Я шёл справа от неё. Мы так привыкли, и если вдруг так получалось, что я оказывался слева, то она сразу же перебегала по левую руку от меня. Мне даже было удобнее говорить в левую сторону. Я помню поначалу, шея уставала постоянно быть немного повёрнутой налево, но теперь по-другому не может быть. Она одета в чёрное пальто, которое заканчивалось немного выше колен. Тёмно-синие джинсы, её постоянный атрибут, голова не чем не укрыта, на ногах туфли на не высоком каблуке. Прямые, светлые волосы, опускались до плеч, из-за холода кончик её носа и щёки были красными. В парке было не людно, холод загнал всех в тёплые квартиры, а я воспользовался этой опустошённостью и пригласил её погулять. С самого утра лужи покрылись коркой льда, листья на деревьях потемнели, парк помрачнел, ветра совсем не было, небо было пасмурным, и солнце не пробивалось через толстые облака. Был вечер, и я спешил отвести её на наше место, до того как стемнеет.
— Очень холодно для сентября, ты не находишь? – я говорил смотря на дорожку.
— Надеюсь, что это ненадолго.
— Ты имеешь в виду холод?
— Нет, я про прогулку, но и холод тоже.
— Ты же любишь этот парк, — я посмотрел на неё. Она смотрела на деревья, совсем не поворачивая ко мне головы.
— Мы оба любим этот парк. Просто у меня много дел, ты же знаешь.
— Поэтому я тебя сюда и пригласил, ты совсем про него забыла… и меня.
Мы шли медленно, мимо нас с шумом прошла улыбающаяся пожилая пара, слишком легко одетая для такого холода. Наверное, замёрзли, и спешат на автобус. Больше ни каких людей не было видно, все уже покидают парк, а мы только пришли. Трудно поверить, что ещё три дня назад стояла невыносимая жара, и в парке было полно людей, беззаботно проводящих выходные на зелёной траве, спасаясь от палящего солнца в тени деревьев. Теперь на дорожках лужи, с причудливыми узорами корки льда на поверхности, трава и деревья покрыты белым инеем, и при разговоре у нас изо рта идёт пар. Мороз ударил неожиданно, просто посреди ночи мне пришлось достать тёплое одеяло, а утром одеться в тёплую одежду, завалявшуюся без дела ещё с середины марта. Этот год был очень жарким, даже слишком, и по сравнению с предыдущими, когда погода вела себя не предсказуемо, и выпадал снег по среди лета, в этом году всё было стабильно. И люди совсем не удивились морозу на утро, а наоборот вздохнули с облегчением, что всё по-прежнему.
— Но не в такую погоду, можно было бы встретиться в более тёплом месте, — возразила она мне.
— Ты замёрзла?
— Пока ещё нет, но думаю, что скоро замёрзну, — она взяла меня за руку, и мельком взглянула на меня.
— Если замёрзнешь, мы можем пробежаться, и тогда согреемся, — сказал я. Она улыбнулась. У неё очень красивая улыбка, но в последнее время она слишком редко улыбается.
— Жалко деревья, скоро их листья опадут, — сказала она, вновь смотря на высокие пышные деревья, растущие вдоль дорожки, по которой мы шли, — и будут они стоять совсем голые. Вот им будет холодно.
— Кейт, прости меня за последнее… Я…
— Всё нормально, — перебила она. — Я тоже виновата, — мы остановились и поцеловались.
— На морозе это опасно, — сказал я, и мы продолжили прогулку.
Аллея поворачивала влево, и мы свернули, направляясь к пруду, где познакомились восемь лет назад, и с тех пор были вместе. Тогда мы ещё были студентами, много говорили об учёбе, о чувствах, о планах на будущее, представляли, как увидим весь мир. Она была весёлой, и беззаботной. Иногда сумасшедшей. Совершала необдуманные поступки. Но сейчас она изменилась, она стала меньше улыбаться. И я не хочу её терять, но она всё больше отдаляется от меня, погружаясь в свою работу.
