…и согласитесь
какая прелесть
мгновенно в яблочко
попасть почти не целясь
орлиный взор напор
изящный поворот
и прямо в руки
запретный плод
о наслажденье
скользить по краю
замрите ангелы
смотрите я играю
моих грехов разбор
оставьте до поры
вы оцените
красоту игры…
Песня Остапа Бендера из кинофильма
«Двенадцать стульев» в исполнении
Андрея Миронова.
-Эх, Андрюша-Андрюшенька! Послушай меня! Послушай, ведь ты знаешь точно: я не враг тебе! – Таня, тяжело вздохнув, начала разговор с Воробьем.
— Да че ты, Танюша, в натуре, как бабка запричитала! Скажи, что тебя беспокоит?!
— Говорю тебе, без всяких прикрас, ты знаешь меня давно, очень давно – в голосе Тани, Андрей почувствовал это, странным образом смешались: и нежность, и забота, и раздражение, и, даже, немного, совсем немного злости – говорю тебе, в натуре, доведет тебя эта сучка мусорская до предела, под монастырь прямо! Она же играет тобой, как кошка с мышкой! Ты че до сих пор не вкурил, что это становится опасным, очень опасным? Ты что совсем забыл, где она работает? Ох, чует бабье сердце мое: что-то будет, что-то нехорошее, плохое.
— Ну нет, Таня-Танечка, конечно же, помню! В МУРе она работает. Мурлыкает так нежно мне иногда, правда, совсем не по-ментовски, ласково так…
— Ты мне про ваши мурлыканья не грузи! Это твоя лично тема! Я о другом сейчас тебе толкую, Андрюха! Повелся ты на бабскую ласку и словно карась на крючке, радостно так, червяка хаваешь… смотри, лесочка-то скоро натянется! Послушай меня, я тоже женщина, но прямо скажу тебе – не любовь это, Андрюшенька, не любовь! Снова тебе говорю: доиграешься ты с ней, до добра такие страсти-мордасти не доведут!
— Да ты че, Тань, а может это любовь в натуре натуральная?!
— Не шути так… в тему эту не шути, не шутят с любовью! – Таня очень серьезным взглядом посмотрела на Андрея и добавила – Что ты, Воробушек несмышленый, о любви-то знаешь?! Чувствовал ли когда ты ее, любовь, а, Андрей?! Настоящую, искреннюю любовь – ту, что молчалива, ту, что не кичится, ту, что без бравады и понты не колотит?! Текла через тебя она спокойным потоком к другому человеку или в мир этот наш грешный?! Чувствовал ее, Андрюшенька, хоть мгновение, какое краткое, свою или другого человека, что рядом с тобой был?!
Андрей Воробьев задумался. Сознание его, напрягая разум, искало в памяти, не столь уж продолжительной жизни Андрея, это ощущение описанного словами Тани образа незнакомой ему любви… и не находило… Он вдруг понял то, что по правде сказать, он совсем-то и не знает что это такое, что это за штука такая – любовь. К Нинке у него, — это он точно знал и ощущал, было сильное взаимное влечение, основанное на взаимном интересе дико-опасной страсти. Андрею было проще в этой игре, он точно знал кто он. Она же – Нина, не могла знать того, что он вор в законе, но он видел, что она догадывалась о том, что он принадлежит к прямо противоположной, ее ментовской, среде. Как видел и то, что это ощущение жутко ее заводит. И эта невидимая, незаметная внешне, борьба противоположностей, происходящая в их душах на внутреннем уровне, словно магнит притягивало их к друг другу, влекло вновь и вновь. Воробей, аферист по жизни, и весьма раскованный в общении человек по натуре, просто кайфовал от моментов, минут и часов времени встреч, проведенных с Нинкой. Какой-то неуловимый изъян, порок, таящийся в Нинке, манил его к ней, порою занимая, заполняя ею, даже в самый неподходящий момент, все его мысли. И это было дикое, сладкое до боли, новое, неизведанное еще им ранее, наслаждение. Он, она, телами своими ели друг друга, и не могли насытиться досыта. Нет, — это была не любовь, Андрей внутренне чувствовал это. Это была страстная игра на выведения друг друга из равновесия, борьба двух ярких, равных друг другу по силе, противоположностей. И эта игра, словно доза кокаина, буквально сносила Андрею башку. И еще, в последнее время, Воробей начал чувствовать, что после их встреч в душе его подымался какой-то осадок, будто какая-то посторонняя сила извне, подымала его, желая замутнить его сознание. Он чувствовал это, но разум его блокировал эти настороженные ощущения его души, продолжая вновь и вновь гонку их новых встреч, радость которых все более начало омрачать ощущение очередной разлуки и неизбежности приближающейся потери, доводящее Воробья до почти ощущаемой им физически боли.
