— Так дальше продолжаться не может! Я убью его! Из нас двоих остаться должен только один… И это буду я! – Молодой парень выкрикнул всё это своему отражению в зеркале, не переставая в ярости сжимать кулаки. До этого момента он долго сидел на аккуратно застеленной кровати, обхватив голову руками. При этом он медленно покачивался из стороны в сторону и тихо стонал, словно пытаясь унять боль, ядовитой змеёй пожирающую его изнутри. В какой-то момент в нём словно лопнула струна, которая давно уже вибрировала в душе, натянутая до предела.
Парень вскочил, но тут же охнул и прижал правую руку к впалой груди, явно, пытаясь удержать выпрыгивающее из неё сердце. Другой рукой он осторожно пригладил чуть растрепавшиеся белокурые волосы. Осторожно, будто боясь расплескать свою ненависть, парень подошёл к висящему на стене овальному зеркалу и, сняв очки с толстыми линзами, стал вглядываться в того, кто смотрел на него из зазеркалья, близоруко щуря голубые глаза. Тот парень за стеклом был таким же высоким и худым. Светлые, точно выгоревшие на солнце, волосы лежали ровными прядками, обрамляя продолговатое, чуть курносое лицо. Губы казались тонкими, но скорее всего оттого, что он плотно сжимал их, будто удерживая внутри себя крик, который упрямо прорывался на свободу. Весь аккуратный вид парня, одетого в строгий деловой костюм, дисгармонировал с его небритым подбородком. Видимо, попытка отрастить бородку не увенчалась успехом. Рыжеватая щетина росла неравномерно, оставляя небольшие проплешины, и совершенно не скрывая шрам на правой щеке. Парень медленно поднял руку и коснулся указательным пальцем злополучной отметины. Вздрогнув, как от удара током, он зашипел, открывая рот, словно решившись, наконец, выпустить из себя давно бьющийся в нём крик.
— Я убью его, — повторил он уже спокойнее, но с той уверенностью, которая лишь подтверждала его решимость. – Я должен. Нам двоим нет места в этом мире. Я устал быть всегда вторым.
Парень протянул руку к своему отражению, словно умоляя его выслушать эту горькую исповедь.
— С самого рождения я гонюсь за ним и никак не могу догнать. Всего минута разделила нас, а кажется — непреодолимая пропасть. Сначала меня уронили в роддоме, потому что он завладел вниманием всех, хотя я был ничем не хуже его. Ну, почему вся любовь всегда доставалась только ему?! В детском саду меня ненавидели, а его – мелкого хулигана, просто обожали. Именно тогда она укусила меня. Та рыжая девчонка с тонкими косичками прокусила мне щёку до крови всего лишь за то, что я единственный из их группы съел всю манную кашу и не был наказан, как другие ребята. Когда я плакал от боли, они смеялись, называя меня маменькиным сынком. Только он не смеялся, а смотрел с жалостью. Ах, как я ненавижу этот его снисходительный взгляд! С тех пор все стали звать меня Укушенный. И даже родители порой забывают моё имя. Сколько раз я напоминал им, что меня зовут Алексей. Но они лишь шептали, улыбаясь:
— Наш Укушенный стал таким нервным, надо бы показать его врачу.
В школе мне почти удалось догнать его. Я учился день и ночь, раз за разом побеждая на всех олимпиадах. Какое-то время мне казалось, что меня стали уважать. Но потом я понял, всем им нужны были лишь мои подсказки. За глаза они презрительно называли меня: Укушенный ботаник, и снова смеялись. А он был героем, спортсменом и любимчиком девчонок. Та самая, укусившая меня когда-то, рыжая Лизка, ходила за ним, словно тень. Родные и друзья величали его Принцем, искренне радуясь его достижениям. Его медалями за победы в спартакиадах увешана вся стена над кроватью.
Парень с ненавистью взглянул на противоположную стену, где стояла неубранная кровать, и с жаром продолжил:
— Когда я поступил в институт, он ушёл в армию, и вернулся оттуда с медалью «За отвагу». Мой же красный диплом, казалось, никто и не заметил. А ведь когда я попытался последовать за ним, оформив в институте академический отпуск, меня определили в стройбат, а не в десантные войска, где он стал заместителем командира взвода. Я же так и просидел в штабе простым писарем.
И теперь он женится! Да, женится на той самой рыжей красотке Лизке, которая с самого детского сада мне снится каждую ночь. Только я сам не пойму: люблю её или ненавижу. И это стало последней каплей. Больше я уже не выдержу издевательств. Из нас двоих должен остаться только один! Пойду и убью Сашку прямо на его свадьбе! Пусть все знают, что я не ботаник, хоть и Укушенный.