— Крис приезжает на следующей неделе, — сказал я, и в очередной раз пощупал правый карман куртки.
— Откуда?
— Он в Париже, там ему лучше пишется.
— Как банально, — презрительно усмехнулась она. — Почему он там не поселится?
— Не знаю, это его прихоть. Он говорит, что если он там поселится, то там ему уже не будет так хорошо писаться.
— Он всегда был странным, — она покосилась на меня. — Как ты можешь с ним до сих пор общаться?
— Мы знакомы с первого курса, это само собой происходит.
— Странно, что у тебя так мало друзей, — в её голосе слышалось раздражение. Не знаю, почему я начал говорить о нём, он всегда её раздражал.
— Он не один мой друг.
— У вас нет ни одного общего интереса.
— Он очень даже интересный, ты слишком предвзято к нему относишься, — спокойно произнёс я.
— Я не предвзято к нему отношусь, я говорю что вижу.
— Значит у нас с тобой разные взгляды.
— Они у нас всегда были разными, — сказала она со вздохом.
— Не правда, в начале у нас был одинаковый взгляд на жизнь.
— Мы просто не знали друг друга так хорошо как сейчас.
— Мы знали, просто нас меняют обстоятельства.
— Обстоятельства, — усмехнулась она. — Я не изменилась, осталась такой же, как и раньше.
— Ты изменилась.
— Да? И как же? – Спросила она.
— Ты больше не радуешься жизни.
Несколько минут она молча смотрела по сторонам, потом посмотрела на меня и спросила:
— А ты? – в её взгляде появилась печаль, разговор опять уходил не туда.
— Я пытаюсь.
— Получается?
— Я люблю тебя.
— Как всё просто. – Она посмотрела влево, за деревья, затем повернулась ко мне, — это единственное, что у нас осталось общего.
— Всё не так как ты говоришь.
— Хотелось бы.
— Поверь…
Я не успел договорить, впереди показался пруд, и мы поспешили к нему. От его поверхности поднимался пар, и создавалось впечатление, что он горячий. Из-за образовавшегося вокруг пруда тумана совсем не было видно другую сторону, там виднелись только верхушки деревьев. Мы свернули влево, сойдя на дорожку, которая опоясывает пруд, что бы подойти вплотную к пруду, как мы это делали раньше. Пруд был отгорожен низким стальным забором, перешагнуть который не составляла труда. Дорожка, с которой мы свернули, лежала вдоль пруда, и заворачивала влево, за него, по обеим её сторонам, росли высокие, раскидистые деревья, которые из-за тумана частично были видны отсюда, возле воды росли совсем поблекшие цветы, почти весь берег пруда был одет в серый камень. Птицы, плававшие в пруду, предчувствуя приход холодов, улетели, пруд был пустым, ни души, наверное, к этому моменту весь парк опустел, до закрытия ещё оставалось время, и он был сейчас только нашим. Небо серое и низкое тяжёлой плитой лежало над нами, от чего наступали ранние сумерки. Когда мы подошли к пруду, я обнял её и поцеловал, она прижалась ко мне всем телом, затем положив голову на плечо, очень сильно сжала меня в своих объятьях. И когда я потянул её за руку, уже собираясь перешагнуть через низкую изгородь, мы услышали топот копыт, и начали всматриваться в ту сторону, откуда он доносился. Это было на том конце дорожки, что находилась за прудом, и из-за тумана ни чего не было видно. Топот был мягким, и становился всё громче, лошадь шла медленно, слышалось её дыхание, и поскрипывание кожаных ремней. В тумане, словно призрак показался высокий силуэт, с каждым шагом, становящийся всё отчётливее, и превращающийся в конного полисмена, гордо восседающего верхом на гнедой лошади, с белым ромбом на лбу, и чёрной чёлкой почти достающей до левого глаза. Полисмен с улыбкой посмотрел на нас, и, проехав мимо, он постепенно снова исчез в тумане. Мы лишь проводили его взглядом, и смотрели в ту сторону, где он исчез в тумане, пока топот не стал совсем еле слышным.