Андрей прервал свои размышления и спросил Таню:
— Скажи, Таня, а что же может удержать женщину рядом с мужчиной? Что?! Скажи мне об этом, Таня!
— Дурак ты, Андрюшенька! Дурачок! Ничего ты в делах амурных не петришь, ничего в них до сих пор не понимаешь! Играешь ты только в любовь… только играешь… Азартно так… лихо… так, словно очередную аферу свою проворачиваешь. И… искренне веришь в эту игру! Только вот, Андрюшенька, милый ты мой, любовь это совсем другая тема… совсем другая… И вот в чем дело: женщина – это тебе не какой-нибудь очередной толстобрюхий завбазы у которого мозги заплыли жиром от регулярного обезжиривания государства… Женщину… женщину обмануть невозможно… точнее, сердце ее. Женщина не головой думает и не глазами смотрит. Она душой своей чувствует, сердцем своим, самой сердцевиной внутренней сущности своей человеческой природы. И ты думаешь что она, Нинка твоя, не чувствует этого?! А ты ей баки забиваешь… как простому расхитителю социалистической собственности… Не та эта тема для тебя, Андрюшенька, где ты рисковать можешь, полагаясь только на себя… не та. Тут, в любви, всегда два игрока… два. И один судья, да и прокурор он же заодно — любовь! И она, любовь, неуважения к себе не прощает… никогда не прощает! Именно это я и хотела тебе сказать.
Андрюха вздохнул, подумав о том, что при всем его знании и святом чтении уголовного кодекса СССР, он ничегошеньки не знает о законах любви. Помолчав немного, он тихо спросил Таню:
— Женщина, а ты сама любила-ли мужика в жизни своей? Что-то я не припомню?! Хотя, Тань, когда ты о любви говоришь, я вижу, что слова твои искренни, и чую, что это прочувствованная тобою тема!
— Чую… Хм! Ты даже в слове животные ощущения свои выражаешь. А, может, тот человек, которого я люблю, не способен это увидеть… моей любви увидеть… может он и чувствовать не способен… только чует… как ты…
В Андрюхином разуме вдруг ослепительной вспышкой проявилась, все более проясняющая Танины слова, догадка. Он немного растерянно взглянул на нее. Таня, мгновенно выхватив этот полутон растерянности в его взгляде, нежно провела рукой по щеке Андрея:
— Глупенький! Не сработают твои понты, Андрюшенька! Не удержать тебе Нину-Ниночку ими… Даже и не стоит пытаться! Да и стоит ли?! Посмотри сам – не пара вы с ней! Она ментов с большими звездами на погонах любит! К чему и стремится. Другой у нее кайф по жизни, не душой она живет бабьей своей, а мозгами своими замусаренными. Ментяры там у нее, а не ты. А вот скажи мне, Воробушек, скажи – ты, часом, не заразился от нее, Нинки?! Как головушка твоя, а, Андрюшенька?!
— Да ну тебя, Танька, к лешему! Что-что, ты тоже женщина, — при первой же возможности под шкуру залезешь! Давно знаю: еще та ты штучка! Не переживай, не замусарился я. Тебе ли не знать по какой дороге мы вместе пошли, выйдя из нашего житомирского детдома. Не случилось мне милиционером быть. Прямо противоположному мы учились еще в детстве полуголодном своем. Все, закрыли эту тему! Тань, вернемся, все-таки скажи: чем женщину удержать? Не в Нинке дело уже, нет, не в ней! Интересно мне, как мужику очень и… чую… чуйствую – Андрюха специально, прикалываясь, исковеркал слово – ты знаешь ответ!?
