливую гримасу – НАПЛЕВАТЬ!!!
Ялта – это «под небом голубым есть город золотой с прозрачными воротами и яркою звездой….» По-другому – НЕ МОГУ! Ялту я всякой видела: томно-знойной летней, утомленно-ласковой осенней, но вот зимняя – ой, какая…. И вспоминаю ее именно под эту пошлейшую и заезженную песню! Ничего не поделаешь! Такая она – Ялта моей счастливой памяти о юности… Тут наложение многого: зима 1986 – а в 1987 нас «Ассой» КАК встряхнули!!! Поднимаемся мы в кабинке фуникулера над этими разноцветными крышами с островками съеживающегося снега и ободранными сырыми (+16 в январе!) дворами, а навстречу нам – чудесный и вечно юный мальчик Бананан со своей девочкой Аликой и ИМЕННО под ЭТУ песню, будь она неладна! И уже не знаешь – где кино, а где в этой самой Ялте, в этой «Ариадне», в ресторанчиках и барах, на улицах и в переулках, вдоль набережной и в горку – ты сам в свои возмутительно юные года! Все же очень своевременное кино о нас, глупых, наивных и упрямо принципиальных, «свято верящих в свою ИСКЛЮЧИТЕЛЬНОСТЬ», Соловьев снял! Ура ему и… спасибо, наверное… Хотя песню очень ругают до сих пор, в частности Гаккель Всеволод, виолончелист – «аквариумист». Но… он же и признает, что ЛУЧШЕЙ картинки под эту мелодию, чем плавно уплывающая в море Ялта – НЕТ!!!! И «город золотой» — призрачный и растекающийся в январском тумане – только ТАКИМ и остался… Для меня…
Потому что уже НИКОГДА этот зимний влажный южный город не обнимет меня так нежно за плечи, прикрытые хоть и толстым, но всего лишь – свитерком (ох, пошиковали тогда – шубы скинули и зимой! в свитерах бегали). НИКОГДА скрипучий вагончик не потянет нас сквозь туманную, сизую дымку вверх – к горам. Не будет рядом тех, кто бежал с тобой нога в ногу по центральной аллее мимо театра варьете вниз, к морю. И моря этого немыслимо серого, не линялого (не будем опошлять еще больше, песни хватит!), а…. ну, допустим,… шелкового в технике «батик»! – НЕ БУДЕТ…. И, о ужас и трагедия, нам тогда еще не открывшаяся: у моря, вдоль набережной – БЕСКОНЕЧНО длинный, ЗАХВАТЫВАЮЩЕ высокий, ТРАГИЧЕСКИ молчаливый теплоход «Адмирал Нахимов»… Мы даже представить себе в том январе не могли, что ровно через полгода – от наших зимних каникул до летних – эта громадная внушительная железная конструкция вдруг окажется хрупкой и легко сминающейся консервной банкой и безжалостным саркофагом для многих теплых и ЖИВЫХ… А в январской Ялте дремлющий на пирсе «титан» был ТАК внушительно надежен и прочен… И его стюарды приторговывали на набережной ананасами в сиропе и соком манго… И НИКТО не думал о плохом… И даже мальчик Бананан до последнего надеялся, что СМЕРТЬ – это просто чья-то глупая шутка…
«…Кто любит – тот любим, кто светел – тот и свят, пускай ведет звезда тебя дорогой в дивный сад…»