— Наверное, приятная работа, — сказал я, нарушаю тишину.
— Возможно. Ему она точно нравится, видел, как он довольно улыбался?
— Очень красивая лошадь, мне она понравилась больше, — сказал я, и потянул её за руку.
Мы перешагнули через изгородь, и подошли к воде. Было совсем тихо, будто время остановилось, только она и я. Со всех сторон нас окружал туман, будто ограждая от остального мира. В голове постоянно вертелась одна фраза.
— Как во сне, — сказала Кейт, озираясь по сторонам. — Я уже давно здесь не была, и совсем забыла как здесь красиво.
— Я здесь был недавно, приходил подумать.
— Как и раньше, – она повернулась ко мне. — Помнишь, как мы познакомились?
— Я всё помню. Здесь ни чего не изменилось, а мы стали другими.
— Мы были моложе и глупее, — сказала Кейт, смотря на меня.
— Мы умели радоваться мелочам, — мы смотрели друг другу в глаза, и я тонул, и не как не мог выплыть из её глаз. За всё это время мои чувства к ней не ослабели, и вряд ли они станут слабее в будущем. Я снял кожаную перчатку с правой руки, и опустил руку в правый карман куртки, встал на одно колено, и разжал руку перед ней. От удивления её губы разомкнулись, и сразу же превратились в улыбку.
— Кейт, раздели со мной свою жизнь, — она смотрела мне в глаза и улыбка медленно исчезала с её лица. Сверху, прямо перед моим лицом пролетела крупная снежинка, и упала в самый центр круга кольца, я почувствовал прохладу, и опустил взгляд на руку. Снежинка растаяла, оставив мокрый след на моей тёплой ладони. На мою руку упала ещё одна снежинка, за ней другая, я поднял взгляд на Кейт. Её плечи становились белыми от снежинок. Снежинки были крупными, некоторые падали слипшимися хлопьями, создавая завесу между нами, но я отчётливо видел грусть в её глазах.
— Дэйв! — я не мог оглянуться. Снег падал, мне на руку, я смотрел на Кейт, не в силах оторвать от неё взгляд, пытаясь, что ни будь прочитать в её глазах. – Дэйв! – донеслось издалека. Я опустил взгляд и посмотрел на руку, она была одета в плотную шерстяную перчатку. Снежинки падали на неё, и она становилась белой. – Дэйв! – Я поднял глаза, снег шёл сплошной стеной, скрывая горизонт. Всё было белым, ни одного тёмного предмета, всё было скрыто под не большим слоем снега. Морозный воздух обжигал лёгкие, на бороде и усах, возле рта образовалась корка льда. Снег был не глубокий, сразу под снегом был толстый слой льда, бесконечно простирающийся во все стороны. Я остановился, и обернулся, в двадцати шагах от меня шла тёмная фигура.
— Что случилось? – крикнул я, и снова посмотрел на руку.
— Подожди! — Крикнул он, шагая ко мне.
Он шёл медленно, немного прихрамывая на левую ногу. Я даже не заметил, когда он отстал. Я смотрел, как снег падает на перчатку, крупные хлопья, не попавшие ровно на неё, ударялись о край и, рассыпаясь, падали вниз, те, что попадали на перчатку, ложились одна на другую, создавая замысловатые пирамидки, окрашивая перчатку в белый цвет. Перчатки были сильно потёрты, как и всё во что я был одет.
— Я устал, давай сделаем привал, — он говорил с отдышкой, взявшись рукой за моё плечо.
— Но здесь нельзя оставаться, нужно идти, пока снега не стало совсем много, – я сказал это, глядя на перчатку, так спокойно, как говорят люди, которых отвлекают от чтения газеты или книги.