— Да, Андрюшенька, умеешь ты расположить к себе собеседника. Не зря мы с тобой столь долгие годы в делах не разлей воды — пара-парочка! Ну вот, слушай, раз тебе скажу только, раз! Если дорос до понимания – въедешь в тему, а, въехав, сам понимаешь, по жизни и применять это будешь! Так вот: удержать женщину невозможно… да и не нужно мужику этого делать! А есть всего лишь один действительно надежный на все «сто» способ…
— И что это за способ, Танечка?! И… прямо на все сто, не обманываешь?!
— Да не перебивай ты! Слушай! Ответ так прост, что он ВООБЩЕ НЕ ПРИХОДИТ МУЖИКАМ В ГОЛОВУ! Даже те, наверное, с кем женщина остается надолго, даже на всю жизнь, вряд ли задумываются об этом…
— И… это…?! – Андрюха вновь не выдержал.
Таня взглянула прямо в глаза Андрея Воробьева, поразив его удивительнейшим спокойствием своего взгляда, и сказала:
— Женщину нужно просто любить! И… все! Но, любить так искренне и честно, чтобы она ни на мгновенье не могла почувствовать фальшь. Еще раз повторю: обмануть ее невозможно, даже и пытаться не стоит. Лучше, если такой обман случился, правду сказать. Если повезло мужику, и она его тоже любит, то простит. Если, конечно, искренне попросит он прощения. Но, мыслю я так: и тогда она всего раз простит его. Один, всего один шанс, даст ему. Но в другой раз, если он еще раз предаст ее и обманет, захлопнется дверца в сердце ее, закроется. И никакими способами больше не открыть ее снаружи, никакой медвежатник ее сердечный сейф не вскроет. Только сломать его теперь можно будет снаружи, и все. Конечно, время может лечить, и женщины тоже разные люди… только сердечко то открыться вновь мужику может только по велению его хозяйки. И открыть его может только искренняя любовь… и не так уж важно, откуда она придет изнутри, снаружи, а если повезет очень – навстречу друг другу.
— Выходит, ничего я не знаю о любви?! Ничего, Тань?! Не знаю и поэтому и женщину любить не умею… так любить, как надо?! И… Нинку, выходит, только зря мучаю?!
— Не могу я советовать тебе в делах твоих амурных, Андрюшенька! Нет у меня права такого, нет. Это не плана нашей с тобой очередной аферы обсуждение… Я любовь уважаю, поэтому не буду тебе советовать. Сам смотри, разбирайся и… учись! Учись жизни… и любви. Поймешь если эту непростую тему, освободиться если сумеешь от Нинкиной зависимости, и ее, заодно, освободив… помогу тебе, чем смогу. Только, скажу тебе, любить – это тебе не мастерство афериста шлифовать, тут и врожденный талант должен быть, и от бога данные необходимы, и, главное – интерес, желание понять тему любви просто необходимы. Ну, ладно, компаньон мой Андрюшенька, закроем тему любви. Давай о делах теперь наших типа, производственных, поговорим.
Прошло какое-то время.
Андрей позвонил Тане по телефону, сказав ей, что ему нужно срочно с ней встретиться. Они встретились ровно в десять вечера на их обычном месте, на набережной Москвы-реки у ресторана «Чайка». Андрей предложил прогуляться по набережной. Они шли молча, и он все оттягивал и оттягивал начало разговора, ловя то и дело, настороженные взгляды Тани. Решившись, Андрей резко остановился и, взяв Таню за руку, привлек ее к себе и обнял, ощутив, что она как-то по-особому прижалась к нему. На какой-то миг Андрей ощутил идущее от нее нежное, искренне, неподдельное тепло. Ее тепло… и… свое. Одно тепло… на двоих. Потом он повернулся к реке и, опершись на перила, взглянул в мутную воду Москвы-реки.
