Змей был одновременно длинным, толстым и изворотливым. Если он вытягивался во весь рост, он тут же сгибался из-за приступа радикулита. Если он вставал на табуретку, табуретка ломалась под его весом.
Змей не мог заменить лампочку. Для этого он вызывал электрика.
Петя сдел на спинке скамейки, поставив ноги на сиденье и пил пиво, а мимо проходили красивые девушки. Петя анализировал. Девушки проходили мимо. Петя допил пиво, чертыхнулся на пытающийся начаться приступ радикулита, и встал со скамейки.
— Девушка…
С первой попытки не получалось никогда. Со второй практически тоже. Чисто статистически, если любой вопрос задать тысяче граждан, хоть кто-то на него ответит положительно, нужно только иметь терпение для того, чтобы выслушать девятьсот девяносто девять отказов. Петя терпение имел, а терпение отвечало Пете взаимностью, поэтому у него всегда всё получалось. Он знакомился с девушкой, вёл её в ночной клуб, покупал ей там дешёвые коктейли, потихоньку уводил её в укромное местечко, прижимал к стенке, обнимал своими огромными ручищами и, как-будто случайно, лез этими самыми ручищами в её разнообразные интимные места. Потом всё как-то само-собой получалось, и он растворялся в воздухе, даже не записав номер телефона.
«Жизнь прекрасна» — думал мозг, а Петя с ним соглашался.
У змея было три возраста. Он был одновременно и молодым, и зрелым, и старым. Как-то раз, когда старый змей умер от старости, змей почувствовал опустошение, но потом родился новый змей. Он стал молодым, молодой змей стал зрелым, а зрелый стал старым.
Змей не мог умереть, потому что он всё время перерождался.
Пётр приходил домой поздно. Ссылался на загруженность на работе, вечные пробки и кучу других причин, о которых не имело смысла рассказывать. Жена и дети уже спали, ужин стыл на столе. Пётр приходил, съедал ужин, не разогревая, и шёл спать. Укладываясь на супружеское ложе, он целовал жену в щёчку, или в затылок, в зависимости от того, чем она была к нему в тот момент повёрнута, ложился рядом и мгновенно засыпал. Утром она уходила раньше. Она просыпалась, целовала супруга в нос, или тоже в затылок, и шла в ванную комнату. Когда Пётр просыпался, жены дома уже не было. Он будил себя и детей, приводил всех в порядок, отпускал их в школу, а сам шёл на работу. Бодрствующую жену он видел только по выходным, да и то не по всем. Ведь работа остаётся работой, а работать иногда нужно и в выходные.
Змей передвигался разными способами. Он мог пресмыкаться, ползать и обвиваться. Он обвивался вокруг одной жертвы, одновременно ползая около второй и пресмыкаясь перед третьей. Он гипнотизировал своих жертв, поэтому каждая жертва ничего не знала о существовании двух соседних. Змей не умел любить. Змей умел пить соки.
— Пётр Петрович, ну что Вы, ну не надо, не здесь же!
— А где, если не здесь, звезда моя? И когда ты уже перестанешь меня называть Петром Петровичем?
— Но Вы же мне в отцы годитесь!
— Это после того, что у нас уже было и ещё будет? Например, сейчас.
Он подтянул к себе секретаршу, открыл рот и присосался губами к её губам. На мгновение секретарше показалось, что он впрыснул ей в рот порцию жала. Она вскрикнула.
— Ну чего ты кричишь? – Я же тебе за всё заплачу! Я тебе оклад повышу! Я тебе…
Руки в это время путешествовали по юному телу, поначалу обличённому в одежду, но уже освобождённому от неё.
— Я тебя своим замом сделаю, я те… Ох, какая ты красивая, я тебя…
Пётр Петрович навалился на жертву всеми своими тридцати тремя жировыми складками и одним множительным отростком. Загипнотизированная жертва уже не могла сопротивляться, а он продолжал читать свои мантры, пропихиваясь внутрь секретарши:
— Ни в чём… нуждаться… не будешь… ты восхитительна… королева… я те… я бя… я… ты… ох…
Он повалился на жертву и затих. Жуткий вопль прервал рабочий процесс офисного планктона. Из кабинета директора выбежала совершенно голая секретарша Ирочка, принятая на работу неделю назад и находящаяся на испытательном сроке.
— Он умер! Позовите кого-нибудь! Он умер! Помогите же! – кричала она, подбегая к каждому встречному.
Приехавшие врачи констатировали смерть от инфаркта.
Змей смог умереть. Потому что устал перерождаться.