— Мы правильно идём? – Крис сел на снег.
— Да, я постоянно смотрю на компас, — я посмотрел на Криса, он почти весь был белый от снега, изо рта шёл пар, он часто дышал. – Что с ногой?
— Колено… я чувствую дискомфорт в колене. – Он потёр колено обеими руками через штаны.
— Это от долгой ходьбы.
— И пальцев на ногах не чувствую, по-моему, я их отморозил.
— Это вряд ли, переводи вес на носок, надо погонять кровь.
— Хорошо, постараюсь. Ты у нас путешественник.
— Две минуты постоим, и пойдём дальше.
— Я лучше посижу.
Я хотел сесть, но не мог себе это позволить, мне казалось, что если я сяду, то встать уже не смогу, я и так чувствую себя как зомби, будто сплю на ходу. Иду и ничего не чувствую, или скорее наоборот, все чувства на столько обострились, что я совершенно перестал замечать чувство голода и усталость. Конечно, я их чувствую, но они больше не имеют прежнего значения, скорее как шум среди шума. Это безумие, вот так идти без сна и отдыха, но нам больше ничего другого и не осталось.
— Ты как? – Спросил он глядя на меня снизу вверх.
— Я в порядке.
— В порядке?
— В полном.
— Ты очень бледный.
— Я в порядке. Как я, по-твоему, должен выглядеть?
— Определённо лучше. Я тоже так выгляжу?
— Выглядишь, — кивая сказа я.
Его губы потрескались, и из-за бороды и лыжных очков, было не разглядеть какого цвета лицо, из-под шапки выбивались волосы. Он был одет в чёрный, водонепроницаемый пуховик, с капюшоном, двое штанов, одетые друг на друга, шапку, лыжные очки, обут в громоздкие тёплые ботинки, двигался очень тяжело, за плечами был рюкзак, в котором было не много вещей. Мой рюкзак был тяжелее, из-за канистры бензина, которую я использовал для разжигания костра. Больше всего сейчас я жалею, что у нас нет палатки, и что бы поспать приходится искать укрытие. Палатка сейчас была бы кстати, и я бы не отказался от того что бы она утяжелила мой рюкзак. Но вместо палатки у нас был большой кусок прозрачного полиэтилена, который даже нечем подпереть, и закрепить.
— Как-то маловато, две минуты, — сказал Крис.
— Достаточно.
— Это совсем мало, даже не отдохнуть, ты куда-то спешишь?
— Спешу, — раздражённо сказал я, всматриваясь в горизонт, откуда мы пришли. – Мы не так уж много прошли с последней остановки.
Из-за остановки на меня резко навалилась усталость, тело было будто ватным, но нужно было идти, пока хорошая погода, и щадящий мороз. Вот уже два дня мы идём через пролив, и почти третий день без сна, время от времени мы останавливаемся на несколько минут, и снова идём, еды нам хватит на один раз, что будет потом, я не знаю. Насколько ещё хватит сил? Надеюсь, что берег уже скоро появится. Стоило бы остановиться и поесть, мы почти не ели с тех пор как начали переходить пролив, но сильное похолодание, вызванное приходом осени, гонит меня безостановочно на юг.
Снег падал прямо и спокойно, не было ни малейшего ветерка, и ни что не нарушало ровного падения снежинок, они медленно опускались, устилая собой лёд пролива. Я взглянул наверх, небо было белым, снежинки падали мне на лицо, щекоча нос и щёки. В последний раз я видел солнце две недели назад, оно было холодным и далёким, не принеся нам тепла, а просто освещая день, оно не высоко поднялось над горизонтом, продолжая своё отдаление от нас. Со всех сторон, за снежной стеной, был лишь чистый горизонт, огромная равнина, белая и бесконечная, идёшь, время от времени посматривая на горизонт, в поисках чего-нибудь, за что может уцепиться взгляд, но не находишь, и, кажется, что стоишь на месте.