— Тань, Таня! Я выхожу из дела. И… и теперь тебе не стоит встречаться со мной. Это… это опасно теперь, очень опасно… для тебя. Так что, Таня-Танечка, это последняя наша с тобой встреча!
— Как?! Как последняя?! Да что ты такое, Андрюшенька, говоришь? Что же такое могло случиться? Что же такое, такое страшное могло случиться, Андрюшенька? – единым потоком выдохнула слова Таня.
— Случилось. Случилось, Таня. Случилось то, чего хуже и придумать невозможно… для меня. Мента я, Таня, завалил. Да не простого постового-регулировщика и, даже, не участкового милиционера. Хахаля я Нинкиного завалил. А она, как ты знаешь, Танечка, в Муре работает. И он оттуда же… был. Теперь уже… был. Да пристроит душу его бог… или дьявол, это уже сейчас их дело.
Андрей повернулся и посмотрел на Таню. Из глаз ее тонкими струйками текли слезы до самого ее подбородка, капая, затем, прозрачными каплями на белоснежную блузку. Проглатывая комок слез и всхлипнув, словно маленькая девочка, Таня сказала:
— Андрюша, Андрюшенька, а может, обойдется, обойдется еще?! Может, свалишь по-тихому из Москвы, Союз наш большой, затеряешься где-нибудь на бескрайних просторах нашей необъятной Родины?! А? Может, обойдется?! Может, не сдаст тебя Нинка?!
Андрюха горько усмехнулся тому, что по иронии судьбы, совсем недавно, слышал подобный совет переехать из Москвы от убитого им позже следователя МУРа по особо важным делам Георгия Женова.
— Да не в Нинке дело совсем, теперь уже не в ней дело! Финку я прямо в сердце мента Жорки оставил свою… с отпечатками пальчиков своих оставил. МУР, думаю уже в курсе, что я его завалил.
— Зачем?! Зачем, Андрей?! Зачем?! – не сдержавшись, закричала в отчаянии Таня – Зачем ты это сделал? Вот сука, сучка эта Нинка! Говорила я тебе, Воробушек ты мой ненаглядный, не кончится добром эта твоя афера с Нинкой!
— Говорила я тебе это, говорила… — Таня перешла на еле слышный шепот, все более окрашиваемый безысходным отчаянием – Говорила я тебе, Андрюшенька, говорила. Как же… как же я теперь без тебя буду?! Ведь я… я… я так люблю тебя! Если бы только ты знал… как сильно я люблю тебя!
Таня заплакала и, повернувшись, уткнулась в плечо Андрея.
— Знаю, Таня! Знаю, Танечка! Теперь я даже и чувствую это, не чую, нет! Чувствую. Жаль, поздно уже… жаль. Поздно, Тань! Ты знаешь, знаешь, вор я, вор законный и… не мог, не мог я иначе. Нинка, конечно же, еще та проблядь, но не в ней дело. С Жорки я за то, что он унизил меня, за унижение мое я сполна получил. Полнее некуда… жизнь его забрал. Ты права, права полностью – с Нинкой я только в любовь играл, отчаянно играл, не имея даже малейшего представления, что нельзя так неуважительно с ней… с любовью. Понял я это, хоть поздно уже, но понял. А мог бы вообще не понять до самой смерти… своей. И так уж вышло, что кончив Жоркину жизнь, я и своей жизни вышак приписал. МУРовцы за своего матерого следока не то, что Москву, Советский Союз почистят. Поэтому, чтобы никто из братвы за меня не страдал, я финку со своими пальчиками оставил. В натуре, где застряла, там и оставил – в самом сердце Жорки, чтобы на амурного нашего треугольника дела дело это менты списали.
— Андрей, Андрюша, Андрюшенька, а как же я? Как же я теперь? Как же… я без тебя?! Как же я без тебя… как же я без тебя … жить… буду?!
— Таня! Таня, не пытай меня… не могу я тебе этого сказать. Деньги скажу, только, тебе где мои хранятся. Половину себе возьмешь, половину на общак отдашь. Пусть… воры… братва пусть… поминки по мне добрые справят. Хорошие поминки.