Решение было принято, и отступать Лёшка уже не собирался. Вот только была одна проблема: он понятия не имел, как станет убивать своего ненавистного брата-близнеца Сашку. Отравить – казалось слишком подлым, а задушить он точно не сможет, так как уступает своей жертве в ловкости и силе. Оружия у парня никакого не было. Он вовсе не готовил своё преступление. Решение было спонтанным, хотя и вызревало в нём, скорее всего, на протяжении всей жизни. Накопленные обиды выплеснулись вдруг из него вспышкой ярости, и проявившаяся ненависть скомандовала: «Убей!» Легко сказать! Ещё бы кто подсказал, как это сделать. Ни подобного опыта, ни подходящих физических данных у парня не имелось. Скорее, уж брат его прибьёт одной левой, как муху, и даже не заметит. Лишь одним мог будущий братоубийца похвастаться – умом, да ещё, может, миллионом прочитанных книг. Но Лёшка почему-то Раскольниковым себя не чувствовал, да и Саня на бабулю не особенно смахивал. Необходим был какой-то ловкий план. Пораскинув единственным своим богатством – избытком извилин, Лёшка задумчиво процитировал мультяшного героя:
— Есть ли у вас план, мистер Фикс? — Есть ли у меня план? Есть ли у меня план? Да у меня целых три плана!
Вспомнился, почему-то, недостроенный дом. Этот дом строили уже много лет. Братья ещё в школу бегали мимо него. А Сашка даже прыгал с третьего этажа на спор, ведь всегда был ловким. Не то, что он, Лёшка, умудрившийся и на ровном месте ногу сломать. Но если брата столкнуть, будто бы случайно, с десятого этажа, вряд ли он отделается на это раз синяками. Только хватит ли ему глупости подняться на этот этаж. Брат за последнее время значительно поумнел. О том, что Сашку может стать жалко, Лёшка как-то не подумал. Все его мысли занимала совсем другая проблема: какой найти повод, чтобы уговорить брата заглянуть на старую стройку. Додумать свой коварный план Лёшка не успел. Громко хлопнула входная дверь, и уже через секунду в их комнату ввалился новоявленный жених.
Сашка со всего разгона прыгнул на свою не застеленную кровать и белозубо улыбнулся брату.
— Всё киснешь, Укушенный?! И не надоело тебе штаны дома протирать! Пошли, прошвырнёмся напоследок вместе. Проводим, так сказать, мою холостяцкую жизнь. Ребята уже все в кабаке давно, только нас с тобой ждут.
Лёшка с интересом взглянул на приговорённого брата, который добровольно лезет в петлю. Зачем ждать свадьбы? Всё решится сегодня! Сашка ничего подозрительно не чувствовал и вёл себя, как обычно. Всё такой же взъерошенный. Золотистые волосы непослушно падали ему на голубые, как весеннее небо,глаза. Привычный спортивный костюм лишь подчёркивал крепкую, накачанную фигуру.
— Ты бы переоделся, — занудно посоветовал ему Алексей.
— Успеется, — отмахнулся Саня. – Завтра чёрное напялю, ещё налюбуешься. Блин, на свадьбу, как на похороны, одевают. Ненавижу костюмчики!
Молодые парни вместе вышли на улицу. Они были так похожи, что иной раз казались отражением друг друга, но в то же время — были совершенно разными. Один, взлохмаченный и всё время улыбающийся, шёл быстро, чуть подпрыгивая, словно пританцовывая. Другой парень медленно вышагивал, постоянно хмурясь, будто о чём-то размышляя. Когда они поравнялись с недостроенным домом, оба, как по команде, остановились.
— А помнишь, как мы здесь в детстве в войну играли, — улыбнулся Сашка, весело подмигивая брату.
— Ага, — вздохнул тот. – Я ещё тогда ногу сломал.
— Да, это ты можешь, — хихикнул лохматый, и уточнил: — упасть на ровном месте.
Лёшка так и не решился предложить подняться на верхний, недостроенный этаж. Но брат, будто почувствовав его нерешительность, вдруг выдал идею:
— А пойдём-ка, глянем на город с высоты птичьего полёта. Только поосторожней, ноги береги. Ты ведь завтра на свадьбу на своих двоих должен прийти, и желательно без костылей. Свидетель, как-никак!
Алексей даже не придумал, что сказать, так был поражён стремлением Сани добровольно умереть, уступив, наконец, ему первенство в этой жизни. Брат же, насвистывая, направился к дыре в заборе, явно собравшись вспомнить детство. Лёшке ничего не оставалось, как последовать за ним.
Не успели они подняться на третий этаж, как услышали чей-то рёв. Рыдающий малыш, лет семи, отыскался на балконе одной из комнат, всё ещё не имеющих дверей. Его нога застряла между двумя железными прутьями балконного ограждения. Ребёнок кричал уже, видимо, давно, потому что к этому моменту выглядел совсем обессиленным. Сашка не раздумывая бросился к парнишке. Но освободить его не получилось. Нога этого мелкого любителя приключений застряла основательно. Лёшка совсем забыл, что пришёл сюда убивать брата. Сейчас он думал только о том, как спасти мальчика. Он быстро сообразил, что прутья на балконе основательно проржавели, бетон, в котором они были закреплены, раскрошился. Возможно их удалось бы расшатать, или попытаться разогнуть с помощью какого-нибудь рычага. Они с братом в момент отыскали что-то похожее на лом. Сашка поднатужился и раздвинул ржавые железные полоски, так и не успевшие стать частью балкона. Этот фокус удался благодаря, явно, некачественному бетону, который крошась позволил чуть отодвинуть один из прутьев в сторону. Пока Сашка удерживал его в сдвинутом состоянии, Алексей вытащим рыдающего мальчонку.