Крис вытянул ноги, откинул капюшон, сдвинул лыжные очки на лоб, и, потерев глаза, опять надвинул их на место. Его движения были вялыми, и не точными, как у пьяного в стельку человека. Для него это самое серьёзное испытание на прочность, он ни когда ещё не был в таких условиях, и он устал так, как не когда ещё не уставал, но нельзя давать ему много отдыхать, как только снег закончится, станет холоднее, надо идти, и не останавливаться, каждая остановка это потеря времени. Времени, которого у нас нет. Каждый новый день становится всё холоднее и холоднее, и чем быстрее мы идём на юг, тем меньше будем это ощущать, если, конечно, там теплее.
Как быстро всё замерзает? Вопрос, который меня тревожит вот уже целый год. И самый главный вопрос, когда это прекратится? Его задают сейчас все, и нет ни одного человека, который бы знал ответ наверняка. Но все тревоги и страхи практически исчезают, становятся такими далёкими, и кажется, что тебя они не касаются, когда за две недели спишь всего тридцать часов. Пару дней без сна, возможно, мы ещё можем выдержать, возможности поспать у нас не будет, здесь просто голый лёд накрытый снегом на многие мили вокруг, укрыться негде, костёр развести не из чего. Это самоубийство. Если ляжем спать, то замёрзнем насмерть, меня эта перспектива не устраивает. Остаётся только идти, и вглядываться вдаль, надеяться, что вот, вот появится берег, и мы сможем отдохнуть, найдя подходящее укрытие. Может там за завесой снега, сейчас уже виден берег? Но это вряд ли.
— Мы слишком медленно идём, — сказал я.
— А куда нам спешить, — устало сказал он, — от смерти не убежишь.
— Лучше не сейчас. Пойдём, отдых и так уже затянулся.
— Если я упаду без сил, ты потащишь меня на себе? — спросил он.
— Не упадёшь. Мне не хватало ещё тебя тащить. У нас хватит сил до самой Франции, там и отдохнём.
— Мне бы твою силу воли.
— Дело не в силе воли, отдыхать сейчас слишком опасно. К тому же помни, что тебе ещё нужно найти Элизу.
— Я всегда про неё помню. Так и вижу её перед собой, — еле слышно произнёс он.
— Надо идти пока не стало совсем холодно.
Он встал со стоном, и, смотря вдаль, несколько минут поправлял лямки рюкзака и одежду. Я посмотрел на наши следы, достал компас из кармана куртки, сверился с направлением, и, сделав пару шагов, обернулся и сказал:
— Пойдём. И не отставай.
Крис пошёл за мной, и когда мы поравнялись, он сказал:
— Я не уверен, что мы её найдём. Я уже совсем ни в чём не уверен, — из-за ходьбы, он говорил отрывисто.
— Если мы останемся здесь, то уже ни кого не найдём.
— Да ты прав. – Он закашлял, загораживая рукой рот. — Я совсем схожу с ума, надо взять себя в руки, и идти, — продолжил он, откашлявшись. – Но…
Неожиданно Крис остановился, я обернулся, он стоял, взявшись руками за опущенную голову. Я подошёл к нему, он упал на колени, и затрясся, но совсем беззвучно, просто трясся, рот был открыт, но ни какого звука не было.
— Крис, — сказал я тихо. – Крис прекрати.
— Я… я не могу, — очень тихо вырвалось у него изо рта.
Я взялся за его кисти, и поднял его лицо к себе.
— Я так не могу, — проговорил он.
— Да сними ты эти очки, мне твоих глаз не видно!
Правой рукой я сдвинул очки ему на шапку, на лице на том месте, где они были, осталась красноватая полоса, глаза красные и мокрые смотрел на меня, и он проговорил сквозь всхлипы:
— Я не могу так поступить.
— Как?
