Проходя по улице, застроенной небольшими частными домами, я обратил внимание на старушку, лет восьмидесяти. Замерев в каменной неподвижности, она сосредоточенно смотрела перед собой, словно на пустой улице происходили сейчас важные события. Даже на секунду её внимательный взгляд не отвлекся на меня, проходящего рядом. Сморщенные губы шевелились, словно читали заклинание. Подойдя ближе я услышал бормотание, сложившееся в слова:
– Через года, слышу мамин я голос. Значит, мне домой возвращаться пора.
Незатейливые слова попсовой песни произнесенные серьёзным, сосредоточенным голосом так потрясли меня, что я замер. Старушка, так и не кинув на меня взгляд, вытянула вперед руку.
— Вот там мы играли, а там, — она обернулась, – была наша калитка. Улица немного изгибается и калитку было не видно. Мать просто выглядывала на улицу и кричала – Катька-стерва, домой! Я тогда не обижалась, меня удивляло…
Старушка, задумавшись, молчала почти минуту.
— Почему, «стерва»? Она никогда меня не обзывала, даже когда я что-то не так делала. Это случилось в последнее предвоенное… — она горько усмехнулась. – Точнее, в первое военное лето. Да, одно лето на два распалось. Семь лет мне тогда исполнилось. Играли мы, как обычно. Рано еще было. Вдруг, крик матери – Катюшенька – доченька, домой! Я даже не испугалась, а как-то заледенела вся. Бегу, сломя голову, а внутри занемело все.
Взгляд старушки безотрывно, сквозь забор и время, внимательно следил за происходящим.
— Дома, два друга моего отца сидят, и мать рыдает. Он тогда военлетом был. Они говорят — во время вылета, сбили его. Выпрыгнуть он не успел. Товарищи всё видели, да помочь, конечно не могли.
Снова долгое молчание, прервать которое я не решаюсь.
— Отец с матерью цапались постоянно. Что-то не давало им спокойно жить. Не ссорились вроде, и миром не назовёшь. Тогда-то я думала, что ничего странного в этом нет… Она слегла сразу. Дня три – четыре дома пролежала, потом в госпиталь увезли. Там еще пару дней… Я от неё всё это время не отходила. Её санитарки ругали, что бы обо мне подумала. Она только в потолок смотрит и молчит. Так и умерла. Немцы ещё к городу не подошли, а я уже круглой сиротой осталась. Последние слова её так и остались…
Внезапно старушка зажмурилась, резко вдохнула и крикнула в пустоту улицы.
— Катюшенька – доченька, домой!!!
… И зарыдала.
Только дети умеют плакать так горько и безнадёжно, в смертельной обиде на весь мир. Застыв на месте, со сжатыми кулачками… Растянув дрожащие губы и закрыв глаза… И, крупные прозрачные слезы ручьём…
Я шагнул вперед и прижал к груди беззащитную семилетнюю девочку, которую однажды так рано позвали домой.