А потом случилось непредвиденное. Расшатанный прут вдруг резко выскочил из раскрошившегося бетонного основания и разогнулся в сторону Сани, всё ещё упирающегося всем своим весом на их своеобразный рычаг. Острый его край проткнул брату бок. Тот охнул, выронил лом и пошатнулся, но ранивший его прут не позволил упасть на пол балкона. Лёшка оставил мальчика лежать в комнате, а сам бросился к Сане. При виде крови брата его замутило. Тело пронзила внезапная боль, словно это его только что продырявила проклятая железяка. Дрожащими руками Алексей вытащил из Сашкиного тела острую железку, приговаривая побелевшими губами:
— Ты только не умирай! Только не умирай, брат!
— Да, не умру я, не умру, — бормотал тот в ответ, пытаясь улыбнуться.
— Это я во всём виноват! Я виноват! – всхлипнул Лёшка, суетливо помогая Сашке опуститься на пол. – Я тебя ненавидел! Я хотел тебя убить!
— Дурак ты, Укушенный, — прохрипел Саня, и заскрипел зубами от боли. – Никогда ты не сможешь меня убить. Ведь я — это ты, а ты – это я. Мы с тобой две стороны одной монеты. Понимаешь?!
— Да, да, — закивал головой несостоявшийся убийца, пытаясь оттащить брата в комнату, подальше от развороченного балкона. – Как же я без тебя?! За кем буду гнаться? Вся жизнь вдруг потеряла смысл!
— Ты за мной гнался? – удивлённо пробормотал Саня, и тихо застонал. – Это я всё время тебе завидовал. Я ведь тупой качок. Даже в институт не смог поступить.
Лёшка так удивился признанию брата, что резко выпрямился и тут же поскользнулся, наступив на кровавое пятно. Резкая боль в ноге заставила его вскрикнуть:
— Ой, я, кажется, опять ногу сломал.
Сашка с усилием хмыкнул:
— И чего это я не удивляюсь?!
Спасли их родители мальчика, которые наконец отыскали потерянного сынишку. Они-то и вызвали скорую помощь. Свадьбу, конечно, пришлось отложить. После того, как Саню прооперировали, доктора уверили рыдающую Лизку, что жених жить будет. Правда, потребовалось срочное переливание крови. Но донора долго искать не пришлось, он приковылял сам, опираясь на костыли.
— А вы сможете? Ведь сами травмированы, — доктор с сомнением покосился на загипсованную Лёшкину ногу.
— Я должен! – упёрся тот, требуя, чтобы всю его кровь отдали брату.
— Ну, столько-то нам не нужно, — хмыкнул доктор, позволяя медсестре воткнуть в вену добровольной жертвы острую иглу.
А потом его навестила рыжая Лизка и три часа рыдала у него на груди, пачкая одежду косметикой и соплями.
— И что Санька в ней нашёл? – мысленно удивлялся Алексей, уже через пять минут мечтая от неё сбежать на край света.
— Сашка сказал, что ты его спас! – всё выкрикивала невеста брата, восхищённо заглядывая ему в глаза. – Ты просто герой, Лёшенька!
— Гад я, а не герой, — он вяло отбивался от приставучей девушки.
— И такой скромный! – ахала та, совсем его не слушая, тут же начиная каяться: — А я же тебя ненавидела, считая очень умным и задавакой. Вот дура! Проглядела своё счастье!
Алексея её признания не на шутку испугали.
— Саня лучше! Он сильный! – стал уверять он рыжую, которая вдруг прониклась к нему внезапными чувствами, о которых он столько мечтал раньше.
— Ага, — отмахнулась пренебрежительно Лизка. – Сила есть – ума не надо!
— Не говори так, — сердито нахмурился Лёшка. – Ты невеста моего брата, и должна его любить.
— А я что делаю? – фыркнула та. – Люблю, конечно. Вот оклемается, так сразу и поженимся. Тянуть уже некуда. Ребёнку, вообще-то, отец нужен, хотя бы какой-нибудь. А ты как был задавакой, таким и остался!
Рыжая показала ему язык, ну совсем, как когда-то в детском садике, и ушла, помахав на прощание ручкой.
— Ну и дурак же я, — со вздохом почесал в затылке Лёшка, взъерошивая свои волосы точно так же, как брат. Подумалось вдруг, что вся его ненависть — такая глупость. И зря он на Саню наговаривал. Ни разу брат его не предавал, всегда защищал, оберегал даже. А он ведь и не заметил, что Сашка страдает не меньше, и тоже стремится его догнать, ну хотя бы в чём-нибудь. И прав братишка, называя их сторонами одной монетки. Они разные, но друг без друга вряд ли смогут прожить хотя бы день.