— А что если она до сих пор осталась там… — он упёрся руками в колени, и, опустив голову, продолжил, — я этого не выдержу. Я должен вернуться.
Я выпрямился, и смотрел на него, пока он снова не поднял лицо ко мне.
— Я не могу так просто убежать, — сказал он, уже прекратив трястись от плача.
— Мы и не убегаем, — сказал я со вздохом.
— Надо вернуться!
— Ты с ума сошёл?
Он вытер глаза рукой одетой в перчатку, убрав взгляд в сторону, лишь бы не смотреть на меня.
— А что если её там нет? – спросил я.
Крис молча смотрел в сторону, я посмотрел туда же.
— Внутри меня что-то сопротивляется, — вдруг проговорил он, — будто я совершаю ошибку, которую не в силах осознать.
— Ты теряешь рассудок, тебе надо поспать.
— Да, мне надо поспать! – крикнул он.
— Её там нет, она ушла со всеми, — сказал я.
— Ты не можешь этого знать. Как ты можешь быть в этом уверен? — сказал он, и, смотря мне в глаза снизу вверх, ждал ответа.
— Она там, — я указал рукой в сторону, — на юге, я это чувствую. Мы уже говорили на эту тему, мы искали везде, где она могла быть.
— Плохо искали. Мы ведь…
— Она ушла, со всеми, а если ты хочешь вернуться и сдохнуть там от холода, или ещё от чего, то давай, всё в твоих руках! – Не выдержал я.
— Всё всегда в моих руках!
Крис сдерживался до последнего, и вот оно, всё его отчаяние прорвалось посреди белой пустыни, и единственный кто может ему помочь это я. Мы молча смотрели друг на друга, пока я не прервал это молчание.
— Я не могу отпустить тебя туда одного, — спокойно сказал я, — и с тобой пойти не могу. — Крис молча слушал, дыша через рот. – Я не смогу смотреть в глаза Элизе, когда встречу её. Как я скажу ей, что просто позволил тебе совершить самоубийство, отпустив тебя обратно. Я знаю, каково тебе, потому и не могу это допустить.
— Дэйв, я не хочу совершать не поправимую ошибку, я этого не вынесу.
— Доверься мне.
Крис, помедлив, протянул мне руку, я подал ему свою, и помог подняться. Мы продолжили путь через Ла-Манш, который превратился в кусок льда, и это был самый быстрый путь на юг. Под ногами хрустел снег, он шёл всего несколько часов, и я надеялся, что он будет идти как можно дольше, такой тихий снегопад это хорошая погода. Уж лучше пускай снег мягко устилает всё вокруг, и хорошая погода сохранится на всём протяжении нашего пути, чем дует холодный и сильный ветер, какой, скорее всего, ожидает нас ночью. А нам нужно воспользоваться этим и идти пока это возможно. Видимость была не большой, и мы шли в слепую, ориентируясь по компасу, который постоянно приходилось доставать из правого кармана куртки, и время от времени щупать карман, проверяя на месте ли он. Его потеря означала бы нашу смерть, поскольку больше нет ни каких ориентиров.
Мне жаль Криса, я его прекрасно понимаю, всё навалилось на него одновременно, и лучшее что я сейчас могу для него сделать, это не давать ему жалеть себя. Это и меня касается, после Ливерпуля я и сам расклеился, я начал слишком много думать о прошлом, и во мне проснулась боль, о которой я забыл из-за всего происходящего вокруг меня. Доверившись мне, и отправившись на юг, Крис совершил трудный для себя выбор, на который в одиночку, без поддержки он бы не осмелился, и который он до конца осознал только сейчас. Он совсем поник, я надеюсь, что отдых ему поможет прийти в себя, и воспрянуть духом, надо только дойти до суши, постараться дотянуть туда без замедлений, другого варианта у нас нет.