— Андрей, Андрей, нельзя так! Ты ведь живой, живой еще! Зачем же ты так?!
— Тань, тело дышит еще. Это так. Но я сам себе сознательно вышак выписал… без прокурора выписал. Вопрос всего лишь в том, через какое время он будет приведен в исполнение. Только в этом и все, только вопрос времени.
Андрюха повернулся к Тане и, улыбнувшись, тыльной стороной ладони вытер слезы с ее щек, и сказал:
— Таня-Танечка, не плачь! Наплачешься еще… без меня. А сейчас я здесь, с тобой. Прошу тебя, хоть и нелегко это, трудно, порадуй меня сегодня. Порадуй меня и… даже если это, и будут слезы, пусть это будут слезы нашей общей радости, радости нашей сегодняшней встречи. Так смотреть мне на тебя радостно! Как же я мог раньше этого не понимать, не видеть, не чувствовать? Точно, как ты говорила, дурачок был!
Таня слабо улыбнулась, Андрей привлек ее к себе и обнял, вновь ощущая нежное тепло, мягко струящаяся из их сердец и сливающееся в одно невидимое целое.
Таня обняла его за шею рукой и, притянув к себе, тихо сказала:
— Анрюшенька, я попрошу тебя… я попрошу тебя, любимый мой, Воробушек мой, не уходи сейчас, не уходи. Только не сейчас! Прошу тебя, подари мне ночь, только одну ночь. Подари мне эту ночь, Андрюшенька! Я люблю тебя, люблю очень давно, со времен нашего житомирского детдома. И любовь моя к тебе с тех самых времен становилась только крепче, сильнее, нежнее. И этой любви моей к тебе очень много у меня внутри… очень много. Позволь, разреши ей придти в этот мир. И… может быть, может быть, Небо подарит мне за мое терпение в награду, и в память о тебе, ребенка. Я так давно мечтаю об этом! Не уходи, не уходи, Андрюшенька, не разрывай на осколки эту мою мечту любящей женщины! Только одна ночь, Андрюшенька, только одна… первая… и последняя. Только одна, одна на двоих… подари мне… ее!
Андрей взял голову Тани в свои ладони, взглянул прямо в ее глаза, чувствуя, что слезы текут и из его глаз, и сказал решительно:
— Едем, Таня, едем! Прости меня за то, что не разглядел твоей любви ко мне, за то, что не понял, не смог, не сумел! Прости, Танечка!
Таня оборвала его слова, прикоснувшись пальцами руки к его рту, будто боясь спугнуть что-то:
— Нет-нет, Андрюшенька, ничего, ничего больше не говори! Просто, просто ласкай, люби меня этой ночью! Просто слушай меня и себя… просто чувствуй! Не говори ничего, слова не нужны! Сердцу не нужны слова… любящему сердцу. Позволь сердцу своему любить сегодня. Каждое сердце может это… каждое! Да не каждый ум это сердцу позволяет. К черту ум, Андрюшенька! Ласкай меня сегодня и люби! Просто, раз ты уже согласился, просто знай, что у нас с тобой сегодня всего лишь одна ночь… одна на двоих. Все, не надо слов больше! Поехали, поехали, родной мой, любимый мой, Воробушек мой!
На самом рассвете, когда солнце своими первыми лучами только начало освещать Землю, Андрей Воробьев выбрался из крепких объятий Тани, каким-то чудом не разбудив ее, и, одевшись, молчаливым ласковым взглядом попрощался с ней, выйдя, затем, из ее квартиры… чтобы уже никогда в этой жизни сюда не вернуться.
Николай Зубков.
01-02 июня 2012 года.
…я не разбойник
и не апостол
и для меня конечно
тоже все не просто
и очень может быть
что от забот моих
я поседею
раньше остальных
но я не плачу
и не рыдаю
хотя не знаю
где найду где
потеряю
и очень может быть
что на свою беду
я потеряю
больше чем найду…
песня в Остапа Бендера.