Слой снега становился всё толще, и идти было уже сложнее, снег был рыхлым, ноги легко проваливались в него. Приходилось затрачивать больше сил, и скорость снижалась всё сильнее. Мы шли плечом к плечу, иногда помогая друг другу, когда один из нас спотыкался, когда ноги заплетались от усталости, или увязали в снегу. После нескольких миль молчания, Крис снова заговорил:
— Ты всё это серьёзно сказал, или так, что бы заставить меня идти?
— Я серьёзно.
— Понимаешь, она для меня всё, и без неё всё это, — он отрицательно покачал головой, — не имеет значения.
— Я не слабоумный, я всё это прекрасно понимаю.
— Мне жутко больно от одной только мысли, что она осталась там, и возможно, что где-то ждёт меня. Ведь она не оставила ни какой записки, это разрывает меня на части. Я вижу перед собой, как она сидит в моей промёрзшей квартире, и ждёт меня, надеясь, что я сейчас вернусь. Неужели она не верила, что я приду за ней?
— Не придумывай, мы были в твоей квартире, всего пару недель назад, вряд ли она будет просто сидеть на месте, и ждать. Мы просто разминулись, наверняка она хотела застать тебя в Лондоне, может даже ждала тебя несколько недель, но… просто так получилось. Тебе придётся поверить, что её там нет, а я не позволю тебе совершить ошибку. Давай экономить силы, и поменьше болтать, идти и так стало тяжелее, смотри, сколько снега, — я мотнул головой в сторону, — а скоро станет…
Я упал на одно колено, выставив руку перед собой, она утонула в снегу почти по локоть. Крис потянул меня за правую руку, помогая мне встать, и когда я уже оторвался от снега, как вдруг упал, и оказался в сидячем положении, а Крис с моей перчаткой в руках, сидел напротив меня, и улыбался.
— Тебе тоже не мешает поспать, или хотя бы присесть и отдохнуть, — сказал он. – На, держи, — он кинул мне перчатку, она упала в снег, слева от меня. — Как ты можешь так легко со всем мириться?
— С чего ты взял, что мне легко? – спросил я, надевая перчатку.
— Я это вижу, — он смотрел на меня, но из-за очков не было видно его глаз.
— Я и не мирюсь Крис, и ты не должен мириться. Месяц назад, уже целый месяц…
— Когда мы были там, было всего две недели, — перебил он меня.
— Две недели как она во Франции. Крис, весь дом… — я замялся, подбирая слова, — тот парень сказал, что они ушли со всеми, — проговорив это, я повернулся на бок, опёрся на руки и, приложив не малые усилия, кое-как встал, и подошёл к Крису. – Ты же сам всё видел, что тебе ещё надо?
Он сидел молча, откинувшись назад, упираясь руками в снег, и продолжая смотреть на меня чёрным пластиком своих очков.
— Она достаточно разумный человек, и не станет ждать на одном месте больше двух недель, сам посуди, а если с тобой что-то случилось, ей же это не известно, безопаснее было уйти с другими, а не ждать вдруг ты вернёшься. Она поступила правильно, теперь и ты поступи так же. – Я протянул ему руку. — Она сейчас греется перед камином, где-то во Франции, и думает о тебе, не зная наверняка, увидит ли тебя ещё раз. Давай вставай, я понимаю, что нам нужен отдых, но если мы не уйдём сейчас, то застрянем здесь надолго. Хватайся, — он взялся за протянутую мной руку, и я помог ему встать, — пора уже сваливать, пока погода не испортилась.
Я достал компас, взглянул на него, и, повернув голову в сторону юга, сказал:
— Нам туда, — и продолжил путь.
— Ты думаешь о Кейт!? – раздался голос Криса из-за спины.
Я остановился, и, не оборачиваясь, подождал, когда он поравняется со мной.
— Крис, единственное чего я сейчас хочу, так это пойти молча.
— Ты не ответил на вопрос.
— Ты и так знаешь ответ, — проговорил я, уже шагая.